Тени за холмами

ГЛАВА 22. Привязанности

— Где работаешь?

— В Теневом департаменте.

— Ой, а расскажи что-нибудь интересное?

— Про себя или про тебя?

Шолоховский анекдот

— Тинави, Кадия, подъем! — и моя подушка своенравно зашевелилась, зазвенела амулетами.

На то, чтоб открыть глаза, ушли бы, кажется, все мои душевные силы. Да ещё и в долг у вечности брать бы пришлось: просыпаться через полчаса после того, как уснул — это трюк, недоступный смертным. По нему можно определять богов. Вот как встретим Тишь в Мудре, понаблюдаем. Если она сможет провернуть такую фишку, и при этом не потерять в эффективности — тогда да, точно богиня. Будем Кеса у неё вымаливать. Новую церковь, пустынную, организуем — я всегда любила наряды священников, с удовольствием приоденусь…

— Тинави! — и горячая рука с холодными ободками перстней взъерошила мне волосы на затылке.

— А, что, я здесь?!

Глаза все-таки пришлось разлепить.

Наш магбот стоял на пристани Пустой Орбиты, что с торца подпирает Министерскую площадь: вежливо, но без поблажек, изредка захлестывая волной — профилактики ради.

Полынь, убедившись, что я сохраняю вертикальное положение, встал и начал скармливать шипящей люминарии монету за монетой. С каждой новой восьмушкой оскал цветка всё больше напоминал улыбку.

— Выспалась? — спросил куратор.

На полном серьезе.

Псих.

Я попробовала сказать «да» — люблю оправдывать надежды, — но вместо этого вывихнула челюсть зевком.

Рассвет принёс с собой восточный ветер, выныривающий, казалось, из самого сердца холода. Город, завешенный розово-голубыми шелками утра, никак не мог расстаться с туманом, клубящимся у земли: он собирался в седые облачка у фонарей и одеялом кутал кроны лип. Прохожие выныривали из него и скрывались вновь, как будто манекенщики на показах в Сапфировом переулке.

Кадия поежилась и выпрыгнула на пристань, заставив магбот мягко качнуться, а меня — вновь улечься на шершавую лавку — ах, как сладко спится на волнах!..

Подруга потянулась с хрустом, достойным лешаков, и яростно протерла глаза. На щеке ее отпечаталась крестовина лодочной банки, и это напомнило мне о том, кто мы, где мы, и какая задница ждёт нас впереди. И какая — уже накрыла собой два города сразу: мирный Шолох, старую Мудру.

— А сколько времени прошло? — вдруг засомневалась я

Ибо, во-первых, солнце было подозрительно высоко, а во-вторых — жадный магбот схрумкал никак не менее шести монеток. Да и чувствовала я себя все-таки куда лучше, чем, по идее, должна была после заявленного выше получаса.

— Много! — бодро сказал Полынь и щелкнул по «носу» люминарию, которая, раскрыв пасть, уже тычинками внаглую лезла в его кошелек — проверять, что еще там есть интересного. — Я успел сходить в Теневой департамент. Ходящих дома не обнаружилось. Я честно топтался по клумбам, стучался в окна и даже рассказал химерам пару анекдотов о железных масках: раньше на здании была сигнализация, реагирующая на подобные вещи. Но сейчас — тишина. Никого. Я воспринял это как знак судьбы: сел подумать еще раз. И достаточно быстро осознал, что невольная ностальгия проехалась по моим мозгам как тяжелогруженая колесница: потому что передавать дело теневикам в открытую — в моем случае — это что-то вроде самоубийства. Первое, что сделают коллеги, — засунут меня в старый добрый карцер, — как потенциального сообщника Тишь, до выяснения обстоятельств, — а я по гнили всё же не скучаю. Вам двоим тоже достанется, сыграй вы роль помощников правосудия. Да вообще — любому источнику информации о преступлениях сначала дадут лопатой по голове, чтоб не сбежал, а потом уже похвалят, дня через три, когда все кончится — и при условии, что кончится благополучно…

Куратор присел на борт лодки, закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди. В его амулетах отражались облака, похожие на северных овец, которые плыли над столицей тесной группкой. Эдакие экскурсанты: «А вот тут, господа Облачковусы, у нас трио волонтеров ищут грань между геройством и самовредительством…».

— Короче, я написал анонимное магписьмо со всеми данными, которые указывают на детей, Гординиуса и Тишь, но не дискредитируют нас, — вздохнул Полынь, покачивая ступней, — И через парочку бродяг подсунул под дверь департамента. Если Ходящие начнут копать источник вместо того, чтоб ловить Виров — они поймут, что это я. Но я надеюсь, что они правильно расставят приоритеты. В любом случае, то, что мы уезжаем — большая удача.

Кадия, делавшая немилосердную воинскую зарядку (смесь чьяги и боя с тенью), хмыкнула откуда-то из-под коленок:

— Как это мило: называть удачей собственные решения!

— А другой удачи и не существует. Как и совпадений, как и случайностей. Это всегда чей-то выбор. Твой, соседа или вселенной; а точнее — всех сразу, по чуть-чуть. Открытое акционерное общество Удачи, и только от тебя зависит, какую долю ты хочешь иметь. Я предпочитаю брать побольше, — Полынь, подмигнув, вернул подруге усмешку.

Я же наконец решилась на подвиг: а именно, погладила шершавую лавку и, заимев занозу в мизинце — прощальный лавочный поцелуй, — выкарабкалась на берег.

Полынь продолжал:

— Ну а после департамента я вернулся в наш милый магбот, где вы спали, вызывая у люминарии слёзы умиления…

— …Положил голову Тинави обратно себе на плечо… — под нос себе пропела Кадия.

— …И прикинул подробный план на сегодняшний день. Согласно оному, мы сейчас идём брать отпуск в Иноземном ведомстве. Ты, Кадия, купи, пожалуйста, что-нибудь поесть. Потом вы обе отправляетесь за припасами в экспедицию, список я сделал, — и Ловчий швырнул в меня тугой тяжеленький свиток, — И вместе с этим добром ждете меня у Тинави дома: все равно часов до трех мы не сможем перенести троих спящих в Междумирье, а без этого уезжать не стоит.

Я кивнула:

— Получается, мне еще надо к принцу сходить: попросить его о помощи.

— Не-не, к Лиссаю пойду я, — возразил Полынь. — Мне еще потребуется его помощь с королевой — это раз: меня же надо, страшное дело, «отпросить» на пару ночей. Ты и так у принца в долгу за Марцелу — это два. Давай не будем усугублять твои кредиты королевской власти.

Я уже собралась объяснить, что мои отношения с Лиссаем не считываются понятиями долгов и займов, но потом… Потом какое-то шестое чувство — вроде рыбки, укусивший за палец — подсказало, что не стоит.

Помахав на прощанье магботу, мы втроем пошли прочь, мимо стройной аллеи деревьев, чьи ветви переплетались над головами, образуя тенистый тоннель, пахнущий листвой, растёртой меж ладоней.

Кадия — как всегда, такая прямая, что, кажется, сейчас взлетит. Полынь — звенящий и шелестящий, погруженный в себя. И я — поминутно жмурясь на небо в сладостных попытках уловить как можно больше света в это упоительно-свежее весенее утро.

Отпуска и выходные всегда оформляла Селия.

Её кабинет оказался пуст, и мы решили поискать ассистентку Улиуса у него. Но там тоже никого не обнаружилось: глава департмента, не дурак начальствовать, никогда не спешил на работу спозаранку. «Часом опоздано — больше дел без тебя роздано,» — говорил он, привычно переиначивая поговорку.

Зато в коридоре на обратном пути мы встретили Гамора — одного из Ловчих-близнецов. Он нёсся на нас, как степная пылевая буря, и бабочка на шее алела знаком «опасность».

— Это жестка-а-а-а-ач! — заорал Гамор издали, с таким расчётом, что его услышим не только мы, а весь второй этаж.

Парень любит быть в центре внимания.

— Шефа нет, — сказала я, когда кудлатый Ловчий чуть не вышиб начальственную дверь плечом, а потом заколотил в неё так яростно, что вот-вот дырка получился; специальный вход для кулака, как в иных домах — для кошек.

Полынь осведомился:

— Со стен на двери перешел, коллега? Не всё в этом мире стоит рушить, знаешь ли.

Гамор мгновенно присмирел: вспомнил, чей кабинет мы подпортили на днях, и сообразил, что дать за такое по башке никогда не поздно.

— Ну, тогда вам скажу! — решил Гами, пальцами одной руки барабаня о пальцы второй. Жест, преисполненный хитрого предвосхищения, — Селия в Лазарете, короче. И еще пяток наших сотрудников — тоже!

— Что случилось? — хором спросили мы у Гамора.

Он невольно улыбнулся, когда по коридору разлилась смесь тревоги и интереса. Есть люди, у которых это — любимое меню. «Сынок, что на ужин сегодня купить?» «Немного сплетен, мама!» «А на десерт?». «Катастрофу, если будет!».

— Про Вира ж знаете, ну? — начал Гамор. — Так он опять учудил. Вчера в Безлунном театре объявился. Там шла пьеса, докатилась уже финала, и вдруг четверо зрителей (башенных чародеев, как потом узнали) выскочили на арену. Все, короче, встретили их аплодисментами, и чуваки под народное хлоп-хлоп стали плести заклинание. Усыпляющее — ядрён-батон! Оно прокатилось по рядам, не встретив никакого сопротивления: решив, что это часть шоу, люди засыпали с чистой совестью, как утятки. Свидетельства зрителей на этом заканчиваются, сменяясь описанием сладостных дрём. Собсна, я их как раз у иноземцев и записывал, не то чтоб это реально важно, ну вы понимаете, экзотика там, тайные мыслишки, происки подсознания…

Гамор захихикал было, но тотчас поперхнулся, наткнувшись на мой испепеляющий взгляд.

Нервно поправив бабочку, близнец продолжил, уже спокойнее (может же, когда хочет):

— Что касается четверых бунтовщиков, то, усыпив остальных, они направили ташени в Теневой департамент с текстом: «Вы снова проворонили нападение. Ждём вас в Безлунном. ВИР». Ходящие послушно примчались. А дальше прах знает, что было, потому что чародеи-бунтовщики, с чьих слов веду рассказ, тоже все уснули. «Подчинились страстному желанию сделать это». Короче, белое пятно на глазу правосудия. Зато у-у-у-тром… Утром зрители начали просыпаться. И натурально охренели. На сцене была написала цифра «четыре» и фраза «Око за око, козлы». Четверо наших теневиков мирно дрыхли. А вместо двух других были… Зловонные лужи, в которых продолжали разлагаться золотые балахоны и железные маски. По предварительному анализу — серная кислота, усиленная проклятьем, заточенным на органику.

Я вытаращила глаза, поперхнувшись.

— Пепел! — ругнулся Полынь. — Серьезно? Виры завалили Ходящих в прямом столкновении?

— А вот прах его знает, насколько оно было прямым, — Гамор понизил голос и бешено задвигал бровями, — Теневики, мягко говоря, не хотят распространяться. Но, я так полагаю, пока они были отвлечены на чародеев, на них напали извне настоящие Виры. Бунтовщики оказались всего лишь жертвами подмененных амплуариев: вместо нормальных ролей им досталось вот такое безобразие, а амплуарию, как известно, противиться невозможно!

Тут я глубокомысленно кивнула, вспомнив собственные песни и пляски в ночи. Оказывается, мне очень даже повезло с ролью.

— Почему Селия в больнице? — Полынь нахмурился.

— Слишком сильное снотворное. Много побочек, лекари настаивают на полноценном осмотре. Плюс боятся, что злокозненный Вир какое-нибудь спящее проклятье в людей засунул. До выходных решили всех в Лазарете оставить. Вообще, конечно, ситуация аховая, — Гамор крякнул, — Если Ходящие не остановят Виров, их добьёт уже Сайнор, самолично. Жесть, да? — воодушевленно закончил он.

— Жесть, — согласилась я.

— Гамор, а я правильно понимаю, что ты сегодня опять дежурный? И бумажная работа — в отсутствии Селии — на тебе? — меж тем, спросил Полынь, пальцем указывая на значок в виде розы ветров, закрепленный на шерстяной жилетке младшего Ловчего.

— Ага. Не то стал бы я шефу плохие новости приносить — себе дороже! — прыснул близнец.

— Отлично. Тогда оформи нам с Тинави по три дня отпуска. Начиная с сегодня. Тоже до выходных получится. Сможешь?

— Ого, как вы шустро подсуетились! — восхитился Гамор. — Чё-то я не сообразил слиться, пока нашей всея белобрысой злобной мачехи тут нет…

— Гамор! Повежливей! — возмутилась я.

— Всё оформлю в лучшем виде, — пообещал близнец, миролюбиво поднимая ладони. — Кот из дому — мыши в пляс, хей!

На первый этаж мы спускались в мрачной задумчивости.

— Не нравится мне, что мы уезжаем из Шолоха. Бросаем всё на полпути, — призналась я и мимоходом потерла клюв скульптуре ястреба, что сидел в лестничной нише, нахохлившись и зыркая в сотрудников черными опалами глаз.

Совет: никогда не пренебрегайте возможностью сделать что-то на удачу. Тем более, если у вас, как у меня, вся жизнь состоит из междометий.

Негодующе-удивленных, преимущественно.

— Меня поражает твоя гордыня, — вздохнул куратор.

— Причем здесь она? — я опешила.

— Ты очень не любишь делегировать, Тинави. Вечно всё жаждешь делать сама. Кто-то скажет: ути, какая святая лапочка, не хочет напрягать людей… Но в большинстве случаев нежелание распределять дела и ответственность — это следствие недоверия к другим. Якобы никто не сделает достаточно хорошо. Только ты, умница. А это как раз гордыня, — Ловчий усмехнулся, запрыгнул на перила и проехал по ним последний пролет широкой ведомственной лестницы. — Я сам такой же. Борюсь с этим всеми силами, но где-то внутри до сих пор верю: чем больше ты на себя взвалил проблем, тем больший ты молодец. Комплекс жадины-героя, что ли? Не знаю.

Я только вздохнула.

Вдруг нас окликнули от фонтана.

Это оказалась Андрис Йоукли. Всегда улыбчивая, сейчас Ищейка казалась непривычно-смурной. Глаза Андрис — смесь мёда и лимона — были приглушены беспокойством. Девушка шла, хмурясь, засунув руки в карманы синего комбинезона, и стекла в очках на ее лбу бронзовели очень тускло.

— Йоу, — без энтузиазма проговорила Ищейка, подходя.

Она продолжила без предисловий:

— Ребят, а вы когда в последний раз видели Мелисандра? Я сейчас была у его домохозяйки. Старушка в панике. Говорит, её мальчик не пришел завтракать, хотя она такие блинчики сделала, как раз как он любит — с «выжженными лицами», как бы жутко ни звучало. И что последние пару дней они вдвоем расследовали какое-то действительно важное дело, заказанное аж госслужащим — там и похищения детей, и международная работорговля… И я ведь знаю, что госпожа Бланкет-Кес слегка того, — Андрис раскрытой ладонью покрутила у виска, — Но на Брюквенной аллее действительно пахнет бедой. Знаете этот запах? Немного горький, пыльный, как будто кожаный — и с кислинкой, клеющейся на язык — не отдерёшь, не отсчистишь. Ну и Мелисандр — он же "свой". Госпожа Бланкет-Кес боится, что он подобрался к врагу слишком близко. Но старушка неправа, да? — Андрис уперла руки в бока и побарабанила пальчиками по ремню, утяжеленному всякого рода отвертками, — Наш красавчик просто загулялся?

Я тяжело сглотнула.

В прошлом году Ищейка принимала участие в наших безумных приключениях и, признаем, сыграла в них большую роль. Сейчас она с самого начала оказалась как-то вне ситуации.

Так как мне нужно ответить ей? Что будет правильнее?

Решение первое: не тревожить Андрис. Успокоить её сейчас и действовать по плану, а Ищейке рассказать всё постфактум. Минус: она может нехило обидеться на то, что её «выкинули из компании».

Решение второе: огорошить Йоукли сонмом проблем и потащить с нами. Тоже не идеально, ведь, в отличие от меня и Полыни — любителей трындецовых ванн, — Андрис — девушка основательная, стабильная, она ценит покой и возможность провести уютный вечер в гараже за сваркой чего-нибудь смертоносного.

И вроде тянет её на приключения, а вроде — с подспудным желанием эти приключения одомашнить, сиречь, приручить. Чтоб и дикие, а всё же голову не оттяпали.

Безумие понарошку.

Хорошо контролируемый беспредел.

…Во всяком случае, так мне однажды осенью рассказал Полынь, притащившись ко мне домой где-то в районе пяти утра с рьяным, неожиданным для него монологом на тему Андрис.

Я тогда выслушала обалдело, посочувствовала всем, кому должна была, включая себя, и пообещала эту тему никогда не поднимать, ни в шутку, ни всерьез, и вообще — забыть хорошенько. Обещания я исполняю, да. Но иногда мысль всё ж мелькает — как сейчас, при виде лёгкой грусти, всегда живущей на карем ободке девичьих круглых глаз.

Пока я думала, Полынь взял Ищейку под локоток.

Понизив голос, куратор шепнул ей в розовое ухо:

— Андрис. К честному ответу на твой вопрос прилагается необходимость сделать выбор, который в любом случае тем или иным способом выбьет тебя из колеи на несколько дней. Ты хочешь услышать правду на таких условиях?

— Конечно, да! — без тени сомнений сказала Йоукли.

И перед тем, как скороговоркой объяснить ей основные вещи, Полынь одними губами произнес поверх её макушки: «Видишь? Де-ле-ги-руй!».

…Выслушав всё, Андрис нахмурила свои по-детски густые брови, потом сложила руки на груди, подумала немного и, наконец, вздохнула:

— А знаете, я ведь давно не была в отпуске. Где там Гамор бегает?

День уже клонился к вечеру, когда мы всей командой — такой ненатуральной и всё же, странное дело, сформированной специально для «пустынной миссии», — собрались у меня дома.

Я поняла, что потихоньку начинаю воспринимать Мшистый квартал всего лишь как придаток к приключениям. Если сравнить, то на одну долю проблем, имеющих своим началом мой дом, приходится только четверть доли мирных, скучнейше-обывательских вечеров…

Всё необходимое было сделано.

Дахху, Анте и Гординиус — бережно отгружены в мглу Междумирья; три странных кокона, пахнущие травянисто.

Филин Марах — сдан в покровительство старушке Бланкет-Кес на роли Мелисандра («Не менее обаятелен, госпожа, и тоже любит блинчики!»).

Сам Полынь — «отпрошен» у королевы на трое суток, «ради королевства, мама» — и принц Лиссай так непривычно серьезно, по-взрослому смотрел на Её Величество, что та как-то смутилась возражать.

Кадия, Лис, Андрис, Полынь и я — компания была бы неполной без… иджикаянской мумии, прихваченной куратором из дворца.

— Я так и не успел разобраться с ее загадкой. Надеюсь в пустыне понять, — цокнул языком Полынь. — Ну а если нет — она хотя бы окажется дома. Срок по ее делу все равно давно вышел.

Полынь выглядел очень странно.

Я впервые видела его в штанах. И судя по тому, как внимательно на него смотрели остальные (включая мумию, в теорию безглазую) — не я одна. Парусиновые шаровары цвета хаки и наслоение рубашек — одна на другой, штук пять и все разные — а на голове тюрбан, из которого торчит павлинье перо (и кажется, я даже знаю, из какого павлина в садовом лабиринте это вырвали…). В общем и целом, Ловчий был похож на джина, едва вышедшего из-под гнёта лампы.

А принц снова пришёл в джинсах, худи и с мешковатым рюкзаком.

— А мне говорили, вы любите пижамы? — высказалась Кадия, глядя на него оценивающе.

— Ребрендинг, — непонятно улыбнулся Лиссай, и, как всегда от этой улыбки, в мире вылупился еще один цыпленок.

— Так, ну я готова! — бодренько заявила я, закончив рассовывать по карманам, башмакам, лифчику и даже волосам — на ниточках, есть у кого учиться, — колбы с божественной кровью.

Лиссай взял со стола писчее перо, обмакнул его в чернильницу и, прямо в воздухе, вопреки всем законам физики и магии, нарисовал большую и весьма достоверную дверь.

Потом принц полез в рюкзак в поисках латунной ручки. Судя по копошению, она оказалась на дне. В процессе на пол выпала какая-то громоздкая железка непонятного происхождения, похожая на плохо сделанный бумеранг.

Андрис Йоукли, щедро мажущая нос защитным кремом, тотчас уставилась на предмет — будто магнитом притянуло. Лис сразу же засунул артефакт обратно.

— Йоу, а это что такое, интересно?.. — протянула девушка неуверенно — она знала Лиссая лишь в полумёртвом или едва оклемавшемся состоянии и потому слегка его стеснялась, — но контуры двери уже засияли, как щель между штор поутру, и Лис, распахнув проход, учтивым жестом пригласил нас проследовать внутрь:

— Добро пожаловать в моё Междумирье.

— Эм. Я прошу прощения, Ваше Высочество, но в этот раз это не то что не пустыня, это даже на степь не тянет! — драматичным шепотом сообщила Кадия.

Остальные, включая меня, подавленно молчали.

Мы стояли всей честной толпой у жерла вулкана. Гремящая гора немилосердно пыхала сажей, пеплом и чьим-то прахом — теперь я понимаю, почему мы ругаемся этими словами, кхе-кхе. Пока что было не жарко, но только пока.

— По-моему, сейчас мы находимся в Узких Щелях, — прикинула я, оглядываясь.

Вокруг простирались колючие и вонючие (непередаваемый аромат тухлых яиц) ржаво-серые скалы. В коротких, будто дефисы, плоскостях между ними шипели, плюясь молочной жижой, гейзеры.

— Боюсь, вы правы… — обреченно пробормотал Лиссай, когда из-за соседнего гребня на нас побежала толпа диких шаманов с кричащими лицами, разукрашенными синей кровью подземных демонов.

На Лиссая было жалко смотреть.

— Ну, Узкие Щели — это всё-таки ближе к Мудре, чем северное графство Норшвайн, — рассудила я, неловко улыбаясь принцу. — Три раз ошиблись, значит, на четвертый повезет! Не знаю, есть ли такая поговорка, но теперь будет.

— Спасибо, Тинави. Сейчас нам лучше уйти, — в ответ пробормотал рыжий, запуская нас всех обратно в Святилище.

В закрытую за спиной Лиссая дверь прилетело ядовитое копье.

— Перекур! — вздохнула Андрис Йоукли, плюхаясь на серебристую междумирную траву и доставая свою вишнёвую трубку.

Кадия с неменьшим энтузиазмом полезла за сэндвичами. Мумия тотчас начала хромать вокруг нее кругами, как старый дворовый пёс, но еду не клянчила — уже неплохо.

Полынь сел, скрестив ноги, и снизу-вверх задумчиво уставился на принца:

— Ваше Высочество, по ощущениям — в чем проблема? Вы ведь сходу провели нас к драконам. Что сейчас не так?

Лиссай, стоявший с закрытыми глазами — он вообще почти всё время в компании их закрывал, опираясь только на слух при общении, — развёл руками:

— Мне кажется, кто-то намеренно отводит меня от Мудры. Эта женщина, за которой мы охотимся, она способна на такое?

— Видимо, да, — со вздохом признал Полынь, замком закидывая руки за голову.

Я разложила на коленях карту Лайонассы и побарабанила пальцами по изображению мёртвого города — такого неожиданно неуловимого.

Я предположила:

— Что, если Тишь поставила в Мудре глушилку телепортации? Полынь говорил, что она разработала и эту технологию тоже.

— Её глушилки действуют именно так, — согласился куратор. — Хаотично сбивают с курса.

Андрис пыхнула трубкой и покачала головой (два хвостика — ее сегодняшняя прическа — категорично запрыгали):

— Вот только покрывают они максимум десять квадратных метров, весь город не оградишь. А мы никуда в Мудре попасть не можем.

Полынь цокнул языком:

— Вероятно, Тишь приложила к делу свою новую магию, поэтому эффект столь успешный.

— Э-э-х! Надо было лошадей брать: к гадалке не ходи, придётся нам с вами пешком в развалины топать! — посетовала Кадия.

— А давайте попробуем очертить границы «глушилки»? Воспользуемся простым подбором? — предложила я.

И стала рисовать на карте концентрические круги с центром в Мудре, делая пометки: «десять километров», «двадцать», «тридцать». На каждой окружности я ставила по одной точке.

— Лиссай, — я повернулась к принцу, — Вы могли бы «целиться» не в город, а в эти места на карте? Будем стремиться во всё более далекие от Мудры пункты, до тех пор, пока не попадём по загаданному адресу. Ну а оттуда — да, пешком, что ж поделаешь…

Принц открыл глаза и веснушчатыми костяшками почесал переносицу.

Я заметила, что пальцы у него дрожат, под глазами залегли тени, а белки покрывает сеточка лопнувших сосудов.

— Ой! А с вами всё хорошо? — спохватилась я.

Ребята тотчас с опаской уставились на Его Высочество.

— К-кажется, я никогда раньше так много не колдовал, — ответил принц, вновь, "по-мирскому", запнувшись. — К сожалению, дружественная магия истощает наравне с классической.

Я кивнула: помню по собственному опыту — это так.

— Но пока что я еще в силах открывать двери, — пообещал Лиссай.

И мы стали дружно прощупывать грани дозволенного.

Итак, попытка номер раз.

Я прошла обязательные пару метров в густом молочном тумане [1] и оказалась под уютным боком холма, поросшим клевером и незабудками.

*****

[1] Этот туман пограничья и есть причина, по которой в дверь Междумирья нельзя просто «выглядывать», как в окно, отметая неугодные локации сразу. Иначе мы бы просто открывали-закрывали вход, стоя на пороге. А так — принудительное тотальное погружение, увы.

*****

Всё вокруг было подозрительно маленькое. Справа по курсу сияла радуга — такая блестящая, что, кажется, сделана из леденцов. При нашем появлении на вершине холма с хлопком материализовался горшочек с золотом, а вокруг него зазвенело нежное сияние, эдакий «незаметный» нимб приманки. По дорожке к нам гарцевал единорог ростом с овечку, а на его неоседланной спине плясало семейство фей в крохотных земляничных венках. Вдали фольклорно играли флейта и дудочка.

— Племена Солнечного блика — это точно не пустыня, — вздохнул Полынь.

— Значит, провал! — резюмировала я, поставив галочку на карте.

На прощанье втянув цветочно-сахарного воздуха, мы нырнули обратно в Святилище.

Попытка номер два.

Кирпичный город кипит, как воинская похлебка. Здесь день напоминает ночь — такой же бестолково-опасный, в чем-то романтичный, но чаще — несовместимый с жизнью в ее классическом понимании.

Не успели мы очутиться в проулке, зажатом между стенами трехтажных фактурных домов, как пробегающий мимо воришка свистнул у меня кошелек.

Вслед за ним из-за угла на нас вдруг выскочил мужчина, чьи усы были не менее острыми, чем шпага. Алое жабо на блузке аристократа торчало вперед, будто зоб у индюка, а взгляд бросал вызов всему: прохожим, заборам, камням, небесам…

— Где он?! — злобно рявкнул незнакомец на асеринском языке и для внушительности потряс шпагой.

Я молча ткнула вслед умчавшемуся карманнику.

— Тинави, боюсь, судя по эмоциям, он искал не вора, а любовника своей жены, — деликатно сказал Лиссай.

— Йоу, вон того, наверное! — хмыкнула Андрис и кивнула на розовощекого и бесштанного жиголо, оседлавшего тополь, героически проросший сквозь плотную брусчатку переулка.

Увидев, с каким искренним интересом его разглядывает куча не пойми откуда взявшихся людей, молодой человек с шумом сглотнул и от греха подальше полез в открытое окно дома, оказавшегося поближе. Судя по истерическим бабьим воплям, его там не ждали.

Впрочем, вопли быстро сменились чем-то вроде флирта на повышенных тонах.

Юноша был красивый.

— Итак, снова мимо, — подытожила я.

— Зато сограждан Мелисандра заценили! — прыснула Кадия.

На сей раз уже в самом Междумирье нас ждала неприятность.

Едва Лиссай закрыл за нами дверь, как ребята вдруг повалились на землю и начали осоловело хихикать.

— М-м? — я опешила.

— Простите, — принц потёр глаза. — Не знаю, помните ли вы, Тинави, но местный воздух действует веселяще на новичк-ков в Святилище. До этого я сдерживал его влияние на ваших друзей, но сейчас мне уже не хватает сил и на эту магию тоже.

— Ох ты ж ёжик, — с чувством проговорила я, глядя, как ребята с энтузиазмом начинают партию в чехарду. На роли судьи — мумия. — Так, давайте поторопимся!

На сей раз мы по очереди ступили на хлипкие, скрипящие мостки пирса.

Море оказалось немилосердно. Оно швырнуло прибрежному городу пелену дождя, как перчатку дуэлянту, и бедняге было некуда деться: пришлось выходить на бой.

Штормило. Лодки шатались, гулко стукаясь бортами. Мне казалось, я слышу чей-то плач вдалеке, но это лишь ветер гулял меж хлипких рыбацких хижин. До одури вкусно пахло то ли креветками, то ли лангустами, то ли — королевскому роду раков привет! — омаром. Вдалеке, сквозь марево, я увидела костер, разожженный под навесом, и фигурки людей вокруг. Счастливые гурманы.

Из воды у берега торчали камни, и у каждого валуна — зеленая борода, такая длинная, путаная, что веришь, что его история насчитывает никак не менее десяти, двенадцати, двадцати веков… Кто старше: камень или Теннет?

— Попытка третья: провал, — произнёс Полынь, взяв на себя мою роль, ибо я была мальца зачарована.

Не знаю: вроде солнце люблю, но как грянет дождь, как придавит мир безнадегой, так сердце моё по-особенному сладко обливается кровью. Есть что-то обворожительное в грусти. Что-то безвременное и величественное, скорее масштабное, чем душевное, и оттого как будто высшей масти.

Я последней ушла в дверь, из которой толчками вырывался белый туман.

— Сдюжишь, рыжик? — с широченной улыбкой поинтересовалась Кадия.

Её было сложно укорить за бестактность, потому что Полынь и Андрис уже и вовсе расписывали три спящих кокона цитатами и карикатурами — так украшают гипс друга, сломавшего руку.

Принц закусил губу и положил палец на загаданные нами координаты. Второй рукой он снова начал рисовать портал. На сей раз он получился такой кривой, что, зуб даю, со стороны покажется, что мы выбираемся из какой-то космической каракатицы, а не из чинной, художником нарисованной двери.

— Вы сможете! — подбодрила я, когда Лиссай воткнул в рисунок ручку и навалился на неё всем весом, заставляя «каракатицу» жалобно заскрипеть.

— Пошли-пошли-пошли! — и я погнала очумело-ликующих друзей в неизвестную пока наружность. — Спасательная миссия продолжается!

Ребята выходили, а серость затягивала Лиссая, будто патина — старое зеркало.

— Последняя попытка и устраиваем перерыв, — пообещала я, глядя на Его Шатающееся Высочество. — Простите, что я втянула вас в это. Тем более, сейчас, когда вы едва вернулись в Шолох [2].

[2] Так-так, я вижу в ваших глазах волнение! Вы боитесь: как там ребята, фигли мы болтаем, отправив их наружу? Будьте спокойны, совестливые мои: напоминаю, у нас тут временные потоки разные, друзья и не заметят заминки.

Принц вздохнул:

— Я рад, что вы меня «втянули», Тинави. Я плохо знаю господина Кеса, но однажды он помог мне, и, конечно, я хочу ответить любезностью. Однако нынешняя акция — это еще и возможность доказать, что путешествия со мной достаточно безопасны и, одновременно, головокружительно увлекательны. Я лелею надежду, что в следующий раз вы присоединитесь просто так. Что вам не нужно давление обстоятельств, чтобы выйти за пределы обыкновенности. Скоро я окончательно разберусь с правилами перемещений, и тогда границы исчезнут. Мы сможем отправиться куда угодно. Я покажу вам вселенную, Тинави.

Я улыбнулась неожиданно пришедшему воспоминанию:

— Знаете, Лис, а ведь Карл то же самое говорил. Про вселенную. Слово в слово. Только с одной маленькой поправкой: он обещал путешествия после смерти.

— Видите, как здорово, что я не ценитель крайних мер! — Лиссай рассмеялся.

Чёлка-катастрофа. Глаза-фонари.

Я тряхнула головой:

— Да вот, к сожалению, наоборот. После смерти я очень «за». А сейчас, кхм… Лис, неужели вам не страшно?

— Если вы про опасность вернуться столетия спустя — я научусь распознавать потоки, — горячо пообещал принц.

— И это тоже. А главное… Вы не боитесь, что на фоне этой одуряющей, несопоставимой с человеческой жизнью свободой мы потеряем то, что делает нас людьми?

— Что именно?

— Привязанности, Лис! Привязанность к месту, которая заставляет нас ценить и беречь свой мир, каким он ни был, только потому, что он — наш. Привязанность к делу, в которое мы вкладываемся, чтобы каждый день становиться чуть лучше себя вчерашних, с удовольствием видеть прогресс и знать: я тут не просто так ошиваюсь, я развиваюсь, я усложняю, украшаю вселенную новым узором. Привязанность к людям: мы любуемся ими, радуемся возможности вместе пройти часть пути, наблюдаем за тем, как по-разному они меняются, и любим просто за то, что они есть — такие невероятные и уникальные… Привязанности — это то, что наполняет жизнь если не смыслом, то светом. Это как сюжет, без которого не будет истории.

Я оперлась плечом о косяк и набрала в грудь воздуха, чтобы продолжить:

— Абсолютная свобода бесчеловечна. Но привлекательна, не отрицаю. Меня тоже манит: я ловлю крохи вечности на пристанях, на обрывах, посреди темной ночи в еловом лесу. Меня завораживает, когда на изнанке век пляшут тени бликов — принимают тебя за свою, даруют всю магию мира. Но… Лис. Это всё у нас и так будет. Ты не Карл, я не Теннет, вынужденные длить бессмертье, потому что их природа однозначна. Мы — шире… Мы однажды угаснем, и свобода воссияет как единственный ориентир. При таком раскладе, разве не стоит сейчас насладиться тем, что мы просто люди? Ведь это дар — быть человеком. Наши искры однажды выбрали зажечься. Они намеренно захотели испытать всю прелесть бытия, ограниченного пространством и временем. Жизнь — это чудо, хрупкое, несовершенное, ценное своей быстротечностью. Я хочу прочувствовать его сполна — во всей его камерности — перед тем, как стать равной мирозданию. Я не хочу спешить в будущее, ведь у меня есть настоящее. Точнее, только настоящее у меня и есть. У каждого из нас. И я люблю его, понимаешь? Я и так до праха боюсь всё это потерять, дышать иногда боюсь — вдруг испорчу такое волшебное "сейчас"… А ты говоришь: бросить всё, отправиться в путешествия. Как такое можно бросить? — я прикусила губу. — Ты… Ты понимаешь, о чем я говорю?

Лиссай, не моргая, кивнул. В густом тумане, ткущемся меж миров, принц был похож на ангела с выцветшей фрески.

— Да, — тихо сказал он. — Я понимаю. Я и не знал, что тоже чувствую так.

Он сделал шаг вперед, позволив двери чуть прикрыться, сжать нас на границе тумана, наклонился и что-то прошептал, щекотнув рыжими волосами по моим глазам.

— Лис, я не слышу этим ухом, — напомнила я.

— Я знаю, — сказал принц.

И тотчас тайна, что хочет быть разгаданной, сгустила воздух до воды. Тронь — и пойдут круги. За рябью будет сложно видеть мир…

А потому, замявшись, я решила оставить секрет безмятежным.

— Мне жаль, что две моих привязанности не принадлежат Шолоху, — сказал Лиссай, когда я уже шагнула в белесую мглу. — Если честно… Я всегда чувствовал себя лишним, Тинави. Лишним, где бы я ни был, во всех мирах — теперь я имею право говорить такие вещи, что, к сожалению, не добавляет оптимизма. Наверное, поэтому Междумирье — место. И путешествия — дело. Чтоб дороги были полны ветра, чтоб вдали горел свет перемен, и всегда — из точки А в точку Б, не останавливаясь, с шепотом теней, поддерживающих шаг. Но, возможно, моя третья привязанность научит меня ценить Шолох. Вписаться в его полотно. Я бы хотел попробовать. Я бы хотел узнать город, и чтоб город узнал меня, и чтоб, возможно, здесь нашлись люди, которые были бы рады мне так, что любые путешествия пришлось бы отложить — потому, что, конечно, никто не уходит оттуда, где сердце его поёт в общем хоре. Своим голосом. Свою партию. Но со всеми.

Сквозь туман я протянула руку и понимающе сжала принцевы пальцы.

Забавно. Теперь я знаю, что ладони могут передать улыбку.

А потом я все-таки двинула вовне.

— Ну, надеюсь, в этот раз нам повезло! — бодренько крикнула я в попытке сменить настроение на деловое.

Сделала несколько шагов.

Почувствовала, как Междумирье уступает место Миру.

И вскоре заорала.

Потому что — эх, опять не повезло.

Как минимум, не во всем.