Тени за холмами

ГЛАВА 23. Мечты сбываются

Вот уже семь месяцев загадочный посетитель монастыря не шевелится.

Путешественники, журналисты и ученые со всего мира стремятся прорваться к нему, но монахи не позволяют им этого. «Святость надобно уважать. Тем более, когда столь великой сосредоточенности удалось достигнуть настолько молодому человеку». И действительно: внешность загадочного туриста далека от наших представлений о верующих…

Из статьи журнала «Секреты нашего века».

Я падаю.

Падаю и ору.

Причем сначала я верещу не потому, что меня пугает неизвестность снизу, — нет. Причина моих воплей в другом. А именно: я падаю сквозь плотное марево темных, шуршащих тварей, также летящих, но в отличие от меня — горизонтально.

Испугавшись, что это саранча, я усилила громкость до лопанья перепонок. Потому что в облике саранчи и братьев её уродских представали приспешники Зверя. А Зверь, в свою очередь, был врагом мироздания номер один, никакая Тишь ему в подметки не годится. «Правда, уже мертвым врагом», — сообразилось вдруг, — «Хвала небу, Карлу, ребятам и даже немножечко мне».

Воспоминание о собственных подвигах ревниво сорвало табличку «паника» с повестки дня. Хотя какого дня! Мгновения.

Я пролетела сквозь черную массу, как пушечное ядро, но все ж успела понять: не саранча это. Кожистые, крылатые, пищащие и ушастые твари, с носами-рыльцами, по паре из которых я ударила — случайно — и поэтому они теперь валятся параллельно мне (почему-то с той же скоростью), но в отключке, — это летучие мыши!

А летучие мыши — лучше саранчи, успех.

Но ведь я продолжала падать…

И, судя по тому, что прошло уже секунд пять, а я все еще в процессе, — лечу я свысока, шансов выжить мало, да еще и мышек угроблю; что ж, классно мы вызвались Мела спасать; он бы поржал — горе-герои…

Когда падению пришел логический конец, я уже заткнулась сама, сграбастала мышей за пазуху, закрыла глаза и смирилась.

Но, как оказалось, рано.

Потому что я буду жить: незваный навес из плотного мистрального шелка хватанул меня объятьем.

Я продавила его вниз до треска, а когда пружинистая ткань вытолкнула Страждущее тело обратно, я с большим удивлением услышала по бокам три знакомых вскрика и один потусторонний сип.

Кадия, Андрис, мумия и Полынь — четыре фигурки первопроходцев взмыли в небо синхронно со мной, также оказавшись на огромном поле волшебной ткани, растянутой полосой далеко вперед, сколь хватало обзора. И не успели мы уже впятером шлепнуться обратно на тугой мистралин (из него же шьют форму для тринапа, ага), как снова пришлось взлетать: ведь с неба обрушился принц, сжимающий дверную ручку, как покойные рыцари в склепах сжимают мечи.

Еще раз десять нас швырнуло вверх и вниз — по инерции, сбивая в бранящуюся кучку, а потом колебания неспешно стихли.

…Я лежала на спине и с нежностью смотрела на желтое, странно-цельное небо над головой. Будто нарисовали тушью: никаких тебе облаков, ни перышка.

Хорошо все ж остаться на этом свете.

Я сморгнула слезы, надутые ветром. Прояснившийся взгляд принёс новость: а это не небо, детка!

Это, прах ее побери, стена.

Такая грандиозная, что сдвинула небеса с подмосток. Они теперь во-о-о-н там… Я медленно повернула голову налево.

— Йоу! — вздохнула Андрис Йоукли, обнаружившись у меня под боком.

Лицо Ищейки выражало дивную отрешенность, замешанную на нежданно вспыхнувшей любви к жизни и сильно трясущихся губах. Думаю, я выглядела так же после нашего летуче-адреналинового укола. Ненавижу уколы, кстати говоря.

— Грындец полетали! — раздалось с другой стороны бойкое, восхищенное восклицание. — Чтоб меня в детстве на такой батут сводили, а!

Я снова повернула голову, мимоходом убедившись, что шея гнется, позвоночник цел.

Кадия и Полынь валялись друг на дружке крестом, пытаясь выяснить, где чьи ноги, штаны и ботинки. Лиссай молчал чуть поодаль, и дверная ручка на его груди вздымалась и опускалась в такт дыханию. Мумия, кажется, потратила остатки магии, вложенной в нее Полынью, и теперь лежала смирно, как и подобает тысячелетней покойнице.

Я села, чтобы оглядеться.

— Нет, серьезно, мечты сбываются! — Кадия продолжала шумно ликовать. Вот уж кто имеет все шансы стать адреналиновым торчком!

Мечты сбываются…

Это да.

Хотя, по опыту, сбываются не те навязчивые идеи, которые ты крутишь в мыслях уже лет — дцать, без передыха, без энтузиазма, с изредка примешиваемой долей досады и — у особо талантливых — с бравым критиканством, направленным против себя же: «А-а-а, дескать, я ж говорил: чай не в сказке живем!»…

Нет — сбываются другие мечты. Скорее даже — желания. Быстрые, страстные, те, что прошивают молнией насквозь и тотчас растворяются, забытые. Такие желания — будто поданный в игре мяч партнеру-Вселенной. Их она с удовольствием обращает в «гол».

Логично и грустно, что всем нам легче вывести в поле мелкую «хотелку». А то, что важно, — мы стискиваем в руках, сколь нападающий ни просит паса…

Так и я: на днях возжаждала «еще полюбоваться» Дамбой Полумесяца.

И вот, пожалуйста: пришло, откуда не ждали. Рухнуло с небес. Вернее, наоборот: это я рухнула. Вдоль огромной плотины, пролетела как миленькая все двести ярдов — да еще и товарищей в своё желание втянула. Молодец!

И мистралин тут, видимо, натянут для таких, как мы… Ну, попроще.

Для тех, кто умудрился грохнуться со стены, пусть парапеты там и выстроены в человеческий рост.

Ведь некоторые люди не вполне верно трактуют фразу: «преодолевая препятствия, ты растешь». Они думают, что речь идет о заборах, оградах, перилах или калитке, ведущей в соседский яблоневый сад.

Может потому, что это все куда проще рушить, чем стены собственных неудач.

— Йоу, ребят, — снова вздохнула Андрис, поднимаясь. — А я правильно понимаю, что в этот раз эксперимент удался? Мы метились в пятьдесят километров от Мудры — мы оказались в пятидесяти километрах от Мудры.

— В высоту, по диагонали, — заржала Кадия.

— Со своей стороны могу ск-казать, что мы на самой границе глушащего поля, — принц подал голос, закидываясь ириской, вынутой из кармана джинс. — К-кажется, сбой перемещения был, но незначительный.

— Вообще не значительный, говорить не о чем! — хохот Кадии перерос в нервное хихиканье.

Я начала всерьез беспокоиться за душевное состояние подруги. Часто именно таких — жестких и пламенеющих, — вдруг ломает какая-нибудь ерунда.

Последняя, чтоб ее, капля, сточившая камень. Не предугадать.

Ну или стражница просто головой сильнее нас стукнулась.

— М-м-м, — сказал Полынь.

Куратор стоял, приложив ладонь ко лбу, и оценивающе всматривался в громаду дамбы. Казалось, если положить ее плашмя и раскатать в кружок — на ней можно будет отстроить целый Шолох, как на блюдечке.

— Предположим, что мы максимально использовали ресурс Святилища. Вы молодец, Лиссай. Но теперь нам надо на ту сторону плотины, верно? — Ловчий сощурился. — Пустыня там, да еще и гораздо выше уровнем.

— Я даже думать не хочу, сколько ступеней в местных лестницах, — призналась Андрис, поправляя съехавший на лоб ободок.

— Много, но нас туда всё равно не пустят, — я вздохнула. — Дамба Полумесяца — объект военного стратегического назначения. Не для туристов. Тем паче, потусторонних.

— Ой, а я это помню! Магистр Орлин мне персонально читал курс по вампирам, пока вы с Дахху валялись с тролльей ветрянкой на пятом году обучения! — Кадия встрепенулась. Лихорадочная, нехорошая краснота на её щеках медленно угасала, сменяясь привычно-задорным румянцем. — Здесь очень маленький гарнизон дозорных, но на всех подъемниках стоят системы распознавания клыков. Некоторые контрабандисты нападают на вампиров прям в Хейлонде, вырывают им зубы и потом прикладывают это богатство к спец кристаллам, чтоб перейти на ту сторону и поживиться барахлишком в Мудре. В итоге вампиры — настоящие мастера самообороны, с детства учатся. Как говорится, без мотивации молодцом не станешь… А лучшей мотивации, чем риск остаться без зубов в подворотне, для детей еще не придумали.

— Кад, не вздумай писать книги о воспитании! — прыснула я.

— Наверное, нам все равно придется отловить какого-нибудь патрульного. Не то что бы я за разбой и насилие, но… Какие еще варианты? — Андрис задумчиво скрестила руки на груди.

— Тинави! — вдруг воскликнул Лиссай неожиданно громко, и, спотыкаясь на скользящем мистралине, бегом бросился ко мне. — Я… Я вижу ваши эмоции!

От этого окрика я первым делом почувствовала себя предательницей[1].

[1] Напоминаю! Я и боги — единственные существа, чьих эмоций Лиссай не видит. Ну, в нашем мире, во всяком случае. Нас как бы защищает унни. Остальные люди для принца похожи на туманные цветные пятна владеющих ими чувств.

Вторым делом я испугалась.

Эмоции?! Как так? Что, прах побери, поменялось? Неужели унни оставила меня окончательно: уже даже защиты лишила?..

— Вы боитесь, — расстроенно сказал принц.

— Да, — не менее расстроенно подтвердила я.

— И надеетесь на лучшее.

— Как без того!

— И вас распирает от злости.

— Э, правда? — я удивилась.

— Да. А еще все эмоции двоятся. К-как странно… — протянул Лиссай, нахмурившись, — И, знаете, Тинави, обычно у людей они в голове, а у вас в животе почему-то. К-как загадочно!

— А-ХА-ХА-ХА! — Кадия снова начала ржать, как конь.

— Может, это бабочки? — усмехнулась Андрис.

Полынь лишь с любопытством покосился на нас от мумии, которой он уже делал сердечно-магический массаж: таскать ее, неоживленную, было бы несподручно.

Я меж тем сменила Кадию на посту Человека Хохочущего. Потому что, почувствовав царапанье по солнечному сплетению, я поняла, откуда у меня в желудке вьются двойные чувства.

О, прах! А ведь раз мы на границе пустыни и Хейлонда, значит есть шанс, что…

Я стала экстренно вытряхивать свою многослойную одежду. Где-то между рубашками пищали и бились вконец дезориентированные мыши. Честно говоря, задним числом я не вполне понимала, зачем я вообще их сцапала: наверное, мне претила мысль о том, чтоб разбиваться в одиночестве. Или наоборот, я хотела смягчить им удар собой? Или это хватательный рефлекс барахольщицы со стажем… Кто ж теперь разберет!

Наконец, вместе с горой всякой всячины, которую я честно переложила в походный костюм из летяги, вывалились две черные, сморщенные, слегка контуженные мыши.

— Ну вот! Все нормально, мои чувства все еще под защитой! — я разулыбалась.

— Малек, ты хочешь сказать, они всегда с тобой? — Полынь заинтересованно вздернул бровь. — Ты, конечно, любишь животных, но чтоб настолько?

— По пути прихватила, — смущенно буркнула я и присела возле мышей.

Они вытаращились на меня глазами-бусинами.

— Доброй крови! — я подмигнула. — Превращайтесь, все свои!

…На то, чтобы уговорить вампиров сотрудничать, ушло много дипломатии, пара заклинаний и оплеуха, выданная Кадией сгоряча, когда одна из «мышек» сказала нечто нелицеприятное на хейлонлинге. Что именно — поняли только Мчащаяся (спецкурс магистра Орлина не прошел для нее даром) и Лиссай, которому унни помогала распознавать любые языки.

Выяснилось, что пойманные мной вампиры — летуны-спортсмены, чью тренировку я так жестоко прервала. Когда они сменили облик на людской, то оказались одеты в одинаковую форму: шорты, гетры, рубашки с воротниками-стойками и нашивки с гербом бэтбола — чисто вампирьей командной игры.

— Если их тренер похож на мастера Пнивколена — хана ребятам, — прыснула Кадия. — Скажет, что похищение — не повод пропускать разминку, и накажет лишней сотней миль полёта.

Судя по кислым лицам вампиров, она попала в яблочко. Но солидаризироваться и активно помогать нам пленники оттого не стали.

Решено было их обезвредить. Не мудрствуя лукаво, мы спеленали жителей дружественного Хейлонда широкими «гуманными» веревками. «Не оставляют пролежней на преступниках!» — похвасталась Андрис. Таким образом, к подъемнику с нами шли аж три мумии. Растёт команда!

У плотинных лифтов не было шахт: они ползали вдоль стены по специальным рельсам, и с расстояния казалось, будто это огромные жуки лакомятся карамельной патокой дамбы. Каждый лифт имел три остановки: нижний этаж; страховочный (то есть выход на мистральные тенты, где находились мы) и пограничный (верхняя площадка и нужные нам врата в пустыню).

У подъемника Кадия выбрала вампира помельче, раскрыла ему рот (как обычно делает это с Сусликом), и опустила клыками в специальную выемку. Я дёрнула рычаг, торчащий в камне, будто карланонов меч из срединной легенды, и… Успех.

Механизм дрогнул и заскрежетал. Мы дружно задрали головы. С неимоверной высоты на нас медленно и неумолимо покатилась пассажирская клетка. Она была такой ржавой и громыхала так издыхающе, что я нервно сглотнула, соображая, где ж мои колени успели променять костяные чашечки на желе.

— Йоу, знаете, а я уже не против лестниц… — задумчиво протянула Андрис Йоукли.

Я согласно закивала. Кажется, мы с Ищейкой страдаем одним и тем же недугом: слабым страхом высоты.

Очень, очень слабым. Не о чем говорить.

Остальные наши спутники захмыкали и заулыбались в ответ на реплику Андрис. То ли подумали — шутка, то ли решили, что счесть это шуткой и, тем самым, проигнорировать завуалированный вопль о спасении будет продуктивнее для миссии.

— Вас мы выпустим наверху, — пообещал Полынь двум вампирам.

И вот мы загрузились в клетку. Кадия снова ткнула мелкого летуна клыками в опознавательную коробку — уже новую, установленную посреди подъемника на столбе. Лифт крякнул, дёрнулся и… Никуда не поехал.

— У-у-у, развалина! — возмутилась подруга и отвесила столбу хорошего пинка.

Тогда подъемник все-таки повиновался. Крайне неохотно. Перед отправлением он протяжно, обреченно вздохнул, типа: «Эх… Ну, была не была. Я предупреждал». Мои руки непроизвольно сжались на прутьях решетки.

Андрис прикрыла глаза и села на пол: ненамного, но все-таки ближе к земле. Кадия и Лиссай следили за пленниками: мало ли, какую учинят диверсию? Мумия с урчанием посасывала ржавчину на двери, а Полынь небрежно облокотился о перекрестье железных прутьев.

Я, онемев от ужаса, смотрела, как уменьшается земля… Похожий на сито пол отнюдь не добавлял уверенности. Белые полотнища мистралина под нами сузились до ленточных червей; из-за желто-сиреневых холмов ракитника выплыли остроконечные крыши Хейлонда. Справа и слева вдоль плотины холмы мельчали, расплющиваясь в поросшую колючками степь, а степь, в свою очередь, обращалась пустыней, которая как-то криво, извинительно выкидывалась с боков Дамбы. Так из-под крышки богатого купеческого сундука вываливаются ткани: умучаешься приминать.

А потом и холмы, и пески, и Хейлонд оказались ниже уровня моих глаз. Опускать взгляд я не стала: боялась, стошнит от страха.

На горизонте царствовало море. Лазоревое и тихое вдали, оно оживало под боком побережья: двигалось безостановочно, будто тысячи блестящих ящерок бегали по его поверхности, цепляясь хвостами. Меж них расцветали белые цветы парусников. Вдалеке я увидела залп высоких брызг: толстый кит пустил свой фонтан…

— Как же красиво, — негромко сказал Полынь.

Я покосилась на него (на то, чтоб шевельнуться на такой высоте, ушли все мои душевные силы): взгляд куратора заволокло неожиданно-мечтательной дымкой.

— Любишь море? — спросила я.

Точнее: «Лю-лю-лю-любишь м-м-м-м-оре?». Ловчий пожал плечами.

Он улыбнулся:

— Все любят море. Все, кто однажды решился покинуть тихую гавань.

— Однако некоторые в неё возвращаются, — возразила я.

— Но море любить не перестают.

Полынь стоял, продев руки сквозь решетку и расслабленно свесив кисти, позволяя ветру играть с перышками на браслетах. Я б на его месте свихнулась: а если кольца с пальцев попадают? А если часы слетят?

Вдруг вся наша клетка резко дёрнулась из стороны в сторону. Мои ладони мгновенно вспотели, сердце зашло в гости к горлу. Я непроизвольно сжалась в комок.

— Лифт просто сменил рельсы, — успокаивающе сказал Полынь.

— Боюсь я таких лифтов. Знаю, что они безопасны, но всё равно боюсь, — выдавила я, силой воли пытаясь столкнуть сердечную мышцу обратно.

Перестаралась.

Теперь упрямый орган оказался в пятках.

Куратор вздохнул:

— Главное, помни: это всего лишь страхи. Они существуют только в твоей голове.

— А какие страхи у тебя, Полынь? — выдавила я.

Ничто не утешает меня так, как возможность опустить десертную ложку в чужую душу.

— Моё пугающее комбо теперь тебе известно: насекомые, смерть, высота. Но ты чего боишься?

Он хмыкнул:

— Предпочту, чтоб это оставалось тайной.

— Ну эй! Так нечестно! Да и полезно узнать.

— Не скажи. Не обязательно во всём нужна взаимность — это раз. Я тебя успокою и вытащу, если что; а вот со мной ни того ни другого делать не надо — это два, — фыркнул он. — Кстати, приехали.

И впрямь: лифт последний раз дернулся, с такой силой, что меня швырнуло на мумию, слегка раскрошив ей бок; потом вошел в углубление в стене — мигом стемнело — и с душераздирающим сипом остановился.

Мы убедились, что во внутреннем коридоре — длиннющей кишке дамбы, пахнущей плесенью, — нет дозорных. Пост был: стол, стул, чашки и факел в стене, — но пустой. Более того, казалось, будто его покинули в спешке: колода карт была разбросана по полу, все — рубашками вверх, кроме трех, изображавших шестерку треф, королеву пик и… Махнув ребятам, чтоб шли, я с любопытством наклонилась над картинкой.

Хм.

— А ведь это из колоды туарот… — пробормотала я вполголоса и привычным жестом запихнула и эту карту, и ее соседок в карман.

А потом поспешила за друзьями, уже энергично чесавшими в сторону ворот — Великого Хейлондского пограничья, входа в пустыню, выхода из которой для многих нет. Ведь пустыня убивает также надежно, как топор палача. Но безжалостней.

Кстати, об этом.

Третья карта изображала смерть: на фоне звездного неба проступали очертания черепа. Вместо языка — змея, свернувшаяся восьмеркой. Из глазниц водопадом сыплются насекомые. Над затылком — зарево, будто рассвет.

Мне это совсем не понравилось. Я знала, что «смерть» в туарот означает в первую очередь обновление, перемену порядка. И с учётом того, как именно нарисована карта — это может быть очень плохим знаком в отношении Зверя!

А что насчёт игральных карт?

Шестерка, как я помню из детских гаданий, расшифровывается как «путь», «дорога». Но еще это может быть просто «шестерка» — то есть помощник. Или шестеро кого-то… Шесть богов? Шесть Ходящих? Или нет — шесть Виров? А Тишь — королева пик? Но как всё это связано?

И почему вообще я зациклилась на случайно встреченных картах?

Да потому что знаю одного ловкача!

— Рэндом? — шепотом окликнула я. — Может, я сошла с ума, но… Почерк-то похож! Что происходит? Почему ты не объяснишь нормально, если хочешь что-то мне сказать?

В ответ — лишь пыльное, зёвом песка пропитанное беззвучие.

— Вот зараза! — в сердцах бросила я.

И тотчас с потолка на меня упала еще одна карта. Шлепнула прямо по губам, мол, не ругайся, конфеточка.

На «рубашке» карты был намалёван портрет самого джокера: красавчик-блондин лет семнадцати, в широкополой шляпе и с такой лукавой улыбкой, что даже мечтательная деревенская дева поймёт — лучше бежать, да подальше!

Я перевернула карту.

На белом фоне печатными, внятными буквами значилось: «ЗАНЯТ Я. За-нят!». И поцелуйчики.

…Сначала я облегченно перевела дыхание (раз «занят», а не «всё пропало», значит — живём! Наверное. Хочется верить.), потом — профилактически — погрозила пустоте кулаком.

Когда я догнала ребят, они уже вовсю развинчивали охранное колесо на огромной бронированной двери, ведущей наружу. Полынь развязывал наших пленников.

— Ну вот. Обещали — отпустили, — сказал он вампирам. — Идите-идите. Вы свободны, — и он как-то слишком уж дружелюбно помахал им рукой.

Летуны с сомнением посмотрели на нас, потом окинули взглядом пустой коридор, редкие огни которого мерцали, всё удаляясь, слабея и бледнея, на долгие километры вдаль. Затем оба развернулись и побежали прочь, ничего не сказав.

Полынь тотчас обратился к Лиссаю:

— Ваше Высочество! Как у них теперь с чувствами?

Принц оглянулся от двери, вгляделся в силуэты пленников, нахмурился и быстро пошел за ними.

— Сиорэ! — он окликнул их на хейлонлинге и за локоть ухватил одного бывшего пленника. А потом быстро заговорил на вампирьем: увы, моих слабых знаний этого языка не хватало, чтобы понять все. («Здравствуйте», «Спасибо», «Ты не подскажешь, где я могу переподковать своего носорога?» — вот и весь странный комплект, предоставленный разговорником).

— Грэци, — кивнул Лис после того, как один из вампиров под мрачным взглядом товарища что-то ему нашептал.

Принц вернулся к нам и объяснил:

— Один из них чувствовал злорадство, а другой — жалость. Сильную жалость, причем в отношении нас, а не себя. С Дамбой Полумесяца всё не так-к просто.

— Что и требовалось доказать… — вздохнул куратор, поджимая губы.

По безжизненному коридору его голос растекся, как древнее вино.

Лиссай продолжил:

— То, что по всей дамбе нет охраны — иск-ключение сегодняшнего дня. Вампирий маг-стихийник почувствовал, что к плотине со стороны Мудры идёт свора смерчей-шувгеев. Прямо сейчас. Всех эвак-куировали. Ураганы часто прорываются сквозь щели в дверях и бойницы, а встретиться с хищным пустынным ветром здесь, — Лис обвел веснушчатой рукой коридор, — Это далеко не лучшая смерть. Наш "жалостливый" пленник считает, что, если мы выйдем в Пустыню Тысячи Бед, то избежать столкновения с одним из к-когорты ураганов будет очень сложно. Но если шувгей проникнет сюда — шансов выжить у нас нет.

— Йоу, значит, нам все-таки придется найти лестницу. Не вверх, так вниз прогуляемся, — Андрис вздохнула.

— Зашибись, блин! — Кадия раздосадовано шлепнула себя по бедру. — Зря поднимались?!

— Судя по лицу Его Высочества, вниз нам тоже не надо… — прищурился Полынь, глядя на Лиса.

Он ведь тоже эмоции читать умеет.

По-своему, по-полыньи.

— Да, — согласился рыжий. — Наши пленники успели подать сигнал тревоги — с секретом своей слюны. На нижнем и страховочном уровнях нас уже ждут дозорные. Весь гарнизон дамбы, ведь у них все равно нет других задач на сегодня. "Злорадный" вампир просветил меня, что делают в Хейлонде с похитителями и контрабандистами. Если позволите, переск-казывать не буду. Ок-казывается, в сравнении с местными правилами политика моего отца видится весьма гуманной, — принц свел светлые брови на переносице.

Мы с ребятами переглянулись.

Вдруг снаружи, за толщей пограничных врат, вернее, через щель под оными, послышался слабый, далекий свист. Если не знать, что стоит за ним — и не страшно.

Но если знать…

Я откашлялась:

— Ребят. Я бы предложила претерпеть непогоду снаружи. Все лучше чем сидеть в каменном мешке, уповая на удачу.

— Лот «самоубийца номер один!» — присоединяюсь! — воскликнула Кадия. — Я тоже тут торчать не буду. Что мы, от урагана не убежим?

— От своры ураганов, — поправила Андрис.

— Пустыня большая, всем места хватит! — подруга не собиралась сдаваться. — Если что — сольёмся в Междумирье, начнём всё заново.

— Мне к-кажется, за стеной я не смогу открыть дверь, — принц покачал головой.

— Глушилка, — односложно поддержал его Полынь.

Кадия поморщилась:

— Н-да! Ладно, Внемлющий, а что насчет твоей магии? Ты ж крутейший маг!

— М-м-м, — протянул куратор. — Здесь я колдую куда хуже, чем дома: в пустыне Тысячи Бед энергия унни крайне неподатлива — из-за беды, случившейся со срединниками.

— Пустыня скорбит, — со знанием дела подтвердил принц.

— Так что Умения всё еще со мной, но надолго их не хватит.

— У меня тоже проблемы с магией, зато есть Стосокрушительная Бочка Зырцыги! — похвасталась Андрис, отгибая полу кожаной куртки, под которой на ремне висел ряд пузатых бутылочек. — Если брошу несколько таких в смерч, вихревые потоки подморозятся и нас разорвёт не сразу.

— Класс! — восхитилась Кадия.

Я кивнула:

— Что, решено: выходим, пока шувгеи не подошли вплотную?

И, прокрутив колесо до конца — почти колесо фортуны — мы все вместе с трудом отворили огромную, толстую дверь в пустыню.