Третий шанс

Глава 5

— И что же мне делать⁈

Несмотря на прозвучавший под перестук колесных пар извечный русский вопрос, в нем не было ни отчаяния, ни страха, а одно лишь извечное стремление к борьбе, да еще перемешанное с толикой надежды на благополучный исход. И для него лично, генерал-адъютанта Куропаткина, из которого «сотворили» главного виновника поражения России в войне с японцами, как и для самой империи, которая рухнула в пучину «первой революции». А спустя десять с небольшим лет, окончательно погибла после отречения нынешнего самодержца. Впав в страшную «смуту», терзавшую страну долгие четыре года, и оставшись среди груд разбитых черепков.

— У меня был отличный план, мы бы неизбежно победили «желтолицых», вот только народ не хотел воевать, имея свое мнение на эту ненужную ему войну. Да и я ее не желал — втянули вопреки мнению.

Алексей Николаевич фыркнул, почувствовал прилив раздражения, но тут же обуздал нервы волей, прекрасно зная, как гнев «туманит» разум, а потому никогда в жизни ничего не делал сгоряча. Этому качеству на долгой военной службе хорошо способствовала необыкновенная усидчивость, в которой он находил удовольствие, и огромное терпение, пусть не ангельское. Последнее и стало главной причиной постоянных насмешек в газетах, и сплетен во дворцах, вот только он сам ничего смешного не видел. Терпение на войне считал важнейшим качеством не только каждого солдата и офицера, но и генерала. Без него невозможно сносить страдания и невзгоды в походной жизни, у бивачных костров, и принимать удары от судьбы и противника, порой настолько безжалостные, что любой человек может впасть в отчаяние. Пришлось посмотреть и на тех, кто стрелялся, совершая тяжкий грех самоубийство, причем по причинам, если хорошо с ними разобраться, совершенно пустяшным, как говорят — «яйца выеденного не стоят».

— Терпение, терпение, — словно молитву дважды пробормотал одно слово бывший военный министр, и задумался. Теперь зная ошибки, допущенные в войне с японцами, отчетливо понимал, что выработанный им план кампании совершенно не годится. Он неизбежно приведет не к победе — к самому горчайшему поражению Российской империи в истории, по сравнению с которым даже злополучная Крымская война выглядит вполне сносно.

— Могу вас поздравить, любезный Сергей Юльевич, вы можете стать после заключения позорного мира в Портсмуте графом «Полусахалинским». Великолепный титул, памятуя о князе Потемкине-Таврическом и графе Муравьеве-Амурском — и ведь полностью соответствует.

В голосе прозвучала едкая ирония, но Алексей Николаевич тут же осекся, нахмурился, помрачнел. Его самого не иначе именовали как «генерал Назад», из-за постоянных отступлений, на которые именно он отдавал приказами как командующий Маньчжурской армией. А еще обзывали, иначе не скажешь, новым «фамильным» девизом, тогда намертво пришитом к его репутации — «сто сражений, сто поражений».

От накатившего стыда покраснел, стало мучительно больно. Как только смог пережить такой позор, когда многие, кого считал порядочными людьми, от него не только отвернулись, но всячески хулили и злословили.

— Войну затягивать нельзя — каждый ее лишний день послужит врагувнутреннему, что придет на помощь внешнему. Но как тогда победить прикажите⁈ Как собрать силы раньше срока⁈

Генерал встал с кресла, вагон мягко покачивало. Наместник расщедрился — в Забайкалье из Мукдена был выслан литерный поезд, составленный из великолепных вагонов первых двух классов, тяжелых из-за стальных стенок, что «держали» ружейные пули — хунхузы часто нападали на составы, идущие по КВЖД, обстреливали их, старались разобрать дорожное полотно и тем вызвать крушения эшелонов. Потому чуть ли не четверть армии придется держать на охране, несмотря на то, что есть пограничная стража, подчинявшаяся до начала войны министру финансов Витте.

Алексей Николаевич взял листок бумаги, на который он уже набросал предварительные расчеты, ведь уже раз делал — память сразу же услужливо их подсунула. Сейчас на театре военных действий почти стотысячная группировка из девяти сибирских стрелковых бригад — в каждой по четыре полка в два батальона каждый. Мобилизация в Сибирском и Приамурском округах даст чуть больше этой цифры, что позволит дополнительно сформировать три сибирских пехотных дивизии по 16 батальонов каждая. До полных штатов будут доведены за счет запасных и стрелковые бригады, и которые уже развертываются в дивизии в 12 батальонов за счет армейских корпусов.

Мера нехитрая, вполне безболезненная для вооруженной опоры империи, и уже неоднократно обсуждаемая. Из гренадерских и пехотных полков, расквартированных в европейских округах, сейчас «выдергиваются» четвертые батальоны, и направляются по железной дороге на Дальний Восток — всего под «реквизицию» попали 36 полков из имевшихся по штату более чем двух сотен. Единственное, что нужно указать в телеграмме военному «министру» Сахарову, так это то, чтобы перебрасываемы батальоны были доведены до полного штата, с небольшим излишком, очень необходимым. А так отправят четыре сотни солдат в лучшем случае — ведь в ротах всего по 48 рядов. А до полного штата в тысячу с лишним воинских чинов уже тут в Маньчжурии придется доводить за счет призванных из запаса «бородачей».

А нужно ли такое счастье, к тому же заметно снижающее боеспособность кадрового батальона⁈

— Я знаю, что тебе очень не понравится мое предложение, любезный Виктор Викторович, ты обязательно начнешь меня «цукать». Только на этот раз не удастся, заткнешь рот, и на тебя сейчас найдется средство!

В обычно мягком голосе Куропаткина сейчас прорезалась острая сталь. Он сильно недолюбливал начальника Главного штаба генерал-лейтенанта Сахарова, что всячески интриговал против него. И стоило ему принять командование Маньчжурской армией, как в еще не остывшее кресло примостился его постоянный оппонент, поставленный управляющим военного ведомства, пока еще не министр — что немаловажно, ибо таковым станет только через неделю. Так что время есть, и нужно поспешить — ведь тогда он запоздал с предложением, и его не приняли, отвергли с «порога», ибо оценили как прямое вмешательство в прерогативы военного министра.

— Это прямо беда какая-то — идет война, а в Петербурге занимаются интригами, которые всячески вредят воюющей армии. И только ужасное поражение встряхнет всех хорошенько!

Куропаткин сдержался, не выругался — это прямо катастрофическая беда с теми, кто мнит себя вершителями судеб, хотя не более, как язвительно сказал один острослов, чем «чирей на заднице — работать не дает, отвлекает внимание, и постоянно напоминает о себе».

— Сейчас еще есть время, пока ты силу не почувствовал, Виктор Викторович — и я тебя заставлю, пусть даже отсюда! Пока ты в силу не вошел, и мешать не начал по обыкновению своему!

Алексей Николаевич взял в руки карандаш, собираясь написать текст телеграммы. Он прекрасно понимал, что в Маньчжурской армии ему нужны стоящие чего-то в бою пополнения, а не абы кто, собранные с «бора по сосенке». А потому этим было нужно немедленно заниматься, безотлагательно, и время есть — армия Куроки месит ногами корейскую грязь, а дивизии Оку пойдут в десант через полтора месяца. Время есть на подготовку, нужно только успеть сейчас проделать то, что не совершил в первый раз.

Отправлять в Маньчжурию нужно исключительно кадровых солдат, а не запасных, которых еще требовалось «втягивать» снова в службу, от которой демобилизованный мужик быстро отвыкает. А такие есть, и много — по предварительным расчетам не меньше полтораста тысяч. Все дело в порядке отбытия четырехлетней службы, которые сами сложились в неписанную традицию для «экономии» денег в казне, на которой постоянно настаивал министр финансов. Да и сам он, как военный министр, что греха таить, этому правилу изрядно потворствовал — «четыре лагерных сбора летом и три зимы». То есть солдаты, уже отслужившие по три года, этим летом демобилизуют, хотя им еще по закону служить и служить.

— Катись такая «экономия», мне кадровые части сейчас нужны. Присягу дали, положенный срок еще не отслужили, будьте добры прибыть на войну. И это пополнение будет куда лучше запасных — дома не оставляют жен и детишек малых, в службу давно втянулись, привыкли к ней. Так что до следующей весны они в моем распоряжении будут — а там все просто. Или останетесь дальше воевать, либо скорее японцев побеждайте!

Благодаря этому большому парому было переброшено в навигацию 1904 года на восточный берег Байкала сотни паровозов и многие тысячи вагонов. не будь его самоотверженной работы, война с японцами стала бы мучительным самоубийством для русской императорской армии.