Тэлон

Глава 36

ТЭЛОН

В конечном счете все эти лекарства — чушь собачья. Вроде бы с чем-то немного помогают, но потом становится только хуже, и это «хуже» продолжается дней десять. Таблетки, которые я должен принимать, облегчают головокружения, тошноту и головные боли, но от них я чувствую усталость и слабость, а сознание они затуманивают так сильно, что иногда сложно составить пару нормальных предложений. Из-за всего этого, плюс из-за непрерывного шума в ушах и давящей головной боли, настроение у меня постоянно преотвратное, а иногда я ни с того ни с сего впадаю в яростные истерики, как правило по невообразимо нелепым поводам.

С момента моего полета со сцены прошло две недели, и я чувствую себя немного лучше, поэтому сижу в гостиной с ноутбуком, отвечаю на накопившиеся письма и разгребаю дерьмо в социальных сетях. Видеть фотографии с последних концертов, где на сцене на моем месте стоит и играет мои песни Финн, просто невыносимо.

Менеджер группы совместно с пиар-спецами решили сообщить всем, что инцидент с падением был связан с простудой и высокой температурой. Это почему-то лучше, чем объявлять о наличии у меня хронического заболевания. Ведь моя болезнь может негативно повлиять на продажи, если фанаты узнают, что я, возможно, больше не смогу играть на концертах.

Я превратился в небольшой неприятный секрет.

Следующее мини-турне запланировано на апрель, и по всеобщему мнению к тому времени я «возьму себя в руки».

Боковым зрением замечаю какое-то движение и, подняв голову, обнаруживаю стоящего прямо передо мной Лукаса. Я даже не слышал, как он вошел, потому что, очевидно, вот так теперь мне придется жить. Практически без слуха. Люди могут приходить и уходить, а я даже не замечу.

Я убираю ноутбук в сторону и медленно поднимаюсь.

— Здорово, бро! Выглядишь получше. — Он слегка приобнимает меня за плечи. Лукас всегда был таким: обнять при встрече — совершенно в его стиле.

— Спасибо. Готов ехать?

— Ага.

Мы быстро прощаемся с Азией и направляемся к выходу, на лужайку перед домом. На улице холоднее, чем я ожидал, но после двух недель безвылазного сидения в доме здорово оказаться снаружи.

— Спасибо, что заехал, — благодарю я, когда мы усаживаемся в его «Корветт».

— Без проблем, Тэл. Только скажи, если что-то нужно.

Я киваю, мысленно собираясь перед поездкой в машине. Горная дорога, ведущая к нашему дому от основного шоссе, стала для меня злом в чистом виде. Когда бы мне ни пришлось оказаться в машине, едущей к дому или от него, я могу быть уверен, что пару раз придется остановиться, чтобы проблеваться. А это всего одна миля, пусть и горного серпантина. Машина Лукаса с очень низкой посадкой, что тоже не особо помогает.

— Ты в порядке? — спрашивает Лукас, когда мы наконец добираемся до подножия холма.

— Как же меня это задолбало! — Я отпускаю подлокотник двери, в который неосознанно вцепился, пока мы ехали. — Бесконечные американские горки!

— Куда сначала? Давай начнем с ювелира, а потом уже в студию к Ашеру?

— Да, нормально.

— Зачем тебе потребовался ювелир?

— Несколько недель назад я купил Азии кольцо. В конце гребаного эксперимента хотел сделать ей предложение по-настоящему, — объясняю я, затягивая потуже ремешок браслета, который Азия дала мне пару дней назад. Она где-то вычитала, что это помогает отвлечься от возникающей при движении тошноты, но, по-моему, браслет не особо работает.

— Отличная идея. Ей очень понравится.

— Да… — Я в этом уже не так уверен. — Посмотрим. Сейчас многое изменилось.

— Почему? Потому что ты заболел? Это ничего не меняет, Тэл. Вы — по-прежнему вы.

— Нет. Я уже не совсем, — качаю головой я в ответ. — Я сейчас совсем другой человек.

— Чушь какая! Не вздумай позволить неприятностям нарушить твои планы. Прошло всего несколько недель, все наладится.

Лукас ждет в машине, пока я захожу в магазин, чтобы оплатить оставшуюся сумму и забрать маленькую блестящую черную коробочку с бриллиантовым кольцом, которое стоит чуть больше, чем мой мотоцикл. Для меня оно стоит даже больше. Проблема в том, что я, похоже, уже совсем ничего не стою.

— Зашибенски красивое кольцо, — присвистывает Лукас, когда я, вернувшись в машину, показываю ему содержимое коробки. — Если ты, не дай бог, не отдашь его Азии, я тебе задницу надеру.

— Я подумаю. Поехали.

К тому времени, когда мы добираемся до студии Ашера, голова у меня буквально раскалывается, но я твердо намерен вернуться к ежедневным репетициям и написанию новых композиций.

— Эй, ты наконец здесь! — удивленно восклицает Ашер, когда мы заходим внутрь. — Бери гитару, давай не будем терять время. Мы как раз собирались начать со вступления к «Лживым связям».

Ага. «Лживые связи» — новая рок баллада, которую я закончил как раз перед отъездом в турне, посвященному Хэллоуину. Мы планировали отложить релиз до выхода нашего нового альбома этой весной. Начинается она с крутейшего соло на скрипке в исполнении Лукаса, потом вступают ударные, а затем уже все мы. Что ж, до вступления ударных я держусь довольно неплохо, но барабаны звучат очень, очень громко и в то же время как-то приглушенно. К тому моменту, как вступают остальные, и начинает петь Ашер, в голове у меня не музыка, а сплошной бессмысленный шум. Словно это вообще не музыка вокруг меня, а просто беспорядочный набор безумных орущих звуков. Этот дурдом бьется мне в уши, и я совсем не могу уловить в нем хоть какой-то ритм. Стая гремлинов скребется и визжит у меня в черепе, не давая услышать те звуки, которые я отчаянно пытаюсь уловить. Я решаю отойти немного в сторону, попытаться встать подальше от остальных, но едва не падаю в процессе, споткнувшись о провод, который не заметил на полу.

— Эй, эй, эй!!! — кричит Ашер, бросаясь мне на помощь. — Всем стоп!

Я прислоняюсь к стене и стараюсь сфокусировать зрение, иногда оно сильно ухудшается во время приступа.

Да чтоб меня!

— Ты в порядке? — Ашер прикасается к моему плечу. — У тебя зрачки опять дергаются.

— Все нормально, — отвечаю я, отталкивая его руку. — Просто здесь сегодня громче, чем обычно.

— Тэл, послушай меня, — спокойно говорит Ашер, не сводя с меня глаз. — Мы играем не громче, чем обычно, когда репетируем. Ты пока еще не готов. Я говорил, что, возможно, ты спешишь, надо еще подождать.

Рядом с нами появляется Шторм. Он напряженно смотрит на меня, теперь сидящего на коленях. Пришлось опуститься, иначе я мог рухнуть на гребаный пол.

— Тебе нужно отдохнуть еще несколько недель. Дай себе самому возможность привыкнуть к состоянию.

— Я устал отдыхать, черт возьми!

— Мы это знаем. Но тебе придется. К сожалению, от болезни не получится просто отмахнуться.

Я раздраженно сжимаю голову в руках, стараясь угомонить шум в ушах. Если бы только шум успокоился, все было бы в порядке.

— У меня не получается отмахнуться, Аш, сколько бы я не пытался. Эта сраная болезнь разрушила всю мою жизнь.

— Неправда, — парирует он и поворачивается к Лукасу. — Можешь отвезти его обратно домой?

— Хватит обращаться со мной, как с сопливым малышом!

Я заставляю себя подняться на ноги. Ашер отводит меня в сторону, приобняв одной рукой за плечи, и я ненавижу себя за то, что мне приходится опереться на него только для того, чтобы идти ровно.

— Аш, ты не знаешь, каково мне…

— Ты прав, не знаю. Но вижу, как тебе плохо. Возьми еще неделю-другую — столько времени, сколько потребуется. Мы все за тебя волнуемся, и единственное, чего мы хотим — чтобы ты поправился.

Все это очень сильно напоминает то время, когда Вэндал слетел с катушек от горя, и мы все попросили его взять отпуск, сделать перерыв в работе с группой. Клянусь, мы все прокляты.

Хочется ударить кого-нибудь или тупо биться головой о стену — что угодно, лишь бы прекратить муку, что поселилась у меня в ухе.

— Пусть Лукас отвезет тебя домой. Продолжай принимать лекарства и отдыхай. Ты же бросил курить и не пьешь больше?

— Да, бросил и то, и другое. Я не идиот.

— Никто не говорит, что ты идиот. Лечение займет какое-то время. Но, когда ты будешь готов вернуться, мы будем ждать тебя здесь. Именно ты пишешь убойные песни, парень. Ты нам нужен.

Фрагмент за фрагментом я теряю все те аспекты своей жизни, которые делают меня мной.

— Все наладится, — говорит Лукас спустя несколько минут езды на машине в полной тишине. По крайней мере, полной тишины для него. Я о тишине могу только мечтать, ведь шум в ухе по громкости близок к авиалайнеру на взлетной полосе.

— Я рано или поздно потеряю все.

— Не потеряешь. Ты не пробовал играть на акустической гитаре? Попробуй дома?

— Нет, не пробовал. Какой смысл? — Я качаю головой, хотя пора бы уже избавиться от этой привычки — каждый раз я на несколько секунд теряю равновесие.

— Попробуй как-нибудь. Посмотри, как будет звучать, может, тебе понравится. А потом позвони, поговорим.

— Зачем?

— Просто попробуй. И прекрати вести себя так, словно мы все на тебя нападаем, а ты вечно защищаешься. Мы на твоей стороне, Тэл. Подари Азии кольцо, устройте с ней медовый месяц. Может быть, имеет смысл найти группу поддержки для людей, которые борются с этой же хренью.

— Группа гребаной поддержки? — Я невесело смеюсь и разворачиваюсь к нему так резко, что едва сдерживаюсь, чтобы не заблевать переднюю панель. — Ты шутишь? И я не могу сесть в самолет! Куда, по-твоему, мы должны отправиться в медовый месяц? Азия заслуживает самое лучшее, а не это дерьмо.

— Ты можешь устроить медовый месяц в палатке на своем же собственном заднем дворе, придурок. Дело не в том где. И, поверь мне, ей наплевать на твое самое лучшее.

— Это она тебе сказала? Когда ты с ней разговаривал?

— Расслабься. Она иногда пишет мне. Она переживает, боится, что ты отдаляешься от нее.

— Великолепно!

Я знаю Азию достаточно хорошо, чтобы понимать, насколько плохо дело. Она бы никогда не обратилась к Лукасу, если бы не была в отчаянии. Для того, чтобы выговориться, у нее есть Кэт. Если она дошла до Лукаса, значит, чувствует себя гораздо хуже, чем дает мне понять. При мне она старается держаться бодрячком.

— Не вздумай на нее сердиться, Тэл. Ей одиноко. Она по тебе скучает. Никакие отношения не выдержат такого количества стресса, если она видит, что ты не хочешь, чтобы она была рядом.

— Как будто я этого не знаю, — бормочу я. Мой брак, похоже, разваливается так же быстро, как карьера.

Я опускаю голову на подголовник и закрываю глаза. Когда же это все закончится.

Кольцо я убираю в карман куртки, чтобы Азия не увидела его, когда я зайду в дом, а Лукаса отправляю домой, вместо того чтобы позволить ему довести меня до самой двери, как заплутавшего забулдыгу.

Жену я обнаруживаю в мастерской, она примеряет костюм на один из своих манекенов.

— Привет! Ты быстро вернулся. — Она целует меня в щеку.

— Не смог играть… Этот шум для меня, видимо, слишком… Не знаю. Я как будто оказался в совсем незнакомом месте, а не у себя в студии. Полный отстой.

Азия слегка склоняет голову и улыбается немного грустно.

— Может, стоит попробовать слуховой аппарат?

— Нет. Ни за что. Уж лучше сразу сдохнуть.

Я не могу. Слуховой аппарат для меня все равно что выбросить белый флаг и признать, что чертов Меньер победил. Это будет значить, что я принимаю тот факт, что я — убогий калека.

— Ладно. Я просто предложила, не хочу спорить. Совсем не хочу.

Она разворачивается ко мне, бросив на произвол судьбы манекен, и, взявшись за края моей куртки, стягивает ее с меня и сбрасывает на пол. Прижавшись ко мне, она запускает руки мне под футболку, проводит прохладными ладонями по животу, а потом тянется вниз, к молнии на джинсах. Она не сводит с меня взгляда, в ее глазах горит дерзкий огонек, которого я раньше никогда не видел.

— Что ты делаешь? — шепотом спрашиваю я.

— Беру то, что хочу.

Я с шумом выдыхаю, когда она тянет замочек молнии вниз, берется за пояс моих джинсов и, ловко расстегнув пуговицу тонкими пальцами, стягивает их до колен. Затем Азия опускается на колени, чтобы снять их окончательно, а за ними и мои ботинки. Снова поднявшись на ноги, она льнет ко мне и целует в губы, одновременно расстегивая на мне фланелевую рубашку.

— Я бы сделала тебе минет, — заявляет она без тени смущения. — Но не хочу, чтобы ты смотрел на меня, тогда тебе придется опустить глаза, и может закружиться голова.

От этих слов меня захлестывает злость, но я стараюсь подавить ее. Азия снимает с меня рубашку и футболку, покрывает быстрыми поцелуями мою грудь и снова поднимает на меня глаза, по-прежнему полные чувственного огня. Она теперь, когда говорит, часто нарочно смотрит прямо на меня, и я люблю ее за это еще больше.

— Сейчас я хочу, чтобы мы занялись сексом стоя, потому что я схожу с ума от желания.

У-у-уф! От откровенного заявления, сделанного ее ангельским нежным голоском, у меня тут же возникает сумасшедшая эрекция. Я беру ее лицо в руки и целую, проникая языком в ее рот. Две недели без близости с Азией практически свели меня с ума, но последняя неудавшаяся попытка стала слишком болезненным ударом. Она опускает руку, берет мой член, обвивает его пальцами и медленно поглаживает его вверх-вниз. У меня вырывается тихий стон, и я крепче сжимаю ее в объятиях.

— Ты этого хочешь? — спрашиваю я, словно растворяясь в ощущении ее близости, в ее запахе, тепле ее тела. Даже шум в голове ушел на задний план.

— Да.

Я резко разворачиваю ее спиной к себе, сдергиваю с нее брюки и трусики, а она тут же упирается руками в стол и слегка прогибает спину так, чтобы ее восхитительная круглая попка прижималась к моему члену. Мало того, девчонка еще и нарочно крутит попкой, трется о меня! Медленно вхожу в нее, и мы оба выдыхаем от наслаждения, наконец-таки снова сливаясь в одно целое. И, конечно, моя Мармеладка была права: когда мы делаем это стоя, голова почти не кружится. Я беру ее за бедра, медленными, плавными толчками продолжаю входить в нее, боясь, что чересчур быстрые или резкие движения приведут к очередному приступу. Я не готов еще раз оставить жену неудовлетворенной.

Мы кончаем одновременно. Быстро и бурно. Спустя несколько мгновений, переведя немного дух, она поворачивается ко мне, обнимает за шею и нежно, мягко целует в губы.

— Ты лучше всех на свете, знаешь? — признаюсь я, проводя рукой по ее теплой щеке.

— Думаю, если ты перестанешь злиться на все то, что ты сейчас делать не можешь, то обнаружишь, что можешь делать гораздо больше. Те вещи, которые раньше не замечал.

— Ты права. Ты все время придумываешь что-то, чтобы мне помочь. Не знаю, что бы я без тебя делал.

— Периодически падал бы лицом в суп и не занимался бы со мной сексом. Признаться, меня такой расклад не устраивает, — отвечает она с игривой улыбкой, натягивая брюки. — Теперь стой спокойно, пока я тебя одену.

И я стою, держусь за краешек стола, пока она, усевшись передо мной на колени, помогает мне влезть в джинсы, натянуть ботинки и завязывает за меня шнурки. Даже не уверен, кажется ли мне теперь, что стоящая передо мной на коленях жена это пикантно и сексуально или абсолютно жалко.

Или, может быть, это просто значит, что она любит меня, хоть и не говорит этого. Я хочу думать так, даже если на заднем плане маячит мысль о том, что это исключительно моя фантазия. Имею право, разве нет?

Я перевожу взгляд на свою куртку, думаю о маленьком сокровище в ее кармане. Даже несмотря на то, что мы уже женаты, перспектива сделать ей предложение пугает. Она не говорила мне «да». Она сказала «да» фантазии обо мне, созданной ее воображением на основе кучи бумаг с отмеченными галочками подходящими ответами.

Вышла бы она за меня замуж, если бы знала, во что ввязывается? Особенно теперь, учитывая все то дерьмо, что происходит в моей жизни. Если бы я знал заранее, я бы не стал на ней жениться. Не потому, что не хочу быть с ней. Я хочу быть с ней во всех смыслах этого слова. Просто не хочется ее обидеть, и мне кажется, она заслуживает кого-то получше.

Почему я ни разу не говорил ей, что люблю ее? Потому что никогда никому этого не говорил. Эти слова страшат меня до потери сознания. Я знаю наверняка, что она говорила их кому-то другому. А мне никогда. Может быть, я должен сказать их первым? Скорее всего, так гласит неписанное правило в инструкции к любви, которую никто из нас не видел. Наверное, я боюсь, что, если скажу ей, что люблю, она не скажет то же самое в ответ. Или скажет, но только потому, что сказал я. Да и когда именно такое говорят? Боюсь, что брякну эти слова в какой-нибудь жутко глупый момент и буду выглядеть конченым идиотом. Как вообще люди умудряются обставить подобное правильно?

Режущий слух писк снова начинает терзать мое ухо. Похоже, это начинается, когда я слишком напряженно о чем-то думаю, как будто болезнь ни за что не хочет дать мне отвлечься на секунду, а требует моего нераздельного постоянного внимания. Иногда посвистывание бывает таким громким, что кажется, будто остальные люди тоже должны его слышать. Боюсь, в один прекрасный день на нашем пороге объявится целая куча собак. Прибегут на этот треклятый свист.

— Кажется, мне нужно пойти немного посидеть.