Тропами Яношика

УКРАШЕНИЕ ПАРТИЗАНКИ

Видя, что прямой путь борьбы с партизанами не помогает, тисовское командование решило прибегнуть к диверсиям против руководителей партизанских отрядов, особенно русских.

На специальных курсах срочно готовились диверсанты для засылки в партизанские лагери. Вот на такие курсы и попал готовый на все ради карьеры Иржи Шробар.

Жил он теперь в Мартине с матерью. Там же устроил и Кишидаеву Иланку, которая упорно тянула со свадьбой. Иржи не стал бы так долго ждать, но одно то, что она поехала за ним в другой город, обнадеживало его. Да и мать внушала сыну терпеливо ждать лучших времен. А Иланка после переезда в Мартин стала дружить с матерью Шробара, как с подругой.

Как-то Иржи пригласил Иланку на вечеринку офицеров, уезжавших на восточный фронт. Сказал ей об этом за день до события, и даже купил вечернее платье.

Вечеринка затянулась. Духовой оркестр играл уже вполсилы. Девушки просились домой. Но офицеры все уговаривали их остаться, чтобы еще потанцевать. Каждый думал, что, может быть, это его последний в жизни танец. Завтра на восток. И вместо нежных девичьих рук — автомат, вместо музыки — черные смерчи взрывов. Так что сегодня надо танцевать до рассвета, до изнеможения.

А в перерывах между танцами офицеры уходили в бильярдную, о чем-то шептались, над чем-то хихикали. Девушки предполагали, что там объявился рассказчик анекдотов, но это была только догадка.

Когда вконец изнемогшие «духачи», оставив сверкающие трубы, вышли подышать, девушки окружили Иланку Кишидаеву, за которой ухаживали самые видные офицеры. Кому как не ей проникнуть в тайну бильярдной? Но как это сделать? Наконец нашли способ и с нетерпением стали ждать возвращения «духачей». Как только появился капельмейстер со своей свитой, Иланка хлопнула в ладоши и объявила «белый» танец.

— Дамы приглашают кавалеров! — смело распахнув дверь бильярдной, крикнула она.

Нет, здесь не было Шробара, которого Иланка искала. Девушка успела заметить, как один из офицеров поспешно спрятал за спину бумажку. Уж она-то знала — это листовка, принесенная ею еще вчера в офицерский клуб. Сделав вид, что ни о чем не догадывается, Иланка спросила, где подпоручик Шробар, с которым она хочет потанцевать. Все офицеры потянулись к ней, но она повернулась и пошла, даже не удостоив их взглядом.

— Ясно! — процедил пехотинец ей вслед. — Шробар — гардист, его на фронт не угонят. Вот на него и вешаются лучшие девушки.

— А ты хотел, чтобы на тебя вешались? — подсмеялся над ним кто-то. — Ты пушечное мясо, с тобой нет смысла связываться.

Все это слышала нарочито медленно уходившая Иланка и думала при этом, что хорошо бы таким парням указать дорогу в лес…

Шробара девушка нашла в кабинете хозяина клуба. Он говорил по телефону.

Увидев Иланку, Иржи как-то тревожно встрепенулся, но, получив приглашение на танец, тут же обмяк и закончил телефонный разговор совсем весело:

— Отто, здесь такой чудесный вечер, столько прекрасных девушек, а ты там сидишь в прокуренной дежурке. Бросай все и приходи!

Повесил трубку, любезно улыбаясь, наигранно бодро сказал Иланке:

— Я услышал, как ты объявила «белый» танец и ушел от позора. Вызвал друга, может, он удостоится твоего внимания, все-таки у него чин повыше…

— О каком позоре ты говоришь? — тоже наигранно удивилась девушка. — Я целый вечер ждала, что ты меня пригласишь, а ты то в бильярдной торчишь, то висишь на телефоне. А уж если танцуешь, то с кем угодно, только не со мной!

— Ила! Да ты не знаешь, как я счастлив слышать эти упреки! — воскликнул Шробар.

Ведь понимал же он, что обычно она его избегала. Не давал ей покоя ни на почте, где Иланка работала, ни на вечерах, ни даже у нее дома, куда подсылал свою мать, чтобы та объяснила девушке: все свое будущее сын связывает только с ней.

А тут вдруг Иланка сама приглашает его на танец! Знал бы он, что она при этом думает…

Думала же Иланка вот о чем. Шробар — гардист, подлый человек, да и работает в секретном месте, не предаст ли он офицеров, читающих листовку? К тому же зачем-то в полночь вызывает какого-то друга на вечеринку. Уж не гестапо ли прибудет сюда вместо друга?

Иланка ни о чем не спрашивала своего кавалера, она танцевала, вздыхая и кокетливо поглядывая на Иржи, который говорил ей о своем счастье, о необычайном вечере, о любви.

Наконец чардаш кончился. Но Шробар не отпустил руки своей партнерши. Он горячо прошептал:

— Уйдем отсюда.

— Да что ты, у всех на виду?

— Уйдем! Тут сейчас… — Он огляделся по сторонам, — такое начнется… Уйдем. Тебе здесь оставаться опасно.

— Только мне? — с трудом скрывая тревогу, спросила Иланка. — А другим девушкам?

— Девушкам, конечно, лучше уйти, — кивнул Шробар. — Но за ними потянутся и офицеры… Да что нам до них! Уйдем. Сейчас такое время, когда каждый должен думать только о себе.

— Ну, хорошо, — согласилась Иланка. — Ты подожди меня в садике, я возьму свою сумочку. Иди, иди…

Теперь она была совершенно уверена, что Иржи вызвал не друга. О чем и успела шепнуть радисту, попавшемуся ей навстречу.

Радист тут же скрылся в своей будке. И только Иланка со Шробаром исчезли, как в зале, перекрывая музыку, заговорило радио:

— Господа офицеры! Вас предали… В гестапо все известно! Как в бильярдной вы читали воззвание коммунистов к словацкой армии, и как каждый из вас реагировал на него… Вы не хотели ехать на восточный фронт, а вас теперь повезут на запад, в концентрационные лагеря!

Офицеры зашумели.

— Мы не хотим ни на запад, ни на восток! — закричал один из них, выбежав на середину зала. — Мы словаки! Останемся здесь!

— Машины гестапо приближаются! — тут же сообщило радио. — Подпоручик Мирослав Гайда, скорее уходите из города, иначе вас повесят.

Мирослав Гайда, только что смело заявивший, что не хочет ни на восток, ни на запад, растерялся лишь на мгновение. Овладев собой, он подбежал к окну и распахнул его настежь. Все услышали гул моторов грузовиков и стрекот мотоциклов.

Тотчас в зале погас свет. Кто-то выключил рубильник, кто-то растворил другие окна и двери. Клуб опустел.

Гестаповцы опоздали на несколько минут…

А Иланка между тем покорно следовала за Шробаром и просила:

— Отведи меня домой. Боюсь я стрельбы и всего такого…

— Да, там без стрельбы не обойдется, — заявил Иржи счастливый тем, что хоть к концу вечеринки завоевал расположение девушки…

Когда гардисты во главе с немцем, шефом гестапо, ворвались в опустевший клуб, там кто-то громким баритоном пел известную антифашистскую песенку с пророческим припевом:

Сначала гардисты не разобрались в чем дело и открыли стрельбу. Потом поняли, что голос звучит по радио. Зажгли факел из бумаги и пробрались к радиорубке. Им пришлось выбить дверь. Но никакого певца в комнатенке, заполненной радиоприборами, не было, хотя песня по-прежнему гремела на весь клуб. Только с помощью второго факела нашли певца. Это был магнитофон, спокойно раскручивавший свою пленку.

Ярость гестаповца была так велика, что он не мог просто выключить магнитофон или выдернуть вилку из электросети. Нет! Он выстрелом остановил работу аппарата.

В это самое время в радиобудку вбежал солдат и срывающимся голосом доложил:

— Герр шеф! Кто-то угнал вашу машину…

— В погоню! — приказал тот.

— В погоню пошел грузовик с солдатами…

— Всем в погоню! В моей машине ящик с гранатами! Где был часовой? Где мой шофер?

— Оба убиты, герр шеф!

— Нас будут бить нашими же гранатами!

Шеф гестапо оказался прав — его гранаты очень пригодились потом тем, кто угнал машину.

Мирослав Гайда выскочил из клуба одним из первых и мог бы благополучно уйти, но побоялся за своих товарищей. Остановившись в темном скверике, он стал собирать их вокруг себя. Набралось восемь человек, среди которых оказался и радист. Его приняли как своего. И когда примчались машины гестаповцев, эти люди уже спокойно уходили по густому кустарнику скверика. Правда, их осветили фары одной из машин. Пришлось всем присесть. Машина шла, казалось, прямо на них. Но вот свет погас, и она остановилась в двадцати метрах от кустов.

Послышалась отрывистая немецкая речь. Потом двое быстро ушли от машины. Но кто-то в ней остался. После яркого света фар, слепившего глаза Гайде, трудно было что-либо рассмотреть.

— Вероятно, немец приказал шоферу и солдату не отходить от машины, — прошептал ему радист. — В ней гранаты.

— Предусмотрительный! — усмехнулся Гайда. — Но не совсем, если возле машины остались только двое. Рискнем, братцы?

— Что ты придумал? — спросил один из офицеров.

— Угнать машину с гранатами.

Они посовещались и согласились с его предложением.

Гайда быстро объяснил тут же родившийся план действий, и через несколько минут семь офицеров четким шагом двигались по середине шоссе в сторону клуба. Радист же и один офицер, вооруженные пистолетами, стали подбираться по кустарнику к машине. Как только семерка поравнялась с солдатом, охранявшим машину, тот щелкнул автоматом:

— Стой, кто идет?

В этот момент ударом пистолета по голове его свалил выбежавший из кустов радист. А шофера прикончил офицер.

Забрав автоматы убитых, беглецы сели в «оппель» и, не включая фар, быстро уехали. Погоню они заметили только в конце города. За ними мчались два мотоцикла и грузовик.

Нужно было немедленно бросать машину, раскидать гранаты и уходить в темноту или вступать в бой.

Но тут «оппель» круто свернул в темный переулок, а грузовик, из кузова которого трещали винтовочные и автоматные выстрелы, проскочил место поворота, поэтому резко затормозил. В то же время из «оппеля» одна за другой полетели гранаты. Несколько взрывов — грузовик загорелся. Оттуда послышались крики, проклятия.

Мотоциклисты, которые подскочили к загоревшемуся грузовику, тут же были уничтожены гранатами. «Оппель» вырвался из темного переулка за город и по бездорожью ушел в предгорный лес.

На опушке машина остановилась.

— Приехали! — весело объявил Гайда.

— Да мы-то приехали, а что теперь будет с нашими семьями? — подал голос один из офицеров.

— Семьи сегодня же постараемся вывести из города, — сказал радист и представился связным партизанского отряда Яношика.

Гайда обрадовался:

— Так ты нас и с партизанами сведешь?

— Само собой разумеется.

— Вот так радист! — присвистнул Гайда. — А о тебе поговаривали, что ты, мол, того… — Он покрутил пальцем возле виска.

— Дай бог каждому такую голову, как у него, — заметил низкорослый офицер, вытиравший кровь на лбу.

— Тебя ранило, Яно? — встревожился Гайда.

— Пулька песенку между головой и ухом пропела, — отшутился тот. — Давайте остаток гранат разберем и — в лес.

Уже светало, в лесу пели птицы, на поляне, где стояла машина, цвели цветы. Все было тихо и мирно, как будто бы кончилась война.

— Успела ли уйти Иланка? — вспомнил о девушке Гайда. — Могли подстрелить в панике…

— За нее не бойся, — со злостью проговорил Ян. — Эта сумеет устроиться. Она ушла со Шробаром.

— Жаль, если так, — вздохнул Гайда.

Радист внимательно посмотрел на него и пообещал узнать о судьбе Иланки, хотя на самом деле знал об этой девушке все.

— Кто согласен идти к партизанам? — спросил радист.

— Думаю, нам остается одно из двух: искать партизан или самим организовать отряд, — ответил за всех Гайда. — Лучше, конечно, присоединиться к готовому отряду, где у людей есть какой-то опыт.

Все поддержали его и, разобрав гранаты, отошли от машины, которую радист тотчас поджег.

— Я вас отведу к партизанам, потом мои товарищи займутся вашими семьями, — заверил он офицеров.

Величко получил, наконец, ответ Украинского штаба партизанского движения на свой запрос о словацких добровольцах. Их разрешалось принимать в партизанские отряды. Но эта радиограмма штаба только укрепляла советских партизан в правильности их действий. К этому дню вокруг каждой группы из каких-нибудь десяти-двадцати десантников уже сформировались отряды из ста и больше словаков. У Величко была теперь бригада, равная армейскому полку.

Приказ УШПД тотчас был разослан всем командирам групп и отрядов бригады. Прием в партизаны усилился.

Когда вокруг егоровцев объединились уже более двухсот человек, не считая отряда Козачека, действовавшего пока самостоятельно, и небольшой группы офицеров, бежавших из Турчанского Мартина, Егоров тоже получил разрешение на расширение своего отряда.

Промедление с ответом на запросы Величко, Егорова, Белика и других командиров десантных групп произошло от недостатка информации об обстановке в Словакии. Генерал Строкач рассчитывал на блокаду коммуникаций немецкой армии в Словакии обычным партизанским способом. Каждому отряду десантников был дан свой район действия, где партизаны должны были выводить из строя железнодорожные пути, аэродромы, тоннели, уничтожать военные базы. Но когда одна за другой стали приходить в УШПД радиограммы с запросом, что делать с народом, хлынувшим в партизанские отряды, когда руководители компартии Словакии во главе с Клементом Готвальдом обратились к Советскому правительству с просьбой оказать поддержку назревающему в Словакии всенародному восстанию, руководителям штаба партизанского движения пришлось на ходу перестраиваться. Результат ожидался тот же, если не более эффективный: восставшая Словакия преградит фашистам доступ к линии фронта. Немцам придется ездить на карпатский фронт только через Польшу, которая тоже бушует в огне партизанской войны, или же оттягивать от восточного фронта крупные силы для подавления восстания.

Отряд капитана Егорова, отправляясь в глубокий тыл врага, должен был нарушать движение поездов по линии Жилина — Ружомберок. Но уже на второй день пребывания на словацкой земле егоровцам стало известно, что эта железная дорога давно оседлана местными партизанами, и немцы занимаются только тем, что с каждым днем увеличивают ее охрану да беспрерывно ремонтируют.

Радист Егорова сообщил об этом в Украинский штаб партизанского движения и получил указание действовать по обстоятельствам. А обстоятельства складывались так, что пока десантникам приходилось заниматься только приемом в отряд все новых групп добровольцев из гражданского населения и солдат.

Отряд Егорова, выросший в бригаду, переселился из шалашей и палаток в пещеры на Камне Яношика, как называли скалу на Прашивой, похожую издали на развалины древнего замка. Эта скала стала символом борьбы, местом куда стекались все жаждавшие свободы.

Руками партизан вся Прашива была превращена в крепость. У подножия скалы широким поясом шли окопы, забаррикадированные огромными каменными глыбами, сброшенными сверху. В самой скале все пещеры и расщелки стали пулеметными гнездами. А на вершине черного утеса возвышался шест с алым флагом и находился главный наблюдательный пункт. Во всех окрестных селах стояли заставы. Почти каждый трудовой человек стал глазами и ушами партизан.

Партизанский отряд Владо, в котором насчитывалось теперь более полусотни хорошо вооруженных бойцов, располагался в ущелье на краю села, на том месте, откуда начиналась «партизанская дорога», как назвали горную тропу, по которой народ выносил оружие. Это была главная застава бригады Егорова. Командовал отрядом надпоручик Владо, комиссаром был Газдичка. А Николай Прибура, научившийся у Мыльникова минировать, ходил с четырьмя словаками на диверсии против фашистов. Эту пятерку так и называли «особым диверсионным отрядом» и посылали в самые трудные места.

Владо и Газдичка целыми днями занимались добровольцами, которых с каждым днем прибывало все больше и больше. Так как командир и комиссар были местными, знали своих людей, им и была поручена предварительная проверка тех, кто шел через село в партизаны.

Хорошо вооруженных и знающих военное дело они часто лишь брали на учет и отсылали создавать партизанские отряды в других местах. Иногда в помощь таким товарищам давали одного из своих, «обстрелянных» партизан. Необученных вели в горы, где теперь целыми днями шла оглушительная стрельба, рвались гранаты, завывали минометы — это опытные партизаны обучали новобранцев. Бывали случаи, когда кое-кого приходилось отправлять домой без особых объяснений или запирать в специально оборудованном, усиленно охраняемом помещении.

Боеприпасы быстро таяли, потому что целыми днями вокруг Прашивой шла стрельба — новобранцы учились воевать. Нужно было срочно добывать где-то оружие для новых добровольцев…

Егоров и Мыльников отправились на партийное собрание по приглашению Смиды, приславшего своего проводника, очень расторопного, хотя и довольно пожилого мужчину. Звали его Карел Страняй. По дороге он сказал про себя, что коммунист с 1930 года, как и его жена Мария. Даже показал свой партийный билет.

Выяснилось, что он родился в 1905 году.

— Значит, вы вступили в партию совсем еще юношей? — спросил Мыльников.

— Ано. Мария указала мне эту дорогу жизни, — ответил Страняй торжественно.

Когда выбрались из лесу на поляну, с которой было видно село, он предложил русским товарищам переодеться во все словацкое, чтобы не очень отличаться от местных жителей.

— А какая разница? — возразил Егоров. — Мы ведь в гражданском.

— Костюмы на вас не наши, это сразу видно и по материалу, и по покрою. Ну а пуговицы ваши годятся только на сувениры.

Только теперь Егоров заметил, что пуговицы на его светло-сером костюме были со звездочками, хотя и черные. Он сам перешивал их с какого-то старенького форменного френча.

— Да вы потом снова наденете свои костюмы, — успокоил их Страняй.

— Но где же взять словацкие? — задал ему вопрос Егоров.

Оказалось, что все предусмотрел Смида. Костюмы спрятаны у лесника Фримля, человека надежного.

— Ну, Фримля-то мы знаем!

Командир с комиссаром переоделись. И теперь при встрече в лесу с людьми эти три «словака» не обращали на себя особого внимания. Они дошли до условного места благополучно.

Немцы давно перестали верить словацким солдатам и офицерам. А уход группы офицеров к партизанам послужил сигналом к решительным действиям.

Гитлеровцы были уверены, что очагом партизанского движения является отряд советских парашютистов, расположенный в Канторской долине. Уничтожить русских, а словаки разбегутся сами, — так считало немецкое командование.

И вот у самого входа в долину, в местечке Склабина, сосредоточилось около двух батальонов эсэсовцев. Отсюда немцы намеревались ночью выйти к Канторской долине и окружить ее. Поддержка авиацией была обещана самим генералом, командующим эсэсовской дивизией «Эдельвейс».

Выступление наметили на субботу. А еще ночью с четверга на пятницу партизаны сами окружили Склабину и в течение часа выбили немцев оттуда. Но фашистам на помощь пришла артиллерия, и они снова ворвались в местечко. Начался бой за каждую улицу, за каждый дом.

Партизаны разделились на три самостоятельно действующих отряда. Основные силы, человек тридцать русских и словаков под командованием Величко, вели уличный бой на главном направлении. Комиссар отряда Лях с двадцатью бойцами вел фланговый бой с немцами, спешившими из соседнего района на помощь своим. Начальник штаба майор Черногоров со словацким отрядом в сорок человек сдерживал натиск на южной окраине местечка, куда от первого партизанского удара откатилась рота немцев.

Несмотря на превосходящие силы гитлеровцев, партизаны к полудню снова потеснили противника. И тут на самой середине местечка начали рваться артиллерийские снаряды. Немцы установили свое орудие высоко — среди развалин древнего замка.

Величко послал группу бойцов с приказом снять артиллеристов. Но немецкие артиллеристы пристрелялись и стали выбивать партизан с главной улицы. С развалин им было видно все, что делалось в селе.

Тревожно посматривая в бинокль, Величко следил за тройкой разведчиков, поднимавшихся по лесистой тропинке в гору, к крепости. А немецкая пушка тем временем стреляла все прицельней.

Мирные жители еще при первых выстрелах побросали свои дома и убежали в горы. По улицам от дома к дому теперь метались только партизаны, да отважные девушки-санитарки с носилками.

Метрах в ста от немецкого орудия партизаны, посланные Величко, вдруг открыли автоматный огонь по невидимому из местечка противнику. Но тут же все они пали…

И только потом Величко увидел, спускающийся с крепости взвод немецких солдат. Внизу они столкнутся с бойцами Черногорова. Видит ли их Черногоров?

Величко послал гонца предупредить майора об опасности. С приходом свежего немецкого подразделения, которое будет действовать под прикрытием орудийного огня, обстановка требовала от партизан немедленного вывода отрядов из города и ухода в горы. Но уйти было невозможно: рядом с пушкой немцы установили теперь крупнокалиберный пулемет.

На подступах к местечку, где оставался со своими бойцами комиссар Лях, тоже били два немецких пулемета. Весь путь в горы, откуда утром спустились партизаны, немцы пристреляли и теперь старались вытеснить партизан именно на эту прицельно простреливаемую сторону местечка.

Оставалось одно — затягивать бой до вечера, чтобы под прикрытием темноты пробиться в горы. Об этом решении Величко сообщил Черногорову и Ляху.

Но связаться с ними было теперь очень трудно — простреливался каждый переулок. И вот в эту критическую минуту Величко услышал громкий крик, стрельбу и гром гранатных разрывов где-то среди развалин крепости. Впечатление было такое, что немцы сами между собой передрались. Он приложил бинокль к глазам и сам себе не поверил. С высокой крепостной стены летела вниз под кручу только что так губительно стрелявшая пушка, а за нею катились немцы в своих капустно-зеленых мундирах. Умолкший было крупнокалиберный пулемет стоял теперь на другой, более высокой скале и бил, как показалось Величко, по немцам.

— Стефан, узнай у Черногорова, не он ли расправился с артиллеристами, — приказал он разведчику.

— Товарищ командир то е французи! — ответил боец, выпросив у него на минутку бинокль.

— Почему так решил?

— Все в беретах!

— А чего ж у них белый флаг? — без бинокля осматривая развалины крепости, на которых появлялось все больше людей в беретах, удивился Величко.

— То не флаг. То Бела Пани.

— Что еще за Бела Пани? — забирая бинокль, спросил Величко.

Тогда Демко Стефан напомнил командиру рассказ поручика де Ланурье о девушке в белом, на которую французский офицер возлагал все свои надежды, когда решил помочь товарищам освободиться из концлагеря.

— Наверное, она им помогла бежать и сама с ними пошла, — сказал в заключение он.

Пока они разговаривали, французы с криком и стрельбой стали спускаться с горы. Внизу сначала слышались отдельные выкрики немецких командиров. Потом все потонуло в сплошной стрельбе. Теперь немцы оказались между партизанами Черногорова и французами.

Величко послал Стефана Демко на связь с Черногоровым и Ланурье, а своих бойцов стал выводить к дороге на помощь Ляху. На окраине села он увидел жестокую рукопашную схватку французов с немцами. Эсэсовцы старались увернуться от рукопашной, укрывались за развалинами дома и отстреливались. Но французы, пренебрегая опасностью, снова и снова их настигали, кололи штыками, били прикладами.

Величко заметил, что в этом бою участвуют не все французы — сражается человек пятьдесят. А еще столько же перебежками следуют по месту боя. Эти совершенно безоружны. Они на ходу вооружаются за счет убитых и тут же с яростными криками бросаются в бой.

— Дорвались наконец-то!

Величко приказал трем бойцам зайти в тыл немцам, отступающим перед французами, и забросать их гранатами.

Через время, зажатые в тиски эсэсовцы стали бросать оружие и с поднятыми руками убегать. Но ярость настрадавшихся в фашистской неволе французов была так велика, что, схватив автомат струсившего врага, они тут же пускали его в дело…

Покончив с немцами под горой, французы бросились на другой конец села, где в бой с небольшой кучкой партизан Ляха вступил взвод только что прибывших мотоциклистов. Угадав намерение французов, Величко послал своих бойцов на правый фланг к немцам и приказал прежде всего уничтожить пулеметные гнезда. Обуянные яростью французы не считались с потерями, они бежали по берегу широкого ручья почти на виду у немецких пулеметчиков.

Вернувшегося с докладом Стефана Величко тут же послал к французам сообщить, что левая сторона ручья немцами не простреливается и по ней можно зайти в тыл врага, надо только перебежать по жердевой кладке или перебрести через ручей.

Французы этого совета послушались, спустились к самому ручью и вскоре скрылись из вида. Снова увидел их Величко уже выбегающими из леса в тыл немцам. Гитлеровцы повернули один свой пулемет и открыли было огонь по стреляющим на бегу французам. Но раздался взрыв гранаты, брошенной одним из партизанов Величко, и пулемет умолк.

И в этот момент Величко увидел изумительную картину. Французы, вооруженные в основном винтовками, бросились на немецких автоматчиков, пытавшихся спастись бегством. Два высоких француза подхватили на руки женщину, одетую в белое, и, как знамя, понесли ее впереди бегущих в атаку товарищей. Немцы, пятясь и отстреливаясь из автоматов, стали отступать к своим мотоциклам. Но из-за мотоциклов полетели в них гранаты засевших там партизан Ляха.

Впереди французов все время бежал высокий командир. Он был в форме словацкого офицера, но, как и все, в берете. В схватке с мотоциклистами командир вдруг упал, К нему сразу подбежали те, что несли женщину в белом. Она спустилась на землю и стала перевязывать рану командира. Увидев, что командир ранен, французы с еще большей яростью бросились на фашистов, надеявшихся спастись бегством…

Как только закончился бой, Величко с Ляхом пошли к французам благодарить их за помощь. Но получилось все наоборот.

Жорж узнал их издали. Попросил товарищей поставить его на ноги, вернее на одну ногу. Правая, раненная осколком гранаты ниже колена, была забинтована. Его поставили на левую ногу, и под руки держали те двое, что когда-то приходили с ним. Один из них был ранен в руку, и она висела, привязанная к шее, у другого вся голова была в белой марлевой чалме, сквозь которую проступала свежая кровь.

По знаку Жоржа весь его отряд, расположившийся было на отдых, переобувание и перевязку, мгновенно построился. Женщина в белом встала на правом фланге.

Когда Величко и Лях отдали честь и подошли к Жоржу де Ланурье, намереваясь подать ему руку, тот кивнул своим бойцам, и сотня голосов дружно и четко выдохнула:

— Спасьибо за помощ, товарищ совьетски партизан!

Величко растерянно глянул на Ляха, который тоже был приятно смущен, подошел вплотную к французскому командиру, обнял его и трижды по-русски расцеловал. А потом они еще долго трясли друг другу руки.

Подбежал Стефан Демко и передал слова благодарности советских партизан за помощь в критическую минуту боя.

— Вы сражались как львы, вырвавшиеся на свободу.

— Эту свободу помогли нам добыть вы, — отвечал Жорж. — И наша прекрасная богиня. — Он с поклоном глянул на женщину в белом.

Та с достоинством кивнула, оставаясь в строю.

— Она получила пулю под сердце за свободу французских пленных. Но не оставила их, пока не перенесла в лагерь все оружие, — сказал Жорж де Ланурье. — Один русский пленный назвал ее декабристкой. Жаль его — погиб. Первым бросился на часового.

Лях подошел к женщине в белом, спросил, нужна ли ей операция. Но та ответила по-словацки, что рана ее заживает и с каждым днем ей становится легче. Бегать она еще не может. Но в атаке товарищи носят ее на руках. И, лукаво покосившись на строй своих друзей, добавила:

— В трудную минуту они поднимают меня, как белый флаг. Враги думают, что французы сдаются, а они бросаются в атаку.

— Смотрите, может лучше все же прооперировать, зачем вам носить эту тяжесть под сердцем?

— Светские женщины по килограмму носят на себе всяких безделушек, а мое украшение, добытое в бою, не такое уж тяжелое.

— Неунывающая женщина! — с восторгом воскликнул Лях и, откозыряв ей, вернулся к командиру.

— Эти люди по одному вашему слову бросятся в огонь и в воду, — сказал Жорж Ланурье. — Командуйте ими и мною!

— Зачем же! Командуйте своим отрядом сами. У вас это здорово получается, — заверил его Величко.

Де Ланурье, видимо, не ожидал такого ответа. Он начал горячо настаивать на том, чтобы приняли его товарищей в русский отряд.

— Как же можно дивизию принять в роту? — добродушно улыбаясь, возразил Величко. — Будем вместе бить фашистов! — И он попросил Стефана дословно перевести его последнюю фразу: — Будем воевать плечом к плечу.

Француз радостно закивал, и сам повторил клятвенно:

— Плечьем к плечью!

Зная, что немцы обязательно постараются отбить Склабину, Величко решил перебазироваться в горы. Однако французы ни за что не хотели оставлять дорогой ценой освобожденное местечко. Здесь теперь были могилы их боевых товарищей, и они считали своим долгом защищать Склабину до последней возможности. «Наш отряд будет заставой, через которую немцы в горы не пройдут! — заявил Жорж де Ланурье. — Нам бы только добавить оружия и боеприпасов».

Пришлось с ним согласиться. Однако это усложняло дело. Просто оставить французов и уйти в горы Величко не мог. Надо было вчерашним пленникам придать вид боевой армейской части. Ведь они были одеты кто во что горазд, да и вооружены не все и чем попало. Даже дробовиками.

На помощь пришли бежавшие из Мартина словацкие офицеры, которые рассказали о казарме за городом, где можно добыть не только боеприпасы и обмундирование, но и продовольствие.

Сводный отряд из французов, русских и словаков на операцию по добыче оружия и обмундирования повел Мирослав Гайда. В этой ночной вылазке Величко окончательно убедился, что французы могут действовать как самостоятельная боевая единица, если дать им словака-переводчика и несколько проводников. Как ни жаль было расставаться с Демко Стефаном, которого в отряде все привыкли считать своим человеком, пришлось прикомандировать его к отряду французов.

Французы охотно переоделись в словацкую форму, оставив себе только береты. Но нашивки они тут же поспарывали.

Когда Величко зашел в расположение французского отряда прощаться, он увидел, что все здесь заняты рукоделием.

Стефан объяснил это так: французы попросили у жителей села разных ленточек и тесемок и вот нашивают свои трехцветные знаки на рукава.

— Это хорошо, что немцам не удалось даже в концлагере сломить их боевой, чисто французский дух! — заметил Величко, уходя со своими товарищами из местечка.

Предоставляя французскому партизанскому отряду самостоятельность, русские побаивались, что те могут зарваться — трудно удержать людей, у которых накопилось так много ярости против поработителей и захватчиков.

Эти опасения оказались не напрасными. На второй же день партизаны Жоржа де Ланурье напали на немецкую жандармерию, пытавшуюся подобру-поздорову убраться из соседнего местечка. А через неделю «запечатали» тоннель.

Движение поездов через Ружомберок остановилось. Немцы усилили натиск на партизанский край.

Такие решительные выступления французов нарушали общий план подготовки всей Словакии к восстанию, вызывали опасность немецкой оккупации еще до того, как силы повстанцев окрепнут, как они объединятся с партизанами. Пришлось напомнить Жоржу де Ланурье о клятве действовать «плечом к плечу».

Но и руководители словацкого подполья, и командование партизанских отрядов, и десантники видели, что чаша народного терпения переполнена; вряд ли она не расплещется до того, как будет получен сигнал ко всеобщему восстанию…

Выслушав замечание русского командира, француз с улыбкой ответил, что если уж действовать как уговорились, плечом к плечу, то надо теперь завалить еще один тоннель, чтобы «запечатать» всю долину, а тем временем уничтожить оставшихся в этой мышеловке немцев.

Величко согласился с ним. Он попросил держать заваленный тоннель под огнем, не допускать его восстановления, пока русские и словаки не расправятся с крупным отрядом полевой жандармерии и подразделением эсэсовцев в местечке Врутки.

С самого начала войны с Советским Союзом во Врутках стоял немецкий жандармский взвод. Привыкшие пользоваться всеми благами захваченных городов немцы и здесь устроились как на курорте. Они поселились в уютной гостинице «Славия». С одной стороны окна гостиницы выходили на Ваг, с другой — в старый тенистый парк.

Вот этот-то парк с его бесподобным розарием и подвел фашистов ранним утром. К часовому незаметно подошли двое с алыми ленточками на словацких пилотках. Обезоружили и встали на его место возле двери, ведущей в сад. То же самое произошло и у парадного подъезда. А потом тихо, спокойно и деловито гостиницу окружили вооруженные люди. Только половина из них была одета в форму словацких солдат, остальные были в гражданском. Но все действовали одинаково четко, дружно и что совершенно непривычно для немцев — без тех зычных команд, к которым привыкли они сами.

Когда здание гостиницы было полностью окружено, к часовому, который стоял за дверью с завязанным ртом, подошел человек. Часовой невольно вздрогнул, потому что перед ним был русский офицер. Немец сразу узнал это по форме и алой звездочке на фуражке.

Шедшим рядом словацким солдатам, у которых на пилотках алели ленточки, русский жестом приказал развязать рот немцу. Один из словаков при этом осторожно заметил, что часовой может закричать, и всех побудит раньше времени.

— Не такой он дурак, чтобы кричать в таких условиях, — услышал немец ответ русского офицера на своем родном языке и с готовностью закивал в знак того, что, конечно же, кричать не станет.

Когда пленного развязали, русский потребовал начертить точный план расположения номеров гостиницы и указать, где находится штандартенфюрер.

Узнав все, что было нужно, Величко, а это был именно он, вернул немцу автомат, предварительно вынув патроны, и приказал провести к дежурному, находившемуся внутри гостиницы.

Часовой быстро пошел по коридору на чуть светившийся зеленый огонек, где дежурный спал, сидя в кресле. Двое партизан, следовавших за русским, разоружили его.

Через несколько минут у каждого номера гостиницы стояло по автоматчику. А возле больших комнат, где по свидетельству дежурного фельдфебеля жили по пять рядовых жандармов, остановилось по два автоматчика.

Величко приказал фельдфебелю постучать в дверь штандартенфюрера и попросить его впустить с докладом. Но фельдфебель с сомнением сказал, что штандартенфюрер едва ли откроет в такую рань. Он потребует доложить по телефону.

Пришлось оставить у этой двери автоматчика и вернуться к телефону.

Дрожащей рукой фельдфебель набрал номер и сообщил своему начальнику обстановку. В трубке послышался крик. Величко выхватил у фельдфебеля трубку, отрекомендовался и потребовал, чтобы жандармы сдались без сопротивления. Штандартенфюрер молча выслушал это требование и, видимо, тут же начал звонить куда-то — зычный голос его слышался даже в коридоре.

— Вызывает подкрепление, — пояснил фельдфебель. — На другом конце местечка ночью поселился взвод жандармов, тайно прибывших из Братиславы.

— Мы об этой тайне уже знаем, — усмехнулся Величко и обратился к стоявшему рядом поручику Брезику. — Ты, Ян, тут давай действуй, раз они не хотят сдаваться, а я пойду встречать подкрепление. — Он весело подмигнул, добавив: — Жаль, нет музыки!

Фельдфебель изумленно таращил глаза на партизан, которые воевали совсем не так, как это изображалось в немецких газетах. Там их неизменно рисовали обросшими, клыкастыми зверьми на двух ногах, с кинжалами в зубах. А тут они предстали перед ним веселыми, добродушными парнями, без суматохи, без окриков делающими свое дело…

Министерство внутренних дел Словакии создало специальный жандармский взвод безопасности для борьбы с партизанами и послало его в Турчанский Мартин. Сам Шане Мах подбирал в этот взвод только братиславчан, у которых не было никакой связи с вольнодумными жителями Турца, где так легко находили себе поддержку партизаны и даже советские парашютисты.

Вот этот взвод и вызывал себе на помощь начальник немецкой полевой жандармерии.

Разведчики Величко, конечно, знали, что вчера в Мартине выгрузился с поезда вооруженный пулеметами, автоматами и пятью минометами спецвзвод. Но что этот взвод за ночь перебрался во Врутки, им еще не было известно. Так что насчет «тайны» Величко немного преувеличил…

Открывшему было стрельбу начальнику немецкой жандармерии пришлось бросить в окно гранату, и он утих. В доме поднялся переполох. Немцы начали стрелять, выскакивать из окон и были перебиты все за исключением захваченных в самом начале часового и дежурного фельдфебеля.

Завидев в конце улицы марширующих словацких жандармов, Величко сказал Брезику:

— Ян, твои соотечественники идут, сам с ними разбирайся.

— Я этим холуям Ежки Кактуса покажу, какие они мне соотечественники! — сквозь зубы бросил Ян Брезик.

На крыше соседнего дома и в окнах гостиницы были уже расставлены пулеметы.

— Косить подчистую, чтоб не ушел ни один холуй Шане Маха! — наказал он пулеметчикам.

Светало. В зеленовато-голубое небо все больше вливалось розовой свежести. От Вага тянуло таким бодрящим ветерком, что партизанам не терпелось выскочить из своих укрытий и самим броситься навстречу неприятелю.

А взвод жандармов, между тем, приближался. Уже слышно было как дружно, в ногу топают сапоги по гулкому асфальту еще спящей улицы. Впереди шагал офицер в парадной форме.

— Да что они, на парад собрались? — удивленно спросил Величко Брезика.

— Видно чувствуют, что это их последний парад, — ответил тот, жадно докуривая папиросу. — Товарищ командир, иди на крыльцо, чтобы тебя не видели.

Величко нехотя послушался — сделал два шага назад. Однако на крыльцо не ушел, а остановился за толстым стволом бука с кругло постриженной кроной и взял свой автомат на изготовку.

Взвод остановился в ста метрах от гостиницы, когда Ян Брезик уже поднял было руку, чтобы дать команду своим бойцам стрелять. Жандармы так щелкнули каблуками, что, казалось, проснулось все местечко. А парадно одетый офицер вдруг выхватил белый флаг и, подняв его перед собой, церемониальным шагом двинулся вперед.

— Не стрелять! — громко приказал Величко.

Брезик на словацком языке повторил это и направился навстречу парламентеру.

Встретившись на середине пустынной улицы, начальник жандармского взвода, посланного на подавление партизан, и командир словацкого партизанского отряда отдали друг другу честь, потом крепко пожали руки и вместе, как старые знакомые, подошли к гостинице, где их ожидал Величко.

Здесь начальник жандармского взвода сообщил, что среди его людей нет ни одного, кто желал бы стрелять в русских или словацких партизан. Вот в немцев — в тех бы с удовольствием. И он указал на двух пленных жандармов.

— Пленных мы не убиваем, — заметил Величко. — Но и возиться нам с ними некогда. Так что забирайте их. Подержите где-нибудь до прихода Красной Армии.

— В Брезно бы их, на каторжные работы вместо немецких антифашистов, — сказал начальник жандармского взвода. — Ладно, с ними мы решим, что делать. А как будет с нами?..

Брезик посоветовался с Величко и дал ответ:

— Мы понимаем, что путь назад, к Шане Маху, вам закрыт, так что действуйте самостоятельным партизанским отрядом. Берите к себе других жандармов. Лучше всего вам остаться здесь, во Врутках, чтобы не пускать немцев.

— Будете нашей заставой с севера, — улыбнулся Величко.