Убежище

Глава 27

Гостиную в квартире Корбена уже окутал легкий сумрак, когда Миа пошевелилась на диване и проснулась. Спросонья она не сразу поняла, где находится, затем внезапно все вспомнила. Она медленно села и потерла лицо, приходя в себя. Затем встала с дивана и побрела к французским окнам, выходившим на балкон.

Громоздящиеся за окнами здания все как один были унылого серого цвета и казались такими же измученными и обессиленными, какой чувствовала себя она. Почти на всех фасадах пестрели выбоины от пуль и шрапнели. Над плоскими крышами поднимался целый лес телевизионных антенн, дома, словно паутина, опутывала путаница телефонных и электрических проводов. С эстетической точки зрения город был лишен какой-либо привлекательности. Но вопреки всем ожиданиям и логике он очаровывал каждого, кто сюда приезжал. В том числе и Миа.

Она наскоро вымылась под душем и уже вытиралась, когда услышала за входной дверью какой-то шум и вся напряглась. Она постояла, старательно прислушиваясь, затем завернулась в полотенце и на цыпочках пробралась к двери на балкон. Слегка приоткрыв дверь, она посмотрела в узкую щель. Входную дверь отсюда не было видно. Что же делать, лихорадочно подумала она. Запереться в ванной? Нельзя, в ней нет окна. Спрятаться в одной из спален, откуда можно попасть на балкон? Тоже не лучший выход: квартира находится на шестом этаже, а она уже не осмелится повторить свой цирковой трюк. Она так и не успела ничего придумать, как вдруг щелкнул замок, и дверь открылась. Каждый волосок на ее теле встал дыбом, пока в квартире не раздался голос Корбена:

— Миа!

Закрыв глаза, она облегченно перевела дух, упрекая слишком бурное воображение.

— Я буду через секунду! — ответила она по возможности беспечным тоном.

Одевшись, она нашла Корбена в кухне. Он возвратил ей мобильник. Миа включила его и увидела два поступивших сообщения. В городе уже узнали, что похищенной американкой оказалась Эвелин. Первое сообщение прислал руководитель фонда финикийского проекта. Второе было от Майка Боустани, ее коллеги по проекту, местного историка, с которым она успела познакомиться. Нужно было бы позвонить им и рассказать, как обстоят дела, но Миа решила подождать до утра. Как только новость распространится, ей станут названивать озабоченные друзья и коллеги Эвелин, поэтому она выключила звонок, выбрав опцию показывать звонки. Она решила ответить только на звонок тетки из Бостона, но его пока не поступало. Первым делом ей хотелось обстоятельно поговорить с Корбеном. К тому же он захватил по дороге еды, а она проголодалась.

Они выложили на столик в гостиной контейнеры из фольги с бараниной «кафта» на шпажках, хумусом и другими закусками, уселись ка подушки, по-восточному скрестив ноги, и приступили к еде, запивая ее холодным пивом. Как и во всем Средиземноморье, в Бейруте процесс утоления голода превращался в истинное наслаждение изысканно приготовленной едой и одновременно главным ритуалом, сопровождающим общение людей. Миа поддалась успокаивающему действию ритуала, и какое-то время беззаботная болтовня с Корбеном, в основном вращающаяся вокруг рецептов разных блюд, помогала ей отвлечься от недавних ужасов. Но когда их тарелки опустели, а пронизанный золотом заходящего солнца легкий сумрак уступил место темноте, ее слегка преувеличенный восторг от вкусной еды также потускнел и сменился тревогой.

До возвращения Корбена Миа постаралась подробно восстановить в памяти, все, что ей довелось слышать или видеть, и поняла — она многого не понимает.

— Джим, — после затянувшейся паузы заговорила она, — а из-за чего все-таки похитили маму?

Он на секунду отвел глаза, затем взглянул прямо на нее.

— Что вы имеете в виду?

— Я хочу сказать, что совершенно не понимаю, из-за чего разгорелся весь сыр-бор!

Корбен нахмурился:

— Кажется, я знаю не больше вас. Нас будто сбросили в глубокий омут, без предупреждения, и до сих пор мы только и делали, что впопыхах реагировали на каждое новое событие.

— Но у вас хоть есть какое-то представление! — упрямо заявила она и вдруг смутилась. Она не привыкла давить на людей, тем более в такой ситуации. С другой стороны, она впервые столкнулась с подобными ужасами, поставившими ее в полный тупик!

— Почему вы так думаете?

— Оставьте, Джим.

— Нет, правда, почему?

— Ну во-первых, эта папка.

— Какая еще папка?

Она посмотрела на него с упреком:

— Та самая, которую вы забрали из маминой квартиры. Я заглянула в нее, когда была в кухне.

— И что же?

— А то, что из всех ее вещей вас заинтересовала только эта папка. А в ней много изображений символа — змеи, пожирающей собственный хвост. Такой же символ я видела на обложке одной из книг на снимке «Полароидом», который мне показали в полицейском участке. Их нашли в маминой сумочке. — Миа остановилась перевести дух, внимательно наблюдая за выражением лица Корбена, но не увидела на нем никакой реакции на свои слова. Впрочем, чего ожидать от агента спецразведки! Но она уже закусила удила, поэтому продолжала на него наступать. — А потом еще та жестокость, с которой бандиты действовали, прямо чикагские гангстеры! Я, конечно, понимаю — контрабандная торговля музейными редкостями дело не очень похвальное, и я не считаю себя специалистом в криминальных вопросах и в том, что в наше время является обычным делом для Бейрута. Но мне все это представляется уж слишком крутым — похищать людей прямо на улице, убивать их, затеять перестрелку в квартире… — Она помолчала, набираясь смелости. — И потом — ваше участие в расследовании.

— А оно-то почему вас смущает? — озадаченно спросил Корбен.

Миа нервно улыбнулась:

— Разве ЦРУ занимается возвращением в музеи украденных сокровищ!

— Хочу вам напомнить — похищена американская гражданка. И на территории, находящейся под юрисдикцией нашего агентства.

Он допил остатки пива и, поставив банку на столик, холодно посмотрел на нее.

Непроницаемый, словно сфинкс, мельком подумала Миа, представив себе, каково встретиться с таким противником за покером, а тем более жить с таким скрытным человеком.

— Если вы так считаете, то… — Она пожала плечами, поскольку он ее не убедил. — Послушайте, Джим! Речь идет о моей матери. Я знаю, обычно вы пропускаете мимо ушей все просьбы держать родственников в курсе событий, но в данном случае опасность угрожает маме и, может быть, даже мне самой.

Она видела, что он взвешивает в уме, стоит ли уступить ее настояниям. Казалось, она слышит, как лихорадочно работает его мозг, перебирая все подробности этой истории и отбирая, что ей сказать, а что придержать при себе. Помолчав, он едва заметно кивнул, встал и пересек комнату. Он взял свой кейс и снова уселся. Набрав на замке код, Корбен открыл кейс, извлек оттуда папку и положил ее на столик, водрузив на нее сложенные руки.

— У меня еще не сложилась полная картина всего происходящего, понимаете? Но я расскажу вам о том, что знаю. — Он похлопал по папке. — Ваша матушка держала старую папку на письменном столе, хотя, казалось бы, она не имеет никакого отношения к ее текущей работе. Она достала ее в тот день, когда встретилась с человеком, работавшим с ней на давних раскопках в Ираке. Думаю, именно он передал ей снимки, оказавшиеся в ее сумочке. Может быть, он пришел к ней, надеясь, что она купит эти вещи или найдет на них покупателя. Однако допускаю, она и сама ими интересовалась. Из-за вот этого символа. — Он достал и подтолкнул к Миа фотокопию одного из изображений уроборос. — Как вы правильно заметили, находящиеся в папке материалы о раскопках должны иметь какое-то отношение к символу со змеей, такому же, какой изображен на книге.

Миа стала рассматривать черно-белый снимок вырезанного на дереве изображения змеи, свернувшейся в кольцо, более внимательно, чем прежде. Чудовище на снимке не выглядело обычной змеей. Его огромная голова и когти, казалось, более свойственны дракону. Его холодные глаза бесстрастно смотрели вперед, как будто пожирание собственного хвоста являлось самым обычным и не причиняющим ей боли занятием. Весь вид и взгляд чудовища вызывали первобытный, трепетный страх.

Она взглянула на Корбена.

— Что это?

— Образ называется уроборос. Он очень древний и использовался в разные времена и в разных культурах.

— А что он означает?

— Кажется, у него нет какого-либо конкретного смысла. Скорее это архетипический, мистический символ, имеющий разный смысл у разных народов. Я нашел множество примеров его использования — от древних египетских мифов до индусских легенд, и в более поздние времена — у алхимиков и гностиков, и мне не понадобилось тратить на это много времени.

Миа не могла оторвать взгляда от изображения.

— Значит, дело не в украденных из Ирака реликвиях. Тот, кто похитил маму, хотел заполучить именно книгу.

— Возможно. И это говорит о многом. — Он постучал пальцем по папке Эвелин. — Пока я не успел подробно ознакомиться с ее содержимым. В любом случае дело, конечно, не в папке. Она имеет косвенное отношение к причине ее похищения. И сейчас единственный, кто поможет нам найти Эвелин, это человек, который, очевидно, и принес ей снимки. Человек из ее прошлого, иракский торговец, про которого она вам говорила. Ему известно гораздо больше о подоплеке этой истории и о том, кто еще интересуется книгой. Мы ничего о нем не знаем, но… — Он помедлил, раздумывая. Миа видела, как он преодолевает какое-то внутреннее сопротивление, но затем он сказал: — Возможно, вы правы, утверждая, что ваша мама пришла на встречу именно с этим человеком, когда ее похитили. И тогда получается, что вы видели его и сможете узнать. Я надеюсь, что если это один и тот же человек, — он придвинул папку к Миа, — то, может быть, где-нибудь среди этих бумаг есть его фотография. А это нам здорово помогло бы.

Она робко поглядела на него, чувствуя себя обманутой его ответом, потом кивнула и открыла папку. И хотя ее крайне интересовали все эти заметки, исписанные изящным стремительным почерком, хорошо знакомым ей по письмам матери; фотокопии различных документов и страниц из книг на английском, арабском, изредка на французском языках с подчеркнутыми предложениями, с замечаниями на полях; карты Ирака и пограничных территорий Ливана с пометками и стрелками и обведенными кружочком пояснениями, — она кидала на них лишь беглый взгляд, поскольку искала фотографии.

Она наткнулась на маленькую стопку старых фотографий и принялась внимательно их просматривать. На некоторых она узнавала в молодой стройной женщине, одетой в легкий костюм цвета хаки для работы в полевых условиях, с соломенной шляпой на голове и в огромных темных очках от солнца свою мать и невольно представляла себе ее невероятно увлекательную жизнь, которую та вела в то время. Одинокая и смелая женщина европейского происхождения ездит по экзотическим, опаленным солнцем местам, встречается с представителями разных народов, впитывая в себя их культуру, вместе с ними изучая скрытые сокровища их прошлого. Да, очень увлекательная и интересная жизнь, за которую Эвелин приходилось платить грустным одиночеством, привычкой к сдержанности.

Миа задержала внимание на снимке, где рядом с Эвелин находился какой-то мужчина. Черты его слегка повернутого вниз и в сторону лица были почти скрыты тенью от полей шляпы, темными очками. У Миа появилось покалывающее ощущение на затылке. Она уже видела этот снимок. Мать подарила ей такую же фотографию, когда она была еще ребенком, и с тех пор она всегда хранила ее в своем бумажнике. Человек на фото был ее отцом. Эвелин сказала — это его единственная фотография, какая у нее есть. Они провели вместе всего несколько недель. Миа всегда огорчалась, что даже не знает, как он выглядит.

Она с тоской всматривалась в фотографию, затем ее вдруг озарила тревожная мысль. Ведь ее отец был вместе с Эвелин, когда она обнаружила подземные помещения.

А через месяц он погиб — при крушении самолета.

Корбен заметил ее смятение.

— Что случилось?

Она протянула ему фотографию.

— Мужчина рядом с мамой, — заставила она себя выговорить. — Это мой отец. Он был там, в Ираке.

Корбен внимательно смотрел на нее, ожидая продолжения.

— Он умер спустя всего месяц. Самолет, в котором он летел, потерпел аварию и разбился. А что, если его убили? Из-за книги?

Корбен неуверенно сдвинул брови и покачал головой:

— Вряд ли. У нас нет никаких оснований считать, что раньше у Эвелин возникали какие-то проблемы, связанные с этим символом. Если его смерть имела какое-либо отношение ко всей этой истории, то и ей должна была грозить опасность. Но ведь она жила совершенно открыто.

Корбен возвратил ей снимок. Миа еще раз грустно взглянула на него и кивнула.

— Наверное, вы правы:

— Но я все же могу проверить, хотя бы по нашей базе данных. Как его звали?

— Вебстер, Том Вебстер, — ответила Миа.

Корбен был ошеломлен.

Том Вебстер!

Это ему вчера вечером пыталась дозвониться Эвелин. А медиумы обычно не звонят на коммутатор научного института, собираясь пообщаться с душами умерших.

Значит, он не погиб, во всяком случае, Эвелин так не считала. Он жив. И все эти годы она лгала своей дочери.

Корбен страшно разволновался. Это же так важно! Необходимо срочно установить местонахождение Тома Вебстера. Нужно будет выудить у Миа больше сведений о нем, узнать, что рассказывала ей мать… Хотя если она лгала дочери насчет его смерти, то вряд ли ее рассказы окажутся правдой.

Значит, это может подождать.

Он наблюдал, как Миа отложила фотографию и занялась остальными снимками. Один из них сразу привлек ее внимание. Несколько секунд она сосредоточенно рассматривала его, затем подняла взгляд на Корбена.

— Кажется, вот тот самый человек, которого я видела в переулке.