Тропами Яношика

ЧЕТЫРЕ ЯНА

К освобождению Ружомберка партизаны готовились очень тщательно. Сто эсэсовцев в городе держались в стороне от словацкого гарнизона, состоявшего из тысячи солдат. Словакам немцы уже не доверяли и жили в большом особняке за высокой каменной стеной. Выкурить их из этой крепости было нелегко. Партизаны знали это.

Несколько отрядов из разных бригад отправились в город.

Первый отряд бригады имени Яношика начал переговоры с командованием Ружомберокского гарнизона, где у командира отряда Андрея Спусты служил брат в чине подпоручика. Подпольный комитет гарнизона, возглавляемый тем же подпоручиком, провел большую предварительную работу и был уверен, что солдаты по сигналу партизан готовы тут же выступить против немцев. Но солдатами командуют высшие чины. Они-то как раз и колеблются. Большинство из них согласны только на нейтралитет, а бить немцев считают опасным.

На помощь отряду Андрея Спусты с северной стороны подошли два отряда бригады десантника Сычанского, а с юга — отряд Козачека из бригады Егорова. И командиры, и рядовые в этих отрядах были словаками.

Такой национальный подбор давал надежду на то, что командование гарнизона, увидев своих земляков, сражающихся за освобождение родной земли от фашистов, хотя бы из солидарности поддержит своих.

На рассвете партизаны на крытых автомобилях въехали в город и окружили крепость эсэсовцев.

Немцы открыли огонь изо всех окон второго этажа каменного особняка.

Заняв оборону во дворах соседних домов, партизаны повели неторопливый, но меткий огонь. Был приказ: стрелять только по явной цели.

Когда стало очевидным, что у немцев боеприпасов больше и выкурить их не так-то просто, к тому же на помощь им может явиться авиация, к командиру первого отряда пришли четыре партизана, которых звали «Четыре Яна». Это были те самые шахтеры, с которыми десантники встречались еще в первые дни. В партизанском отряде они за несколько дней проявили такую отвагу, что слава о них разнеслась по всем окрестным городам и селам.

— Ну что, Яны? — Андрей Спуста почувствовал, что неразлучные друзья хотят предложить что-то интересное. — К вечеру возьмем особняк?

— Через двадцать минут, товарищ командир! — ответил Ян Налепка, самый маленький и самый находчивый в четверке.

— Что для этого нужно? — спросил Спуста.

— Четыре минуты огонь по окнам, выходящим к воротам, — ответил Налепка. — Пулеметный огонь, чтобы немцы не могли в это время высовываться из окон. А мы подползем к воротам.

— Как же вы подползете по голому асфальту? Из-под ворот могут вас скосить!

— Нам опасен обстрел только сверху, — пояснил Налепка. И показал на толстое бревно во дворе, которое Яны перепилили пополам.

Вскоре со двора выкатилось бревно длиной метра в три и не менее метра в диаметре. За ним ползли четыре Яна, увешанные гранатами.

Народные мстители открыли кинжальный огонь по окнам, откуда немцы могли увидеть партизан-гранатометчиков, укрывшихся за бревном, которое катилось по самой середине шоссе. Десятки партизанских глаз следили за четырьмя Янами, когда немцы поняли уловку и открыли огонь из двух пулеметов.

Четыре Яна были в опасности — бревно все же не броня. Командир послал на крышу дома, стоявшего против ворот, снайпера. И когда после одиночного винтовочного выстрела один из немецких пулеметов в подворотне умолк, из-за бревна тотчас полетели к воротам противотанковые гранаты. Умолк и второй пулемет. Рухнули ворота, отвалившись от каменных столбов. В этот зияющий пролом партизаны увидели немцев, которые до этого сидели, видно, возле ворот, за каменными стенами, а теперь побежали за дом.

Установив на крыше дома, где сидел снайпер, пулеметы, партизаны взяли под перекрестный огонь весь двор. А тем временем отряд Сычанского ворвался сюда и вслед за Янами с криком «ура!» бросился к двери и окнам нижнего этажа особняка.

Немцы решили спасаться через сад, за которым была речушка. Берегом они вырвались из партизанского окружения и устремились к казармам, под защиту гарнизона. Но перед самыми воротами эсэсовцев встретил такой пулеметный огонь, что только двенадцать из сотни добрались до речки и бросились вплавь.

В полдень и этих, уцелевших, местный отряд под командой словацкого коммуниста Яна Дроппы привел в город, украшенный флагами, где пели и танцевали прямо на улицах. Причем один из пленных немецких офицеров сказал: если бы он знал, что даже словаки будут так радоваться их изгнанию, застрелился бы в первый же день войны.

Отряды Спусты и Козачека сразу после взятия Ружомберка на трофейных грузовиках отправились к местечку Старе Гори, где собирались силы для похода на Банска-Бистрицу.

На Прашиву снова прибыл представитель ЦК Компартии Словакии Густав Гусак. В тот же вечер в штабе Егорова собрались командиры всех окрестных отрядов, прибыл и подполковник Гольян из Банска-Бистрицы.

Гусак сообщил, что немцы начали наводнять своими войсками Словакию. Уже перебросили несколько дивизий с севера и запада. Но могут явиться и со стороны фронта, чтобы взять повстанческие районы в кольцо. Он считал, что необходимо немедленно занять Банска-Бистрицу и Зволен, где находятся основные силы словацкой армии и самые крупные военные и продовольственные склады.

Гусак развернул перед командирами карту Банска-Бистрицы, на которой были обозначены не только военные объекты, но и немецкие подразделения, даже квартиры отдельных офицеров, а также гардистов.

Разработать подробный план операции по взятию Банска-Бистрицы было поручено начальнику штаба бригады Егорова Ржецкому.

После совещания Густав Гусак отправился к коммунистам Турчанского Мартина, где создалось угрожающее положение для всей повстанческой республики.

К вечеру следующего дня Ржецкий представил свой план на обсуждение командиров отрядов, которым предстояло брать главный город Средней Словакии. По этому плану из бригады Егорова выступает 150 человек. Вооружение: 60 пулеметов, 80 винтовок, 10 автоматов, 600 гранат. Бригада Сычанского — 80 человек. Белик выставил 90 бойцов.

Коммунисты Банска-Бистрицы предупреждали, что больше всего немцев — 150 — на охране банка, где хранится значительная часть Словацкого золотого фонда. В военной миссии их 40. Склады охраняет более 100. К тому же в городе около полутысячи гардистов, которые останутся верными немцам до конца, так как побоятся возмездия партизан. У каждого из них на счету слишком много преступлений, чтобы можно было надеяться на милость своего народа.

В час ночи под звездным небом на лысой макушке горной вершины выстроилась партизанская армия перед отправкой на штурм будущей столицы повстанческой республики.

Комбриг Егоров выступил с короткой речью, пожелал победы, и отряды отправились на исходный рубеж, в Гядельскую долину.

Здесь бывший жандармский начальник Куня помог с транспортом. Переодев двух партизан в жандармскую форму, он выслал их на дорогу. За полдня эти «жандармы» остановили больше двадцати грузовиков и отправили их к леснику Фримлю, возле домика которого расположилась партизанская армия.

Прибывшие в назначенное время представители командования словацкой армии на вопрос, выступят ли они на стороне партизан, ответили уклончиво. Видимо, одинаково боялись как немцев, так и партизан. Тогда партизанское командование потребовало нейтралитета. Этот нейтралитет представители подполковника Гольяна обещали.

Перед рассветом всегда хочется спать, особенно молодым. Но в ту ночь триста двадцать воинов не могли уснуть — предстояло дело, к которому очень долго готовились. Для словаков, шедших ныне в рядах партизан, это было не только изгнание ненавистных фашистов, это была борьба за новую Чехословакию. Так воспринимал поход Эрнест Белик, так на него смотрел неудержимый Вацлав Сенько, так думали Ежо и Рудо, уже забывшие разницу между чехами и словаками.

Егорову, Мыльникову и Ржецкому сегодня тоже было не до сна. Накопилось множество дел, которые надо было завершить до выступления на Банска-Бистрицу. И самым неотложным они считали то, о чем перед уходом в Мартин попросил их Густав Гусак — помочь партизанам, защищавшим Турец от наседающих с севера гитлеровцев.

В полночь вызвали Ивана Волошина, командира батальона, освободившего накануне железнодорожную станцию на подступах к Банска-Бистрице.

Боевой комбат Волошин был уверен, что именно его батальон первым ворвется в Банска-Бистрицу. Но командование решило послать его на помощь бригаде Величко, которой не под силу сдерживать натиск моторизованных немецких частей со стороны Жилины.

— После взятия станции тебе соснуть бы часок, — сочувственно сказал Егоров. — Но предстоит еще одна «прогулочка», не менее веселая, чем вчерашняя.

Усталый, позеленевший от бессонной ночи, Волошин при слове «прогулочка» улыбнулся. Без дела этот человек не мог посидеть и одного часа. Бесстрашный, находчивый, Иван Волошин был одним из тех закаленных партизан, кто жил по закону песни: «Партизанское дело такое — и во сне не бросаешь ружья, и себе ни минуты покоя и врагу ни секунды житья».

— Прямо на своей станции сажай батальон на поезд и — на Турчанский Мартин. — Развивая приказ командира, начальник штаба показал на карте село, в котором надо выгрузиться батальону.

— Я поеду с тобой, — заявил комиссар бригады, — возьмем еще взвод бронебойщиков. — И Мыльников подозвал сидевшего в углу здоровенного партизана, у которого кубанка была крест-накрест перепоясана широкой ярко-красной лентой. — Мельниченко, собирай своих пэтээровцев и — на станцию! Учти, в пути батальон Волошина должен отоспаться, тут несколько часов езды. А мы с тобой за все в ответе. Так и орлов своих настрой. Давай, Дарданелл, жми!

За успешные бои в Склабине и под Мартином подпоручику Жоржу де Ланурье словацкое партизанское командование присвоило звание капитана. Сам Ланурье считал, что этого еще не заслужил и рвался в бой за освобождение Банска-Бистрицы или другого большого города. Однако его убедили оставаться в своем районе и держать под контролем шоссе и железную дорогу, по которым со стороны Жилины могли прорваться гитлеровцы, спешно подтягивающие силы.

Оставив небольшую группу автоматчиков в Склабине, капитан Ланурье вывел отряд в горы, поближе к шоссе и железной дороге.

Расположились французы на небольшой голе, в туристском доме и в палатках, окружавших его, как грибы старый пень. С неделю жили настороженно. А потом высоко над этим домом подняли свой национальный флаг, пели «Марсельезу» под гитару, с которой весельчак пулеметчик Жан не расставался даже в плену. Маленькая французская республика в Татрах праздновала встречу со своими земляками, вырвавшимися из лагеря военнопленных под Жилиной.

Праздник этот был боевым, деловитым. Ветераны отряда занимались чисткой добытого в последнем бою оружия: пулеметов, автоматов и четырех малокалиберных пушек. Новички делали то, с чего начинал свою партизанскую жизнь каждый француз, приходивший в отряд Жоржа де Ланурье — нашивали трехцветные ленточки на словацкую форму, мастерили береты из всего, что ни попадало под руки в большом уже хозяйстве отряда. А хозяйка отряда, как теперь называли Белу Пани, повела группу бойцов к заброшенной водяной мельнице ловить раков. Ей хотелось побаловать партизан уже забытым деликатесом — супом из раков.

Но пиршества в тот день не получилось. В полдень к капитану Ланурье прибыл Демко, постоянный представитель бригады Величко, с просьбой принять участие в обороне партизанского города Турчанского Мартина от наступающих со стороны Жилины гитлеровцев. Немецкий моторизованный батальон уже вышел из Жилины на Врутки и укрепился в маленьком стратегически выгодном селении. По данным партизанской разведки, немцы завтра утром получат подкрепление и выступят.

— В селе мирных жителей нет, все убежали в горы, — говорил Демко. — Хотелось бы гитлеровцев накрыть прямо на месте. Но это невозможно. Долиной подойти к немцам нельзя, там мост через Ваг заминирован. Напрямик через скалистый хребет даже турист налегке может перевалить только за восемь часов.

— Туристу спешить некуда, — сурово насупился капитан. — А воин должен пройти этот путь за шесть часов.

— В полном боевом это невозможно! — категорически заявил видавший виды Демко.

— Не только с полной нагрузкой, но возьмем и пушки. Сегодня к нам прибыло восемьдесят два француза. Они такое видели в плену у немцев, что на руках понесут орудия через любые горы, только бы мстить за все, что пережили!

— Жорж, это невозможно! — настаивал на своем Демко. — Твоя задача — устроить засаду на пути и разбить, или хотя бы ненадолго задержать этот батальон.

— Русским возможно, а нам нет?

— Русские отряды находятся с той стороны, они еще раньше прошли по долине.

— Я не об этих русских! — отмахнулся капитан. — Я о Суворове. По козьим тропам перешел через Альпы…

И командир отряда подал команду готовиться к выступлению в полном боевом, со всеми запасами.

Немцев разбудила артиллерийская канонада. Партизанские пушки стреляли с вершины горного хребта, под которым, как под естественной надежной стеной, располагались в небольшом уютном селе гитлеровцы.

Сверху французские партизаны видели каждый дом, поэтому пристреливались выборочно. Их орудия били по дворам, в которых стояли танки и бронетранспортеры. На то, чтобы уничтожить танки из легких пушек, артиллеристы мало надеялись. Но важно было не допустить немецких танкистов к машинам, выгнать их из села. И это французам удалось. При первых выстрелах полураздетые эсэсовцы начали выбегать из домов, устремляясь к машинам. Однако частые разрывы снарядов, сплошной дым и начавшийся пожар остановил их. Прячась за домами, гитлеровцы стали уходить к реке, где располагался батальон хорошо окопавшейся пехоты. Там у пехотинцев с одной стороны была водная преграда, а с другой — совершенно отвесная скала стометровой высоты.

В полдень, когда по берегу Вага к немцам пришло из Жилины подкрепление, они двинулись в атаку против французов, занявших деревню и соединившихся со словацким отрядом, присланным комбригом Величко.

И тут ожила скала, на которую гитлеровцы смотрели как на свою самую надежную крепость. Откуда-то из-под голой верхушки гранитного утеса, не то из гнездовья орлов, не то из пещеры ударил крупнокалиберный шкодовскйй пулемет.

Атака захлебнулась. Очень многие гитлеровцы не сумели вернуться в свои окопы. Партизанский пулеметчик не спеша, расчетливо стрелял со своей орлиной высоты.

Немцы начали бить по скале из миномета…

…Бела Пани так и не отказалась от своей затеи. С богатым уловом раков она догнала отряд и хотя с запозданием, но угостила партизан супом из раков. Еды досталось понемногу каждому, но она была такой вкусной и столь необычной в суровой боевой обстановке, что настроение у бойцов после обеда стало праздничным.

Трудней всего было доставить обед Жану, который еще ночью забрался в пещеру на скале, нависавшей над позицией гитлеровцев.

Партизаны шутили, что Жана орлы подняли на крыльях в свое гнездовье.

Наверное, тем же способом проникла туда и Бела Пани с котелком горячего супа. В ловкости и находчивости эта хрупкая женщина не уступала опытным воякам. И вот теперь она пробралась в пулеметное гнездо в момент, когда немецкие мины беспрерывно крошили скалу.

Увидев ее рядом с собой, пулеметчик сначала даже растерялся.

— Мадам, вы не привидение? — спросил он, сияя от радости.

— Как видите, нет, — поставив перед ним котелок с едой, ответила та.

— Но на чем все же вы прибыли сюда?

— Ешьте, Жан, пока суп не остыл, а я расскажу.

— Это невероятно! Под таким обстрелом…

— Именно обстрел мне и помог. Пока дым от разорвавшейся мины рассеивался, я перебиралась за следующий выступ. Самое страшное было, когда летевший сверху камень чуть не выбил из руки мой котелок. На счастье он плотно закрывается, суп не разлился…

— Вы зря так рисковали, мадам, — осудительно покачал головой Жан. — За день партизан от голода не погибнет.

— Вы же знаете, что я застрахована от смерти! — успокаивающе улыбнулась женщина, открывая котелок.

— О-о, какой божественный аромат! — воскликнул сразу повеселевший Жан. — Но, мадам, я должен договориться с эсэсманами насчет обеденного перерыва.

В расщелину между двумя выступами скалы Бела Пани увидела, что гитлеровцы снова бросились в атаку на партизан, занявших позицию между домами и подбитыми или сожженными танками.

— Они, видимо, решили, что их миномет достиг цели и партизанского пулеметчика больше нет в живых, — заметил Жан и короткими очередями начисто выкосил передний ряд наступающих.

Фашисты падали под ноги тем, кто шел за ними. А когда со стороны села тоже ударило два словацких пулемета, атака превратилась в паническое бегство.

— Ну вот, теперь они дадут мне возможность спокойно поесть, — усмехнулся Жан, подсаживаясь к котелку.

— Вы все тот же! — воскликнула с восторгом Бела Пани. — Видно, нет на свете обстоятельств, которые могли бы повергнуть вас в уныние!

Поставив себе на колени котелок, Жан начал есть, беспрерывно расточая комплименты и повару, и затейнице «королевского блюда».

— С пехотинцами договориться с этой высоты нетрудно. Хуже с артиллеристами…

И только он это проговорил, как прямо над пещерой раздался громоподобный взрыв артиллерийского снаряда и посыпался целый каскад огромных камней.

— Вот это уже умнее! — отозвался Жан о новом способе, которым немцы решили с ним расправиться. — Навесным огнем из миномета в пещеру не угодишь, а из пушки можно и попасть. Только они не понимают, что, когда возле пулеметчика сидит такая богиня, убить его невозможно.

Жан считался самым неунывающим человеком в отряде. Он всегда пел. Знал не только свои, но и русские, и польские, и словацкие песни. И пел он везде — в атаке, во время стрельбы из пулемета — пел, увлекаясь до самозабвения.

Бела Пани знала об этом. Но то, как он сейчас относился к возможной гибели от ежеминутно разрывавшихся над головой снарядов, казалось ей невероятным. Она предложила ему укрыться в глубине пещеры от прямого попадания.

Жан отрицательно качнул головой, но ничего не ответил, так как увлекся едой.

— Жан! — с дрожью в голосе проговорила Бела Пани. — Но они так стреляют!..

— Они стреляют с самого утра. Они кричат каждый день. А рачий суп я получил впервые за годы войны. Да еще такой вкусный!

Пока Жан ел, он неотрывно следил за гитлеровцами, которые, видимо, решили, что уж теперь-то с пулеметчиком покончено и во весь рост пошли в атаку. Эсэсовцы были изрядно пьяными, кричали во всю глотку, стреляли на ходу.

Жан понял, что фашисты скоро спустятся с пригорка и пересекут черту досягаемости. Он виновато оглянулся, извинился перед женщиной за вынужденное нарушение этикета и прямо из котелка допил свой суп.

Поблагодарив за «королевский» обед, Жан поцеловал тонкие пальчики Белы Пани и бросился к пулемету.

Длинная пулеметная очередь прошлась по первой линии эсэсовцев, оставляя в их ряду широкий прокос. Лента кончалась, и Бела Пани подала новую пулеметную ленту.

— Мерси, мадам!

После этой атаки эсэсовцы долго стаскивали с пригорка убитых и раненых.

Солнце клонилось к закату, и Жан сказал, что, как только стемнеет, Бела Пани должна уйти и прислать ему второго пулеметчика и побольше лент.

— Алло! — Жан настороженно поднял указательный палец.

Бела Пани услышала нарастающий вибрирующий гул, а вскоре увидела и самолет, летевший, казалось, прямо на их пещеру.

— Жан, смотрите, этот фашист пикирует прямо на нас!

— Да, мадам, это мой самолет! — припав к пулемету, громко объявил Жан.

Две короткие очереди раздались почти одновременно.

Левой рукой Жан схватился за грудь, в тревоге оглянулся. Бела Пани его не видела: она смотрела на самолет, который вдруг накренился, словно раздумал нападать, а потом, пустив широкую струю черного дыма, стал падать.

Из села тут же пошли в атаку французы и словаки. А со стороны Вруток вдруг послышалось совсем неожиданно русское «ура!».

— Жан! Немцы убегают! Наши пошли! — женщина потянулась к пулеметчику, но, глянув на него, ужаснулась: — Жан! Жан!

Навалившись грудью на пулемет, он, казалось, обнял его в знак благодарности за верную службу, да так и замолк навсегда…

Остатки батальона и роту, прибывшую на помощь гитлеровцам, партизаны загнали назад, в Жилинские казармы.

Утром французы взорвали тоннель, а словацкий отряд совместно с русскими заминировал все подступы к мосту и закрепился на правом берегу Вага. Таким образом путь фашистам в партизанский край со стороны Жилины был закрыт.

Оставив в отвоеванном у немцев селе хорошо вооруженную заставу, французские партизаны отправились в Склабину, ставшую теперь для них родной. Впереди отряда на лафете пушки в последний путь провожали друзья никогда не унывавшего, отважного пулеметчика Жана.

В этот день Бела Пани впервые за время дружбы с французами была в черном.