Убежище

Глава 38

Когда Миа поведала куратору финикийского проекта о своих злоключениях, тот ужаснулся и стал извиняться, как будто на нее напали его родственники, потом заверил, что отлично понимает ее состояние и поддержит любое ее решение.

Выключив мобильник, она снова подняла взгляд на дисплей компьютера, вспомнив, что со времени последней встречи с Эвелин ни разу не заглядывала в электронную почту. Корбен попросил секретаря зарегистрировать ее в системе офиса прессы, но, уже потянувшись к клавиатуре, Миа решила продлить изоляцию от внешнего мира.

Обрушившиеся на нее события и наводящие ужас сведения о хакиме не давали ей покоя. Миа устремила взгляд в окно, на лесистые холмы, надеясь отвлечься созерцанием прекрасного вида. Но вместо этого вспомнила про уроборос и поймала себя на том, что машинально чертит символ в блокноте.

Наконец она отказалась от мысли избавиться от навязчивого образа, нашла в мобильнике нужный номер и послала на него вызов. На четвертый звонок отозвался Майк Боустани, историк, с которым она работала в проекте, и в его поначалу обрадованном голосе звучала искренняя тревога за Миа. Он еще не слышал о похищении Рамеза, и страшная новость буквально потрясла его. Еще больше его взволновал тот факт, что оба похищения, и Эвелин, и Рамеза, произошли на глазах Миа.

Что же это происходит, со страхом спросил он. Миа рассказала Майку о последних событиях, ничего не скрывая. Он внимательно выслушал ее, лишь изредка задавая вопросы, явно расстроенный случившимся с ней несчастьем.

— Я надеюсь, Майк, вы сумеете мне помочь, — добавила она в заключение. — У вас имеются хоть какие-нибудь сведения об уроборос?

— О так называемом «пожирающем свой хвост»? Его изображения встречаются в некоторых финикийских храмах. Вы про них?

— Нет, я говорю о более позднем изображении символа. Кажется, принадлежащему к десятому веку. — И она сообщила ему о находке символа в подземной камере и на переплете древней рукописи.

Оказалось, Боустани, достаточно осведомленный в отношении «Братьев непорочности», не усматривал здесь связи с уроборос. Миа решила умолчать о хакиме и его камере пыток, сказала только, что не совсем понимает значение символа, и поделилась с Боустани сведениями, почерпнутыми в трудах арабских и персидских ученых этого периода.

Историк оказался вполне сведущим человеком.

— И вот я никак не пойму одного, — заключила она. — Кто-то готов проливать кровь людей, стремясь завладеть книгой, но в целях, которые ставили перед собой эти ученые, не просматривается ничего злонамеренного. Так о чем же книга?

Боустани усмехнулся:

— Может быть, дело в «иксире».

— В чем?

— Речь идет о самой древней мечте человека. Понимаете, вы же смотрите на все с рациональной точки зрения.

— Мне это уже говорили.

— Вы читали о достижениях ученых-философов, которые легко объяснить и наглядно продемонстрировать. Но, как вам известно, они не ограничивались изучением какой-либо одной дисциплины. Их интересовало все, что известно человеку, они стремились овладеть таинственными силами природы и во всех областях науки стать путеводными огнями. Потому-то они изучали медицину, физику, астрономию, геологию… Их одолевала жажда знаний, помогавшая им совершать множество научных открытий. Они изучали анатомию человека, для чего производили вскрытие трупов; установили законы взаимодействия небесных тел в пределах Солнечной системы… Но рано или поздно каждый из них неизбежно приходил к увлечению алхимией.

— Алхимия?! Но ведь они были учеными, а не какими-нибудь шарлатанами!

— Алхимия и являлась настоящей наукой, — невозмутимо возразил Боустани. — Без нее мы до сих пор добывали бы огонь трением.

И он стал рассказывать о раннем периоде истории человечества, когда наука и религия находились в очень сложных отношениях, и о возникновении алхимии.

Боустани объяснил, как древние греки отделили науку — в те времена в основном сводившуюся к изучению астрономии и «хемеи», что означает «смешивание» различных материалов, — от религии, и рассказал о том, к каким поразительным результатам это привело.

— Науки обязаны своим процветанием пытливому уму ученых и мыслителей, стремившихся найти всему рациональное объяснение, — говорил ей Боустани. — Все изменилось после того, как Птолемей, один полководцев Александра Великого, захватил Египет. Александрия — город, основанный великим завоевателем и названный в его честь, — стала центром передовой науки, что подтверждает ее богатейшая легендарная библиотека. Захватчиков поразили знания египтян в области «хемеи», хотя в них отразились их религиозные представления и навязчивая идея о существовании загробной жизни. И в результате греки восприняли их науку и религию. «Хемея» стала переплетаться с мистицизмом, и тех, кто ею занимались, считали посвященными в темные тайны жизни и смерти. Астрологов и ученых, занимающихся «хемеей», стали бояться так же, как и жрецов. Ученые сочли нежданно-негаданно свалившуюся на них репутацию магов и колдунов довольно удобной и основали нечто вроде замкнутой касты, скрывая свою деятельность за завесой таинственности. А стремясь придать своим трудам еще больше мистики, они стали писать их символами, понятными лишь посвященным.

Вот так и слились воедино наука и магия.

И в результате наука — я говорю о серьезной науке — оказалась в весьма сложном положении. Подозрительное отношение окружающих вынуждало ученых работать изолированно, не делиться с другими своими достижениями, равно как и неудачами. Досаднее всего, подобная практика вызвала появление всякого рода мошенников и шарлатанов, которые еще больше компрометировали настоящую науку. Плутов больше всего соблазняла идея превращения в золото одного из основных металлов. Такими опытами занимались все кому не лень, размах их уже выходил из-под контроля, но появившиеся на арене Европы две силы положили конец развитию науки. Во-первых, император Диоклетиан, опасавшийся, что дешевое золото подорвет экономическую основу его правления, приказал сжечь все известные труды по «хемее». Второй силой явилось христианство, чьи адепты категорически отвергали науки, считая их еретическими, языческими учениями. Таким образом, христианская Римская империя отказалась от греческих учений, а Восток, напротив, подхватил и усвоил их.

В седьмом веке многочисленные арабские племена, обитавшие на полуострове Аравия, объединились под знаменем новой религии и начали наступление на Азию, Европу и Африку. Завоевав Персию, они обнаружили там разрозненные труды греческих ученых и прониклись к ним глубоким интересом. «Хемея» стала называться «ал-хемеей»: арабская приставка «ал» означает определенный артикль. Судьба вручила греко-египетскую алхимию арабским ученым, добросовестно служившим ей на протяжении пяти столетий и значительно продвинувшим ее вперед.

Золотой век окончился с вторжением варваров — монголов и турок. Затем настала эра великих Крестовых походов. Когда христианские войска Иберийского полуострова отвоевывали у мавров Испанию и Португалию, они попутно ставили перед собой задачу вернуть в Европу утраченные знания греческих и арабских ученых. Благодаря усилиям переводчиков, неустанно трудившихся в Толедо и в других средоточиях образованности, научное наследие Востока обрело новое рождение на Западе.

Ал-хемея стала называться алхимией и спустя столетия получила название химии, одной из самых важных наук.

— Ученые-философы достигли выдающихся успехов в области химии, — рассказывал Миа Боустани. — Они изобрели кислоты, сплавы металлов и синтезировали новые химические элементы. Но на протяжении веков наибольшие усилия они прилагали к тому, чтобы найти одно вещество.

— Золото, — подсказала Миа.

— Конечно, его. Заманчивая идея получить золото не покидала головы самых благоразумных и трезвых химиков. В определенный момент своей карьеры каждый из них всецело отдавался идее, больше всего интересовавшей их патронов, халифов и имамов, — идее превращения металлов в золото.

Миа задумалась. Находясь в квартире Корбена, она просмотрела краткую биографию Джабира ибн Хайяна, которого позднее европейцы называли Гебером. Считалось, что непонятные письмена, которыми были написаны его труды, и породили слово «тарабарщина». Он умел изготавливать сильнодействующие кислоты, но, кроме того, много и с успехом работал над превращением металлов. Тогда Миа не обратила на это особого внимания, поскольку считала — это, как любил говорить Корбен, не имело отношения к находкам в лаборатории хакима.

— Вряд ли здесь дело в золоте.

— Почему?

— Я вам не все сказала, — поколебавшись, призналась она. — Мы считаем, за всем этим стоит один человек. Он… Он проводил кое-какие таинственные медицинские опыты.

— Над людьми? — помолчав, спросил Боустани.

— Да.

Боустани помолчал, очевидно, обдумывая информацию.

— В таком случае, вполне возможно, он интересуется именно «иксиром».

— Опять вы про «иксир»! Да что это значит?

— Это древнейшая мечта человека. Ей посвящен «Эпос о Гильгамеше», самый древний памятник письменности. — Историк явно наслаждался, не отвечая прямо на вопрос Миа.

За время короткого знакомства она привыкла к его манере поддразнивать. И хотя в принципе не имела ничего против, сейчас она потребовала более подробных объяснений.

Боустани рассказал, что для Авиценны и других ученых философов недостающей частью головоломки по превращению металлов в золото являлся катализатор, который регулировал бы правильное соотношение основных металлов. Древняя традиция заставляла их считать, что катализатор представляет собой сухой порошок. Греки называли его «ксерион», что значит сухой. На арабском это слово звучало как «аль-иксир». Спустя столетия европейцы назвали так и не найденный «аль-иксир» эликсиром. И поскольку ученых того времени считали философами, а сухой порошок, как полагали, происходил из земли, то его стали называть «философским камнем».

— Алхимики склонны были приписывать этому загадочному веществу самые разные свойства, — продолжал Боустани. — Помимо свойства служить катализатором для создания немыслимого богатства, полагали, что он обладает способностью излечивать от всех болезней и даже подарить его обладателю бессмертие. В конце концов алхимики поставили себе задачу найти эликсир, способный превращать металлы в золото и одновременно подарить человеку бессмертие.

В представлении алхимиков эти две задачи были неразделимы. Ведь золото не подвергается коррозии, а следовательно, не стареет. Некоторые ученые нашли даже способ принимать его внутрь в виде обычного порошка, и ради мнимого свойства золота предотвращать старость поиски эликсира велись еще более неистово, чем прежде, когда оно привлекало алхимиков нетускнеющим сиянием или огромной денежной стоимостью.

Идея эликсира жизни, — продолжал Боустани, — основывалась на древней теории старения человека, причиной которого считали утрату какой-то жизненно важной субстанции его организма. Вот почему наше тело так ссыхается и сморщивается перед тем, как окончательно прекращает функционировать. Даосы называют эту субстанцию «чин» и описывают ее как важное дыхание жизни. Аристотель, Авиценна и бесчисленное количество ученых после них тоже полагали, что в процессе старения организм теряет «внутреннюю жидкость». Венский врач Евгений Стеймах утверждал: прерванный половой акт, который в наше время называется «васектомией», омолаживает его пациентов, помогая сохранить в организме жизненно важную жидкость. Другой хирург, Сергей Воронов, считал, что, поскольку репродуктивные клетки стареют не так быстро, как другие клетки организма, следовательно, в них должны содержаться некие гормоны, препятствующие старению. В попытке вернуть организму как можно больше магического эликсира, он прививал ткань яичек обезьяны к яичкам своего пациента и получал вполне предсказуемые результаты. Даже самые страстные и преданные апологеты счастливой потусторонней жизни не отказывались от поисков бессмертия. Так, в пятидесятых годах двадцатого века при стареющем папе Пие неотлучно дежурили шесть личных врачей. Швейцарский хирург Поль Ниханс вводил ему препарат с секрецией зародыша ягненка. Внушительный список клиентов швейцарца Ниханса в его больнице в Монтрё включал в себя королей и звезд Голливуда.

Так, — в заключение говорил Боустани, — за прошедшие столетия алхимики и шарлатаны изобрели множество всякого рода лекарств и эликсиров, источников вечной молодости, которые якобы могли пополнить или заменить потерянную «эссенцию» жизни. За последнее время на смену бродячим торговцам с их тележками пришли отделы супермаркетов по торговле различными пищевыми добавками и соответствующие сайты в Интернете, а вместо продавцов змеиного жира — назойливо рекламируемые псевдонаучные гормоны, минералы и другие чудодейственные средства, якобы гарантирующие восстановление энергии организма. И все это, по существу, без подтверждения медицинской практикой или с тщательно подтасованными данными исследований, вроде бы подтверждающими их свойства. Но ученые продолжают заниматься идеей бессмертия. Это последний барьер, который нам осталось преодолеть.

Миа язвительно усмехнулась:

— Следовательно, мы имеем дело с сумасшедшим?

— По-видимому, так оно и есть!

Попрощавшись с историком, Миа положила телефон на стол и с отчаянием подумала: определение «сумасшедший ученый», которое она старалась не применять к похитившему ее мать человеку, скорее всего не так уж далеко от истины.