Тот, кого я ненавижу

61. Кирилл

Полночи мы проторчали с матерью в больнице. Она там всех на уши поставила. Чтобы дали отцу лучшую палату, лучшего врача. Как ещё не потребовала консилиум созвать. Я едва её утихомирил. Никак не верила дежурному хирургу, что серьёзных травм нет и его жизни ничто не угрожает.

Но отец и впрямь выглядел жутковато. Как будто его хорошенько отделали.

А утром ни свет ни заря мать снова подорвалась в больницу. Я после бессонной ночи смертельно хотел спать, и она, по идее, должна бы, но нет… Ей не терпелось как можно скорее переговорить с заведующим отделением, а заодно убедиться, что за отцом достойно ухаживают.

— Надо будет всем дать денег, и врачам, и санитаркам, и медсёстрам. Им — особенно, — озабоченно перечисляла она. — Врачи-то что? Придут, посмотрят, уйдут. А медсёстры весь день с больными. От их отношения зависит, какой будет уход. Я вот лежала…

И мама опять завела рассказ про свой больничный опыт.

— … и с питанием — беда. Ну что там дают? Постные супы? Каши? Резиновый омлет? Игорь такое есть не станет. Будет голодным. Так что надо всё купить. Очень важно, чтобы он хорошо питался…

Я уже не спорил, знал, что иначе она не успокоится.

Когда приехали в больницу, мама первым делом ринулась к заведующему. А я сгрудил пакеты с продуктами и просто ждал в отцовской палате, когда она переговорит со всеми, кто хоть каким-то боком имеет отношение к его лечению.

С отцом мы вроде как больше не враждовали, но общаться всё равно как-то не особо получалось. Даже вот за целый час наедине, пока там мать налаживала контакты с персоналом, мы с ним едва парой фраз перекинулись. Ну я спросил только, как его угораздило вписаться в столб. Он ответил: гололёд. Ну и признал, что скорость превысил.

— А куда так гнал? Ещё и ночью…

В ответ он буркнул что-то невнятное и потом вообще сменил тему — попросил настроить ему какой-то канал. Я настроил, он поблагодарил, вот и всё общение.

Потом пришла мать, и мы уехали.

— Игорь, если что нужно, ты звони, — предложила она перед уходом.

— Хорошо.

— Мы, может, ещё вечером проведаем тебя…

— Да не надо. Не стоит. Отдыхай. Ничего со мной до завтра не случится.

Мать вздохнула, но спорить не стала.

Я поехал к Мещерякову. Он уже названивал вовсю. Порой Димас опекал меня, как мамочка. За Новый год, ну то есть за то, что я по-английски исчез тогда, так вообще разобиделся. Но когда узнал, с кем я был, от удивления забыл все обиды. Долго не верил, думал, что шучу.

А вчера вообще выдал:

— Вот для Кристинки будет удар. Ну, что променял её на такую…

— На какую — такую? — Меня это почему-то задело.

— Ну… — замялся Димас. — Нет, она тоже симпотная, не спорю. Милая такая. Просто если сравнивать… Кристинка… ну, она же шикарная. Если взять тачки, то Крис — это Ламборджини. А Эля эта… ну, типа Камри. Что? Хорошая тачка, комфортная, но, только без обид, после Ламборджини как-то не…

Отчего-то меня его слова неприятно зацепили. Я даже едва не начислил ему пару апперкотов в табло, но Димас вовремя уловил мой порыв и сразу ретировался:

— Да ладно, ладно. Не заводись. Я ж ничего такого… Нормальная она девчонка, говорю же. Прикольная даже. Просто я привык, что вы всегда с Кристинкой. Вы столько раз ссорились, но всё равно же сходились. Я просто не могу представить тебя с ней… да и вообще ни с кем…

Я ещё попсиховал по инерции, но вскоре остыл, а сегодня про вчерашнее мы и вовсе не вспоминали. Сегодня, как только я к нему заявился, Димас принялся зазывать меня в Бурдугуз. Туда все наши решили рвануть прямо завтра и на несколько дней, отдохнуть, оттянуться, чтобы каникулы не прошли даром.

— Рогозин уже домики забронировал. Почти все наши едут. И ты давай. Оторвёмся по полной. Там ещё какой-то крутой столичный диджей будет. Поехали?

— Нет, Димас, в этот раз без меня.

— Да как так-то? Последние, считай, каникулы. Потом Рогоза свалит в Канаду. Алла с Дэном тоже тут не останутся. Или ты из-за отца? Ты же сказал, всё с ним нормально. Или что? Всё-таки что-то…

— Да нет, ничего. Только нос сломан.

— Ну вот! Поехали…

— Димас, не дави…

— А-а, понял. Ты из-за Кристинки не хочешь ехать? Так напрасно. Она сама сказала, что если будешь ты, то она ни за что не поедет. Так что…

— Да нет, просто у меня другие планы.

— Ясно, — набычился сразу Димас.

— Что тебе ясно?

— Камри обкатать не терпится, — выпалил Димас и со смехом отскочил от меня на безопасное расстояние.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я рванул к нему, но тут у меня зазвонил телефон. Это была мама, а значит это, скорее всего, надолго.

— Повезло тебе, автомеханик хренов, — буркнул я, отвечая на вызов.

— Кирилл, ты не сильно занят? Давай всё-таки съездим к Игорю? Тут Ася сделала его любимые рулетики. Ему приятно будет…

— Ему и завтра приятно будет.

— Завтра уже не то… Он любит свежие. Ну ладно, я сама съезжу. Не надо, забудь. Извини, что дёргаю…

Я не знаю, нарочно мама так делает или у неё выходит само собой, но вот это — попросить и тут же отступиться «ладно, не надо, забудь, я как-нибудь сама» — оно действует на меня безотказно. Как крючок, с которого не соскочить, даже если очень хочется. После этого «ладно, не надо» я почему-то сразу чувствую себя обязанным сделать всё, что просят. К счастью, мать ни разу не просила о чём-то запредельном. Но ехать к отцу всё равно не хотелось. Ну вот зачем я там? Ещё один канал настроить?

Интуитивно я понимал, зачем она зовёт меня с собой. Наверняка боялась показаться ему навязчивой жёнушкой, которая стремится его контролировать и проверять. Отец такое воспринял бы резко в штыки, а она так переживает за их хрупкий мир. Ну а со мной за компанию — вроде как совсем другая картина. Этакая заботливая дружная семейка. Пусть даже всё это театр, но если ей так будет легче и комфортнее, то поучаствуем, чего уж.

Хотя, если честно, я надеялся всё же состыковаться хотя бы вечером с Элей.

— Ладно, мам. Я, конечно, приеду. Только встретимся тогда в больнице. Давай в шесть? Раньше не получится.

Если бы я мог сказать матери, что нет никакой другой у отца. Что никуда он не уйдёт, потому что некуда и не к кому. Что не стоит ей так трястись над ним и доказывать, что она хорошая и преданная жена. Но я не мог.

Я ещё и отцу-то не придумал, как преподнести последние новости. Да я и сам толком не определился, не мог пока разобраться. Может, это просто мимолётный интерес, может, завтра это всё наскучит. Хотя вряд ли, судя по тому, как к ней меня тянуло…

Я уж и забыл, как это — нетерпеливо ждать новой встречи. Как это — просто хотеть увидеть и кайфовать только от того, что она рядом. Мы и так вчера не виделись — Эля работала. Сегодня надо непременно встретиться. Даже если погулять уже не выйдет, решил я, заявлюсь к ней вечером. Только бы мать не проторчала у отца слишком долго.

Подъехал к больнице я около шести, набрал мать, но она меня немного опередила. Сказала, что уже в отделении. Я поднялся следом, а когда подошёл к палате отца, дверь резко распахнулась и оттуда вылетела… Элина с совершенно убитым лицом. Но увидев меня, резко замерла и… посмотрела затравленно. В первый момент я опешил, но потом…

Мысли лихорадочно завертелись: значит, она была у отца. Уж не поэтому ли он попросил нас не приходить? Да, конечно, поэтому. Пока мать вокруг него хлопотала, обустраивала, он времени зря не терял. Вызвал её. И она помчалась. И мне не сказала даже. А теперь стоит, молчит. Не ожидала, видать, что мы тоже явимся. Хотя тут и слов не надо, и так всё ясно — достаточно посмотреть на неё.

Потом меня пронзило: там же мать! Одно дело слышать о некой пассии заочно, и совсем другое — застать их. Это же не просто удар, это же такое унижение…

А дальнейшее вышло как-то само. Импровизация по ходу действия.

Я смотрел на отца и видел тот же затравленный взгляд, что и у неё. У Эли. Невыносимо хотелось высказать ему всё, что думаю. А на неё вообще не смотрел, не мог. Я улыбался, обнимал её через силу, а хотелось оттолкнуть и вообще не прикасаться.

— Кирилл, можно тебя на секунду? — мать с каменным лицом вышла из палаты.

В коридоре туда-сюда сновали пациенты и персонал, поэтому она заговорила почти шёпотом:

— Кирилл, скажи правду. Это она?

— Это она, моя девушка, Эля. Элина.

— Кирилл! Ты же всегда… мы же с тобой… — у неё вырвался судорожный полувсхлип-полувздох. — Прошу, не покрывай отца. Скажи мне правду — это она и есть? Его любовница?

— Да нет, мам. Какая любовница? И с какой стати мне его покрывать?

— Ну не знаю, из мужской этой вашей солидарности. Я же чувствую… И потом, у неё такое было лицо, когда я неожиданно вошла в палату. И у Игоря тоже… Посмотри на него. Он же сам не свой. И слова не скажет…

— Ну, Эля просто застеснялась. Она вообще стеснительная. А отец… ну, он и утром такой же пришибленный лежал. Мало ли чем тут его напичкали.

— Кирилл, я думала, хоть на тебя могу положиться…

— Да можешь, конечно. Что?

— Ты врёшь, — с горечью изрекла мать. — Ты его покрываешь…

Капец просто! Ну просто капец! Я со злостью достал телефон, открыл окно сообщений.

— Вот, смотри. Видишь? Эля… Читай… Это я ей пишу. Видишь, число какое? А это она мне отвечает… Теперь веришь, что она со мной, а не…



Уверенность матери явно пошатнулась, но она всё равно зачем-то упиралась.

— Ну, Эля… А откуда я знаю, что вон та, — она кивнула в сторону отцовской палаты, — и есть эта самая твоя Эля.

Я раздражённо выдохнул, заглянул в палату, взял у Эли телефон. Набрал её номер.

— Видишь, звоню ей, этой самой моей Эле.

Пошёл вызов, и её старенький Самсунг тут же ожил у меня в руке. На весь коридор заиграл Вивальди, а на экране вспыхнуло: Кирилл.

— Ну что? Убедилась?

Мама смущённо улыбнулась.

— Прости меня. Я совсем уже помешалась… нервы…

Она снова улыбнулась и пошла к отцу. Я сбросил вызов, а затем взглянул на вереницу входящих-исходящих-пропущенных. А там сплошь: Игорь, Игорь, Игорь… И не только он ей звонил, но и она ему. Только за вчерашний день семнадцать исходящих. Это так она прекращала общение с ним? С «просто другом»?

Выходит, она врала? Всегда? С самого начала?

— Ну идём, Кирилл, — оглянулась мама, заходя в палату.

Пересилив себя, шагнул за ней следом, чувствуя, как внутри, за грудиной нестерпимо жжёт, разъедает так, будто хлебнул кислоты.

Меня хватило лишь на пару дежурных фраз. И, пока не сорвался, я вышел из палаты. К чертям всё! Не хочу больше видеть ни её, ни отца.

Но она семенила рядом, ни на шаг не отставала. А меня от этого только ещё больше раздирало.

На лестнице, где нет посторонних, не удержался, встряхнул её за плечи, взглянул в глаза — зачем, не знаю. Понять, почему врала? Но теперь в ней не увидел ни капли страха. Ну да, уже взяла себя в руки. Видать, только в неожиданные моменты она и показывает истинные чувства.

Да плевать. Знать её больше не хочу. Но сам почему-то не уходил. Поймал на мысли, что не могу заставить себя уйти… Не могу даже сдвинуться, отстраниться от неё. Идиотизм! Абсурд просто! Злость во мне аж клокочет, и при этом не могу оторвать взгляд от её губ. Влекущие, яркие, припухшие, они словно специально чуть приоткрыты, дразня… И грудь её подо мной вздымается шумно и часто.

До безумия захотелось впиться в эти губы, распробовать их вкус, их мягкость, смять, подчинить себе.

Я не трогал её тогда, я просто млел рядом, боялся напирать, боялся ненароком обидеть… А может, и зря? Может, им всем нравится, когда с ними так: захотел и взял? Кому нужны эти телячьи нежности? Мне так точно нет.

Словно в мороке я приник к её губам. С какой-то болезненной жадностью терзал их, чувствуя, как пах быстро наливается мучительной и сладкой тяжестью. И она отвечала на поцелуй. Сначала едва заметно, а потом так же порывисто и горячо. И от этого окончательно срывало крышу.

— Я так хочу тебя… Поехали куда-нибудь… поехали к тебе? — задыхаясь, шептал я.

Её дыхание тоже сбилось, а взгляд затуманился.

— Поехали? — Я взял её за руку, повёл вниз. Она и не думала упираться.

— Может, чаю? — спросила Эля, когда мы наконец добрались до неё, а ехали мы почти час. — Я бы выпила, а то замёрзла.

Какой чай? Я еле дождался, когда мы наконец останемся наедине. Ни о чём другом думать не мог. Я бы на неё накинулся прямо тут, в прихожей, так она меня взвинтила. И уж согрел бы. Но прошёл следом на кухню. Чай так чай.

Пока она возилась с чем-то у раковины, я не удержался, подошёл сзади, прижался к спине, упёрся пахом в ягодицы. Скользнул одной рукой по её животу, второй — огладил грудь. Эля затрепетала, но не оттолкнула. Я прильнул губами к виску, затем склонился к шее. Она задышала часто, неровно. Наклонила голову вбок, ещё больше открывая шею для поцелуев.

— Эля… — выдыхал я, вычерчивая языком на нежной коже узоры. — Моя…

Как взрыв, заголосил рядом её чёртов телефон. Она вздрогнула, отпрянула. Потянулась к орущему сотовому. Но отвечать не стала, а посмотрела на меня растерянно. Я тоже опустил взгляд на экран, где красовалось: Игорь. И меня как будто кипятком ошпарило.

— Ну, что ж ты не ответила? Я мешаю?

— Да нет, но… Послушай, Кирилл, ты не так всё понимаешь.

— А как надо понимать? Ладно, ты примчалась к нему в больницу. Пусть. Но ты ему названиваешь. Сама. Как-то это не вяжется с твоими словами, что вы почти не общаетесь.

— Да, я вчера несколько раз Игорю звонила, потому что беспокоилась. Он пропал. Ну, то есть он попал в аварию. Но я этого не знала, поэтому звонила.

— Что значит — пропал?

И тут до меня дошло.

— Так это что? Он к тебе так нёсся вчера ночью?

Она сглотнула.

— Да. Я хотела как раз вчера с ним поговорить, ну что больше с ним не буду… общаться.



— Ты тут одна, позвала к себе мужика, который запал на тебя? Позвала ночью, чтобы примчался сюда, к тебе, хрен знает откуда? И только для того, чтобы сказать ему, что вы не будете общаться? Ты сама-то себя послушай.

— Но это так!

Она потянулась ко мне, я отклонился. Вернулся в прихожую, сдёрнул с вешалки куртку. Ни секунды не мог здесь больше оставаться, голос её не мог слышать.

— Кирилл, но я просто с работы поздно пришла. Пожалуйста, поверь! Так всё и было…

— Кирилл!

Последнее, что услышал прежде, чем захлопнуть за собой дверь. Опрометью сбежал с лестницы, вырвался из душного подъезда.