Тропами Яношика

МУШКЕТЕРЫ В ПЛЕНУ

Канторская долина похожа на русло высохшей реки. Начинается она под высокой горой, покрытой густым смешанным лесом, и круто спускается вниз, все расширяясь, обрастая кустарником. А кончается местечком Склабина. У самой подошвы горного кряжа — новый дом лесорубов. Длинный и вместительный, как сарай, сруб из толстых, еще пахнущих смолкой бревен, притаился под вековыми разлохмаченными елями. Единственное окошко, прорубленное рядом с огромной дверью, кажется хитро прищуренным оком лесника, завидевшего браконьера. Долина из окна этого дома просматривается километра на два, а с трех сторон его охраняет горный кряж такой крутизны, что спуститься с него бесшумно невозможно. Потому-то партизаны старшего лейтенанта Величко и облюбовали это место для своего жилья.

В первый день группа десантников из одиннадцати человек затерялась в огромном доме лесорубов. Спали слева от окна. А в дальнем, темном углу устроились Александр Рогачевский и Николай Агафонов со своей «шарманкой», как называли радиостанцию, подпорченную при выброске с самолета.

Но уже через три дня в огромном доме стало тесно. Пришлось поставить рядом две палатки, потому что прибывали все новые группы добровольцев, желавших сражаться с фашистами до полной победы. Шли одиночки, скрывавшиеся от мобилизации в немецкую армию, антифашисты, бежавшие из лагерей или сумевшие укрыться от ареста, шли группами и целыми отрядами.

Парни, которые в первые дни после приземления русского десанта нашли в лесу мешки с толом и боеприпасами, доставив партизанам свою находку, тут же попросили взять их в отряд.

После того как десантники обосновались в доме лесорубов, их нашел здесь командир местного партизанского отряда поручик Вильям Жингор. Он настаивал, чтобы его взяли в русский отряд, хотя у самого было вдвое больше бойцов. С трудом уговорили Вильяма продолжать боевые дела самостоятельно, во взаимодействии с десантниками.

В разных местах горного Штурца действовали русские партизанские отряды из военнопленных. В отрядах Высоцкого, Колесника и Суркова было по полсотни хорошо вооруженных бойцов. Они громили фашистов, уничтожали военное имущество, подрывали поезда, которые везли на восточный фронт гитлеровских головорезов и технику. И все они, узнав об отряде советских партизан, стремились к ним. Величко немедленно наладил с русскими боевой контакт.

На восьмой день установилась связь с коммунистическим подпольем и представителями демократических кругов. Из Ружомберка пришел один из руководителей коммунистов округа Ярослав Шольц и посланец народного выбора Янош. Из Немецка Люпчи — три брата: Краль, Людовит и Михаил.

Шли на связь с партизанами представители всех окрестных городов.

Так, например, из Мартина явился священник, заместитель председателя народного выбора Ян Грушка, энергичный, вдохновенный старец.

Канторская долина стала тем руслом, в котором сливались потоки людей, жаждавших совместной борьбы с фашизмом.

Забот командиру советских партизан прибавлялось с каждым днем. И главной заботой было ограждение отряда от враждебных элементов. Ведь приходили люди, которых даже местные жители не знали.

Величко спал мало и тревожно. Часто ночью вставал, обходил не только палатки в лесу, но и отдаленные посты. Задание, с которым летели сюда советские партизаны, выполнялось. Но было ясно, что в этой стране назрела возможность организованного выступления против фашистов большими силами. И Величко радировал об этом в Украинский штаб партизанского движения.

«Возможности развития партизанского движения не ограничены». Так закончил он свое сообщение о положении в Средней Словакии.

Сегодня Петр Алексеевич вышел из дома лесорубов, когда солнце только чуть прихватило сосновую макушку горы, под которой стоял лагерь. Командир был в сером пиджаке поверх голубенькой вылинявшей майки. Он даже еще не причесал русые кудрявые волосы и походил на простого деревенского парня.

Под отдаленной елью стояли два разведчика из его десанта. Один — словак Стефан Демко, другой — русский Валентин Фетисов. Возле них сидели три странно одетых человека. При виде командира Стефан Демко что-то сказал сидящим, и те порывисто встали, выстроились в шеренгу.

Выглядели эти люди настолько необычно, что Величко невольно ухмыльнулся. Одинаковыми были на них только старенькие синие береты. Все остальное не напоминало одежду ни одной национальности.

Высокий, красивый и стройный юноша лет двадцати пяти был в сером, настолько коротком костюме, что рукава его едва прикрывали локти, а брюки — колени. Зато обут он был в лакированные туфли, видимо, добытые где-то случайно. За плечом у него висело старенькое охотничье ружье с длинным ржавым стволом. Второй, среднего роста — в лыжном костюме с протертыми коленями. У этого за пояс был засунут огромный нож, каким разделывают мясные туши. Третий низенький, полный, почти круглый, в черной словацкой безрукавке поверх белой сорочки, в синих шортах и в сапогах на босу ногу. Широкие рваные голенища порыжевших избитых сапог отвисали по сторонам, как уши слона. Подпоясан он был красным шарфом. А за поясом торчало нечто вроде ракетницы.

— Что за мушкетеры? — весело спросил Величко.

Демко сделал три шага вперед, остановился и пристукнул каблуками:

— Товарищ гвардии старший лейтенант, разрешите доложить!

— Докладывай. Откуда эти мушкетеры?

— Так точно, товарищ командир, это самые настоящие мушкетеры, то есть французы. Они ищут русских партизан.

— А дробовик заряжен на куропаток? — Величко прищурил глаза, в которые уже попал первый луч солнца. — Ты уверен, что французы? Не немцы?

— Товарищ командир! Я учил в школе французский…

— Надо сначала накормить, а потом поговорим. Ты там повару скажи, чтоб подогрел вчерашний суп..

— Они три дня ничего не ели!

— Вот и пусть поедят.

Кормили «мушкетеров» тут же, под елью. А пока они ели, Демко рассказывал то, что успел о них узнать.

В городе Поважская Бистрица на военном заводе работало около двухсот пленных французов. Там они жили за колючей проволокой, под сильной охраной. Так эти трое из них — офицеры. Старший, самый высокий, — поручик Жорж де Ланурье. Товарищи помогли им бежать. Каждого посадили в бочку из-под селедки и вывезли вместе с ящиками на свалку. А там подожгли несколько куч мусора для дымовой завесы. Беглецы выбрались из бочек и ушли в лес. У них была цель — пробраться в Венгрию, в свое посольство, просить послов выручить остальных пленных.

— Неужели они так наивны, что надеются на помощь послов? — удивился Величко.

— Я говорил им об этом, — кивнул Демко. — Да они просто не знают, что им делать, как выручить товарищей.

Французы, удостоверившись, что кудрявый юноша в пиджаке поверх вылинявшей майки действительно командир самого первого в Словакии отряда советских десантников, ни за что не соглашались говорить сидя. Они опять выстроились и четко, как на рапорте, отвечали на все вопросы, которые Величко задавал через Стефана Демко.

Французы просили об одном: помочь им добраться до Будапешта и проникнуть в посольство.

Величко сказал: можно раздобыть автомашину, документы и все необходимое. Но уверены ли они, что выбрали единственно правильный путь освобождения своих товарищей из неволи?

Жорж ответил, что его послали товарищи именно с таким заданием.

В беседу включился начальник штаба отряда, майор Черногоров, который немного знал французский. Вдвоем со Стефаном они убедили французов, что помочь вырваться из плена их товарищам можно только тем путем, каким идут на это дело все люди мира, — путем вооруженной борьбы с фашизмом.

Жорж загорелся идеей освобождения товарищей своими силами. Он сообщил, что если бы там, у них в лагере, было хотя бы два пистолета, они сумели бы перебить охрану, овладеть ее оружием и вырваться на свободу.

— Пистолетами рискованно, — заметил Величко и, обращаясь к Стефану, просил узнать, нет ли возможности передать в лагерь несколько автоматов.

Глаза французского офицера заблестели. Он клятвенно поднял руку. По его мнению это было бы залогом успеха. Оружие он надеялся передать через Белу Пани.

Так называли жену одного из братиславских офицеров, пришедшую в лагерь на выручку мужа. Она надеялась умилостивить лагерное начальство, взять тяжело раненного при попытке к бегству мужа, надпоручика. Но он скончался в лагере от потери крови. И тогда она осталась работать там санитаркой, чтобы помогать друзьям мужа. Живет на свободе. Приносит в лагерь продукты. Наверное сумеет пронести и оружие…

На следующий день переодетые и вооруженные французы в сопровождении словака, знавшего их язык, отправились на выручку своих товарищей…

Доктора Климакова Ржецкий впервые встретил в лесном доме отдыха под Ровно, где формировались партизанские группы для переброски в тыл гитлеровской армии. Группа Егорова уже была сформирована. Не хватало только врача.

К Ржецкому, отдыхавшему на пне под тенью березы, подошел Мыльников.

— Начштаб, идем доктора сватать.

— А где он? — встрепенулся Ржецкий. — Привезли?

— Да вон на гитаре наигрывает.

— Доктор — и на гитаре?

— А что?

— Не серьезно как-то, — уже следуя за комиссаром, скептически заметил Ржецкий.

Под старой березой, распустившей космы до самой земли, сидели двое. Один из них, веселый паренек в поношенном костюмчике, в белой косоворотке, прислонившись к корявому стволу дерева, играл на гитаре. Старенькая, видавшая виды гитара в его руках то звенела на весь лес так, что, казалось, все живое вокруг вот-вот пустится в пляс, то вдруг начинала грустить, рыдать, убиваться по ком-то.

Комиссар и начальник штаба отряда остановились, заслушались. Заметив это, гитарист стукнул ладонью по деке и спросил с улыбкой:

— Вы ко мне? Входите, садитесь, — гостеприимно указал он на сухие березовые пни.

Входить здесь было некуда, а сидеть некогда, поэтому «сваты» заговорили стоя.

— Вы хирург? — задал вопрос Мыльников гитаристу.

— Нет, я терапевт, — ответил тот и, запустив пальцы в соломенные кудри, причесался.

— Жаль, — сокрушенно качнул головой Ржецкий. — Лучше бы хирург.

— Чого нэма, того нэма, — развел руками друг гитариста. — Оба мы терапевты.

— Можно научиться! — отмахнулся Мыльников. — Я до войны мину в руках не держал, а теперь вот уже чертову уйму гитлеровских эшелонов пустил под откос.

— И получается? — поинтересовался гитарист.

— Немцы в газете назвали «диверсантом первого класса», — криво усмехаясь, ответил Мыльников. — В сто тысяч марок оценили мою голову.

— И тут схитрили! — хлопнул себя по колену гитарист. — При чем же голова? За руки надо платить! Тысячами не обойдешься…

Так, разговаривая о том о сем, шутя и посмеиваясь, «сваты» присмотрелись к врачам и наконец сказали им, кто такие и зачем пришли.

Услышав, что перед ними командир и комиссар партизанского десантного отряда, те встали и представились. Гитарист назвался Климаковым Петром. Его друг — Никитой Косенковым.

— Ну вот вы, товарищ Климаков, пошли бы в наш отряд? — как будто между прочим спросил комиссар. — Летим в глубокий тыл врага. Опасно. И работы много.

— Медсестра будет? — деловито осведомился Климаков.

— Уже есть, даже две.

— Тогда договорились.

— Завидую тебе, — сказал Климакову на прощание Косенков.

Так Петр Климаков стал начальником санчасти партизанского отряда Героя Советского Союза капитана Егорова. И первым его делом была операция руки Ржецкого. Именно хирургия…

Еще год назад врачи объявили Анатолию Павловичу Ржецкому, что он отвоевался, дали вторую группу инвалидности и списали в нестроевики. Случилось это после ранения правой пяточной кости. Ржецкий заметно прихрамывал, но никак не мог смириться с тем, что в самый разгар войны выбыл из строя. С юных лет он занимался спортом и теперь решил натренировать ногу. Усиленными упражнениями так натренировался, что, несмотря на боль, перестал хромать. Прошел комиссию, вступил в десантную группу. Однако знал, что нога может подвести его в любой момент.

Выбросившись из самолета с парашютом, Ржецкий решил приземляться на левую ногу и правую руку, а если удастся, то на три точки — обе руки и левую ногу. Ведь правую во что бы то ни стало нужно пощадить. Это ему удалось, но он так ушиб руку, что она воспалилась и не давала ему спать двое суток. На третьи сутки пребывания в тылу он сказал Климакову: «Делай, что хочешь, но вылечи!»

— Нужна операция, а я не хирург, — отказался тот.

— Знаю. Но, видно, сам я накаркал себе эту беду, когда спросил, хирург ты или нет. Теперь делать нечего, придется тебе осваивать новую специальность.

— Начать бы с чего-нибудь полегче…

— Ничего, тренируйся на мне. Режь, не бойся.

Врач подумал и решительно отказался.

— Не могу. Весь хлорэтил пропал. Не выдержал встряски во время приземления.

— Что это такое? — спросил Ржецкий.

— Препарат для обезболивания.

— Ну, положим, большей боли, чем у меня сейчас, не может быть. А инструменты есть?

— Да инструменты-то есть.

— Тогда режь.

Операцию пришлось делать прямо под плащпалаткой, растянутой в виде тента между березками. Ржецкий действительно терпеливо молчал, только в самый решительный момент заскрипел зубами. Когда же врач наложил повязку на рану, он уснул. И проспал около двенадцати часов. А на второй день объявил Климакову:

— Петр Константинович, ты будешь великим хирургом.

Тут-то и появилась медсестра Наташа Сохань. Она только что бежала в гору, поэтому запыхалась. Одним духом выпалила, что Климакова ищет местный врач, который собрал среди населения медикаменты для раненых партизан.

Новость была необычная.

Климаков решил встретиться с местным врачом в присутствии руководства отряда, и Наташа привела вскоре мужчину с бледным одухотворенным лицом. В одной руке он нес баул, в другой большую корзину, с какими обычно ходят на базар. В корзине были медикаменты, а в бауле хирургические инструменты.

— Хирург Гайкал из Ружомберка, — отрекомендовался врач.

— Хирург! — воскликнул Климаков и всплеснул руками. — Да где же вы были вчера! Я тут без вас, можно сказать, как щенок барахтался в незнакомой стихии.

— Почему щтенок? — удивился Гайкал. — Щтенок то е маленьки песик?

— Да, да, только у нас это говорится не в прямом смысле.

Так знакомство этих двух врачей началось с изучения родного языка каждого из них, вернее, нахождения того среднего диалекта, на котором первые дни приходилось русским объясняться со словаками.