Тэлон

Глава 17

ТЭЛОН

Соглашаясь на проект, я не понимал раньше, что женитьба и, соответственно, необходимость делить с кем-то мое личное пространство так сильно изменит мою жизнь в самых неожиданных ее аспектах. На самом деле, неудивительно, что так много пар в конце концов разводятся, потому что ужасно, вашу мать, трудно разобраться в том, как следует поступать: что правильно, а что нет, что обеспечит тебе верную ночевку на диване в сарайчике, а что заработает репутацию прекрасного во всех отношениях принца. Парам следовало бы выдавать руководство пользователя, когда они решают жить вместе, ну или стоит организовать специальный курс в старшей школе или колледже. Я уверен на все сто, что знания по алгебре мне никогда не понадобятся, а вот «Жена. Курс для чайников» мне бы точно пригодился.

«Куда ты идешь?» Очевидно, если ты женат, то этот вопрос становится очень важным. А ответ на него, как я выяснил, еще более важным. Не менее важным, чем знать, когда ты вернешься домой.

Я выяснил все это на собственном горьком опыте, прожив вместе с новоиспеченной супругой всего два дня, поэтому теперь стал осмотрительнее.

Итак, для информации: «Пойду, прогуляюсь» и «Я не знаю» не котируются, как приемлемые ответы на вышеуказанный вопрос.

— Я поехал к Лукасу, на очередной сеанс тату.

Азия сидит за небольшим столом в кухне, где мы обычно завтракаем, и пьет кофе. На столе перед ней разложен целый ворох образцов разных тканей, и кошка валяется на них, пытаясь привлечь ее внимание.

— Ладно, — рассеянно отвечает моя жена.

— Хочешь поехать со мной? — Меня немного беспокоит то, что она почти никогда не выходит из дома. Ее вроде бы все устраивает, но я никогда не встречал девчонку, которой не нравилось бы выбираться из дома потусить с друзьями, походить по магазинам, поесть в каком-нибудь прикольном месте или просто стоять где-нибудь в публичном месте, строчить сообщения в телефоне.

Она поднимает на меня полный удивления взгляд, и я отмечаю, что волосы у нее собраны в небрежный хвост на макушке, а на носу — очки в фиолетовой оправе, которые делают ее похожей на зубрилку-отличницу, но выглядит она при этом одновременно мило и сексуально. Вот эта внутренняя борьба по-настоящему сносит крышу — мне хочется и обнять ее и поставить в известную позу у этого стола.

— О… нет, спасибо. Я собираюсь сшить тебе рубашку для пятничного концерта. Я заметила, когда просматривала фото с ваших выступлений онлайн, что на тебе не бывает рубашки. — Она снова начинает перебирать пальцами кусочки ткани на столе.

— Нет, детка. — Я пытаюсь удержать смешок. — Я не ношу рубашку.

— Что? — Она поворачивается ко мне, нахмурив нос.

— На сцене я не ношу рубашку. Это, типа, моя фишка. Девчонкам очень нравится.

— Значит ты — голый по пояс рок-гигант?

— Ага, — улыбаюсь я в ответ.

— Теперь нет.

Вот здесь бы как раз пригодилось то руководство по применению, о котором я говорил. Согласиться мне с этим или закатить скандал, чтобы отстоять свою крутизну?

— Азия… детка. Зайка. Милая моя. Я не могу изменить свой сценический образ. Хочешь, чтобы фанаты решили, что я — подкаблучник?

Она беззаботно пожимает плечами.

— Мне все равно, что они подумают. А тебе разве нет? Ты же вроде музыкант, а не стриптизер. — От такой улыбки даже айсберг бы растаял. А еще эти глаза…

Внимание! Вопрос с подвохом!

Внимание! Вопрос с подвохом!

Соблюдайте осторожность!

— Знаешь, что? Ты права. Ни к чему мне на сцене демонстрировать свои кубики, правда? — Я наклоняюсь и целую ее в лоб. — Кроме того, у меня теперь есть жена, которая вот-вот будет ублажать меня всеми способами, разве нет?

— Как скажешь, милый!

Обожаю, когда мы друг друга поддразниваем, хотя ей об этом говорить не тороплюсь. С этой телочкой никогда не бывает скучно. Мне интересно, о чем она думает, на каждый мой подкол у нее всегда наготове остроумный комментарий — эти пикировки поднимают настроение и не дают расслабиться. И мне нравится, как она умеет смеяться над собой. Вот вчера, например, она запнулась о единственную ступеньку, ведущую с веранды к входной двери, и, можно сказать, шлепнулась прямо на месте, лицом в пол, а после минут десять хохотала до слез. Большинство знакомых мне женщин сели бы, рыдали и как-нибудь попытались бы обвинить меня в том, что упали. К тому же, когда это случилось, Азия была совершенно трезвая, а от этого еще смешнее.

— Знаешь, я буду с нетерпением ждать возможности надеть рубашку, которую ты сошьешь. — На прощание почесываю Пикси за ушком и беру ключи со стола у двери. — К ужину вернусь. Тебе что-нибудь из благ большого мира нужно? Могу привезти.

— Нет. Спасибо. Я приготовлю тебе на ужин цыпленка в специях с рисом.

Тот факт, что вегетарианка готовит на ужин для меня мясо, значит, что я ей нравлюсь, разве нет?

Когда я захожу в тату студию моего кузена Лукаса, он как раз заканчивает набивать татуировку Финну. Похоже, Финн в нашей компании закрепился надолго, поскольку он не только вырос вместе с Лукасом и дружит с ним с детства, но еще и играет в группе под названием «Вечная жажда», которая иногда играет на разогреве у «Эшес&Эмберс». Я никогда бы не сказал этого Финну, но их группа на самом деле неплохая, и они набирают популярность.

— Как оно, Тэлли-Хо? — поддразнивает Финн.

— У тебя что, дома нет? — отвечаю я. — Каждый раз, когда я прихожу, ты торчишь тут.

Мне не следовало бы находиться в рабочей зоне Лукаса, пока он работает с клиентом, но поскольку он мой кузен, а Финн — его друг, правила можно немного нарушить.

— Кстати, раз уж ты заговорил про дом, как поживает твоя «жена на заказ»? — парирует он. — В прошлый раз, когда мы к вам заходили, она выглядела очень даже ничего.

— Не вздумай говорить о моей жене, Финн. И от моей сестры тоже держись подальше. — Я поворачиваюсь к Лукасу. — Кстати, где Рейн? Ее не было за стойкой ресепшен, когда я зашел.

Моя сестра работает здесь администратором, и я не то чтобы очень этому рад, потому что мне кажется, что к ней целый день пристают мудилы типа Финна. Я знаю, что Лукас оберегает ее не меньше меня, но, тем не менее, предпочел бы, чтобы она нашла работу в каком-нибудь кафе или офисе.

— Она ненадолго поднялась наверх, нужно с чем-то помочь Айви, — отвечает Лукас, откатываясь от Финна. — Ладно, мужик, на сегодня все.

Я дожидаюсь, пока Лукас закончит с тату Финна, приведет в порядок рабочую зону, и затем шлепаюсь в кресло.

Он посматривает на меня, пока готовит инструменты к работе.

— Что? — спрашиваю я. — Почему ты на меня так смотришь?

— Ты изменился, — усмехается он.

— Изменился? Как?

— Выглядишь почти счастливым. Не такой нервный, как раньше.

— Не гони… — картинно закатываю глаза я.

— Я серьезно. — Он придвигает свой стул поближе и берет меня за предплечье, чтобы внимательно рассмотреть рисунок, нанесенный на прошлой неделе.

— «Счастливый, но раздраженный» больше было бы похоже на правду.

Он кивает и, улыбнувшись, начинает работать над верхней частью моего плеча. Надеюсь, сегодня он полностью закончит мою руку, тогда можно будет двигаться дальше, заняться дизайном на ногах.

— Ну так, как идут дела? — интересуется он. — Финн ушел, можешь говорить, как есть.

— Ладно. Ты прав. Это очень тяжело.

— Это точно.

— Поначалу мы все время срались, как кошка с собакой, но сейчас стало немного получше.

— Отлично. Я себе даже представить не могу, насколько это тяжело — жениться на женщине, которую ты даже не знаешь.

— Ты бы удивился.

— Тем более круто, что вы так стараетесь.

— Да. — Я немного поворачиваю руку, чтобы ему было удобнее работать. — Самая большая наша проблема — секс.

— Плохой секс? Мужик, мои соболезнования.

— Нет, не плохой секс, вообще никакого секса. Что-то там определенно есть, но она постоянно меня отшивает. Все твердит, что ей нужно, чтобы сначала появились чувства. И хочет, чтобы у меня тоже были чувства.

— Ее можно понять.

— Да… — тяну я. — Но только я про это не знаю ни хрена. Как у тебя это было с Айви?

— У тебя уже есть к ней чувства?

— Ага. Она мне нравится. Сейчас больше, чем раньше.

— Скажи ей. Покажи. Привези ей цветы, сделай что-нибудь приятное, поговори с ней. Дай ей понять, что она особенная.

— Я этой херней не страдаю, бро. Никогда не заморачивался.

— Как ты вообще умудрился пройти тестирование, чтобы попасть в этот проект? Тебе придется открыться ей, дать ей почувствовать, что с тобой ее сердце в безопасности.

— Да чтоб меня семеро! Я купил ей машину и дом. Это не считается?

— Конечно, считается, но я говорю о личном. О незначительных, но о важных для нее вещах.

Я быстро прокручиваю в голове идеи.

— Как та цепочка, которую ты сделал для Айви?

— Именно, — кивает он.

— Ладно, — тяжело вздыхаю я. Думаю, можно попробовать. Просто я не привык к таким штукам.

— Потому что ты хочешь добиться ее с помощью секса, а в ситуации, когда это невозможно, сразу потерялся.

— Не представляю, как ты справляешься, мужик. Айви от тебя без ума с самого первого гребаного дня. За тобой всегда классные девчонки бегали, а на меня только шлюшня вешается. Что за херня?

— Может быть, это потому, что ты всегда себя вел так, будто тебе, кроме этого, ничего и не надо?

— Да, может быть.

— Она поедет с тобой в пятницу в клуб?

— Да. Я пытаюсь уговорить ее сходить в салон и купить шмоток. Она прям боится тратить деньги; мне все время приходится ее чуть ли не уговаривать взять мою кредитку. А насчет похода в клуб она по-настоящему нервничает. Прям как термит. — Я делаю затяжку от электронной сигареты. — А! Чуть не забыл. Азия заставляет меня надеть, блин, рубашку на сцену. Боюсь, быть мне освистанным.

— Заставляет, говоришь? Серьезно? — смеется Лукас. — Выражаешься ты как типичный муж.

— Даже не начинай.

Наблюдая, как Лукас работает над рисунком на моем предплечье, я замечаю у него на большом пальце маленькую татуировку, на которую раньше не обращал внимания. Точно такой же символ есть у Азии на плече.

— Что это? — спрашиваю я, показывая на татушку жестом.

— Хм-м, это — тату-машинка. — Лукас смотрит на меня, как на умалишенного. — Я всегда ею пользуюсь.

— Нет, вот это, у тебя на руке. — Нахмурившись, я прикасаюсь к его большому пальцу. — Я про запятую у тебя на пальце.

— Это точка с запятой. Она у меня уже давно; это одна из моих первых тату.

— У Азии такая же тату на плече, — в замешательстве хмурюсь я.

— Правда? — переспрашивает Лукас. — А ты знаешь, что она означает?

— Нет, по этому предмету у меня в школе была твердая двойка.

— Это символ проекта «Точка с запятой».

— Мужик, я понятия не имею, о чем ты.

— Точка с запятой используется, чтобы обозначить паузу в предложении, вместо точки. Точка означает, что предложение закончилось. Точка с запятой говорит о том, что мысль еще не закончилась; будет еще продолжение.

— Ну и что? — интересуюсь я, недоумевая, к чему мне вдруг читают лекцию по пунктуации.

— То, что точка с запятой стала своего рода символом некоммерческого движения, посвященного поддержке людей, имеющих дело с депрессией, суицидом, психическими заболеваниями и тому подобными вещами. Набивая этот символ, мы как бы говорим, что нам рано уходить, мы решили продолжать. Он может также означать, что человек потерял кого-то близкого из-за суицида или знает кого-то, кто имеет дело с теми проблемами, которые я описал. Это символ надежды.

Я знаю, что в детстве и юности кузену пришлось не сладко, потому что его отец — настоящий мудила. Лукас воспитывался не в нашей семье, о нем заботились дедушка и бабушка его матери. Я в курсе, что, будучи подростком, он страдал от депрессии и пытался покончить с собой. Но об этом ни за что не догадаешься, если посмотреть на него сейчас: его взгляд на жизнь полон оптимизма, он владеет собственным вполне успешным бизнесом, играет потрясающую музыку и состоит в отношениях с прекрасной женщиной. Он справился и наладил свою жизнь.

Но от мысли, что такой же символ, как у него на руке, украшает мою жену, у меня все внутри сжимается.

— Твою мать, я всего этого не знал, мужик, — смущенно объясняю я. — Прости.

— Ничего. Я не стыжусь своего прошлого и того, что мне довелось пережить. Благодаря этому опыту я стал тем, кто я есть сегодня. Ты не знаешь, откуда у Азии эта тату? Она когда-нибудь говорила тебе о таком?

— Нет, никогда. — Я качаю головой, и чувствую как от беспокойства меня начинает немного подташнивать. — Она только вскользь упомянула, что отец у нее алкоголик, что он бил ее и ее мать. Он в тюрьме, и ее брат тоже, а мать свалила и бросила ее, когда Азии было всего семнадцать. Семьи у нее нет. Есть только одна близкая подруга.

— И ты, — напоминает мне кузен, снова берясь за тату-машинку.

— Да, и я. Теперь мне немного не по себе. Я ей успел столько гадостей наговорить.

— Каких гадостей? — Он резко бросает на меня пристальный взгляд.

Смущенно поерзав в кресле, я решаю ответить.

— В нашу брачную ночь я отпустил несколько комментариев по поводу ее маленьких сисек и сказал, что она мне не нравится. И еще Азия слышала, как я жаловался доктору Холлистер, что она до такой степени милая, что я не хочу ее трахнуть, и считаю, будто они поженили нас только потому, что у нее совсем нет бабок, а живет она в гетто. Она очень сильно расстроилась.

— Какого хера с тобой не так, Тэл? — Лукас смотрит на меня так, будто сейчас двинет мне, а это о многом говорит, потому что он никогда не выходит из себя. — Как ты мог наговорить такую херню?

— Да как-то само получилось. Мы оба перенервничали в день свадьбы. И ей я тоже внешне не понравился.

— Чувак, ты охренел, твою мать!

— Да знаю я. Сейчас уже все намного лучше, но она мне не особенно доверяет.

— И кто в этом виноват? Ты меня разочаровал, бро. Азия — прелестная девушка, красивая. Она похожа на Лану Дель Рей. Ты что, твою мать, слепой?

— Я — говнюк, знаю. — В отчаянии провожу свободной ладонью по лицу. — Болтаю всякую чушь. Ты же знаешь, какой я.

— Даже спорить не буду. Ты обязательно должен все исправить. Если она подвержена депрессии или была ей подвержена в прошлом, ты мог ей серьезно навредить, — предостерегает он. — Черт, даже если она — самый счастливый человек в мире, говорить такое людям, а особенно женщине, просто свинство.

Он прав. Я вел себя с ней, как настоящий урод, а она этого совсем не заслуживает. Вот сейчас, например, она своими руками шьет мне рубашку и готовит для меня мясо, хотя сама не переносит даже мысль о том, чтобы есть животное.

— Не самое лучшее начало совместной жизни у нас получилось, — бормочу я.

— Это очень мягко сказано. Фильтруй свой базар, чувак. Нельзя же просто так вслух высказывать каждое мерзопакостное замечание, которое приходит в голову.

— Ты прав. Вот поэтому ты всем нравишься. Потому что ты не скотина, как я.

— Так прекрати вести себя как скотина. — Он отодвигается от меня, кладет тату-машинку на скамью и резко сдергивает с рук латексные перчатки. — Я даже работать с тобой больше не могу, потому что всерьез хочу сделать тебе больно. Придется перенести сеанс на следующую неделю. Прости, Тэл, но тебе правда нужно все исправить и побыстрее. Ты забыл, что у вашего брака есть срок действия? Она, скорее всего, считает дни до окончания эксперимента.

— Думаешь? — Черт!

— Да. — Лукас встает и наклеивает на мою свежую татуировку стерильную защитную пленку. — Ты вообще хочешь, чтобы она осталась?

— Да, хочу. Она мне нравится.

— В таком случае на твоем месте я бы отправился домой и вплотную занялся ликвидацией последствий катастрофы.

— Зашибись. Для меня это только лишняя возможность накосячить. Ладно, спасибо за совет.

— Удачи. — Смеется кузен. — Может быть, увидимся в пятницу. Надеюсь, Азия все еще будет с тобой.

По дороге домой я останавливаюсь у цветочного салона и покупаю жене букет светло-лиловых роз. Я даже не знал, что такие существуют, пока не зашел в салон и не сказал милой женщине — флористу, что ищу что-нибудь лиловое, под цвет глаз моей девушки. Я, конечно, не настолько тупой, понимаю, что букет цветов не сотрет из ее памяти мои грубые замечания, но, надеюсь, она примет их в качестве попытки примирения.

Зайдя в дом, я обнаруживаю ее работающей за швейной машинкой в мастерской. Из кухни доносится аромат томящейся в духовке курицы. Азия поднимает на меня удивленные глаза и переводит взгляд на часы.

— Все в порядке? — спрашивает она. — Я думала, ты вернешься попозже.

Я опираюсь бедром на ее рабочий стол.

— Да, все окей. Я привез тебе вот это, — протягиваю свой букет, и она осторожно забирает его из моих рук.

— Ой… Тэлон… Какие красивые. — Девушка поднимает цветы к лицу и, прикрыв на секундочку глаза, вдыхает аромат. — Как приятно пахнут! Спасибо.

Она встает и обнимает меня, но, когда пытается отстраниться, я не даю ей отойти и обнимаю крепче.

— Подходят к твоим глазам. Флорист назвала этот цвет волшебным, и я сразу подумал, как это тебе подходит.

— Ты что-то натворил? — спрашивает Азия, прижимаясь лицом к моей груди. — Цветы, объятия… Что такое?

Всего три недели прошло, а моя жена уже считает, что цветы и объятия нужны для маскировки вины. Да я, похоже, справляюсь лучше некуда.

— Это была ошибка, — отвечаю я, и она быстро отстраняется, чтобы заглянуть мне в лицо.

— Ты о чем?

— О женитьбе.

И вот я уже наблюдаю, как улыбка исчезает с ее лица из-за слов, которые я даже не собирался произносить.

— Что?

— Я не это хотел сказать, Азия. Неправильно выразился. — Я закрываю глаза и качаю головой, мысленно давая себе самому пощечину. Ну почему у меня не получается сделать это как следует?

Она протягивает мне букет, прижимает его к моей груди и отходит в сторону, обняв себя руками за талию, словно ей больно.

— Неправильно выразился? — переспрашивает она. — А что именно ты хотел сказать?

На столе рядом с ней лежит кучка ткани, какие-то вырванные из журнала страницы с изображениями рубашек, скорее всего, образцы той, что она шила для меня. Чтобы мне не пришлось выходить на сцену полуголым и давать тем самым повод посторонним женщинам выкрикивать в мой адрес недвусмысленные сексуальные предложения и комментарии.

Какой же я мудак.

— Скажешь что-нибудь? — голос у нее дрожит от эмоций.

— Я хотел извиниться, а получилось, как обычно, все не так.

— Извиниться, что сделал ошибку и женился на мне? Спасибо.

Я прижимаю пальцы к вискам из-за внезапно начавшейся головной боли. Как вообще такое возможно, что мой отец сумел написать сотни песен о любви, моя мать тысячи страниц любви и романтики в чистейшем виде, а я не могу выдавить из себя одно предложение так, чтобы не выглядеть при этом полным моральным уродом? Неужели мне не досталось ни одного гена, отвечающего за способность произнести хоть сколько-то приличную фразу? Может, меня усыновили? Я сейчас так подавлен, что даже не могу нацепить на себя привычную маску насмешливого баловня судьбы и выкрутиться из ситуации с помощью шуток и подколов.

— Нет, — отвечаю я. — Я хотел извиниться за то, что обидел тебя.

— В который раз?

Туше.

— Во все разы.

— Тебя Лукас на это подговорил?

— Нет.

Она подозрительно смотрит на меня, подняв одну бровь.

— Ладно, я — придурок. Я не жалею, что женился на тебе; я хотел извиниться за свои идиотские, вредные комментарии. Не представляю, почему они решили, что я для тебя подходящая пара. Ты заслуживаешь кого-нибудь получше меня. — Я снова протягиваю ей цветы. — Пожалуйста, возьми. Я еще никогда никому не дарил цветы.

Азия снова забирает у меня розы, и я замечаю слезы у нее на глазах.

— Мне раньше никогда не дарили цветы, — тихо говорит она. — И мне не нужен кто-то получше тебя. Ты, конечно, иногда можешь быть настоящей занозой в заднице, и мне частенько хочется заехать тебе по орехам, тут не поспоришь. Но если ты берешь на себя труд быть милым… — голос ее теперь звучит веселее, — ничего лучше и представить себе нельзя, и это — чистейшая правда.

Искренность, с которой Азия это говорит, вызывает во мне отчаянное желание. Желание быть как можно ближе к ней. Быть внутри нее, окунуться в это невероятное чувство близости, которое она воплощает, и которой мне хочется все больше и больше. Она словно загадочный наркотик, медленно одурманивает меня, шаг за шагом заманивает, становится необходима, а это, мне кажется, очень небезопасно. Стоит мне только раз попробовать, и я, наверное, уже никогда не смогу остановиться.

— Почему ты на меня так смотришь? — Прерывает она поток моих разыгравшихся фантазий. — Ты вообще слышал, что я сказала несколько секунд назад?

— Да. Я хочу, чтобы тебе было со мной хорошо.

Протягиваю к ней руку и, обняв за шею, притягиваю девушку к себе и накрываю ее губы своими. Она издает негромкий удивленный возглас и этим заводит меня еще сильнее. Забрав у нее из рук букет, я откладываю его в сторону, не прерывая поцелуй, а затем приподнимаю ее и усаживаю на стол. Азия ногами обвивает мою талию, руками обнимает за шею и льнет ко мне всем телом.

— Что ты делаешь? — шепчет она.

— То, что умею, чтобы тебе было хорошо.

Снова прижимаюсь губами к ее рту, не давая возможности запротестовать. Мне нужно всего лишь несколько минут, просто целовать ее и забыть обо всем на свете. Мне кажется, что каждый раз, когда наши чувства начинают брать над нами верх, мы или просто замираем в страхе, или устраиваем ссору по какой-нибудь бестолковой причине, или я начинаю поддразнивать ее сексуальными комментариями. В этот раз такого не будет.

Я углубляю поцелуй, прижимаюсь к Азии, пока не замечаю, что она расслабилась и поддается мне. Ее пальцы осторожно зарываются в мои волосы, а бедра сжимаются крепче вокруг моих. Губы у нее такие невероятно нежные, и она всегда такая сладкая, я как будто целую конфетку. Я опускаю голову ниже, чтобы прикоснуться к нежной коже на ее шее, сжимаю в кулак ее волосы и легонько тяну за них, чтобы она откинула голову и дала мне возможность прильнуть к ямочке у нее под шеей. Несколько ласковых укусов за плечо, и вот я уже скольжу языком вверх, назад к ее губам. Все ее миниатюрное тело буквально тает у меня в руках, а я всего-то поцеловал ее несколько раз в губы и шею. Если бы только она ослабила оборону хоть немного, уверен, что сумел бы доставить ей массу удовольствия, и она не смогла бы больше удержаться. Я опускаюсь еще чуть-чуть ниже, в V-образный вырез ее рубашки, и одновременно слегка сжимаю в руке ее грудь. В это же мгновение она резко хватает меня за руку и отталкивает.

— Что случилось? — спрашиваю я, пытаясь снова поцеловать ее в губы, но она отворачивается, и я сразу понимаю, в чем дело. Моя Мармеладка чувствует себя неуверенно, так, что даже боится позволить мне прикоснуться к ней, а причина кроется в моих дурацких замечаниях по поводу ее тела. Мне кажется, что она и сама не поняла, что делает, когда оттолкнула меня; это была инстинктивная реакция, неожиданная для нее самой, а это не самый хороший знак.

Лукас был прав. Я успел не на шутку испоганить отношения.

Чтобы избавиться от неловкого молчания и оглушительной гробовой тишины, я снова поднимаю со стола букет лиловых роз.

— Давай поставим цветы в вазу и, может быть, пойдем поужинаем? Аромат из кухни офигенный.

Азия молча кивает и спрыгивает со стола. Мы на мгновение встречаемся взглядом, но мне достаточно и этой доли секунды, чтобы заметить в ее глазах благодарность — за то, что отпустил ее.

И что-то у меня внутри словно обрывается от чувства, что случившееся только что — предвестие. Однажды лучшее, что я смогу сделать для этой девушки — это отпустить ее.