Трезуб-империал

Володимир, дом соседей Ревы, 21:10.

Оленка оттолкнула бабушкину руку, шагнула к столу и склонилась над фотографиями. Девочке понадобилось не больше десятка секунд, чтобы покачать головой и уверенно сказать:

— Его тут нет.

Сквира посмотрел на второй снимок слева. Гена Рыбаченко был на нем жизнерадостным, уверенным в себе, красивым, подтянутым. Как и положено демобилизованному солдату, фотографирующемуся для личного дела в военкомате.

— Ты уверена? — спросил Северин Мирославович.

— А я! — серьезно кивнула девочка.

Капитан поднял недоуменный взгляд на Козинца.

— А як же! — пояснил тот.

— Посмотри еще, — велела бабушка строго.

Оленка послушно стала перебирать фотографии, но было видно, что ей это уже не интересно.

Вокруг стола сгрудилась масса взрослых — бабушка Оленки, две соседки, Василь Тарасович, сам Сквира. Девочка воспринимала столпотворение вполне спокойно. По случаю прихода следователя ее приодели, правда, не успели нацепить бантики. Пока капитан с ней разговаривал, бабушка пыталась как-то совладать с ее черными волосами.

— Какой он был? Как выглядел? — начал расспросы Сквира.

Девочка почесала нос:

— Взрослый. Как папа. В плаще. Обычный.

— Какие у него были… ну… волосы? — Северин Мирославович смотрел, как белая ленточка вокруг ее собранных в хвост волос быстро превращается в аккуратный бант. — Длинные или… э-э-э… короткие?

Оленка пожала плечами.

— А цвет? Темные или светлые?

— Не знаю. Он был в шапке.

— В шапке? — удивился капитан. — В сентябре? В зимней шапке?

— Не-а, — Оленка оглянулась на бабушку. — Не в зимней. В такой, как у папы.

— Это вязаная шапочка, — отозвалась женщина, внимательно следившая за рассказом внучки. — Их еще лыжными называют.

— Понятно. А сколько ему на вид лет?

— Как папе, — предположила Оленка неуверенно. — Как вам.

— Тридцать пять, — опять вмешалась бабушка.

Вот как! По мнению девочки, ее папа и капитан — одного возраста. Все взрослые для детей одинаковы…

— Значит, мужчина… гм… средних лет… в плаще и лыжной шапочке прятался за забором дома и пошел за Орестом Петровичем, когда тот вышел на улицу?

Девочка снова пожала плечами.

— Когда ты видела этого человека?

— В прошлый понедельник, — серьезно ответила она. — Не тот, который позавчера, а предыдущий. И до того в среду. Два раза.

— А тебе сколько лет? — с сомнением спросил капитан. Уж слишком маленьким казался ему ребенок, чтобы так уверенно называть дни недели.

— Восемь. Во втором классе уже.

Сквира вздохнул. Его Остапу сейчас было шесть. С тех пор, как жена выставила капитана из дома, он виделся с сыном крайне редко. Отгоняя щемящее чувство внутри, Северин Мирославович попытался представить себе, способен ли его сын четко определять дни недели…

— В понедельник, — протянул он, — это когда убийство было?

— Нет, — девочка энергично помотала головой, помешав бабушке захлестнуть концы ленточки вокруг второго хвостика. — Убийство было в воскресенье. А человека я видела в понедельник до того. После школы. Я пошла гулять, а он за углом стоял.

— Часа в четыре, — вмешалась бабушка. — Мы Оленку не выпускаем на улицу, пока не пообедает и уроки не сделает.

Женщина закончила прическу и теперь осматривала результаты своей работы. На голове девочки красовались два роскошных белых банта. Оставшись довольной, хозяйка поднялась.

— Я чай принесу, я сейчас.

— Не надо! — обернулся Козинец, — мы скоро уходим.

Но бабушка уже скрылась на кухне.

— А что этот мужчина… дядя делал?

— Ничего, — ответила Оленка. — Стоял. К забору прислонился, пил пиво и ждал. Когда дедушка Орест вышел, он присел за кустами на корточки. А потом бутылку отбросил и пошел за ним.

— А тебя тот дядя видел?

— Конечно. Я же мимо него проходила.

— Он тебе ничего не сказал?

— Нет. Даже отвернулся.

— Как же ты его разглядела?

Девочка опять пожала плечами.

Сквира вздохнул. Следовало бы, конечно, радоваться. Первый свидетель. Свидетель, который на самом деле что-то видел. Но что именно он видел?

Победного разговора с Чипейко не получится…

Капитан поднялся и пошел к маленькому телефонному столику около двери.

— Позвоню… э-э-э… Рыбаченко, — бросил он Козинцу.

В трубке защелкало. Повисла тишина. Потом раздался длинный гудок.

— Это вы тому дяденьке звоните? — вдруг спросила Оленка за его спиной.