Трезуб-империал

Луцк, областное общество филателистов, 16:15.

В глубине темной комнаты на внушительных размеров столе стояла сиявшая в полную мощь медная, с малахитовыми вставками, лампа. За столом в высоком кожаном кресле восседала пожилая дама — Марта Фаддеевна Кранц-Вовченко — величественная, сухощавая, с копной седых волос. Перед ней в пепельнице дымилась сигарета в длинном янтарном мундштуке.

— Вы опоздали на пятнадцать минут, — хрипло сказала хозяйка, безбожно картавя.

Сквира замер. Рука инстинктивно дернулась к внутреннему карману пиджака и извлекла удостоверение.

— Капитан госбезопасности Сквира, — несмело представился он.

Перед столом стояло второе кресло, но Северин Мирославович не решался сесть.

— Это хорошо, юноша, что вы не оправдываетесь, — строго произнесла дама. — Я не люблю этот бессмысленный лепет… — Она взяла удостоверение и потянулась к кожаному футляру с очками. — Я ожидала чего-то более внушительного, — заметила она, вчитываясь, — обилия гербов, печати на веревочке, приказа после прочтения застрелиться…

— Я сам был… э-э-э… в свое время разочарован, — признался Северин Мирославович.

— Капитан… — продолжала Марта Фаддеевна. — Hauptmann … Это ведь не очень высокий чин?

— Три звания до генерала.

— А вы оптимист! — старуха рассмеялась и величественно указала на свободное кресло. — Можете сесть.

Это прозвучало как команда. Сквира быстро выполнил ее.

Старуха вернула удостоверение и, покосившись на гостя — будто пытаясь понять, способен ли он оценить ее жест, спросила:

— Желаете кофе?

— Да, — Северин Мирославович постарался вложить в голос подобающую случаю благодарность.

— Мой кофе с коньяком, предупреждаю.

«В четыре часа дня?» Сквира согласно махнул рукой.

Дама поднялась и неторопливо прошла в другую часть комнаты. Женщина оказалась довольно высокой и на удивление энергичной. С прямой, как у курсанта военного училища, спиной. Ей в равной степени могло быть и шестьдесят, и восемьдесят лет.

На полпути она обернулась:

— Между прочим, мне семьдесят два. Так что вы, молодой человек, могли бы и помочь.

— Просто мистика какая-то, — прошептал Сквира, вставая.

— Мистика? — старуха приподняла бровь.

Северин Мирославович смутился и, глядя в пол, промямлил:

— Я только что подумал, что вам лет… э-э-э… пятьдесят, Марта Фаддеевна.

— Гм, — старуха повернулась к шкафу и вынула из портфеля, стоявшего на одной из полок, термос. — Грубая лесть. Впрочем, молодежь совершенно разучилась делать комплименты, так что вам это все равно идет в зачет.

Даже не убедившись, что гость успел подойти, она протянула назад изящную кофейную чашку на блюдце. Северин Мирославович неуклюже рванул к ней и едва успел подставить руки.

Старуха щелкнула замком портфеля и направилась обратно к своему столу. Капитан пропустил ее вперед, дождался, пока она сядет, и сел сам.

Хозяйка налила ему кофе из термоса. Напиток оказался густым и ароматным. Коньяка, правда, в нем было больше, чем он ожидал.

— Прекрасно! — искренне одобрил Сквира.

Марта Фаддеевна кивнула. Себе она поставила рюмку и наполнила ее чем-то из черной бутылки с этикеткой на французском.

— Вам не полагается — вы на службе. А мне кофе уже хватит.

Она затянулась сигаретой, потом аккуратно положила ее обратно в пепельницу и отхлебнула из рюмки, светски отставив мизинец.

— А у нумизматов другая комната? — спросил Сквира.

— Другая? — удивилась Марта Фаддеевна. — Почему?

— На входе висит табличка… Это же общество филателистов?

Дама рассмеялась странным скрипучим смехом.

— Это общество всего. Все сумасшедшие, тратящие жизнь на собирание никому не нужных линялых тряпок, металлолома и обрывков бумаги, добровольно записываются ко мне в гроссбух, да еще и платят взносы.

— Значит, нумизматы тоже входят в общество филателистов?

— И бонисты, и филокартисты, и филуменисты, и благородные фалеристы…

— А вы сами, Марта Фаддеевна?

— Я поклонница металла, капитан. Нумизмат. Собираю монеты.

— Филателисты не жалуются? Это ведь их общество.

— Пусть только попробуют! — хмыкнула она и тут же, без паузы, будничным тоном поинтересовалась: — Вы уже поймали убийцу Ореста?

— Нет еще, не поймали, — отозвался капитан и счел необходимым добавить: — Но с вашей помощью надеюсь его поймать.

Старуха вновь затянулась сигаретой. Похоже, ответ ей понравился. Сквира почувствовал себя комфортнее.

— Можно мы просто побеседуем? — предложил он. — Я пока не представляю, о чем вас спрашивать…

— Вы всегда так откровенны? — Марта Фаддеевна улыбнулась и откинулась на спинку кресла.

Сквира осторожно пожал плечами, искоса посмотрев на нее. Женщина, похоже, была настроена вполне благодушно.

— Я, увы, офицер органов правопорядка…

— Ну-ну, — рассмеялась старуха.

Несмотря на разгар дня, комната Волынского областного общества филателистов тонула в полумраке. Были ли тому виной крошечные размеры покрытого пылью окна или многочисленные мрачные массивные шкафы, загромождавшие все вокруг, — не понятно. Однако света проникало внутрь на удивление мало, и дальние углы совершенно скрывались в черных тенях. У Северина Мирославовича было ощущение, что они, сидящие за ярко освещенным столом, находятся посреди моря тьмы, отрезанные от остального мира.

— Вы захватили с собой альбомы Ореста?

Сквира опешил. Старуха опять рассмеялась.

— Советую вам почитать Сименона, молодой человек. Убили нумизмата. Следователь приезжает в логово коллекционеров…

— Да, вы правы. Я… э-э-э… привез альбомы Ревы.

Капитан поднялся и подошел к окну. Шпингалеты, старые и разболтанные, страшно было трогать — того и гляди отлетят, но он все-таки дернул задвижки. Окно открылось с легким скрипом.

Холодный сырой ветер немедленно ворвался в комнату, промчался по полкам и зашелестел старыми журналами. Парочка бурых листьев, принесенных невесть откуда, влетела внутрь и, плавно кружась, села на красочный альбом, лежавший на подоконнике.

Внизу, у входа в здание, стоял милицейский «бобик», щедрой рукой выделенный капитану начальником володимирского райотдела. Водитель прогуливался рядом. На звук открывающегося окна он поднял голову.

— Заноси, — коротко бросил ему Северин Мирославович и захлопнул створку.

Под деланно равнодушным взглядом старухи он подобрал сухие листья, влетевшие с улицы, и бросил их в переполненную корзину для бумаг.

— Вы хорошо знали Реву? — спросил Сквира, возвращаясь в кресло.

— Лучше, чем свою одиннадцатилетнюю внучку, — ровным тоном ответила Марта Фаддеевна. — Она живет в Москве. Увы!

И что должен означать такой ответ? Старуха знала Реву хорошо или плохо?

— Когда вы познакомились?

— С Орестом? Считаете, дама может помнить подобные вещи? Впрочем, это случилось после нашего переезда в Луцк. Мужа перевели на Волынь в семидесятом.

— И вы стали с Ревой друзьями?

— Товарищами, — кивнула Марта Фаддеевна. — Одинаковые увлечения, возраст, довольно частые встречи…

— А как вы увлеклись нумизматикой?

— О, это случилось очень давно. Я тогда училась в Школе Коминтерна, и у меня там был роман с одним не в меру горячим датчанином…

Капитан не сдержал улыбки.

— Мне просто было любопытно, — серьезно пояснила старуха. Она медленно выпустила дым из ноздрей и отхлебнула из рюмки. — Вот этот датчанин и подарил мне первую монету. Римский денарий-антониан, выпущенный в провинции Испания во втором веке нашей эры.

— Звучит захватывающе, — признался Сквира. — Вы его храните?

— Вот еще! — возмутилась старуха. — Я его сразу же поменяла у преподавателя истории коммунистических движений на византийский золотой солид седьмого века.

— Не жалеете?

— Это пусть тот преподаватель жалеет. Не знаю, о чем он думал, когда весьма настойчиво предлагал мне такой обмен. Абсолютно невыгодный для него, заметьте…

В этот момент дверь отворилась, и в комнату ввалился водитель со стопкой альбомов в руках. Он сгибался под их тяжестью, кряхтел, но все-таки тащил все вместе. Здесь были и те два, что пренебрежительно бросили преступники, и другие четырнадцать, обнаруженные Козинцом в тайнике под самое утро.

— Давайте их сюда, юноша, прямо на пол! — скомандовала старуха.

Водитель свалил альбомы у стола, завистливо принюхался к кофейно-алкогольным ароматам, витавшим в воздухе, но, не дождавшись приглашения, вздохнул и ушел.

— Посмотрим, — Марта Фаддеевна взяла верхний альбом, один из брошенных преступниками, и перевернула несколько страниц. Слегка поморщилась.

— Коллекция плохая? — спросил Сквира.

— В этом альбоме только советские Gedenkmünzen! — пренебрежительно отозвалась она.

Сквира понятия не имел, что такое «Gedenkmünzen», но догадался, что они, да еще советские, восторга у старухи не вызывают.

— Сколько этот альбом может стоить? — он украдкой взглянул на Кранц-Вовченко, проверяя, не задал ли какой-нибудь глупый с точки зрения нумизмата вопрос.

Марта Фаддеевна вынула изо рта мундштук и задумчиво уставилась на гостя.

— С точностью до рубля мы сможем сказать дня через три-четыре. У меня специалисты не слишком прыткие. Нужно будет оценить каждую монету…

— А если приблизительно?

— По весу, что ли?

— Ну чтобы составить общее представление, — неуверенно проговорил капитан.

— Смотрите, — дама придвинула к нему альбом. — Золотых монет здесь нет. Серебряных — четверть. Все в приличном состоянии. Думаю, этот альбом может стоить около ста пятидесяти рублей.

— Так много!

— В основном, товарищ Сквира, это стоимость серебра. — Она глянула на капитана поверх очков. Тот кивнул. Марта Фаддеевна взяла второй брошенный преступниками альбом. — Этот поинтереснее, — она пролистала картонные страницы. — Все боятся собирать монеты времен оккупации. Много серебряных рейхсмарок… Думаю, до двухсот рублей.

— Ничего себе! — поразился капитан. — За эти два альбома можно купить шубу!

— Не все меряется шубами, — холодно отрезала Кранц-Вовченко.

Северин Мирославович стушевался.

— В коллекциях, подобной этой, есть только один смысл — законная скупка и хранение драгоценных металлов, — объясняла женщина. — Добрая половина списочного состава нашего общества занимаются нумизматикой только ради этого.

— Даже так? Зачем же вы принимаете их в общество?

— А взносы? А показатели массовости?

Сквира оторопел.

— Да и не пишут они этого в своих заявлениях, — добавила она. — Пишут прямо противоположное — про увлекательный мир монет, через который соприкасаешься с историей своего Отечества…

— Так Рева был из таких?

— Орест? Нет, он был настоящим нумизматом. Всегда привозил парочку немыслимых редкостей. Производил фурор… — Грозно звучавший прононс старухи, помноженный на картавость, производил ошеломляющий эффект. Сквира поймал себя на мысли, что готов слушать этот «фурор» снова и снова.

— Откуда же люди берут столько денег на свои коллекции?

Марта Фаддеевна рассмеялась.

— Большинство просто вкладывают в монеты то, что зарабатывают на стороне. Но есть, конечно, и удачливые коллекционеры, делающие деньги на нумизматике…

— Разве это законно? — Сходу Сквира не мог вспомнить соответствующих статей кодекса, но все это отдавало легким криминальным душком.

— Вам нужны от меня факты или моральная оценка? — сухо оборвала его дама.

В комнате стало тихо. В углу стучали большие напольные часы. Тяжелый маятник равнодушно раскачивался из стороны в сторону. Сверкающие медью стрелки показывали почти полпятого. В полированной поверхности корпуса отражались, искривленные и сжатые до неузнаваемости, две человеческие фигуры.

— А Рева откуда брал деньги? — спросил капитан, наконец. — Тоже удачная купля-продажа монет?

— Не без этого. Он был очень талантливым.

— А что еще? — Требовалось задать неприятный вопрос, и Сквира весь напрягся, пытаясь сформулировать его помягче. — У Ревы были доходы на стороне?

— Понятия не имею, — спокойно ответила старуха. — Как коллекционер, Орест был одним из немногих, добившихся настоящего успеха. Как собеседник он был интересным. Как кавалер он демонстрировал неплохие манеры…

— А как гражданин?

— А как гражданин он слишком часто посещал партсобрания, — тем же тоном произнесла Марта Фаддеевна. Потом улыбнулась, и вся тяжесть, возникшая в последние минуты разговора, развеялась, как по мановению волшебной палочки.

Сквира почувствовал себя увереннее.

— А вы сами? Ваша коллекция, наверное, и лучше, и дороже, чем у Ревы?

— Моя коллекция и лучше, и дороже, — невозмутимо согласилась Кранц-Вовченко и выпустила из носа струйку сигаретного дыма. — По последней оценке, июньской, кажется, она стоит тридцать пять тысяч рублей…

Сквира замер, не веря своим ушам. Тридцать пять тысяч?!

— Оценку проводил местный краеведческий музей, которому я ее завещала. Возможно, они из-за этого несколько завысили стоимость, но вряд ли в разы. А деньги… По большей части я весьма удачлива как коллекционер. Не хуже Ореста, это уж точно… Конечно, только удачей не обошлось. В монеты вложен не один оклад моего первого мужа, гонорары моего второго мужа и премии третьего. Не говоря о том, что и мой орден Ленина тоже, бывало, помогал…

— Орден Ленина? — Сквира не уставал поражаться. — У вас? Вы воевали?

— Вы имеете в виду, сидела ли я в окопах с ружьем наперевес? — рассмеялась Марта Фаддеевна. — Нет и нет! Это мужское дело. Я вела комфортную жизнь в глубоком тылу, работала в хорошо отапливаемом архиве и перекладывала с места на место бумаги. Не так интересно, как все это, — она хлопнула ладонью по нумизматическому альбому. — Вокруг меня сновали подтянутые и вежливые мужчины. В отличие от наших мужланов, они знали родословную фон Кранцев назубок, ценили мои фиктивные дипломы и сочувствовали тяжелой жизни бедной девушки под гнетом комиссаров, — и она лихо опустошила рюмку.

— Я и подумать не мог… — ошарашено пробормотал Сквира.

Он весь подобрался и опасливо посмотрел на собеседницу. В его голове возникла картина: подполковник Чипейко увольняет его из органов… нет, отдает под суд за неосторожную фразу, сказанную пламенному борцу, ветерану невидимого фронта, коммунисту кристальной честности и стальной закалки товарищу Кранц-Вовченко…

— Мы отвлеклись, — старуха опять наполнила свою рюмку. — Ошибки моей молодости вам никак не помогут. Что касается Ореста… Богачом он не был, деньги направо и налево не швырял, собрать тысячу за пару дней не мог.

— Кстати, — спросил Сквира, — откуда коллекционеры узнают о том, кто какие монеты предлагает и кто какие ищет?

— В газетах, конечно, никто объявления не дает! У кого больше знакомых среди нумизматов — тот и в выигрыше.

— Значит, вы лично, Марта Фаддеевна, находитесь в самом выгодном положении? — улыбнулся капитан. — Вы знаете всех.

— А иначе зачем бы я здесь сидела? — величественно ответила она.

— С кем из нумизматов чаще всего общался Рева?

— Со мной, конечно, — старуха вскинула голову. — Еще в Киеве есть такие Дзюба и Бакун. Во Львове живет Шкляр…

— А кем являются люди вот из этого списка? — капитан достал из папки несколько машинописных листов, схваченных скрепкой.

…В доме Ревы хранились письма дочери, приглашения на конференции, квитанции, вырезки из газет, грамоты — ничего подозрительного. Однако Северин Мирославович нашел там и эти бумаги. Уже само заглавие вызывало профессиональную настороженность: «Конец галицко-волынской правящей династии». Этот документ явно стоило почитать повнимательнее. Строчку за строчкой. Националисты ярче всего раскрываются именно в своих рукописях, а это — единственный найденный в доме текст, без сомнения, составленный самим Ревой.

Под заголовком рукой Ореста Петровича были написаны в столбик шесть имен:

«Алексей Тимофеевич Часнык, преподаватель ПТУ

Андрей Андреевич Игнатенко, главный инженер кирпичного завода

Сергей Остапович Гаврилишин, директор Дома пионеров

Олег Сергеевич Квасюк, фотограф

Геннадий Федорович Рыбаченко, рабочий кирпичного завода

Марта Фаддеевна Кранц-Вовченко, профессор».

Разброс от рабочего до директора, от фотографа до профессора. Список то ли масонской ложи, то ли местного националистического кружка…

— Это черновик лекции, которую Орест планировал прочитать в октябре в местном Доме культуры, — стала равнодушно пояснять Марта Фаддеевна. — До того, как отдавать текст в горком на согласование, он хотел услышать мнение друзей. А имена записал, скорее всего, для кого-то, с кем хотел посоветоваться. Я ему, например, рекомендовала поговорить с двумя-тремя моими знакомыми во Львове и Киеве. Собственно, это список участников праздничного ужина по поводу награждения Ореста Золотым ангелочком на нумизматической выставке в Братиславе… — Кранц-Вовченко посмотрела на капитана, будто ожидая, что тот восхитится или хотя бы изумленно поднимет бровь. Но Северин Мирославович был невозмутим. — Есть такая европейская выставка… — задумчиво, будто размышляя, стоит ли вообще продолжать этот разговор, сказала Марта Фаддеевна. Потом, приняв какое-то решение, обычным тоном добавила: — Ужин состоялся в конце мая, а недавно Орест решил изложить на бумаге спор, который у нас тогда произошел. И дал копию черновика каждому из участников. Мол, лучше, если мы его сейчас покритикуем, чем потом во время лекции краснеть…

— Вы что же, за столом говорили о Галицко-Волынском княжестве?

— А почему бы и нет? Орест был погружен не просто в прошлое, а в прошлое древнее! Вот и говорили о Даниле Галицком и его потомках…

— Данило Галицкий? Это пятнадцатый век?

— Тринадцатый, — холодно поправила его старуха.

— А о политике вы говорили? — осторожно спросил капитан.

— О политике? Как сказать… Вы назвали бы политикой рассуждения о выборе женихов для Буши, праправнучки Данила?

— Я о такой и не слыхал никогда, — сознался Сквира.

— Это не делает вам чести, капитан, — буркнула Марта Фаддеевна и потянулась к нумизматическим альбомам. — Смотреть дальше?

— Конечно!.. Скажите, а была в коллекции Ревы какая-нибудь монета, которую вам самой хотелось бы иметь?

— Блестяще! — подняла бровь старуха. — Следователь за работой! Отличная версия — старуха-процентщица первой наносит удар, чтобы завладеть узелком студента! Вы не забыли, что я кавалер ордена Ленина? Еще спросите, не я ли убила Ореста.

— А это вы его… э-э-э… убили? — ужасаясь своей наглости, произнес Сквира.

Кранц-Вовченко замерла, сверля капитана пронзительным взглядом. Через несколько секунд она покачала головой и вполне серьезно ответила:

— Нет, — потом затянулась сигаретой и добавила с иронией: — Впрочем, парочка монет у Ореста была неплоха. Где-то год назад я видела у него фоллис императора Ромула. В отличном состоянии. Думаю, он один мог стоить больше, чем целый альбом советских Gedenkmünzen. Чуть раньше был у Ореста и квинарий Аллекта третьего века… — Старуха с сомнением глянула на капитана и сочла необходимым пояснить: — Один древнеримский флотоводец взбунтовался, захватил провинцию Британия, провозгласил ее империей, а себя — императором. Аллект являлся его казначеем. Как было принято в те времена, мятежного императора Аллект вскорости убил и сел на его место. Правда, и сам спустя три года был побежден законными римскими войсками. А как иначе? Уж очень любил Вечный Город побеждать изменников, хоть и одевал своих мужчин в юбки. Та монета — как раз из тех, что Аллект успел начеканить…

Марта Фаддеевна открыла следующий альбом, на этот раз из числа найденных в тайнике в библиотеке. Несколько секунд она разглядывала монеты, потом полезла в ящик стола. Достала внушительных размеров лупу.

— Это тетрадрахма Халкидской лиги. Их сохранилось не очень много. Даже не знала, что у Ореста она имелась… — Старуха вытащила монету из альбома и рассмотрела со всех сторон. — Знаете, Филипп, отец Александра Македонского, был настоящим Чингисханом своего времени. Всегда и всех побеждал. Все его боялись и вопреки логике постоянно создавали против него союзы. Город Олинф, столица нарождавшегося государства под названием Халкидская лига, присоединился к одному такому антимакедонскому союзу… — Женщина подняла рюмку, но, не выпив, поставила ее обратно на стол. — Союз тут же распался. Спарта отступила. Афины, несмотря на старания юного еще тогда Демосфена с его филиппиками, не торопились посылать отряды. И Олинф был взят македонским царем. Город существовал уже более тысячи лет, но Филипп продал всех до единого выживших жителей в рабство, а сам Олинф сровнял с землей. Единственная память о том городе — вот эти монеты…

В комнате раздался тихий скрип. Возможно, это были тени безжалостных македонских солдат, вызванных в наш мир именем их предводителя. Или призраки бесстрашных олинфян, тянущиеся к тетрадрахме, единственному материальному воплощению мира, который они знали.

Что-то скрипнуло снова. Капитан повернул голову. Сквозняк качал приоткрытую дверцу одного из шкафов.

Старуха положила монету Халкидской лиги на место и стала переворачивать листы. Глаза ее вновь и вновь загорались. Она постоянно бормотала себе под нос:

— Мизийский четвертьстатер… Лесбосская гекта… Финикийский двойной шекель… Траянский кистофор… Денарий Гнея Помпея… Черт побери! Золотой ауреус Антонина Пия… Денарий Дидии Клары… — Наконец, она дошла до последней страницы и подняла глаза на Сквиру. — Если бы вы не были таким милым юношей, я у вас этот альбом украла бы.

— Хорошая коллекция?

— Да. Большинство монет Орест мне действительно показывал. О некоторых ходили слухи. Но несколько — полная для меня неожиданность!

— И как дорого может стоить этот альбом?

— Я купила бы его за четыре, может, даже за четыре с половиной тысячи рублей.

— А если бы вы его продавали?..

— …То я бы его не продала, — Кранц-Вовченко улыбнулась. Улыбнулась просто, без подтекстов, и Сквира вдруг понял, что эта женщина когда-то была ослепительно красива.

— А были у Ореста Петровича монеты никогда не существовавших государств?

— Чиво? — она скривилась в язвительной усмешке.

— Ну, — Северин Мирославович растерялся, — злотые Арканзасского халифата, динары Антарктической конфедерации, руанды Брестской меритократии?

— Ну у вас и фантазия! — рассмеялась Марта Фаддеевна и опять склонилась над столом, чтобы отхлебнуть из рюмки. — Нумизматы таким не занимаются… — Она открыла следующий альбом. — Раннее Средневековье? — Перевернула несколько страниц, периодически останавливаясь и удивленно поднимая бровь. — О, вот это может быть интересным, — Старуха указала на неровный серебряный кружок с изображением человеческой фигурки, одетой во что-то, напоминавшее юбку. — Видите, выглядит, как византийская монета позднего периода, но при этом на ней нет никаких надписей. Это монета Феодоро. Есть такое новомодное мнение… — Она выжидающе посмотрела на капитана, но тот лишь пожал плечами. — Позор вашему учителю истории! — покачала головой Марта Фаддеевна. — Это княжество, которое существовало в Крыму. Феодорийцы — такая немыслимая смесь восточных славян, готов, греков, армян, алан и еще бог знает кого. Во времена Ивана III, деда Ивана Грозного, пришли османы. Перед лицом страшной опасности княжество и его соседи — генуэзские крепости и крымские ханы — тут же вдрызг разругались и благополучно погибли. Поодиночке. — Марта Фаддеевна закрыла альбом, постучала по нему пальцами и уточнила: — Вас ведь интересует стоимость монет?

— В общем-то, да…

Она на мгновение задумалась и решительно произнесла:

— Все вместе — от двух до двух с половиной тысяч.

Капитан пододвинул к ней следующий альбом.

— Вы меня прямо за какую-то оценочную машину держите, — проворчала дама, переворачивая первые страницы. — Это монеты Московии, чешуйки…

Северин Мирославович вытянул шею и увидел несколько невзрачных бесформенных медяшек, действительно похожих на рыбью чешую. Ни на одной монете штамп не попал на поле полностью — хоть какой-то части изображения да не хватало. Качество было просто вызывающе низким.

— В Киевской Руси монеты чеканили редко — не хватало металла. Три века обходились брусками серебра, а потом пришлось учиться всему сызнова. На первых порах получались вот такие чешуйки. — Марта Фаддеевна ткнула пальцем в одну из монеток. — Эта называется пуло. Странное слово, правда? На землях зарождавшейся под монголо-татарским игом Московии счастливый владелец шестидесяти или семидесяти таких пуло мог обменять их на одну вот такую монетку, которая называлась татарским словом «дэнга». Слышали?

— Нет, — покачал головой Сквира.

— От нее пошло русское слово «деньги». — Старуха положила руку на дэнгу и мягко провела по ней подушечками пальцев. — Эту чеканил Василий Темный, внук Дмитрия Донского. Князь Дмитрий Шемяка в пылу борьбы за Московский престол выколол Василию глаза. Отсюда и прозвище — Темный.

— Но победил все же Василий, я так понимаю? Как-то ведь он сумел отчеканить монеты!

— Прекрасные дедуктивные способности, Эркюль! — воскликнула старуха.

Сквира хотел как-нибудь продемонстрировать свою скромность, но не смог придумать ничего лучше, чем спросить:

— А стоит эта монета сколько?

— А вы не такой романтичный, каким кажетесь… Рублей двадцать. Вот эта может стоить гораздо дороже. Это чешуйка еще одного Василия, старшего сына Дмитрия Донского, отца Василия Темного. Не видите никакой странности?

Сквира пригляделся, но ничего особенного не заметил. Чеканщик и здесь промахнулся, и почти половина изображения осталась за пределами монеты. Хитросплетение букв прочитать было невозможно.

— Чеканщик взял монголо-татарскую монету, — пояснила старуха. — И поверх нее попытался пропечатать свое изображение. При этом собственную надпись он сделал на татарском языке и не славянскими буквами, а арабскими.

— Так может, — предположил Сквира, — это татарская монета?

— С Георгием Победоносцем и надписью «Коломна»?

Марта Фаддеевна достала свой термос и вновь наполнила чашку капитана. Затем, все так же, не торопясь, подлила себе из бутылки.

За окном раздался шум, дюжина ворон сорвалась с дерева на противоположной стороне улицы и с карканьем закружила в воздухе. Капитан повернул голову к окну и уловил запах дыма. Где-то рядом жгли опавшие листья. С улицы доносились шорох автомобильных шин, цокот копыт, разговоры прохожих.

— А когда вы в последний раз встречались с Ревой? — Сквира, наконец, вспомнил о заготовленном для этой встречи списке вопросов.

— Встречались? — старуха затянулась сигаретой. — Недели три-четыре назад. — Она стряхнула пепел. — А разговаривали — позавчера, в субботу. Я как раз вернулась из театра, даже переодеться не успела. В музыкально-драматическом давали «Мирандолину». Отвратительная постановка.

Сквира предпочел промолчать. Он тоже видел этот спектакль и был им впечатлен.

— Орест позвонил, чтобы я все бросила и мчалась в его глушь смотреть какую-то монету, которую он буквально только что нашел на своих раскопках. Я, конечно, отказалась. В конце концов, он вполне мог показать ее мне на правлении Общества. Мы как раз на следующей неделе собираемся. Уж на его-то монету я времени не пожалела бы. Все равно мы планируем заседать целых два дня, так что…

— Рева не хотел ждать, — сказал Северин Мирославович скорее утвердительно, чем вопросительно.

— Он не хотел подвергать монету риску, — спокойно ответила Марта Фаддеевна. — И не хотел, чтобы ее случайно увидел кто-нибудь посторонний. Вот такая паранойя! Прямо Буратино с его пятью золотыми…

Сквира покачал головой.

— О чем же вы договорились?

— Я должна была сегодня утром поехать в Володимир.

— Сдались все-таки?

— Сдалась, — кивнула Марта Фаддеевна. — А вас не разобрало бы любопытство после всех этих опасений и предосторожностей? Орест ни в какую не хотел везти монету. Просто наотрез отказывался. Это, конечно, меня раззадорило. Такие тайны!

— Значит, вы… ну… планировали быть сегодня в Володимире? А почему не вчера?

— Вчера был юбилей у Часныка, нашего общего знакомого и, пожалуй, уже лет тридцать как лучшего друга Ревы… — Старуха вздохнула. — Праздник намечался на весь день. Так что Оресту было бы просто не до меня…

Так вот почему преступление совершили в воскресенье посреди бела дня! Ореста Петровича не должно было быть дома целый день! До глубокой ночи! Достаточно времени, чтобы попытаться простучать стены и найти коллекцию.

Сквира задумчиво почесал лоб. Откуда преступники узнали о юбилее Часныка? И как Рева оказался дома в неурочный час?

Марта Фаддеевна выпустила изо рта клуб дыма, пристально глядя на капитана. Потом улыбнулась, глотнула из рюмки и сказала:

— Любопытно… Вы не поинтересовались, что за монету нашел Орест. А ведь это самый очевидный вопрос. Сидите, о чем-то думаете, а о монете не спрашиваете…

Северин Мирославович смутился.

— Значит… — дама остановилась, чтобы стряхнуть пепел с сигареты, — значит, вы уже знаете, о какой монете идет речь. Я права?

Сквира лихорадочно пытался придумать какой-нибудь ответ. Чтобы выиграть время, он поднял свою чашку и осторожно пригубил кофе.

— Я права, — констатировала старуха. Она продолжала пристально разглядывать капитана, посасывая мундштук. Потом наклонилась к нему и доверительным тоном сообщила: — Есть еще кое-что интересное…

Сквира тоже подался вперед и понизил голос:

— Что?

— Вы ведь ни черта не понимаете в монетах, — почти прошептала Марта Фаддеевна. — Не сможете отличить редкость от банальной шелухи. А вот уникальность монеты Ореста как-то сразу поняли. Поняли и тут же находку засекретили. Значит, это действительно что-то невиданное…

Капитан опять не нашелся, что сказать. Несколько секунд он сидел, смущенно отводя взгляд. Потом, когда тишина стала совсем невыносимой, неуверенно спросил:

— А что… что сам Рева… ну… рассказывал о той… э-э-э… монете?

— Ничего конкретного. Орест был какой-то совершенно невменяемый. Кричал, сбивался с мысли, нес околесицу.

— Околесицу? — улыбнулся Сквира. Все это время они разговаривали по-украински, но это слово старуха произнесла по-русски, отчего вся фраза вдруг приобрела особое значение. — Что, например?

Кранц-Вовченко хмыкнула.

— Говорил, что бывают монеты совершенно… гм… бессмысленные.

Рука капитана дрогнула, и на стол расплескалось немного кофе.

Сквира беспомощно оглянулся в поисках салфеток. Старуха несколько мгновений следила за ним поверх очков. Потом рассмеялась своим скрипучим смехом, покачала головой, вытащила носовой платок и промокнула капли.

— Ничего, капитан. Что, интересно, у вас там творится, если мои слова заставляют вас так дергаться?

— Как вы узнали о смерти Ореста? — смущенный, Сквира так и не смог поднять на нее взгляд.

— Я поздно вечером звонила Часныку. Я ведь тоже с ним знакома. Конечно, не столь близко, как Орест… В общем, позвонила, чтобы поздравить юбиляра. Надо же как-то проверять, работает ли телефон. Самого Часныка я дома не застала — он убежал к Реве. Жена же его рассказала, что Орест был у них, но почему-то сразу ушел, а теперь его нашли убитым…

— Часнык тоже собирает монеты? — Сквира осторожно пристроил чашку на безопасное место на столе.

— Часнык? Нет, не собирает. Он немного археолог, немного изобретатель, немного астроном, немного борец с мельницами, немного то да се, но к нумизматике совершенно равнодушен. А вообще-то он преподает в местном ПТУ…

Северин Мирославович, пока собеседница говорила, лихорадочно размышлял, что отвечать, если она опять спросит о монете короля Максима III. Он был настолько уверен, что она спросит, что даже не стал задавать следующий вопрос. Дама же, закончив объяснения, молча смаковала напиток из рюмки. Тишина была давящей, неуютной. Капитан неуверенно стрельнул глазами в ее сторону.

— В последнее время… — решился, наконец, он. — Было что-нибудь необычное?

— Трудно сказать, — Кранц-Вовченко пожала плечами. — Вообще, с Орестом что-то происходило. Он начал замечать какие-то тени… Боюсь, насмешу вас…

Сквира насторожился.

— Как-то недельки полторы-две назад он сказал мне, что за ним следят…

Капитан почувствовал, что его губы невольно расплываются в глупой улыбке.

— Я же говорила: вы будете смеяться!

— Нет-нет, — запротестовал Сквира. — Я просто не ожидал…

— Орест копался в поисках монет где-то в подземелье… Это он так выразился: «Копаюсь в подземелье. Собор знаешь?». Неожиданно заметил какое-то шевеление в темноте. Перепугался страшно. Вокруг никого, полная тишина, ничего не видно. Пару минут он вообще не мог двинуться с места. Потом стал светить фонариком. Но безрезультатно…

Сквира кивнул. Показалось старику.

— Через несколько дней после этого Орест заметил, что за ним в городе увязался какой-то человек. Одет был точно как в шпионских романах — черный плащ, черные очки, лыжная шапочка, руки в перчатках. Непонятно, мужчина или женщина. Шел на большом расстоянии, метрах в ста. Орест тогда решил не искушать судьбу и окружным путем направился обратно домой. Тот человек почти сразу исчез…