Тени за холмами

ГЛАВА 17. Никому не говори

Люди вокруг — как книги, открытые в середине. Ничего не понятно, толкуй как хочешь, но готовься к несостыковкам.

Сойна Гландри, Дворцовый библиотекарь

— Она хочет стать человеком.

— Что?

— Марцела назвала цену: она хочет стать человеком. Навсегда. Как влюбленная ундина из рамбловской сказки.

Резкий хлопок подытожил слова Полыни. Это с грохотом, едва не оттяпав Ловчему пальцы, закрылась за ним дверь в пещеру — по воле безумного ветра, вдруг разыгравшегося в столице. Ветра столь яростного, что по всему Шолоху ломались и гнулись деревья, а иногда раздавались страшные железные удары — то ли сносило решетки набережных, то ли флюгера домов.

— Дахху, где у тебя календарь? Я напишу там «День Сказок» напротив сегодняшней даты! — проворчала Кадия. — Стать человеком!.. Что, есть и такая опция?

Нас с подругой ветер загнал под лоскутные одеяла, и мы, укутавшись в них, как шаманы, сидели у очага. Только пар от чашек вырывался вверх — на роли дымка воскурений.

Дахху надуло в глаза, и они, пугающе-красные, сейчас действительно делали его похожим на опасного психа.

Друг вздохнул:

— Как сказала Марцела, Вселенная самим фактом своей безграничности аннулирует понятие невозможного. Любое «не могу» — это только вопрос желания.

Полынь плюхнулся на пол рядом со мной. Волосы куратора, собранные в пучок размером с дыню, растрепались и торчали по сторонам цветными шпильками, конвульсивно позвякивая при каждом его движении. Хламида и мантия пахли холодом. Только берестяной стаканчик с кофе в руках Ловчего был горяч и недвижим. Кажется, для этого Полынь его и взял. Для стабильности.

Ловчий хмыкнул:

— Госпожа Парящая оказалась отнюдь не дурой. Марцела не боялась, что Дахху узнаёт её тайну. Она рассчитывала на это.

— Почему? — хором удивились мы с Кадией.

— Марцелу впечатлило наше прошлогоднее возвращение от драконов. Всех в столице тогда интересовал исключительно Лиссай и сам дракон, но госпожа Парящая разглядела массовку — то есть нас. И пометила — «могут пригодится». А потом терпеливо ждала удобного случая. Каковым и стал момент, когда Дахху начал под неё «копать». А еще большей удачей оказалось то, что я — «пёс» королевы. Благодаря этому Марцела смогла разыграть сценку про Дахху-из-Вострушки, предугадав, что мы со «злодеем» объединимся в поисках альтернативы его убийству. Короче, она нас перехитрила, — Полынь высоко поднял стаканчик, признавая ход соперницы, и одним глотком его осушил.

— Так, поясните! — прервала Кадия. — Причем здесь драконы?

Дахху развел руками:

— В мироздании драконы отвечают за материю брому, как хранители — за энергию унни. Все эти годы в Шолохе Марцела искала способ стать человеком и пришла к выводу, что именно ящеры смогут навсегда закрепить за ней людскую форму.

Снова Полынь перехватил нить объяснений:

— Поэтому Марцела просит нас замолвить за неё словечко перед драконами. А в обмен она объяснит королеве, что всё перепутала: Дахху не самовольный изувер, а помощник ее сына Лиссая. Помощник верный, важный, и потому, конечно, такой опасный, что тянет на злодея. А зачем Лиссаю помощник? Ну конечно же потому, что младший принц продолжает проворачивать свои непонятные, но очень впечатляющие дела по укреплению королевства. Так скажет Марцела. А я подтвержу информацию якобы вследствие своего независимого расследования. Получится обмен, выгодный для всех. В Шолохе будет нормальный министр; у королевы появится еще один повод для гордости сыном, Дахху обелят и даже сочтут «своим» среди придворных. Есть только один минус: мы не можем просто взять и метнуться к драконам на прогулку, когда хотим.

Дахху вздохнул:

— Минус репутации героя: все думают, что подвиги для тебя — это ежедневная рутина, а не редкая смесь отчаяния, удачи и преступлений, — друг укутал еще одним пледом Снежка и швырнул третье одеяло Полыни.

Для Смеющегося непогода — благословение. Его всегда так и подмывает запереться в теплом доме, пока на улице гремит апокалипсис, и, млея от контраста, растягивать секунды, как строки любимой песни.

— Вообще-то можем; можем взять и метнуться, — возразила я. — Только не мы, а Лиссай.

— Естественно для публики это будет Лиссай, — Полынь снисходительно кивнул. — Но по факту?

— По факту это тоже будет Лиссай, — я нахмурилась.

— Лиссай знает, как построить телепорт, не прибегая к человеческим жертвам?

— Нет, но он любит погулять в Междумирье. И уже начал познавать через него иные миры. Уж с Лайонассой тогда разберется, думаю.

В пещере повисла тишина, только ветер яростно бился в стёкла — пустите! Ребята смотрели на меня с одинаковым изумлением.

— Подожди, то есть принц, как бы, действительно крутой? — протянула Кадия, сбрасывая одеяльный капюшон. — Он не только шляется в очках, жалуется на головокружение и прибирает себе твои победы?

— Ну вообще-то Лиссай всегда был ничего так, — обиделась я. — Он ходил в Междумирье, еще когда это не было мейнстримом, как говорит Карл… И сейчас продолжает оттачивать навык.

— А почему об этом никто не знает? — поинтересовался Полынь.

— Под «никем» ты имеешь ввиду себя? — я хмыкнула.

В ответ аж три пары бровей задвигались осуждающе.

Я развела руками:

— Вы же с Лиссаем не общаетесь, откуда вам это знать?

— Так у нас же есть ты, — Кадия подкупающе улыбнулась. — Специальный шпион при странненьком.

Это она зря.

— И что, значит, мне надо чужие жизни обсасывать? — я огрызнулась. — Если вы не заметили, у меня нет привычки сразу выплескивать из себя все поступающие сведения.

— Ну сказать нам про Лиссая можно было, — заметил Полынь. — Информация-то интересная.

— Тогда и Лиссаю можно сказать про вас что-нибудь эдакое, десертное. И вам друг о друге. Ребят, ау, что за претензии?

— Просто одно дело Лиссай, а другое — мы, — безапелляционно заявила Кадия. — Нас можно назвать командой. А Лиссай, он… Как бы сказать…

— «Дева в беде», — помог Дахху. — Архетипичный образ. Тот, кого постоянно приходится спасать.

— Инициатор проблем, по сути.

— А вы не охренели? — спросила я.

Признаем, чересчур резко. Ребята почему-то не ответили. Никто из них.

— Я пошла к принцу, — буркнула я молчаливую минуту спустя. — И, представляете, я не скажу ему, что ты, — я обиженно глянула на грустного Дахху, — Назвал его девой в беде.

— Иди, — кивнул Полынь. — Может, на сей раз принц отработает свой авторитет и, разнообразия ради, сам кого-нибудь спасет.

Я вышла из пещеры. Уже когда я была на улице, ветер выхватил из приоткрытого окна две фразы и, хихикающий доносчик, бросил их мне в самое ухо.

— Вы заметили, как резко она всегда реагирует на вопросы о принце? — озабоченно спросила Кадия.

— Да, — невесело сказал Полынь.

Я углубилась в лес.

На острове-кургане была ярмарка в честь Весеннего Равноденствия.

Пыталась быть. По факту, из-за урагана всё немного вышло из-под контроля.

Пестрые палатки-шапито летали туда и сюда по площадке для крикета, сладко путаясь с воздушными змеями. Целой толпой за ними носились купцы, дети, стражи и туристы. Два Ходящих стояли в центре этого хаоса, трагично прижав ладони к железным маскам. Бдят, умники. Ветер сдирал с яблонь цветы и, смеясь, швырял их белоснежными горстями в лица горожан.

Я шла, наклонившись вперед аж под сорок пять градусов, и тихонько молилась, чтобы меня что-нибудь не убило. Будет крайне неприятно умереть сразу после ссоры с друзьями. Им на всю жизнь травма; мне — на всю смерть…

Рядом обрушился торговый прилавок. На встрепанный газон выкатилась целая семья волшебных стеклянных фигурок: разнообразные зверюшки, почеши за ушком — оживут ненадолго и будут ластится к твоему указательному пальцу, низко урча. Простейшее лекарство от депрессии. Седобородый маг в сапогах с загнутыми мысами (он бы отлично смотрелся в галерее учебного корпуса, даже корректировать не надо) бросился их собирать, хватаясь за поясницу. Я — помогать.

— Как думаете, это настоящий ветер? — спросила я. — Или все-таки пересдачи в Башне идут не по плану?

— Ветер магический, клык даю! — подтвердил старичок. — Но это не экзамен. Это побочный эффект от какого-то заклинания или зелья. Бывает.

— Если это побочка, то каков же основной эффект?

— Не знаю, любой. Но формула точно не пройдет аттестацию, лежать ей в Хозне до скончания века.

В благодарность за помощь маг подарил мне хрустальную рыбку в пол ладони, завернув ее в сегодняшнюю газету. Я продолжила свой путь к старой аркаде, думая о словах торговца.

Не пройдет, значит, аттестацию. Лежать ей, значит, в Хозне.

Совпадение? Или Гординиус Сай, чем бы он ни занимался, уже применил выкраденную в Башне бутылочку?

Небо голубое, Горди, во что ты там вляпался?

Как раз в этот момент ветер вдруг стих. Резко-резко. Как отрезало. Мимо меня еще по инерции пролетел какой-то ребенок, вцепившийся в своего слишком большого змея, а потом мир и тишина воцарились на крикетной площадке.

Я покачала головой и отправила новое, подробное письмо Мелисандру Кесу, воспользовавшись дворцовой голубятней. Хей, детектив! Лови больше фактов.

Лиссая не было во Дворце.

Сначала я бродила по аркаде. Потом плюнула, воспользовалась браслетом и зашла в душные покои — давненько тут не проветривали.

Рыбка-подарок не реагировала на мои прикосновения, хотя я рьяно чесала ей плавники и жабры. Было любопытно, ведь, если мурлыканье стеклянных кошечек и урчание лисичек я представляю, то как именно должна утешать безмолвная селедка — науке в моём лице неизвестно. Увы, без магии ничего не вышло. Я спрятала рыбу в один из глубоких карманов летяги, решив передарить при случае, и, плюхнувшись на кровать, стала читать газету.

Я искала новости о Вире, но их не было, даром что вечер, а террорист — террористы — до сих пор не объявились… Почему, интересно? Пусть Полынь и запретил мне заниматься этим делом, порассуждать сама с собой я имею право.

Версия первая: еще не успели. До полуночи время есть.

Версия вторая: виновато вчерашнее ранение. Кровавая месса вышла из-под контроля, и Виры свернули активность.

Версия третья: теневики уже поймали их, но истина оказалась столь неприглядна, что людям не говорят.

Я вспомнила разговор, подслушанный в Теневом департаменте. Ходящие думали, что за террористами стоит Пик Волн: мол, отчего шэрхен отказываются присылать выпускников, если не по причине излишней дерзости? Как студенты могут быть «не готовы»?

Я закинула руки за голову, вольготно развалившись поперёк кровати.

А что, если в Пике Волн просто кончилась кровь Рэндома? Ведь рядовые Ходящие не знают о том, откуда берутся их Умения. Без крови татуировка не заработает, это факт. И как я помню по словам Полыни, студентам рисуют Глазницу только на последнем курсе.

Прикинем хронологию…

Рэндом уже очень долго гуляет по Пустошам Хаоса, а до этого еще несколько месяцев был недееспособен. Получается, у шэрхен уже год как нет поставок, ведь кровь Рэндома всегда была оплатой за его проживание в Шэрхенмисте. А раз он там не живет, то и кровь никому не должен.

И если запасы факультета кончились, то конечно студенты будут «не готовы!» У них просто нет Умений!

Но почему шэрхен не признаются в этом Шолоху? Не хотят пороть горячку и признаваться «клиенту» в проблемах, надеясь, что Рэндом вернется и всё образуется?

Или, может, они "пилили" кровь, как бюджет, и по идее её должно было хватить — но не хватило? Или ценную кровушку кто-то украл? Есть много причин для молчания…

Хм. Как бы то ни было: что, если я попробую докричаться до телепата Рэнди? Вчера в тринапской раздевалке я слышала его голос, а значит, джокер может быть в «зоне доступа». Заодно вопрос с Марцелой поможет решить… Если ему это покажется достаточно веселым. Ведь любопытство заменяет ему религию.

Я начала, кхм, молиться. Мысленно орала «РЭ-Э-Э-ЭНДО-ОМ!», увещевала, упрашивала и даже немножечко угрожала. Джокер не откликнулся.

Зато я незаметно для себя уснула.

Нет сна лучше, чем в новом месте.

Когда я очнулась, уже наступил вечер. Сквозь подпотолочные окошки, огибая ветви сирени, лилась бархатная синева. Она наполняла комнату, как смола — густая и вязкая; пошевели рукой — пойдет рябь.

Я зевнула, протерла кулаками глаза и, до хруста потянувшись, села на мягкой, жимолостью пахнущей кровати. «Грешно», конечно, но сладостно-о-о…

И тотчас я вздрогнула от неожиданности: в спальне я оказалась не одна. На полу спиной ко мне сидел Лиссай. Неподвижный, он никак не среагировал на мое триумфальное пробуждение.

— Лиссай! — я обомлела. — Ох, простите, что я так раскинулась…

Принц не ответил. Еще мгновение он не шевелился, а потом неуверенно обернулся через плечо. Так медленно, что я испугалась: что меня там ждет? Страшная воронка пустоты, или насекомое, или — просто — мертвец?

Последнее предположение оказалось самым близким.

На меня смотрел Лис, но…

Какой-то не такой. Он был будто застёгнут на тишину. В руках у принца была принесенная мной газета. Веснушчатые пальцы, как рамка, сминали ее вокруг сегодняшней даты. Типографское пятно белело и дрожало в давящем мраке, накатывающем, как прилив.

— Что случилась? — хрипло выдавила я.

Прахово сердце спотыкалось на каждом стуке. Потому что так себя не ведут, если кто-то уснул в твоей постели.

Я слезла с кровати и подошла, вглядываясь в принца.

Черты лица острее, чем прежде. Щеки впали. Обветренные губы похожи на двух саламандр. Волосы острижены криво, совсем криво — и потускнели.

И одежда. Любитель шелковых пижам, Лиссай был одет… странно. Грубые штаны синего цвета. Белая кофта с капюшоном и поблескивающими металлическими полосками там, где должны быть пуговицы. Холщовый рюкзак на полу, что топорщится внутренними противоречиями.

А у стены валялась дверная ручка. Не та фарфоровая безделица, которую подарили боги, а другая. Простая, металлическая, вырванная, кажется, с корнем из деревянного полотна.

Я опустилась на пол. Принц смотрел на меня, как на привидение. Глаза, и обычно-то невеселые, сейчас казались наглухо зашитыми скорбью.

За окном вдруг хлынул дождь, гребенчатой трещоткой прогладил рёбра старой аркады.

Под прикрытием шума я спросила — так тихо, чтобы он мог, при желании, не услышать:

— Где вы были? И… Как долго?

Ш-ш-ш-ш… Говорил дождь. Ш-ш-ш-ш…

Принц вдруг закрыл лицо руками и, резко согнувшись, ткнулся лбом мне в колени.

Так мы сидели.

Потом, набравшись смелости, я стала осторожно гладить рыжий затылок.

— Всё хорошо, Лиссай… Вы дома… Всё хорошо… — бормотала я.

И неясно было — то ли ветер закрался в дождь, то ли плач — в тишину.

Пробило девять вечера.

Темнота сдавила столице горло. Дождь не прекращался, загнав всех живых под крыши. Из окон по ветвям сирени стекала вода. Тонкими ручьями она скатывалась на пол, раскрывалась там блестящими лужами.

Лиссай смотрел на отражения призрачных лун. Они, испещренные шрамами веток, вздрагивали от каждой капли и неравномерно, неритмично, меланхолично распадались и собирались вновь — в чём-то те же, в чём-то другие.

Я молчала. Я боялась заговорить с человеком напротив, о котором знала лишь то, что нас разделяет теперь на несколько вечностей больше, чем раньше.

В комнату проскользнул болотный огонек — сердитый и потерянный. Он прожужжал, как память, наматывая восьмерки, и вдруг завис между нами, отразившись в зеленых глазах принца. И, наверное, в моих.

Допросная лампа ночи.

Об этом, видимо, подумал и Лиссай.

— Вы знаете, я все-таки ушел в другой мир, — сказал он после долгого молчания. — И первые неск-колько месяцев ненавидел себя за то, что сделал это один.

Мне подурнело.

— Потом стало легче — к-когда я понял правила игры. Главное из них: никому не говори, что ты принц из волшебного королевства. А то вернёшься в одиночную палату.

Болотный огонёк погас, решив, что роль его сыграна. А может, не хотел знать продолжение.

— Я потерял к-ключ сразу. Выйдя в новый мир, я упал в море, и ручка ушла на глубину, и как я ни пытался ее достать — не мог. Я плохо плаваю. Раньше плохо плавал. Тогда меня выловили, а теперь я умею. После психушки я потратил год на поиски ключа на дне, но не нашел. Тогда я стал придумывать другой способ попасть в Междумирье. На это ушло еще полтора года. Я сделал новый к-ключ, — кивок мне за спину. — Потом я пытался найти Лайонассу: мне было уже недостаточно подумать о Шолохе, чтобы вернуться. Новые возможности путешествий означали так-кже новые возможности ошибок… Там по времени уже не ясно — где-то я проводил день, где-то минуту, где-то неделю. Спал я только в Святилище — боялся в других местах. К-когда я всё же ок-казался здесь, и прочитал в газете, что в Шолохе прошло всего четыре дня, я… — Лиссай запнулся. Судорожно вздохнул.

Прикусил губу, смахнул челку:

— Я подумал, что мне очень повезло.

— Я так рада, что пропорция времени не оказалась обратной, Лиссай, — сказала я, коря себя за эти рассудочные, кривые слова.

— И я, — сказал принц.

— Я бы тогда повесился, — просто добавил он. И уставился на свои руки — все в мелких белых шрамах поверх веснушек.

Я шмыгнула носом и жалко улыбнулась.

В ответ на эту пародию он тоже улыбнулся, но по-настоящему. Сразу потеплел, зажегся, как факел — рыжина вернулась, золотом осветила за креслом и под кроватью, и каждая веснушка вспыхнула звездой, отмечая маршрут: я шел здесь и здесь, а там я летел.

Лис достал из кармана жестяную коробку — в ней оказались мои самодельные карамельки. Кривые, косые, зубовыдирательные.

— Они так и не к-кончились за эти годы, — принц покачал головой. — Я поверить не мог.

Лиссай закинул ириску в рот. Несколько секунд борьбы за здоровье зубов, и:

— Знаете, однажды попробовав, не остановишься, — сказал принц слишком серьезно для того, чтобы речь шла об карамели. — Я помню, к-как испугался, когда впервые увидел Святилище. Тот страх прошел быстро, и я с удовольствием стал познавать Междумирье. Следующий ужас — когда я ок-казался в плену у Зверя. Тоже отлегло. А потом я умер, — Лиссай протянул мне коробочку: угощайтесь, — И, к-казалось, тут осторожность точно должна перекрыть воздух вдохновению, но… Когда я вернулся, я просто не смог.

— Не смог что?

— Не смог жить, к-как прежде. Изображать, что ничего не случилось. Мне всего было мало. Если однажды ты попробовал на вкус правду о себе, ты уже никогда не смиришься с подделкой, ведь компромисс с собой — это просто проигрыш. Поэтому я всё равно ушёл. Там, когда всё было плохо, я молился, как ребенок — только дайте мне вернуться, и, к-клянусь, я больше не заикнусь о Междумирье… И поэтому, к-кажется, унни не хотела мне помогать. Только смеялась, глядя на то, как я скупаю и к-краду дверные ручки по всей планете. Она знала, что это лживое обещание. Что я не потяну такую цену слова.

Принц замолчал. Я всмотрелась в его лицо еще внимательнее. Кажется, там, в глубине глаз, поблескивали теневые блики — мои бывшие друзья.

— Унни… — я сглотнула. — Значит, в путешествии вы научились колдовать?

— Пришлось. К-кстати, со мной унни говорит вашим голосом.

Я скрыла смущение за новым вопросом:

— И в итоге унни помогла вам. Это случилось, когда вы перестали бояться?

— Нет. Это случилось, к-когда я набрался смелости признать правду о себе.

— Правду о том, что в Междумирье вы живее, чем вне его?

Он помолчал, потом потерянно улыбнулся:

— Я не смог бы сформулировать это лучше, Тинави.

Мне почему-то стало больно от похвалы. Больно — и одновременно свободно, будто в душе открыли дверцу — запертую, заклинившую годы назад.

И от этого — яростно.

Ведь я сама ее заперла.

— Нет, это не так, — резко сказала я. — Это неправда. Вы и я — мы жители Шолоха. Наше место здесь. Вся эта тяга к Междумирью — просто побочный эффект от карловой магии. Не ключ к счастью, не призвание. И не говорит ровным счетом ни о чем, кроме того, что у нас есть расширенный доступ ко Вселенной. Нас никто не заставляет им пользоваться. Унни спокойно проживёт и без наших путешествий. У нее есть кучка хранителей для реализации программы перемен, а мы с вами, если хотим, можем ограничиться простым человеческим счастьем. Выбор за нами. Слышите? Не позволяйте ей управлять собой. Мы сильнее этих… инстинктов. Я уж точно сильнее.

— Тинави, но… Я же ни слова о вас не сказал?

Я замерла, как вор, схваченный за руку.

— Прах. А я почему-то подумала… — не договорив, я растерянно уставилась в грустные глаза Лиссая. Он понимающе кивнул.

Нет! Не надо мне тут кивать! Скажи, что это чушь. Неправда. Скажи, что я полная дура, что мы и впрямь говорим только о тебе, и мне негоже вмешиваться.

Но в зрачках Лиссая плясали, бешено плясали искорки энергии унни. Тянулись ко мне, хватали за руки, и в душе им навстречу поднималась тёмная, безнадежная волна…

«Правда, Тинави, правда… Тень от бликов с тобой, другие миры замерли в ожидании, ты знакома с богами, ты видела смерть и убивала смерть — о каком ином счастье ты вообще можешь говорить, глупая?

Развитие или стагнация — думаешь, Внемлющий не понимает? Думаешь, речь действительно о том, чтобы у тебя был отдельный кабинет?

Признай, ну признайся же, ты не сможешь долго быть обывателем, ты взорвёшься, генеральство тебе не поможет; этот секрет, эту тягу видят все они, и способность к магии тут не причем… Это всполох в искре, его не изъять; его не найти, если не было изначально.

Сундук, троллья нога, мумия — почему ты думаешь, что это скука, а не попытка дотянуться до истинных тайн хоть как-то?

«Мы команда» — разве нужно говорить вслух, если ни у кого нет сомнений?

«Посиди, я не гоню» — разве не звучит мольбою к тем, кого уже не догонишь?»

— Прах, — повторила я и смахнула слезу-лазутчицу.

— Я не хотел вас расстроить… — Лиссай посмотрел на то, какими мурашками покрылись мои локти и протянул мне свою иномирную кофту. Стало только хуже.

Зачем бороться с тем, каков ты есть? Зачем выбирать другую дорогу, если тебе дана ТАКАЯ?

А я всё утирала слезы, мысленно взывая: «Карл! Карл, мать твою, где тебя носит? Забери это! Забери немедленно! Почему это не ушло вместе с магией? Я не хочу, я хочу другого, слышишь меня, румяный гаденыш?!»

Принц сжал мне руки, утешая, а потом вдруг тихо рассмеялся. Я удивленно посмотрела на него.

— П-простите. Просто, к-кажется, это становится традицией: я возвращаюсь издалека, вы плачете о чем-то странном, бормоча имя Карл, а потом… — Лиссай, припоминая, посмотрел мне за спину, на дверную ручку, символ опасности, и утрированно округлил глаза. Я всхлипнула, а потом подыграла и прижала палец к губам.

Мы улыбнулись друг другу.

На одну сотую, нет — на одну тысячную отлегло…

— Хорошо, что вы снова дома, — упрямо шепнула я.

— Дома, — эхом отозвался Лиссай, крутя в пальцах пижамную пуговицу, которая висела у него на груди вместо оберега.

И долго дождь шумел за окном.

— Я, к-конечно, не думал, что мне придётся так быстро вернуться в Междумирье, но ладно… — сказал Лис, когда я все-таки поведала ему о причине своего прихода, сгорая от стыда как перед ребятами (доверили миссию, а!), так и перед принцем (несколько лет человека не было, а тут вынь да положь общественное благо).

Я кивнула:

— Не промахнётесь?

— Пока не знаю, но в рамках Лайонассы всё не так страшно, — он развел руками. — Однак-ко я бы не хотел делать это слишком часто и… По таким поводам. Надо будет взять с госпожи Марцелы и с ваших друзей подписку о неразглашении. К-как думаете, они нормально это воспримут?

Я пожевала губами, выигрывая время. Подозревала: вряд ли.

Лиссай махнул рукой:

— Неважно. Не знаете, мои очки всё еще где-то тут?

— Четыре дня, Лис. Должны быть тут.

— Четыре дня… Я все еще не верю, — он нашел их в прикроватной тумбочке, потом неловко одернул традиционный хитон и взглядом покинутого возлюбленного окинул худи и джинсы, сброшенные на кресло.

— Удачно, что Двор давно не ждёт от вас логики и привык к тому, что вы можете сутками не показываться в основном здании, — вздохнула я, мысленно добавив «Ибо придумываете великолепные планы»…

— Двор… — Лиссай поёжился, поправил волосы, падающие на глаза. — Странно снова быть принцем. Я вот так-к ходил, да? — он скривил губы, задрал подбородок и ссутулился.

Это должно было быть смешно, но было печально.

— Там холодно и мокро, — предупредила я, когда принц пошел к двери.

Лиссай обрадовался, будто получив разрешение, и прямо поверх хитона набросил иномирную кофту. В сочетании с темно-красными очками в пол лица и пуговицей на веревке получилась такая странная фигура, что я испугалась: не арестуют ли?

Мы вышли в вечерний город. По дороге к пещере Дахху я в волнении искусала всю внутреннюю сторону щеки. Я отсутствовала часов пять, и подозревала, что ребята меня просто убьют. А еще я до пепла боялась, что они заметят.

Кажется, добрая судьба услышала мой трусливый скулеж и решила помочь — по-своему.

Когда мы шли по набережной возле Водного Управления, и по тротуару вдоль воды вилась длинная змейка путешественников, желающих покататься на ночных гондолах — по маршруту, охватывающему максимально много бьющих полночь часов — какой-то человек вдруг метнулся ко мне, толкнул, всунул в руку письмо и унесся прочь, петляя меж людей, кричащих: «очередь, вообще-то!».

— С воришками я привыкла иметь дело, но это внезапно! — удивилась я, открывая письмо, старательно свернутое.

Лиссай приспустил очки на носу, вглядываясь вдаль, и протянул:

— Вроде он был испуган. Эти стек-кла и впрямь неплохо блок-кируют лишнюю информацию.

Я, меж тем, прочитала:

«Привет, Тинави.

Сколько лет, сколько зим — действительно.

Если ты хочешь знать, почему я убегал, приходи в одиннадцать вечера в Безлунный театр. Одна. Строго одна».

И убористая подпись: «Гординиус Сай, Волшебник».

Едва я дочитала письмо, оно загорелось у меня в руках.

— Всё нормально? — спросил Лиссай.

— Да. А вы… Вы можете пойти к ребятам один? И сказать им, что я потом приду?

Принц кивнул и, не прощаясь, пошел прочь, такой уставший и найденный в своём белоснежном худи. Головой он крутил так отчаянно, что никто не подумал бы на него, как принца. Зевака, турист, путешественник…

Им он, впрочем, и был.