Таякан

ИНДЕЕЦ ИЗ ПЛЕМЕНИ ЧОРОТЕГОВ

ЗА СВОЮ жизнь Ричард видел сотни митингов. Они стихийно возникали на площадях столицы и улочках провинциальных городков, в воинских частях и у пастухов на далеких ранчо. О никарагуанцах говорят, что это народ — экстраверт: с душой нараспашку, с постоянным желанием общаться. У маленького митинга в индейском селении по поводу «прибытия» учителя был свой особый, неповторимый нерв. Говорили люди, три дня назад отстоявшие свое жилище от бандитов, говорили неграмотные крестьяне, радуясь ему — Ричарду...

— Сегодня мы — индейцы — хотим жить, как наши предки, без унижений, без холодного страха в душе, — говорил дон Клаудио. — Революция дала мне землю и дом. Мы организовали сельский кооператив и купили скот. Но вместо того, чтобы растить маис и кофе, я который день сижу в окопе. Контрас хотят отнять у нас землю и скот. Они хотят видеть нас жалкими, вжимающими головы при первом выстреле.

— Правильно говорит Клаудио! — сказал старик Рейнальдо.

— Молодец, Клаудио! — подзадорил его кто-то из соседей.

— Карлос, сын мой, иди ближе! — обратился Клаудио к мальчику. — Компаньеро нам поможет. Если Карлос уедет, он напишет мне письмо, а я его смогу прочитать, — дон Клаудио прятал хитрую улыбку в бороде. — А может быть, письмо напишет моя богобоязненная старуха, но из дома уеду я. Ты слышишь, Розалия? Правильно я говорю, компа?

— Очень правильно! — взволнованный искренними словами крестьянина, чувствуя, как полыхают щеки, Ричард говорил, сбиваясь, перепрыгивая с одной мысли на другую:

— Я шел и, признаюсь, боялся. Пока не знаю, как я буду учить. Но вы меня встретили. Сомоса ненавидел книги и боялся школ. Я сам видел, как на площади в Манагуа гвардейцы диктатора жгли книги. У меня в рюкзаке тетради, книги и карандаши.

Ричард поймал на себе недоверчивый взгляд Карлоса и уже тверже повторил:

— В рюкзаке у меня тетради, книги и настоящие карандаши. Я обещаю...

Крупные, величиной со спелую фасоль, капли тропического дождя ударили по пальмовым листьям, черепичным крышам и бурой земле. Карлос подтолкнул Ричарда к дверному проему и, пропустив вперед младших сестер и братьев, отца и мать, заскочил в дом. По улочке, превратившейся в русло, вниз к реке несся пенящийся грязный поток. Стоя на пороге, Карлос выхватил из него поросенка.

Ливень, набирая силу, метался над сельвой. Потом начал подступать к стенам домов и хижин, затем играючи устремился в чрева строений. Единственный стул в доме дона Клаудио плавал в углу, и к нему, ища спасения, устремилась невесть откуда появившаяся тонкая змея.

Свое место в подвешенном гамаке Карлос уступил Ричарду и теперь, стоя по колено в воде, покровительственно и даже беззаботно пояснял:

— Кончится дождь, вода уйдет, змея уползет, стул встанет на ноги. На нем любил сидеть старший сын в нашей семье. Товарищи звали его Хавьер, а мама — Доминго. Он погиб в бою за Манагуа. Теперь на стуле сижу я.

Разгоняя плавающие вокруг пластмассовые миски и ветхое тряпье, Карлос подошел к стене и снял с плетеной полки кукурузный початок.

— Это тебе, учитель, чилоте — первый початок нового урожая. Я вырастил его сам.

Гамак из мягких толстых веревок был, наверное, самым уютным местечком в доме. Ричард посматривал на змею, свернувшуюся кольцами на стуле, и поджал ноги к животу. Интересно, а что бы он сам мог рассказать Карлосу о початке. Итак, допустим, урок. Ричард представил широкие окна классной комнаты, глянцевую поверхность учительского стола, пестрый глобус и широкую черную доску за спиной. «Друзья! — Именно так — друзья — начал бы Ричард этот урок. — В Центральной Америке, как и на всем континенте, маис или, как говорят европейцы, кукуруза, очень популярен. Наряду с фасолью, — и это вы знаете не из книг, а от собственного желудка, — является основным продуктом питания никарагуанца. Кукурузный початок лежит в основе многих мифов здешних народов. Эпос индейцев майя-киче, например, рассказывает, что лишь созданные богами из маиса люди оказались жизнеспособными и разумными. Наши предки, индейцы, боготворили кукурузу, относились к ней как к собственной плоти и свято чтили ее. Кстати, растили и употребляли маис в пищу по мере жизненной необходимости. С теми же, кто в те давние времена производил маис на продажу, представьте, индейцы вступали в отчаянную войну. И сегодня к кукурузе мы должны относиться с большим почтением. Запишите у себя в тетрадках — маисовое зерно употребляется для приготовления 70 различных блюд никарагуанской кухни. Из маиса индейцы умели делать 17 видов прохладительных напитков...»

Карлос не читал мысли на расстоянии и, конечно, не слышал вдохновенной речи учителя. Поймав в ладони последние капли дождя, он выскочил на улицу и крикнул в опустившуюся с холмов темноту:

— Ий-я, кто потерял поросенка?

За стеной соседнего дома раздался негромкий смех:

— Карлос, тебя никто не терял. Спи спокойно...

Ночь собиралась тихая, мирная. В костре, разведенном под окном, обиженный Карлос угрюмо обжаривал кукурузные зерна, потом раздробив их на камне металлической ступицей, залил в кружке холодной водой.

— Это тебе для силы. В мешке Ричарда есть тетради и карандаши. У меня — два щенка, попугай и мачете...

Ричард потягивал пахнущий костром сладковатый напиток и сквозь язычки пламени тайком разглядывал скуластое лицо мальчишки. Щенята, которыми решил похвастаться Карлос, тыкались мокрыми носами Ричарду в ладони. Он, конечно, не в обмен на щенка или попугая, а просто так отдаст Карлосу и книги и карандаши. И обязательно, обязательно расскажет о том, что только четверо из ста никарагуанцев не боятся называть себя коренными индейцами. Со времен диктатора живет в людях страх: узнают в тебе индейца — мискито или нанградес — и ты обречен на унижения, нищету и голодную смерть...

И сами собой рождались строчки под звуки костра и ночи.

Упругие, энергичные строчки, пришедшие, как тропический ливень, как поток с гор, гудели в голове и, переполняя, искали выхода. Пальцы выстукивали на коленях мелодию. А ритм? Его не надо было искать, он жил все эти дни — маним-бо, маним-бо...

— Карлос, здесь, у реки Коко жили гордые и свободолюбивые индейцы из племени чоротегов. Сейчас я спою тебе песню, ее еще никто не слышал...

Чтобы не забыть строк и мелодии, Ричард стремглав бросился за гитарой. У входа в дом, прислонившись к стене, сидел дон Клаудио. Так мог заснуть только очень уставший человек. Широкая грудь вздымалась мерно и неслышно. Гордый профиль, крона густых волос и борода — жестким контуром чернели на фоне белой стены. Изломанное соломенное сомбреро покачивалось на ветке. Старые армейские ботинки крестьянин бережно придвинул к огню. Автомат лежал на белой тряпице у правой руки.

Никто не видел портрета таякана Никарао. Ричард рисовал бы его с этого крестьянина...