Тропами Яношика

И КАМНИ СТРЕЛЯЮТ

На Прашивой шло совещание коммунистов, партизанских командиров, членов Национального Совета и представителей армии. Присутствовал здесь и подполковник Гольян, о котором недавно говорили у президента и которого новый военный министр решил арестовать сразу же при первой встрече. Вел совещание теперь уже открывший свое настоящее имя один из руководителей Центрального комитета Компартии Словакии Густав Гусак.

Он говорил о том, что восстание, подготовка к которому еще далеко не окончена, по сути началось. Уничтожение немецкой военной миссии во главе с генералом Отто партизанские командиры восприняли как сигнал к боевым действиям.

Начались вооруженные действия в Погронье. К этим действиям подключились целые подразделения словацкой армии.

Гусак упомянул и о трех танках, посланных в Мартине на партизан, а повернувших свои башни против немцев.

Специальный жандармский взвод безопасности Шане Маха также присоединился к повстанцам Турчанского Мартина.

Национальные Советы стали повсеместно брать власть в свои руки и вооружать гражданское население.

Все это происходило лишь в Средней и Восточной Словакии. Запад страны к такой борьбе не был еще готов. Но ее надо было готовить, перестраиваться на ходу.

Гусак предложил командирам основных партизанских бригад и отрядов разработать стратегический план, распределить между собой места действий и начать срочно освобождение городов и сел до полного изгнания фашистов из Словакии.

Партизанская бригада имени Штефаника под командой Величко должна была из Мартина распространить свое влияние на север, за Жилину.

Сычанский повел свои отряды на Зволен и Штявницу.

Егорову и Белику предстояло взять Ружомберок, а затем двинуться на Банска-Бистрицу. Им помогут и другие отряды соседних бригад.

Квитинский направился со своей бригадой на Дукельский перевал, откуда повстанцам могли угрожать немцы.

Бригада имени Яношика, которой руководил Владо, отправлялась в рейд на Раецке Теплице, курортный городок, заселенный в основном высокопоставленными немецкими офицерами.

Волянский и Клоков должны оседлать долину на подходе к Банска-Бистрице и помочь Егорову и другим взять город.

Утром партизанские отряды с песнями и победными кличами, уже не таясь, на автомобилях, на поездах двинулись в намеченные пункты.

29 августа на рассвете к небольшому опрятному городку Святой Микулаш подошел грузовик со взводом партизан. Сам по себе этот городок не представлял особого интереса для них. Но в нем находились эсэсовцы, которые в случае боя за Ружомберок, сразу же могли прибыть на подмогу своим и ударить с тыла. Комиссар Мыльников, руководивший операцией, решил сначала все разведать. Грузовик загнали во двор на городской окраине. Партизаны оцепили квартал, чтобы никого не выпускать из города.

Хозяева дома, во двор которых вкатили непрошеные гости, проснулись и теперь со страхом выглядывали из окна. Но вскоре они успокоились, впустив командира отряда в дом, охотно рассказали, что все немцы живут в гостинице. Сам хозяин оказался шахтером, ушедшим на пенсию стариком, еще бодрым и горячим.

Светает. Тишина в городе, будто нет нигде никакой войны. Словно по необитаемой земле топают кованые сапоги. Гулкий топот приближается. «Это патруль», — догадываются партизаны и уходят в подворотню ближайшего дома. Сенько становится за большим развесистым буком и ждет.

По самой середине улицы, беспечно покуривая, идут два словацких солдата. Один рядовой, другой ефрейтор.

Важно, что это не гардисты, обыкновенные пехотинцы. Тот шахтер так и говорил, что караульную службу несут словаки. А немцы только отсыпаются после Восточного фронта.

Когда солдаты поравнялись с домом, возле которого затаились партизаны, Сенько жестом приказал своим товарищам оставаться на месте, а сам, повернув шляпу алой ленточкой назад (единственное, что изобличало его как партизана), деловито, как человек, спешащий на работу, пошел через улицу, наперерез патрулям. Те остановились в недоумении, окликнули, потребовали документы на право хождения в комендантский час.

Сенько учтиво приподнял шляпу. Каждому сказал: «Доброе утро, пан». Потом достал из внутреннего кармана своего видавшего виды пиджачка щупленький бумажник, в котором, казалось, ничего не было, и бережно вынул оттуда шелковую белую ленту.

— Что это такое? — удивился ефрейтор. — Вы давайте мне настоящий документ, или идемте в комендатуру.

Но Сенько все так же вежливо посоветовал прочитать то, что написано на белом шелку.

Ефрейтор сказал, что это какая-то китайская грамота, раз не на бумаге, и, выругавшись, все же взял предложенный ему документ.

Автоматчики Вацлава Сенько к тому времени стояли уже за спинами патрулей, в каких-нибудь десяти метрах. Это были неразлучные Миро и Тоно, участвовавшие во всех его разведывательных налетах, за которые ему не раз влетало: слишком они рискованны, а часто и безрассудно ухарски. Но таков уж был Вацлав Сенько.

Пробежав по строчкам необычайного документа, ефрейтор потянулся ко лбу, на котором вдруг выступила испарина.

— Идите во двор, чтоб мои хлопцы не подумали, что вы сопротивляетесь, — все так же вежливо предложил Сенько и кивнул на своих друзей, бесшумно, как тени, надвигавшихся с автоматами на изготовку.

Ефрейтор натянуто улыбнулся и спросил, что они собираются делать.

— Немцев брать, — ответил Вацлав и повернул свою шляпу.

Увидев алую ленточку на ней, солдат схватился за автомат. Но ефрейтор сильной рукой опустил дуло к земле.

— Ты что, ослеп? — только и сказал он. — Это не просто пан, а товарищ, велитель партизанов!

— Повынимайте патроны из автоматов, опустошите запасные диски и продолжайте свою службу спокойно, будто бы ничего не случилось, — приказал Сенько. — Учтите, словаков, которые не окажут нам сопротивления, мы не тронем. А город уже окружен.

— Значит, и у нас будет свобода, как в Мартине? — спросил ефрейтор.

— Может, еще большая. На Мартин с севера немцы наседают.

Когда все патроны были забраны, Сенько отправился с Антонином к гостинице, а Мирослав остался возле дома, чтобы следить за патрулями.

Двухэтажная гостиница с видом на широко разлившийся Ваг была довольно большим зданием, построенным в стиле рококо. В ней могло поместиться человек сто. Но, по свидетельству шахтера, там теперь жило полсотни немцев. Людей другой расы они не терпели. Сейчас это как раз устраивало Вацлава: если бросить гранату в окно, то не попадешь в своего.

Несколько минут партизаны стояли в зарослях жасмина, прислушивались, присматривались.

Отпущенные патрули спокойно продефилировали в обратную сторону, мимо гостиницы, и тогда Мирослав присоединился к товарищам, которые перебрались к старым букам, росшим в десяти метрах перед окнами гостиницы.

Когда патрули удалились, Сенько перешел на крыльцо гостиницы и подал знак товарищам. Тотчас по окнам короткими очередями ударили два автомата.

В гостинице сразу же затопали, закричали. Немцы подняли стрельбу из разбитых окон. Бросили несколько гранат. Партизаны же стреляли только по тем, кто высовывался из окон.

У Сенько был расчет на то, что немцы из гостиницы уйдут задним ходом, чтобы по кустарникам пробраться вдоль берега в сторону Ружомберка, где стоит рота эсэсовцев. Они неминуемо попадут на засаду партизан, которые после первого же выстрела должны занять всю рощу на берегу Вага.

Но получилось иначе. Когда полетели из гостиницы гранаты, в окне показался немецкий офицер и строго закричал:

— Прекратить стрельбу!

Стрельба смолкла с обеих сторон.

Кто-то там, в гостинице, сделал робкую попытку возразить офицеру:

— Капитан, там партизаны.

— Паникер! — рявкнул капитан и смело высунулся из окна — убедиться, что возле здания партизан нет.

Видимо, в доказательство того, что он прав, капитан застегнул китель, надел фуражку и вышел. Такое его поведение успокоило других. Теперь уже с любопытством полуголые немцы стали выглядывать из окон.

Капитан спокойно прошелся возле гостиницы. Закурил и крикнул немцам:

— Прекратить панику и спать!

— Не зря все же у него два креста, — послышался в ответ одобрительный голос.

«А мы ему сейчас дадим еще и третий», — подумал Сенько, притаившийся в кустарнике возле крыльца. Окликнув его, он коротко сказал по-немецки, что дом, как и весь город, действительно окружен партизанами и что немцам было бы благоразумней сдаться без боя.

Капитан, не вступая в пререкания с человеком, у которого пистолет в руке, хотел было продолжить свой путь, но прямо перед собой увидел выскользнувшего из-за двери партизана с автоматом на изготовку.

— С кем имею честь? — с достоинством произнес капитан.

— Командир партизанского отряда «За свободную Словакию!» — ответил Вацлав, не называя своей фамилии.

— Блестящая операция! — оценил капитан. — Я сдаю оружие. — И он протянул руку к кобуре, чтобы отдать свой пистолет.

— Я вам помогу, герр капитан! — сказал Сенько, вынул пистолет эсэсовца и заткнул себе за пояс.

Говорили оба на полутонах. Капитан, видимо, и сам не хотел шума, понимая, чем это для него может кончиться.

— А теперь подайте команду выйти всем во двор на зарядку, конечно, без оружия, — приказал ему Сенько.

Прислушиваясь, он уловил гул мотора. Это шел автомобиль с партизанами, встревоженными стрельбой.

Команду капитана немцы выполнили быстро. И когда они выстроились во дворе, раздетые до пояса, к ним вышел Сенько с Антонином.

В уме пересчитав ошарашенно глазевших на него немцев, Сенько объявил им свой приказ: через десять минут, когда их оружие будет вынесено из гостиницы, всем одеться и строем следовать к месту сбора военнопленных.

Попасть в плен — в то время стало мечтой уже многих немцев. Чтобы не быть убитым, не быть угнанным на Восточный фронт, откуда мало кто возвращался. И эти с готовностью бросились выполнять такой приказ.

Правда, капитан не сдержал своего слова. На пути к казармам, где немцев хотели сдать под охрану словацких солдат, он подговорил своих наиболее близких людей бежать. На одном из поворотов сорок немцев, конвоируемые пятью партизанами, кинулись врассыпную. Они полезли через железные ограды, в закоулки, в гущу зеленых скверов. Но тут же были выловлены и перебиты жителями освобожденного города.

Если бы капитан, довольно расторопный человек, хоть в такую трудную минуту сумел бы избавиться от своей нацистской спеси, он бы заметил, что бежать практически некуда, что вокруг него лишь те, кто его ненавидит.

Изо всех окон уже свисали красные флаги. Капитан видел это и все-таки побежал, почему-то надеясь, что мирные жители этого городка не станут препятствовать его головорезам.

Через полчаса, оставив ликующий, украшенный алыми флагами город, партизаны отправились в сторону Ружомберка.

Слух о том, что все отряды ушли занимать города, дошел и до партизанской санчасти, находившейся теперь в здании бывшей жандармской станицы Буковце. Ежо к тому времени совсем выздоровел и ждал, что его выпишут не сегодня-завтра. Рудольф уже ходил с костылем, мог передвигаться и без палки, но не долго.

Когда он узнал об уходе партизан в города и села, бросил свой костыль и стал уговаривать Ежо убежать из лазарета. Сам мечтая о том же, Ежо согласился. Оба не вернулись с прогулки.

По задворкам они пробрались на заставу. Правда, палку Рудольфу пришлось взять, чтобы опираться на нее. А потом возле заставы он ее бросил.

На заставе они узнали, что часть их отряда только что отправилась на дорогу Банска-Бистрица — Гарманец, чтобы завалить ущелье на случай, если со стороны Братиславы пойдут немцы. Друзья выпросили себе по винтовке, в которых теперь уже не было недостатка. А тут подвернулась машина, которая везла взрывчатку в отряд, ушедший к Гарманцу. Так они приехали на место, где партизаны сбрасывали со скал, тесно обступивших дорогу, огромные каменные глыбы, а затем их минировали.

Но командир отряда, их добрый друг Владо, не принял беглецов. Он тут же велел ехать назад, долечиваться. Рудо и Ежо сделали вид, что подчинились. Сели в кабину машины. А как только заехали за первый поворот скалы, попросили шофера остановиться и вышли. Спустившись с дороги в ущелье, друзья обошли «опасное» место, где их мог увидеть Владо. И в километре от готовившегося завала забрались на скалу, стали наблюдать. Они жалели только об одном — что не взяли еды. Но даже голодными решили ждать и день и два, чтобы первыми подать товарищам сигнал о приближении немцев, а уж тогда предстать перед Владо…

Извилистая, до черного блеска накатанная дорога спиралью поднималась на крутую скалистую вершину Горного Штурца. В Средней Словакии это была самая красивая, но и самая опасная дорога. Любоваться природой здесь мог разве только пешеход. А шоферу не до красоты: пока одолеешь этот перевал, семь потов сойдет. Больше пяти километров приходится подниматься по головокружительной крутизне, потом спускаться так, что с одной стороны неприступные, словно топором стесанные скалы, на вершинах которых вечно шумят сосны да ели, а с другой — глубокая холодная пропасть. Если туда сорвется машина, то и винтика не найдешь…

Ездят по Горному Штурцу на самых малых скоростях. А тяжело груженные автомашины даже останавливаются посреди пути, чтобы остудить мотор. Быстро ездить здесь нельзя не только из-за крутизны подъема, но и потому, что весь путь состоит из неожиданных поворотов. В любой момент можно натолкнуться на встречную машину, а разминуться не так-то просто. Встречная машина должна стать впритирку к скале и ждать, пока ее объедут со скоростью похоронного катафалка.

Вот с такой-то скоростью и шла сейчас на подъем военная автоколонна. Тяжело груженные пятитонки задыхались, они, казалось, горели — такой над ними поднимался чад. Солдаты-словаки, сидевшие в кузовах, чихали и ругались на всех языках Европы я Азии. Да и немцам-офицерам, по одному сидевшим в каждой кабине, опротивела эта дорога. Не обращали никакого внимания на дым и все происходящее вокруг только те два немца-эсэсовца, которые ехали впереди в «оппеле». Они увлечены были обсуждением самого важного для них в этот день вопроса — тактики боя с партизанами. Полковник Пфефер, чья грудь была сплошь увешана орденами, заработанными на Восточном фронте, считал бой с партизанами простой охотой в лесу.

— Это лучшее развлечение, герр Крагер, — убеждал он своего собеседника. — Я здесь отдохну, как на курорте.

Крагер уже побывал на таких «курортах» еще в Белоруссии. Там его партизаны крепко подлечили — до сих пор осколок сидел в ягодице. Голову ему как-то удалось унести. Он теперь знал цену всем разговорам о тактике войны с партизанами, но из учтивости не перечил своему начальнику.

На самом крутом повороте первая автомашина вдруг остановилась: поперек дороги лежала огромная ель, видно, только что упавшая с вершины скалы. Не успел шофер выскочить из кабины, как откуда-то сверху раздался выстрел из винтовки и тотчас вспыхнул бензобак. Стрелявший, очевидно, хорошо знал устройство машины, раз попал прямо в бак.

Оба офицера, только что спокойно рассуждавшие о тактике партизанского боя, выскочили из машины в разные стороны. И тут же, низко пригибаясь, побежали. Причем Пфефер даже не оглянулся, когда следовавший за ним помощник вдруг нелепо взмахнул руками и сорвался в пропасть. В тот же момент, когда загорелся «оппель», были прострелены и две замыкающие автоколонну машины.

— Засада! Засада! Партизаны! — словно безумные закричали солдаты и, как брызги, разлетелись во все стороны. Одни залегли прямо под скалой, где не было никакого укрытия, другие — на краю пропасти, за каменными перилами, а третьи, следуя примеру своего командира, полезли под автомашины.

Офицеры между собой перекликались по-немецки, но командовали солдатами на каком-то ломаном славянском жаргоне. Впрочем, они беспрерывно выкрикивали всего лишь два слова.

— Агень!

— Швайне!

— Агень!

— Швайне!

И солдаты давали огня, не жалея ни патронов, ни оружия, которое быстро накалялось. Двадцать пулеметов и полсотни автоматов били во все стороны. Из-под средней автомашины три пулемета строчили в дерево, лежавшее поперек шоссе и закрывавшее путь. В скалу палили долго и с большим азартом. Да что тут можно еще предпринять, если не видно, кто и откуда обстрелял?

Но всему приходит конец. Послышалась команда прекратить огонь. Постепенно воцарилась тишина. И лишь едкий дым от горящих автомашин напоминал о дерзком нападении. Только сейчас оказалось, что нашлись такие шоферы, которые во время ураганной стрельбы не растерялись, изолировали свои автомашины от уже горевших. Теперь все поняли, что невидимые партизаны не сделали больше ни одного выстрела после того, как подожгли автомашины и свалился в пропасть Крагер, В чем дело? Ушли? Полковник Пфефер, лежа под грузовиком, подозвал к себе офицера.

— Партизанский снайпер засел где-то там, возле водопада. — Он показал на водопад, который с высокой скалы падал в кипящий омут недалеко от первой, уже догорающей автомашины. — Пошлите туда отделение словаков! Партизаны начнут по ним стрелять, а вы засечете их огневую точку. Действуйте!

Офицер круто повернулся и ушел.

Однако расчеты Пфефера не оправдались. Пока семеро словаков во главе с ефрейтором поднимались на скалу, с которой падала вода, вокруг было тихо. Никто не стрелял. А потом вдруг оттуда же один за другим последовали два выстрела по кучке офицеров, собравшихся возле осмелевшего полковника. Пфефер взбесился, когда узнал, что среди раненых и убитых нет ни одного словака, а все немцы, и приказал штыками прощупать гору до самого водопада.

И тут же к ногам его упал сраженный очередным выстрелом офицер, который первым кинулся выполнять это приказание.

— Ефрейтор! — позвал полковник. — Ко мне!

Ефрейтор, словак невысокого роста, бледный и усталый, перевесив автомат через плечо, направился к немцу шагом. За ним, почти по пятам, врассыпную, как в атаку, двигалось все его отделение.

— Бистро! — крикнул полковник. — Я зваль только айне ефрейтор!

Солдаты остановились в нескольких метрах. Их командир подошел к начальнику.

— Ти кдо?

— Ян Скала!

— Словак?

— Так точно!

— Знаешь здешний окрест?

— Это мой родной край, герр полковник!

— Шлехт знаешь свой ротной край! На такой скала не можешь нашель партизанен!

— Мы все осмотрели, там никого нет, герр полковник.

— Камень сам стреляйт?! — заорал немец и приказал послать на скалу два отделения во главе с офицером-немцем.

Тотчас два десятка солдат бросились выполнять приказание.

Они осторожно пробирались от камня к камню, с уступа на уступ. За каждым новым выступом им чудилась смерть. Но никто больше не стрелял. Партизаны, видимо, ушли. Это их тактика. Налетят, сожгут, перебьют кого надо и скроются!

Два солдата, один высокий худой, другой низенький толстый, пошли к водопаду, обошли тот камень, откуда, по предположению полковника, велась стрельба. Поднявшись во весь рост, оба остановились там, где с ревом и гулом низвергалась с пятиметровой высоты вода. Оттуда тянуло морозной сыростью, и это было приятно после удушливой гари, которой они надышались и за время долгой поездки и за время стрельбы и пожара.

Приблизившись к краю карниза из серого с голубыми прожилками камня, высокий помахал вниз: мол, никого не нашли, никаких следов. Потом оба присели к пенисто-бурлящей котловине под водопадом и, положив свои автоматы рядом на камнях, стали не спеша умываться.

— Рудо, стреляй! — одними губами прошептал Ежо, который прятался вместе с другом в гроте под водопадом.

Рудольфу и самому не терпелось выстрелить, но он хорошо помнил совет русского партизана, обучавшего новобранцев: прежде чем один раз выстрелить, два раза подумай. И потому сейчас он только головой качал — нельзя стрелять.

Те, которые наблюдают за двумя солдатами, могут догадаться, откуда ведется стрельба. И тогда конец.

Ежо, видимо, и сам понял это. Он сидел, мокрый с ног до головы, между двумя струями, словно в щель старых тесовых ворот, смотрел на солдат.

Вот высокий закурил. Потом с трубкой в зубах направился к тому месту, с которого полчаса назад Рудо и Ежо пронырнули сквозь тяжелую завесу воды в грот.

Рудольф и Ежо поняли намерение осмелевшего солдата. Оба тотчас начали погружаться в воду под широкую распыленную струю. На поверхности остались только винтовка да автомат. Но они лежали за камнем так, что любознательный солдат, просунув голову сквозь струю, чтобы осмотреть грот, их не увидел. Отплевываясь и размахивая мокрыми руками, он выскочил из-под струи и громко сказал напарнику:

— А там целому взводу можно спрятаться! Был бы я партизаном, обязательно попробовал бы устроить засаду под водопадом.

— Яношиковцы прятались под водопадами, — угрюмо напомнил ему второй. — Только ты насчет партизан потише. А то тебе язык отрежут.

— Да ведь не слышно за шумом водопада, — кивнул высокий в сторону своего начальства и нехотя направился прочь.

Четыре внимательных глаза смотрели сквозь струи водопада на удаляющихся солдат. Жалко было Рудольфу и Ежо, что теряют два совсем новеньких автомата. Но делать было нечего.

Под водопад они попали неожиданно для себя. Хотели только столкнуть несколько камней на дорогу и спихнуть дерево, висящее над скалой. Осуществив это и выпустив целую обойму по офицерам и их автомашинам, друзья поняли, что убежать на своих неокрепших ногах они не успеют: скалу оцепили солдаты. Тогда и укрылись под водопадом.

Рудольфу уже однажды приходилось ночевать под водопадом. Там грот был большой, как пещера, и в глубине его возвышалась каменная плита, послужившая ему кроватью. А здесь оставаться долго нельзя — патроны отсыреют, их всего-то, наверное, два или три.

Но вот внизу послышался гул моторов. Фашисты заводили машины. Ежо не вытерпел и посмотрел между струйками вниз.

— Рудо! Отсюда хорошо видно заднюю машину! Она пятится! Вся колонна пошла обратно…

— А ну, дай гляну, — встал на его место Рудольф. — Ты прав, видно здорово. И даже можно кое-что придумать. — С этими словами он вытащил винтовку из-за камня, который не заливало водой, на всякий случай вытер ее шапкой.

— Рудо! — воскликнул Ежо и одними глазами спросил, что он хочет делать.

— Прибавить им газку, скорость увеличить, чтоб быстрее сматывались, — ответил Рудольф.

Взобравшись на камень так, что щелка между двумя мощными водяными струями стала на уровне глаз, он приставил винтовку к плечу, прицелился и выстрелил.

— Рудо! — в ужасе вскрикнул Ежо. — Увидят.

Машина вспыхнула. Снова поднялась стрельба, но другие машины уже не остановились, и вскоре колонна скрылась внизу за скалой.

— Говорил же, прибавлю скорости! — подморгнув другу, сказал Рудольф и закинул винтовку за плечо. — А выстрела из-под водопада они засечь никак не могут: звук заглушается водой, дымок же, сам видишь, остается тут, в нашей хате.

Дымок действительно остался в гроте, по эту сторону водопада, и быстро рассеялся в водяной пыли.

После того, как автоколонна задним ходом спустилась с опасного перевала, в партизанскую зону были посланы танки, а за ними тягачи с орудиями. Но потерянного карателями времени было достаточно для партизан Владо, чтобы на целом километре пути заминировать и асфальт, и огромные каменные глыбы, сброшенные со скалы.

Расчищая дорогу от завалов, немецкие саперы на каждом шагу подрывались, так что дорога загромождалась все больше.

В этот день каратели так и не вышли на перевал. А вернувшийся в штаб раненый полковник Пфефер с возмущением говорил, что в этой стране и камни стреляют.