Убежище

Глава 39

Хаким довольно откинулся на спинку кресла, чувствуя невероятный прилив сил после утреннего приема тоника, который он уже на протяжении многих лет принимал раз в неделю. Он наслаждался бодрящим осенним воздухом, вдыхая его крупными жадными глотками, в то время как коктейль из гормонов и стероидов бурлил в его венах и вызывал на коже ощущение наэлектризованности. Стремительный приток крови прояснил его мозг и обострил все чувства. Ничего лучше этого возбуждающего средства он не мог и представить, тем более оно не влекло за собой потерю контроля, состояния, категорически им не переносимого.

Если б только люди знали, чего они лишены!

К тому же из Бейрута поступило обнадеживающее сообщение. Омару удалось схватить помощника преподавателя. Правда, во время захвата погиб один из его людей, а второй серьезно ранен — придется о нем позаботиться, ибо и речи быть не может, чтобы везти его в больницу, даже находящуюся в дружественном районе города, а для перехода границы он слишком слаб. Но в целом операция прошла успешно.

Просто возмутительно, но проклятый американец все еще на свободе! Этот вездесущий тип становится настоящей проблемой, с досадой подумал хаким. Он подошел слишком близко, а потому опасен. Омар доложил хакиму: американец забрал из квартиры Бишоп ее ноутбук и какую-то папку. Всего одну папку. Что это: обычная процедура для такого рода расследований или здесь кроется что-то иное? Понятно, похищена гражданка США, а американцы довольно серьезно относятся к таким преступлениям, и все-таки та смелость и упорство, которые демонстрирует американец, подразумевают личную заинтересованность в расследовании.

Неужели он знает, что на самом деле стоит на карте?

Хаким приказал Омару тщательно провести операцию по захвату иракца, чьего звонка ждали с минуты на минуту. Еще немного — и заветная рукопись окажется у него в руках!

Все шло хорошо. Даже отлично. С отчетливой ясностью, приданной ему новой дозой тоника, хаким осознал — на сей раз он действительно подошел близко к своей цели.

Закрыв глаза, он глубоко вздохнул и предался мечтам о скором успехе. Мысли его скользили свободно и плавно, и вскоре он погрузился в воспоминания.

Он вспоминал о родном доме.

О том, как он в первый раз обратил внимание на необычные приношения в часовне.

И как впервые узнал о своем уникальном наследии.

Конечно, он бывал в часовне и раньше. Он вырос там, в Неаполе, где до сих пор имя его предка произносилось лишь шепотом и с оглядкой. Но интерес к таинственному прошлому их семьи пробудило в нем посещение часовни в день его рождения, когда ему исполнилось девять лет.

В тот день его повел в часовню дед. Мальчику нравилось общество старика. В нем чувствовалось что-то крепкое и надежное. Даже в юном возрасте мальчик — тогда его звали Людовико — понимал, что его дед пользуется уважением окружающих. Ему и самому хотелось обладать такой же внутренней силой, особенно в школьном дворе, где старшие мальчишки дразнили его из-за происхождения.

В Неаполе герб ди Сангро являлся тяжкой ношей.

Дед учил его всегда держаться гордо и помнить о семейном прошлом. Как-никак они происходили из княжеского рода, а гении и фантазеры во все времена подвергались при жизни осмеянию и преследованиям. Отца Людовико совершенно не интересовало прошлое его семьи: слабовольный, он стыдился своего происхождения. Людовико сильно отличался от него, и подметивший это дед заботливо пестовал его гордость. Их предок совершил множество удивительных открытий, рассказывал он мальчику. Да, его называли как угодно — чародеем и алхимиком, служащим дьяволу. Ходили слухи, будто он проделывал жуткие эксперименты над неразумными существами. Некоторые считали, что эти опыты преследовали цель создать еще более совершенных кастратов, незаконно кастрированных певцов, пленявших своим искусством слушателей и прославивших итальянскую оперу в XVII и XVIII веках. Некоторые заходили еще дальше, уверяя, что по приказу князя были убиты целых семь кардиналов, осуждающих его занятия, из костей и кожи которых он повелел изготовить себе кресла.

По словам деда, все досужие разговоры были признаком ограниченного интеллекта и бедного воображения и основывались на злобной клевете завистников Раймондо ди Сангро. Ведь их предок, член престижной Академии делла Крусца, клуба крупнейших литераторов Италии, изобрел новый тип оружия, например заряжаемое с конца дула ружье, а еще вращающийся фейерверк. Он создал водонепроницаемую ткань и усовершенствовал технику окрашивания мрамора и стекла. Но самое главное — он создал бессмертный памятник: капеллу Сан-Северо в центре Неаполя, ставшую его личной часовней.

Хаким на всю жизнь запомнил то судьбоносное посещение часовни вместе с дедом. В наружных стенах часовни были прорезаны низкие зарешеченные окна в подвал, где когда-то находилась лаборатория князя. Внутри маленькая часовня, выстроенная в стиле барокко, поражала уникальными росписями и произведениями искусства. Мраморные статуи, самой знаменитой из которых была «Лежащий Христос в плащанице» скульптора Саммартино, очаровывали изяществом работы — тела и лица изображенных персон отчетливо проступали из-под тончайшей вуали из мрамора. До сих пор специалисты гадают, как можно было добиться такого эффекта.

Дед подвел мальчика к статуе Кьероло «Разочарование». Еще один шедевр с мраморным покровом изображал отца князя, пытающегося выпутаться из сети с помощью крылатого юноши. Дед объяснил: статуя в аллегорическом виде представляет человека, старающегося высвободиться из пут неверных представлений, а юноша с крыльями олицетворяет его интеллект.

В подвале хранилось еще много других работ из мрамора. Оттуда узкая спиральная лестница вела вниз, в лабораторию князя, где в двух стеклянных витринах находились знаменитые «анатомические машины» — тела мужчины и беременной на позднем сроке женщины, чьи вены, артерии и все внутренние органы безукоризненно сохранились благодаря использованию до сих пор неразгаданной технике бальзамирования.

Год за годом дед посвящал юного Людовико в дальнейшую историю жизни его предка. Князем владела идея совершенствования людей. Кастраты были совершенными певцами. Анатомические машины помогали ему создать совершенное человеческое тело. На надгробной плите высекли соответствующую надпись: «Замечательный человек, рожденный для любых свершений». Надгробие возвышалось над пустой могилой: тело князя похитили. Но в какой-то момент жизни его интересы круто изменились. И дождавшись, когда Людовико исполнилось восемнадцать лет, дед поведал ему, какая идея овладела воображением его знаменитого предка.

Он дал ему прочесть дневники Раймондо ди Сангро и подарил предмет, которым бесконечно дорожил: талисман в виде медальона с изображением змеи, пожирающей собственный хвост. Людовико никогда не снимал с себя цепочку с талисманом, она и сегодня была на нем.

Рассказ вдохновил Людовико выше самых великих ожиданий деда или самых страшных опасений.

Сначала все шло довольно благополучно. Людовико преуспевал в учебе и отправился продолжать обучение в университет в Падуе, по окончании которого ему с почестями присвоили ученую степень доктора наук гериатрической медицины и молекулярной биологии. Блестящий генетик с серьезной репутацией, он руководил щедро финансируемой исследовательской лабораторией по изучению стволовых клеток, гормонального развития и распада клеток. Но со временем он утратил интерес к традиционной науке и стал нарушать общепринятую этику биологических исследований. Его эксперименты становились все более рискованными и необычными.

По горькой иронии судьбы именно тогда скончался его дед. Родители стремились вырастить Людовико добрым католиком, поэтому дома и в церкви ему внушали, что смерть человека зависит от воли Бога, только он один может одарить человека бессмертием. Дед всеми силами старался ослабить их влияние, и в день его похорон верх взяло все, чему он учил своего внука. Кончина деда заставила Людовико понять — он не способен смириться со смертью, не может ей покориться. Без борьбы он не сдастся, и могила — его собственная и его любимых — может подождать.

Любовь не способна победить смерть. Зато это под силу науке. Идея борьбы со смертью вынудила его решиться на еще более смелые эксперименты, которые не могли встретить одобрения. Вскоре его опыты нарушили рамки закона. Под угрозой предать суду его уволили из университета. Теперь ни одна лаборатория на Западе не осмелилась бы принять его на работу.

Выручило хакима вовремя подвернувшееся приглашение Багдадского университета. И сейчас его долгая, кропотливая и неустанная работа должна была увенчаться — во всяком случае, он на это надеялся — раскрытием тайны, всю жизнь преследовавшей его предка.

Пребывая в необыкновенно бодром и приподнятом настроении благодаря принятому лекарству, он вновь стал обдумывать события последних дней, стараясь взглянуть на них с новой точки зрения. Хотя все его существо, казалось бы, было поглощено взволнованным ожиданием сообщения о захвате иракского торговца и заветной книги, он все же помнил о бесследно исчезнувшем возлюбленном американки. Мысль о нем мешала его безоблачному настроению, как будто где-то в глубине его не срабатывал какой-то сенсор.

И в возбужденном состоянии перед его внутренним взором вдруг ярко высветился еще один кусочек головоломки, доставив ему необыкновенную радость.

«Как же я раньше не сообразил?!»

Он мысленно подсчитал годы. Из информации Омара относительно примерного возраста дочери американки, казалось, все сходилось. И не казалось, а именно так и было!

«Ах ты, старая мошенница, — подумал он. — Все-таки ухитрилась утаить от меня важную информацию!»

Он вскочил на ноги и стремительно покинул кабинет, на ходу приказав помощникам сопровождать его в подвал.

Услышав, как в скважине заскрежетал ключ, Эвелин испуганно выпрямилась.

Она не знала, сколько часов провела в камере, не знала даже, день сейчас или ночь. Полная изолированность лишала ее способности ориентироваться во времени. Правда, она понимала, что находится здесь не так уж долго и что, хотя известные ей случаи похищения в Бейруте раскрывались достаточно быстро, лично ей на это надеяться нечего.

Дверь распахнулась, и в камере появился ее инквизитор. То, что сейчас он был без своего белого халата, показалось Эвелин слегка обнадеживающим. Он быстро оглядел маленькую камеру придирчивым взглядом управляющего гостиницы, желающего убедиться, что его гостю удобно в номере, затем уселся на край кровати.

Глаза его горели маниакальным огнем, и Эвелин встревожилась.

— Мне кажется, во время нашей последней беседы вы забыли упомянуть об одной небольшой подробности, — с некоторой игривостью сказал он.

Она понятия не имела, что он имеет в виду, но, судя по его восторженному состоянию, это определенно было не к добру.

— Этот ваш странствующий Казанова, — сказал он с презрением, — Том Вебстер. Я восхищен тем, что вы до сих пор питаете к нему такие сильные чувства, даже стремитесь защитить его. Особенно принимая во внимание положение, в каком он вас покинул.

Он нагнулся к ней, глядя на нее с наслаждением, как будто его веселили ее испуг и озадаченность, и Эвелин заметила в вороте его рубашки медальон. Достаточно было одного беглого взгляда, чтобы узнать на нем символ уроборос, и только теперь она поняла, как много он — и Том тоже — скрывал от нее о древних обитателях подземных камер в Эль-Хиллахе.

— Я имею в виду — беременной, — прошипел хаким. — Я прав, верно? Следовательно, Миа — его дочь, ведь так?