Трезуб-империал

Володимир, кирпичный завод, 9:40.

«Касаясь подробностей событий в Нова-Гуте, представитель правительства ПНР по печати товарищ Ежи Урбан сообщил, что в середине дня шестнадцатого сентября колонна из двухсот-трехсот человек направилась из Нова-Гуты к центру Кракова. Милицейские патрули неоднократно призывали собравшихся разойтись. Наиболее враждебные элементы были рассеяны при помощи водометных установок…» Старенький радиоприемник тихо бубнил, лишь подчеркивая тишину, царившую в комнатке. Рядом с ним стоял черный, с белесыми потертостями старомодный телефон. Тут же лежал раскрытый журнал посещений, последняя запись в котором была сделана еще весной. Треснутое, в серых разводах стекло маленького окошка пропускало в комнату тусклый утренний свет. Его едва хватало, чтобы разглядеть грубый деревянный стол, расшатанный стул и телогрейку на гвозде в углу.

Проходная местного кирпичного завода пустовала, спросить дорогу было не у кого. Сквира поглядывал на распахнутые ворота и тянувшийся от них в обе стороны забор. С того места, где находился капитан, хорошо просматривалась большая, в рост человека, дыра в металлической сетке. К ней вела отчетливо видная в пыльной траве тропинка.

Северин Мирославович примостился на стуле и пролистал журнал посетителей. Велся тот крайне нерегулярно, с многомесячными пробелами…

Внезапно на пороге сторожки выросла чья-то тень, и Сквира вздрогнул. Поспешно вскочил, закрывая журнал. Перед ним стоял представительный — ростом под два метра и с пивным животом — мужчина за пятьдесят в мятом костюме, с офицерским, оливкового цвета, галстуком на резинке с застежкой.

— Семёныч… — обратился он, но, разглядев незнакомца, осекся. Несколько мгновений оторопело глядел на Сквиру, потом бросил сердито: — Ты кто такой? — Сверкнул глазами и уже жестче повторил: — Кто такой? Кто тебе позволил сюда заходить? Сюда кто позволял?!

— Я капитан госбезопасности… — растерянно проговорил Северин Мирославович.

— Какой капитан? Какой?! — лицо мужчины стало наливаться гневным багрянцем.

— Сквира, — Северин Мирославович достал удостоверение.

Мужчина пробежал глазами корочку и мгновенно успокоился.

— Так бы и сказали. Сразу. А то… А вы кем интересуетесь? Интересуетесь кем?

— Мне нужен директор завода.

— Он на горкоме, — осторожно ответил мужчина и тут же, спохватившись, протянул руку: — Игнатенко Андрей Андреевич. Я здесь главный инженер…

На ловца и зверь бежит. Сквира пожал протянутую руку.

— Я в связи с убийством Ревы, — объяснил он.

— Да, — сокрушенно кивнул Игнатенко, — я слышал. Большая потеря. Потеря огромная. А кто Реву убил? И за что? — Он почесал затылок и, не ожидая ответа, задал следующий вопрос: — Так вы ко мне, товарищ? Ко мне? Может, в мой кабинет?

— Если удобно, — согласился Сквира.

Андрей Андреевич постоял несколько мгновений, будто не зная, что делать дальше, потом жестом пригласил следовать за ним.

У самых дверей сторожки ждала белая «Нива», за рулем которой сидел скучающий водитель с сигаретой во рту. Андрей Андреевич и Сквира залезли на заднее сидение, и машина сразу же тронулась с места.

— А где Семёныч? — спросил капитан.

— Территорию обходит. Обходит, наверное, — ответил Игнатенко, поворачиваясь к капитану всем телом. — Да вы не беспокойтесь. Кирпич воровать поштучно нет никакого смысла. Машины же у нас так просто никто не погрузит и не выпустит. Не выпустит без накладных. А склад готового кирпича вообще на семи запорах. На железных запорах склад…

«Нива» притормозила у здания, чуть более ухоженного, чем остальные.

— Вот здесь я, так сказать, и живу, — сообщил главный инженер и полез из машины. — Если интересно, могу все хозяйство показать. Все, так сказать, продемонстрировать. — Он обратился к водителю: — Езжай к горкому и жди директора. Директора, значит, забери.

Вошли в небольшой вестибюль. Прямо напротив входа находилась помпезная дверь с надписью «Приемная». Андрей Андреевич распахнул ее перед Сквирой. За ней была комнатка с рядом стульев вдоль стены и столом. За печатной машинкой сидела полная девушка лет двадцати.

— Ты, Люба, вот что, ты нам чаю… Чаю давай. И печенья какого. — И Андрей Андреевич прошел к одной из дверей в глубине приемной.

Кабинет Игнатенко оказался крошечным. Стол в центре был завален бумагами, накрытыми каким-то большим чертежом. Перед столом, на полотняной дорожке, стояли два деревянных стула для посетителей. Над хозяйским креслом, обитым потертой красной тканью, висела фотография Брежнева.

— Присаживайтесь, — предложил Игнатенко. — У нас тут все просто, очень просто. Так что вы без церемоний. Чаю хотите? Чаю? — Он подождал от Сквиры ответа, но вспомнил, что уже попросил у Любы чай, и махнул рукой.

— Я о Реве… — начал капитан. — Вы его хорошо знали?

— Двадцать лет он здесь работал. Двадцать. А я лет пятнадцать назад сюда пришел. Простым инженером, значит… Он у меня, так сказать, начальником был. Я ведь главным стал после того, как он на пенсию вышел… — Игнатенко почесал затылок. Потом какая-то идея пришла ему в голову, он выудил телефон из-под бумажных завалов, крутанул диск и торопливо произнес: — Люба, попроси личное дело Ореста Петровича. Личное попроси, хорошо?

— Вы с Ревой дружили?

— У нас были хорошие товарищеские отношения, — не задумываясь, ответил Игнатенко, пристраивая трубку на рычаг. — Крепкие рабочие отношения. Мы сработались мгновенно. Потом я стал парторгом завода. Парторганизацию, значит, возглавил. И когда назначили главным инженером…

— Вы часто бывали у него в гостях?

— Бывал. Заходил иногда. Рева очень искусство ценил. Да, искусство. Историю, культуру, искусство, значит. Вот и собирались у него несколько человек. Группа товарищей собиралась. Для них я и играл. На скрипке играл. Чем у телевизора…

— А как Рева относился к Украине? — задал следующий вопрос Сквира.

— К Украине? — недоуменно переспросил Игнатенко. — К УССР, значит? УССР? А как к ней можно относиться? Что вы имеете в виду? О чем, значит, вы спрашиваете?

Капитан оглянулся. Узкий книжный шкаф в углу был забит чертежами. Рядом, на тумбочке, примостилась пустая литровая банка с воткнутым в нее электрокипятильником. Свет из зарешеченного окна распадался бликами на ее боку…

— Был на заводе кто-нибудь, с кем Рева общался вне работы? Кроме вас?

Игнатенко пожал плечами.

— Видел у него одного нашего чернорабочего, Гену. Гену, значит, видел несколько раз. Когда-то он занимался у Ревы в кружке при Доме пионеров. Пионером у Ревы был. Теперь у нас работает… — Андрей Андреевич почесал затылок. — В месткоме им недовольны, говорят, он стал прогульщик и пьяница, но я что-то сомневаюсь. Я его перед самым отпуском как-то вечером в цеху застал, мастерил что-то парень… — Игнатенко наклонился над столом и, улыбаясь, добавил: — Представляете, ему за двадцать, в армии отслужил, а собирает марки. Несколько раз дома у Ореста Петровича пытался свою коллекцию монет показывать…

Северин Мирославович кивнул. Бывший пионер Гена собирает марки. Понятно. И заодно демонстрирует всем желающим коллекцию монет. Логично.

— Как Рева… ну… — требовалось задать какой-то хороший вопрос, такой, чтобы сразу копнуть на всю глубину. — Чем Орест Петрович запомнился здесь, на заводе?

— Запомнился чем? — оторопел главный инженер. — Чем запомнился?

Он снова почесал затылок, то ли не зная, что сказать, то ли не понимая, чего от него хочет Сквира.

Дверь отворилась, и в кабинет протиснулась Люба. В ее руках был поднос, заставленный чашками, вазочками с печеньем и розетками с вареньем. Остро запахло свежезаваренным чаем. Капитан почувствовал, как его рот наполняется слюной.

— …Орест Петрович много сделал для успеха нашего завода, — говорил тем временем Игнатенко. — Мы ведь обеспечиваем практически все потребности города в кирпиче. И даже района. Мощностей недостаточно. Совсем недостаточно.

Поднос Люба поставила прямо на бумаги. Рядом положила потертую папку.

— Личное дело Ревы, — сказала она.

— Передай капитану, — велел Игнатенко. — Капитану, значит, отдай. — И продолжил: — … Воспитал целую плеяду замечательных инженеров, которые успешно трудятся на различных предприятиях города, области и даже в самом Луцке. В Луцке, значит…

Сквира открыл папку.

Орест Петрович Рева родился в 1921 году в Черниговской губернии. Из крестьян. Закончил десятилетку. Прошел всю войну. В 1944 году на фронте вступил в партию. В 1946 году поступил в Харьковский механико-машиностроительный институт. Работал на Ворошиловградском паровозостроительном заводе. В 1953 году по партийной путевке с молодой женой и годовалой дочкой переехал в Володимир, устроился работать на кирпичный завод. В 1961 году инженера наградили почетной грамотой горисполкома за успехи в социалистическом соревновании. Спустя шесть лет он получил еще одну грамоту, а в следующем году его назначили главным инженером завода. Потом было еще три грамоты. Практически каждый год ездил в санатории у Черного моря или на озера. Летом 1981 года ушел на пенсию, в связи с чем ему был вручен именной адрес первого секретаря обкома партии…

Капитан закрыл папку и отдал ожидавшей Любе. Та улыбнулась и упорхнула из кабинета. В ее возрасте можно порхать, даже нося на себе лишний пуд веса.

Значит, Рева проработал на заводе около тридцати лет. Не двадцать, как уверенно заявил Игнатенко. Сквира посмотрел на главного инженера, но промолчал.

— …Ушел на пенсию, — продолжал Андрей Андреевич. — Он мог, конечно, остаться. Многие работают и после шестидесяти. Но Орест Петрович все больше времени проводил с монетами. Часто брал несколько дней за свой счет. Конференции, выставки. Ему это стало интереснее…

— Рева вам свою коллекцию показывал? — перебил капитан.

— Да, конечно. Конечно, показывал. На шестидесятилетии просмотр устроил для всего коллектива. Весь коллектив, значит, собрал за одним столом. В цеху, в формовочном. Очень интересная и большая коллекция. Обширная коллекция.

— А конфликты у Ревы с кем-нибудь на заводе были?

— Конфликты? — Игнатенко снова погрузился в раздумья. — Ссоры, значит? Ссоры?

— Да…

Сквира потянулся к столу и полистал странички в перекидном календаре, совершенно не думая о том, что делает. Просто не знал, куда девать руки. Потом наткнулся на сердитый взгляд главного инженера и отдернул руку.

— Рева был уважаемым человеком как на нашем заводе, так и в городе. Какие у него могли быть конфликты? Могли у него быть конфликты?

Сквира скосил глаза на перевернутую страницу календаря. Похоже, Игнатенко делал записи только производственного характера: «Два человека на пресс», «С утра позвонить по брускам», «Печи — совещание в 17:00»…

Капитан молчал, собираясь с мыслями. Все вопросы вроде заданы… В задумчивости он взял со стола чертеж. Огромный лист ватмана с изображением какого-то узла, похожего на ротор и рояль одновременно.

— Если вспомните что-нибудь интересное, — сказал Северин Мирославович, поднимаясь вместе с чертежом в руках, — позвоните.

Среди вороха бумаг, прямо сверху, до сих пор прикрытый листом ватмана, лежал короткий список. Он обратил на себя внимание Сквиры именно тем, что был коротким. Меньше десятка имен. Капитан склонился, чтобы его прочитать, но тут встающий из-за стола Игнатенко неловко повернулся, и вся кипа документов лавиной съехала на пол. Шуршащие белые листы заскользили в разных направлениях, запорхали, забиваясь под шкаф, стол, стулья, за батарею. Список исчез вместе с ними.

— Что же это такое! — растерянно забормотал главный инженер. — Что это!

Он упал на колени и стал сгребать документы.

Сквира хотел было ему помочь, но внезапно замер. Капитан стоял у двери, не шевелясь, и задумчиво глядел на ползающего по полу Игнатенко.