Убежище

Глава 32

Мнимый граф безучастно бродил по огромному бальному залу дворца Тюильри среди пестрой толпы гостей в маскарадных костюмах. От духоты и оглушительного шума у него разболелась голова, глаза резало от ослепительных вспышек вращающихся фейерверков, блеска бриллиантов, причудливых костюмов экзотических животных.

В такие вечера им с новой силой овладевала тоска по Востоку, который он вынужденно покинул много лет назад.

Утомленным взглядом он обвел суетливую толпу, всем своим существом ощущая себя самозванцем. На него таращились стеклянные глаза звериных морд из папье-маше, за которыми виднелись пудреные парики. Высокие перья назойливо лезли в лицо. Веселье было в самом разгаре. Куда бы он ни повернулся, повсюду взгляд слепили жемчуга и бриллианты, отражая блеск сотен свечей, заливающих расплавленным воском роскошные ковры. Не в первый раз он вынужден был присутствовать на балу и с горечью предвидел длинную вереницу вечеров, подобных этому костюмированному «балу в джунглях», где аристократы выставляют напоказ безвкусную пышность своих туалетов, ведутся пустые светские разговоры и царят разнузданные нравы. Увы, балы составляли неотъемлемую часть той новой жизни, которую он сам себе создал, и его присутствие ожидалось — и даже с интересом и нетерпением — на всех светских мероприятиях. И главное — на этом его мучения не заканчивались. После бала, в каком бы парижском салоне он ни появился, ему поневоле приходилось выслушивать нескончаемые разговоры о том, как прошел вечер, кто привлек самое большое внимание гостей, чей туалет оказался самым эффектным, не говоря уже про сплетни о чьих-то любовных интрижках, что ему особенно претило.

Такова была его вынужденная расплата за доступ в высшее общество, необходимое ему для завершения своего дела, хотя с каждым годом надежда на успех становилась все более призрачной и отдаленной.

Воистину, возложенная им на себя миссия оказалась чрезмерно тяжкой.

Как и сейчас, он частенько ловил себя на том, что пытается вспомнить, кто он такой на самом деле, как здесь оказался, в чем заключается смысл его жизни.

И не всегда с легкостью отвечал на мучительные вопросы.

Все чаще он замечал, что ему становится трудно не потерять свое «я» в очередной вымышленной личности. Искушение подстерегало его на каждом шагу. На улицах ему ежедневно встречались нищие и бедняки. Любой из них с радостью отдал бы отсечь себе руку в обмен на роскошную жизнь, которой он наслаждался — как им казалось. Не пора ли положить конец изматывающей борьбе, стольким годам скрытной и одинокой жизни, с горечью спрашивал он себя. Его одолевало желание оставить поиски, отречься от обета, отказаться от миссии, давным-давно возложенной на него в грязной тюремной камере Томара, воспользоваться материальными благами своего положения, устроить себе дом и провести остаток дней в спокойном комфорте, а главное, как обычный, нормальный человек.

С каждым днем ему все труднее было преодолевать это искушение.

Он не сразу оказался в Париже.

В Неаполе ему удалось ускользнуть от ди Сангро, но он знал — он нигде не найдет покоя, тем более в Италии, ведь его противник не уймется, пока не найдет его. Он видел это по горящим алчным огнем глазам князя, отлично понимая: у того достаточно богатства и власти, чтобы его выследить. И он принялся запутывать следы. В какой бы город он ни прибыл, он представлялся под очередным вымышленным именем и титулом и, перебираясь в другое место, оставлял после себя искусно сфабрикованные слухи о происхождении и путешествиях обладателя мифического имени.

По пути в этот замечательный город он старательно сеял семена обмана в Пизе, в Милане и в Орлеане, присваивая себе различные имена — граф Белламар, маркиз д’Аймар, шевалье Шёнинг. В будущем люди будут связывать с ним еще больше имен — одни оправданно, другие ошибочно. Однако сей час он уютно устроился в парижских апартаментах и в свое вновь изобретенной персоне — под именем графа Сен-Жермена.

Париж устраивал графа как нельзя больше. Огромный, шумный и оживленный город, самый густонаселенный в Европе, привлекал к себе множество путешественников и искателей приключений. В многочисленном потоке приезжих его появление прошло незамеченным. Здесь он надеялся встретиться с другими путешественниками, которые, как и он, бывали на Востоке и могли наткнуться на образ «пожирающего свой хвост». В городе велись оживленные научные диспуты, он являлся сокровищницей знаний — в его библиотеках хранились несметные коллекции древних рукописей и книг, включая те, которые представляли для него особый интерес: рукописи, вывезенные с Востока во время Крестовых походов или конфискованные после запрещения деятельности тамплиеров почти пять веков назад. Он надеялся найти в них недостающую часть головоломки, на разгадывание которой он обрек себя столько лет назад.

Он оказался в Париже, когда великий город переживал сложнейший период своей истории. Передовые мыслители смело выступили против двойной тирании монархии и церкви. В городе то и дело происходили ожесточенные конфликты между сторонниками просвещения и адептами церкви, борьба сопровождалась тайными интригами, чем ловко воспользовался Сен-Жермен.

За несколько недель ему удалось установить дружеские отношения с военным министром, представившим его ко двору. Сен-Жермену ничего не стоило произвести впечатление на аристократов. Его познаний в химии и физике, усовершенствованных за время пребывания на Востоке, оказалось достаточно, чтобы обольстить и обмануть развращенных светских шаркунов. Знакомство с иноземными странами и блестящее владение многими языками — его французский в Париже звучал также безупречно, как итальянский в Неаполе, не говоря уже о способности бегло говорить на английском, испанском, арабском и, разумеется, на своем родном португальском — помогли укрепить его репутацию образованного и опытного путешественника. Вскоре он вошел в круг приближенных короля.

Заняв прочное положение в столичном обществе, он возобновил свои изыскания. Перед ним открылись двери особняков знатнейших придворных особ с их частными коллекциями. Он завел знакомства в церковных кругах, стремясь получить доступ в библиотеки и крипты монастырей. И постоянно увлеченно читал: описания путешествий Таверньера, опыты патологии Морганьи, медицинские трактаты Боерхаава и другие великие труды, выходившие в то время. Он изучал «Фармакопею Экстемпораниа» Томаса Фуллера и особенно тщательно «Дискуссии о воздержанном образе жизни» Луиджи Корнаро — ее автор скончался в возрасте девяноста восьми лет! И хотя эти книги обогатили его новыми знаниями, они ни на шаг не приблизили его к разрешению терзающей его загадки. Он не обнаружил ни единого упоминания об уроборос, ни химия, ни медицина не дали ему подсказки как найти недостающий и столь необходимый ему компонент.

Душа его не знала покоя. Как только возникала хоть тень надежды на успех, он весь загорался, но с каждым потерянным следом им вновь овладевали сомнения в своей миссии, подрывавшие его энергию и энтузиазм. Он с радостью поделился бы тайной с каким-нибудь другим человеком, привлек бы его себе в помощники, а может, даже перепоручил бы ему свою миссию. Но убедившись в том, что даже слабый намек на его обладание этой тайной превратил ди Сангро в опасного хищника, он не считал себя вправе рисковать и доверить ее постороннему.

Много бессонных ночей он посвятил размышлениям о том, освободит ли его от рабской зависимости отказ от снадобья и его сверхъестественного действия. Несколько раз ему удавалось обойтись без него, но каждый раз эта свобода длилась не более одной-двух недель. А затем он возвращался к тому единственно доступному для него образу жизни, на который обрекла его неумолимая судьба.

— Прошу прощения, месье, — отвлек его от тягостных раздумий мелодичный женский голос.

Он обернулся и увидел перед собой группу придворных в костюмах и с масками диких животных, глазевших на него с веселым любопытством. Вперед медленно выступила дама лет шестидесяти в наброшенной на обнаженные плечи овчинной шкуре. Что-то в ее облике заставило его насторожиться. Она посмотрела на него пристальным взглядом, в котором читались растерянность и недоумение, затем протянула ему руку и представилась мадам де Фонтеней. Услышав ее имя, граф встревожился еще больше. Скрывая волнение, он с легким поклоном почтительно пожал холеную ручку.

— Мой дорогой граф, — краснея, взволнованно сказала она, — не будете ли вы столь любезны и не скажете ли мне, бывал ли кто-нибудь из ваших близких родственников в Риме примерно лет сорок назад? Может быть, ваш дядя или даже ваш отец?

Мнимый граф широко улыбнулся с натренированной искренностью:

— Вполне возможно, мадам. Кажется, все мои родственники буквально одержимы страстью к путешествиям. Что же касается моего отца, к сожалению, я не могу сказать о нем ничего определенного. В то время я был еще младенцем и, естественно, не мог разъезжать с ним по всему свету, и, боюсь, совершенно не представляю себе, где он мог бывать до моего рождения. — Компания весельчаков расхохоталась громче, чем того заслуживал ответ Сен-Жермена. — Могу ли я поинтересоваться, почему вы об этом спрашиваете?

Она не отрывала от него заинтересованного взгляда.

— В то время я была знакома с одним человеком. Признаться, он за мной ухаживал. Я до сих пор помню нашу первую встречу. Мы с ним исполняли баркаролу его сочинения и… — Глаза ее засияли, когда она вспомнила то время. — Черты его лица, волосы, весь облик, даже манера держаться… Он обладал внешностью и значительностью, свойственной только великому человеку. — Она выглядела искренне потрясенной. — То же самое я вижу в вас.

Сен-Жермен низко поклонился с наигранной скромностью:

— Мадам, вы слишком любезны.

Женщина небрежно отмахнулась от его благодарности.

— Прошу вас, граф! Умоляю вас подумать и сказать мне, действительно ли это был один из ваших родственников. Такое сходство просто невозможно забыть.

Сен-Жермен решил прекратить свои мучения и приветливо улыбнулся собеседнице.

— Мадам, вы слишком добры, делая мне подобный комплимент. Я не успокоюсь, пока не узнаю, кто из моих блестящих родственников произвел на вас такое неизгладимое впечатление.

Легким поклоном он дал ей понять, что разговор окончен, но она не двинулась с места и по-прежнему пристально смотрела на него.

— Самое интересное, граф, говорят, вы тоже божественно играете на фортепьяно. Возможно, вас учил тот самый человек, которого я не могу забыть!

Улыбнувшись одними губами, он хотел было ответить, но заметил среди звериных масок знакомое лицо. Прелестные глаза Терезии де Кондиллак лукаво улыбались, как будто она от души наслаждалась его затруднительным положением.

— Ах вот вы где, граф! — выйдя вперед, воскликнула она и заговорщицки ему улыбнулась. — А я вас повсюду искала.

Последовали вежливые поклоны, реверансы и быстрое представление, после чего дама оперлась на почтительно подставленную руку Сен-Жермена и — коротко извинившись — бесцеремонно увлекла графа от его обескураженной мучительницы.

— Надеюсь, месье, вы не очень огорчены тем, что я похитила вас у столь страстной поклонницы, — сказала она, когда они скрылись среди гостей.

— Не уверен в использовании эпитета «страстная». Может, скорее «дряхлая»?

— Нельзя быть таким злым, граф. — Она рассмеялась. — Судя по ее цветущему виду, она вполне могла быть знакома с каким-нибудь вашим братцем, о существовании которого вы даже не подозреваете.

Они пробирались в шумной толпе, направляясь в сад, ярко освещенный факелами и фейерверками. Клубы дыма от пиротехники стлались по земле, закрывая из виду берег Сены. В обширном парке Версаля можно было видеть доставленных сюда из королевского зверинца слонов, зебр и целую стаю обезьян, предположительно символизирующих всемогущество своих господ королевской крови, которые, к счастью дня себя, забыли, что вид содержащихся в неволе диких животных прежде всего вызывает нежелательные ассоциации с рабством и угнетением.

Они нашли на набережной уединенную скамью под сенью высокого каштана. Сен-Жермен впервые увидел Терезию несколько недель назад, в доме ее дядюшки, страстного любителя Востока и обладателя крупного собрания рукописей из этого региона. Это не могло пройти мимо внимания графа, и он нашел случай познакомиться с ним. Второй раз они встретились в салоне мадам Жоффрэн. Он было подумал, что их встреча случайна, но Терезия не отпускала его от себя весь вечер, проявляя неподдельный интерес к его особе. Впрочем, он и не возражал против такого натиска — Терезия де Кондиллак, бездетная вдова, к тому же обладательница прелестной внешности и большого состояния, не испытывала недостатка в поклонниках и не отвергая их ухаживаний.

Они издали любовались толпой веселящихся гостей и обменивались остроумными замечаниями по поводу самых безвкусных костюмов. Костюм Терезии, такой же незамысловатый, как и у Сен-Жермена: наброшенная на скромное белое бальное платье шаль из белых перьев, придавал ей сходство с голубкой, а отнюдь не с какой-нибудь пернатой обитательницей джунглей. Явившийся без парика Сен-Жермен в черном облачении меньше всего напоминал пантеру, которую собирался представить.

— Мой дядюшка говорит, вы стали в его доме завсегдатаем, — наконец заметила она. — Ваше знакомство с историей Леванта произвело на него огромное впечатление. Знаете ли вы о его мечте вернуться в Константинополь?

Он обернулся к ней и увидел ее выжидающее лицо.

— Она мне, во всяком случае, понятна. Простота тамошней жизни очень благотворно влияет на душу, — сказал он, с легким презрением глядя на пеструю и шумную суету.

И вдруг, будто в насмешку над его словами, в толпе промелькнуло мимолетное видение.

Из кучки гостей в костюмах горилл и страусов на него сквозь стелющийся дым устремился горящий взор юноши, чье лицо было разрисовано коричневыми и золотыми полосами, на голове красовался парик из темно-рыжих завитых волос с торчащими звериными ушами, грудь и шея скрывались под пышной гривой меха. Он следил за графом из-за спин быстро перемещающихся людей, будто тигр за своей жертвой, скрывающийся в густой листве африканской саванны.

Группа хохочущих гостей загородила хищника, и когда они прошли дальше, тот уже пропал.

Сен-Жермен сморгнул и внимательно огляделся, но тигра уже нигде не заметил. Оглушенный шумом толпы и оркестра, он подумал, не привиделся ли ему зловещий хищник. Отмахнувшись от неприятного впечатления, он снова перенес внимание на свою даму.

Казалось, Терезия заметила его рассеянность, но не подала виду.

— Вполне допускаю, — ответила она. — Впрочем, я подозреваю, скорее его влечет туда возможность «mariage a la cabin», — пошутила она, имея в виду распространенный на Востоке обычай заключать с женщиной-христианкой временный союз сроком на месяц. — Что, если я не ошибаюсь, привлекает и вас, — уже серьезно добавила она.

Ее прямота застигла его врасплох.

— Полагаю, это является заманчивым для любого мужчины, — обронил он.

— Да, но в такой связи есть нечто безличное и не связывающее, что, как мне представляется, особенно вас устраивает.

Ее замечание больно укололо графа. Не потому, что было неожиданным. Он старательно создавал себе репутацию человека независимого и предпочитающего уединение, который, хотя время от времени и уделял внимание интимным радостям, не имел желания вступать с женщиной в прочную связь. Но ее интонация и этот понимающий саркастический взгляд! Казалось, она видит его насквозь. Это его насторожило.

— Право, не знаю, считать ваши слова комплиментом или упреком, — осторожно сказал он.

— Ни тем, ни другим, — весело улыбнулась она. — Просто мимолетным замечанием заинтригованного наблюдателя.

— Наблюдателя? Нужно ли это понимать так, будто меня изучают, как этих несчастных зверей? — Он указал на ближайшую клетку. Не желая признаться себе, он невольно посматривал, не появится ли снова в толпе тот зловещий тигр. Но нет, он словно пропал.

— Ну что вы, дорогой граф! — заверила она его. — Хотя, думаю, любой, кто вами заинтересуется, обречен на глубокое разочарование, принимая во внимание вашу склонность к уклончивым ответам на самые главные вопросы. Любопытно, знает ли вас по-настоящему хоть один человек в мире?

Вопрос вызвал у него невольную улыбку. Он хотел сказать, что и сам себя не знает, и — как ни странно — испытал желание признаться в этом Терезии, но даже мысль об этом тут же разбудила инстинкт самозащиты.

— Но куда девалась бы моя привлекательность, если бы я стал открытой книгой? — отшутился он.

— О, думаю, ваша привлекательность выдержала бы испытание откровенностью. Мне просто интересно, вы скрытны потому, что опасаетесь отпугнуть ваших поклонниц, или из страха впустить кого-либо в свою жизнь?

Он не торопился с ответом, греясь в лучах ее ясного взгляда и не зная, как оценивать ее настойчивость.

После того ужина в салоне мадам Жоффрэн он втайне навел справки о Терезии. Она снискала известность как женщина, любящая общество кавалеров — разумеется, удостоенных ее благосклонности, но в последнее время сильно изменилась. Уже несколько месяцев за ней не замечали романтической связи ни с одним из ее постоянных поклонников. Сен-Жермен был не настолько тщеславным и самодовольным, чтобы приписать это себе, тем более ее отказ от легкомысленных романов произошел задолго до их знакомства. И в то время, как с ним открыто флиртовали очень многие дамы — парижская аристократия славилась, мягко говоря, вольностью нравов, — в интересе Терезии угадывалось более серьезное чувство.

Тем самым она ставила Сен-Жермена в сложное положение.

Восхитительное сочетание ума и внешней красоты придавали Терезии де Кондиллак неотразимую привлекательность в глазах графа, но именно они делали ее слишком опасной, чтобы он решился связать с ней свою судьбу.

— Пожалуй, моя жизнь представляется вам куда более яркой и увлекательной, чем она есть на самом деле, — наконец проговорил он.

— А почему бы вам не сказать мне, какая тайна кроется в глубине вашей неприступной души, и не позволить мне самой о ней судить?

Сен-Жермен пожал плечами.

— Я никогда не позволил бы себе утомлять вас рассказом о моей скучной жизни. Но…

Как ни приятно было смотреть на ее прекрасное лицо, он невольно краем глаза посматривал вдаль, где среди пестроты живописных костюмов снова заметил тигра. Как и в первый раз, ряженый неподвижно стоял за хороводом танцующих гостей и смотрел прямо на него. И как тогда, почти сразу скрылся из виду.

Он невольно поежился, внезапно почувствовав себя разоблаченным и беззащитным перед опасностью.

На сей раз Терезия сочла необходимым отреагировать на рассеянность своего собеседника.

— Что-нибудь случилось, граф?

— Да, конечно. Уже поздно, и, боюсь, мне придется попросить у вас извинения и попрощаться. — Он поднес ее руку к своим губам.

Его намерение уйти заметно огорчило Терезию, и она принужденно улыбнулась:

— Опять поднимаете мост, граф?

— Пока не снимут осаду, — шутливо ответствовал он и с поклоном удалился, ощущая на себе ее взгляд, пока не смешался с толпой.

Настороженно поглядывая по сторонам, испытывая головокружение от беспорядочно мелькающих перед глазами диких звериных морд, Сен-Жермен торопливо протиснулся через толпу и быстро направился к главным воротам. Сердце его тревожно колотилось, когда он вышел из дворца и подозвал жестом своего кучера, болтавшего с собратьями у маленького костра. Тот быстро подал экипаж, и вскоре они покатили по улице Сент-Онор на восток, к дому Сен-Жермена на Иль-де-ла-Сите.

Он удобно расположился на бархатных подушках кареты и закрыл глаза. Ритмичный стук подков успокаивал его. Он упрекал себя за приступ малодушия, теперь казавшийся необоснованным. Возможно, его инстинкт самосохранения заглушило присутствие Терезии. Мысль о ней заставила его забыть об опасности и помогла овладеть собой. Он понял, что должен снова с ней увидеться, это было неизбежно. Он повернулся к оконцу и подставил лицо свежему ветру.

Экипаж свернул направо — на улицу дель-Арбр-Сек, и вскоре они катили через Понт-Нэф. Современным городским кварталам Сен-Жермен предпочитал район старого центра, снимая прекрасные апартаменты на правом берегу Сены с видом на реку. Струящиеся воды благотворно воздействовали на него, несмотря на плавающий в них мусор. Ветер, постоянно веющий над Сеной, рассеивал дурной запах отходов, которые выбрасывались прямо на улицу по отвратительной привычке «все из дома».

Пересекая мост, Сен-Жермен смотрел влево от себя. Стояла холодная осенняя ночь, и почти достигшая полной фазы луна лила холодный серебристый свет на крыши города. Ему нравился вид, открывающийся с моста, особенно поздно ночью, когда его покидали ремесленники и торговцы, а их место занимали праздные горожане. Желтое пламя костров освещало силуэты вытащенных на берег лодок. Дальше на север, за мостом Нотр-Дам серебрилось море крыш, в окнах мелькали бледные огоньки. А еще дальше, за островом, высилась величественная темная громада Собора Парижской Богоматери, ее двойные башни без шпилей устремлялись ввысь, в усыпанное мерцающими звездами черное небо, — это сооружение в знак всемогущества Бога воспринималось как проявление гениальности человека.

Коляска достигла западного конца острова и свернула на набережную Орлож, узкую улицу с домами по одной стороне и с низким парапетом по другой. Жилище Сен-Жермена находилось в старинном особняке, белеющем в дальнем конце набережной. Они были примерно в пятидесяти ярдах от въезда в усадьбу, как вдруг кучер закричал на лошадь и натянул вожжи. Карета остановилась, не доехав до места.

— Роджер! — крикнул Сен-Жермен кучеру, высунувшись в окно. — Почему мы здесь остановились?

Кучер ответил с непривычным для него испугом:

— Взгляните, месье граф. Нам загородили дорогу!

Сен-Жермен услышал ржание лошади и бросил взгляд вперед. В этот месяц улицы Парижа уже освещались, и в мутном свете масляных ламп он увидел перегородивших дорогу трех молчаливых всадников, стоявших вплотную друг к другу.

Тут послышался дробный топот копыт, приближающийся со стороны моста, и он обернулся назад. По набережной несся верхом еще один всадник, и, когда он промчался под фонарем, Сен-Жермен разглядел на его лице чередующиеся золотые и черные полосы, под колышущимся черным капюшоном производившие еще более грозное впечатление.

Сен-Жермен встревожился и обернулся к всадникам, стоявшим поперек дороги. Он всматривался в них при тусклом свете, и черты среднего всадника показались ему странно знакомыми. Не успел он соотнести его облик с воспоминанием, как в ночи раздался знакомый голос.

— Буона сера, маркиз! — Голос ди Сангро ничуть не изменился за прошедшие годы — все тот же хриплый, сухой и язвительный. — Или вас следует величать благородным графом?

Сен-Жермен кинул взгляд на приближающегося сзади всадника, отрезавшего ему путь к отступлению, чье разрисованное лицо внезапно всплыло у него в памяти. Он понял, почему вид молодого человека встревожил его, вспомнил, что за последние недели тот несколько раз мелькал перед ним в парижских кафе, вспомнил, где они познакомились. В Неаполе, много лет назад. Мимолетная встреча, когда он выходил из палаццо ди Сангро.

Тогда он впервые увидел сына ди Сангро. Однако воспитанный и учтивый подросток давно превратился в молодого человека, буквально источавшего угрозу.

Сен-Жермен взглянул на испуганного кучера.

— Вперед, Роджер! — решительно приказал он. — Правьте прямо на них!

Кучер закричал и стегнул лошадь, та мгновенно бросилась в галоп. Следивший за всадниками Сен-Жермен заметил, как они попятились, но вдруг один из них поднял предмет, угрожающе сверкнувший в лунном луче. Сен-Жермен мгновенно узнал арбалет, и не успел он предостеречь кучера, как всадник прицелился и спустил стрелу. Маленькая стрела с резким свистом пролетела в воздухе и врезалась бедняге прямо в грудь. Роджер издал громкий стон, сполз набок и рухнул с продолжавшего мчаться экипажа на мостовую.

Всадники рассыпались и бросились вперед, размахивая руками перед лошадью, метавшейся из стороны в сторону, но не прекращавшей бежать. Экипаж с уцепившимся в раму окна Сен-Жерменом грохотал по неровной мостовой, он отчаянно пытался найти выход из ситуации, и вдруг всадник с другой стороны от ди Сангро натянул тетиву и пустил стрелу в лошадь.

По пронзительному ржанию Сен-Жермен понял — лошадь ранена. Она резко попятилась, отчего экипаж сильно накренился. Очевидно, колесо зацепилось за край мостовой: Сен-Жермен повис на раме окна, когда экипаж качнулся вперед и, тяжело завалившись на бок, со скрежетом пролетел несколько ярдов и замер на месте.

Сен-Жермен встряхнул головой и стал настороженно прислушиваться к звукам, доносящимся снаружи. Ночную тишину нарушал лишь цокот лошадей, смыкающихся кольцом вокруг рухнувшего экипажа. Лежа спиной на закрытой дверце, он согнул ноги в коленях и с силой ударил ими по противоположной дверце, заставив ее распахнуться, затем с трудом подтянулся и вылез наружу, весь в ушибах от падения. Он спрыгнул на землю и огляделся. Посреди улицы неподвижной грудой темнело тело убитого кучера. Охваченный яростью Сен-Жермен выпрямился, преодолевая боль от ушибов.

К трем всадникам присоединился сын ди Сангро.

— Браво, рагаччо мио, — поздравил его ди Сангро. — Сей стато гранде. («Ты действовал великолепно!»)

Затем он обернулся к Сен-Жермену.

Теперь против Сен-Жермена стояло четверо всадников, на спины которых падал колеблющийся тусклый свет фонаря.

Ди Сангро заставил свою лошадь сделать несколько шагов, не отрывая взгляда от намеченной жертвы.

— Недурно вы здесь устроились, маркиз. Париж будет весьма огорчен, потеряв вас.

— Но потеря Парижа обернется выгодой для Неаполя, не так ли? — отпарировал Сен-Жермен.

Улыбнувшись, ди Сангро спешился.

— Не знаю, как для всего Неаполя, но для меня — безусловно.

Его сын также соскочил с лошади, тогда как двое других остались в седле. Князь подошел к Сен-Жермену ближе, рассматривая его, как будто видел впервые.

— А вы хорошо выглядите, маркиз. Даже очень хорошо. Может, на вас столь благотворно влияет отвратительный парижский воздух?

Сен-Жермен промолчал, и только взгляд ею метался от ди Сангро к его сыну. Их сходство казалось поразительным, особенно в глазах, что проявилось теперь, когда мальчик стал юношей. Сам ди Сангро за прошедшие годы заметно постарел: обрюзг, побледнел, кожа на лице и шее обвисла и покрылась морщинами. Граф проклинал себя за невнимательность — как же он не заметил бросавшегося в глаза сходства, не сообразил, кто этот молодой человек, когда впервые увидел его в кафе. Он всегда знал: когда-нибудь ди Сангро настигнет его, но последние несколько лет ему удалось прожить более или менее спокойно, хотя он и не терял бдительности. Теперь его жизни в Париже пришел конец — но чтобы в очередной раз обосноваться где-нибудь в другом месте под новым именем, ему следовало действовать без промедления.

Он отчаянно перебирал варианты спасения, но ничего не находил. Вдруг, казалось бы, полную безнадежность неожиданно, подобно яркому лучу бакена, осветила мысль, простое соображение, придававшее особый колорит его воображаемым стычкам с ди Сангро, которые он представлял себе все эти годы. Он нужен ди Сангро только живым! Угрозы убить его или разоблачить являлись пустым звуком. Ди Сангро приложит все силы, чтобы сохранить ему жизнь и потом любыми средствами выбить из него правду.

Однако подобное соображение имело и оборотную сторону. Для Сен-Жермена жизнь представляла ценность только в сочетании со свободой. А перспектива оказаться в плену, где его станут подвергать изощренным пыткам, откровенно страшила графа, особенно при одолевавших его сомнениях в своей способности и дальше продолжать служение возложенной на него миссии.

Он оказался в западне. Двое всадников застыли рядом с хозяином, перекрыв графу оба пути к бегству. Сам он стоял спиной к длинной стене особняка с находившимися дальше воротами, запертыми на ночь. А перед ним, за спиной ди Сангро и его сына, тянулся низкий парапет набережной.

Сен-Жермен обнажил шпагу.

— Вы знаете, я не могу пойти с вами, — спокойно заявил он противнику. — Следовательно, вам ничего другого не остается.

Холодно улыбнувшись, ди Сангро махнул своим людям:

— Не думаю, маркиз, что у вас есть выбор.

Он и его сын выдернули шпаги из ножен и нацелили их на Сен-Жермена, тогда как всадники перезарядили арбалеты.

Сен-Жермен двинулся в сторону, держа шпагу в вытянутой руке и не давая приблизиться к себе ди Сангро с сыном. Какой бы тяжелой ни казалась ноша, с которой граф скитался по континентам, не такого освобождения от нее он жаждал. Он не мог смириться с мыслью стать пленником ди Сангро и готовился сражаться до последнего вздоха, хотя и знал — если он умрет, с ним погибнет и его тайна. Не переставая обороняться, он подумал, будет ли такой исход правильным или он обязан во имя человечества сохранить своей тайне жизнь, даже если она окажется в руках такого неистового и алчного эгоиста, как ди Сангро.

Нет, он должен спасти свою жизнь и свободу, он еще не готов умереть. И только тут он понял — он больше не может в одиночестве охранять тайну. Это слишком опасно. Если на сей раз ему удастся выкрутиться и продолжить поиски, он обязан привлечь к своему делу других людей, как это ни опасно. Но ничего, он найдет таких людей, которым сможет полностью довериться.

Его охватила неистовая решимость, и он бешено ринулся на двоих противников. Как только их шпаги со скрежетом скрестились, Сен-Жермен заметил: ди Сангро заметно сдал со времени их последней встречи, зато сын более чем возмещал слабость отца. Молодой человек оказался умелым шпажистом. Он ловко отражал удары Сен-Жермена и, казалось, безошибочно предугадывал каждое его движение. Князь чуть отступил, удовлетворяясь тем, что преграждает Сен-Жермену путь к бегству, тогда как сын его неутомимо наскакивал на графа. Капюшон плаща соскользнул у него с головы, и в тусклом свете фонаря тигровые полосы на его лице выглядели дьявольскими, придавая его взгляду ярость хищника и раздражая Сен-Жермена.

Шпага юноши разрезала воздух все стремительнее и яростнее, Сен-Жермен парировал его удары, пытаясь отразить атаку. Они кружились в середине сточной канавы в ее мерзкой вязкой грязи. Уклоняясь от очередного удара, Сен-Жермен быстро нагнулся, споткнулся о торчащий в жиже камень и, потеряв равновесие, покачнулся. Молодой ди Сангро воспользовался моментом и бешено атаковал графа. Графу удалось выдернуть ногу и броситься вправо, но юноша настиг его кончиком шпаги и рассек ему кожу на левом плече. Несмотря на острую боль, граф успел вовремя поднять шпагу и отразить очередной яростный наскок. Затем он отпрыгнул назад, заняв правильную стойку.

Они кружили друг вокруг друга подобно разъяренным пантерам, сцепившись взглядами, лязг клинков сменило их учащенное дыхание. Уголки тонких губ юноши изогнулись в злорадной усмешке, и он взглянул на отца, ответившего ему поощрительным кивком. От Сен-Жермена не укрылась беспечная бравада юноши и гордость его отца. Он трезво оценивал свое положение. Рукав его камзола намок от крови, рана на плече остывала, значит, боль будет усиливаться, а мускулы терять гибкость. Медлить больше недопустимо, хотя он понимал — ему не выстоять против четверых.

Сен-Жермен знал, куда нанести удар.

Собрав последние силы, он с новой энергией обрушился на молодого ди Сангро, нанося ему удары со всех сторон и вынуждая его отступать, загоняя в сточную канаву с грудами мерзких отбросов. Стремительная атака Сен-Жермена застала юношу врасплох и, отражая неистовый град уколов и взмахов, он бросил на отца неуверенный взгляд, словно прося его поддержки. Сен-Жермен заметил замешательство юноши и сделал мощный выпад. Острие шпаги вонзилось сыну ди Сангро в бок, заставив того вскричать от боли.

Сын князя покачнулся назад с потрясенным, недоверчивым лицом, прижал к ране руку и поднял ее вверх, изумленно глядя на испачкавшую ее кровь. Ди Сангро увидел, как сын скользит по отвратительной жиже и кинулся к нему с криком «Артуро!» Тот пересилил боль, остановил отца жестом и обернулся к Сен-Жермену. Он поднял шпагу и шагнул вперед, но поскользнулся.

— Прендетело! Взять его! — вскричал ди Сангро своим людям и кинулся на помощь сыну.

Всадники мгновенно соскочили на землю и поспешили к Сен-Жермену, отрезая его с обеих сторон от улицы. В темноте сверкнули нацеленные на него арбалеты. Он оглянулся назад — низкий парапет набережной был совсем рядом. Занеся над собой шпагу, он метнулся к парапету и вскарабкался на него, преодолевая жгучую боль в плече. Оказавшись наверху, он выпрямился и крепко уперся ногами в низкую стену.

Под ним текла Сена, холодная и усыпанная мусором, только на сей раз ее медленные воды не вызывали в нем чувства покоя. Напротив, у него закружилась голова. Он втянул в легкие холодный ночной воздух и повернулся лицом к улице. Ди Сангро видел, что он стоит наверху. Их взгляды на момент встретились, и Сен-Жермен заметил в его глазах боль, ярость и крайнее отчаяние.

— Не валяйте дурака, маркиз! — заорал он.

Но Сен-Жермен не стал его слушать, а повернулся к реке, закрыл глаза и, шагнув в пустоту, полетел в воду.

Столкновение с поверхностью воды оказалось крайне болезненным, но в следующее мгновение он погрузился в зловонную темноту. Он перекувыркнулся через голову, сразу потерял ориентировку и не понимал, где верх, где низ. Он бесцельно молотил вокруг руками, уши у него заложило от перемены давления, легкие болели от недостатка воздуха. Он попытался успокоиться, но холод сковывал руки и ноги, и сознание его меркло. Вращаясь вокруг своей оси, он заметил какой-то проблеск, показавшийся ему отражением на поверхности, и бросился к нему, но намокшая одежда тянула вниз. Ему удалось стащить с себя мокрые туфли, но стянуть одежду мешали многочисленные пуговицы. Бриджи, рубашка, галстук, жилет и камзол плотно облепили его тело, сковывая движения.

Ему казалось, будто сам дьявол тянет его вниз, к смерти, и в этот краткий миг он успел подумать, что наконец-то все закончилось, и даже испытал странное облегчение. Но инстинкт самосохранения заставлял его сражаться за жизнь, и он беспорядочно молотил руками и ногами, отчаянно расталкивая воду, пока не вынырнул на поверхность.

Он поднял голову и увидел, что плывет по Сене среди каких-то бревен и гнилых фруктов. Его несло в сторону от Иль-де-ла-Сите, он находился на середине реки, медленно продвигаясь назад, в сторону Тюильри. Он боролся с течением, захлебываясь грязной водой и с кашлем выплевывая ее, намокшая одежда по-прежнему тянула его вниз, руки слепо колотили по щепкам и мусору. Он боролся с таким отчаянием, какого никогда не испытывал, стремясь сохранить жизнь, остаться на плаву, стараясь приблизиться к правому берегу, выбраться на сушу. С каждым дюймом огни костров, которые жгли на берегу бездомные, становились все ближе, и к тому моменту, когда он ухватился за ржавое кольцо, торчавшее из каменного пирса, он уже потерял всякое представление о времени.

Он вылез из воды и упал на спину, жадно глотая воздух, ожидая, пока к нему вернутся силы. Он не знал, сколько прошло времени, но было еще темно, когда он услышал знакомый голос, окликнувший его. Ему показалось — он грезит наяву. Но через мгновение к нему склонилось нежное ангельское лицо Терезии, словно окруженное волшебным сиянием звезд, она что-то говорила ему, но он ничего не понимал.

Он чувствовал, как Терезия с помощью какого-то мужчины подняла его, вскоре его завернули в толстое одеяло и уложили на мягкие подушки роскошного экипажа, стремительно уносившего его по ночным улицам от крыс и врагов.

По дороге к дому Терезии Сен-Жермен засыпал ее вопросами и кое-как восстановил события.

Как выяснилось, она обратила внимание на тревогу графа и, когда он покидал дворец, заметила, что за ним спешил какой-то человек в маске тигра. Без графа ей стало скучно, и вскоре она тоже решила уйти. Ее кучер сказал, что за графом действительно вышел тот человек и последовал за его экипажем. Заподозрив неладное, Терезия поехала вслед за ними и, оказавшись на мосту, стала свидетельницей сражения на набережной, но вмешиваться побоялась. Когда Сен-Жермен прыгнул в воду, она решила, что он утонул. Но ее кучер разглядел в темноте, как графа несет течением по середине реки, и в конце концов привел ее к нему.

Сен-Жермен не все понял, но чувствовал себя счастливым оттого, что жив и находится рядом с Терезией. Конечно, это ненадолго, но сейчас ему не хотелось так думать. Он просто уютно устроился в ласковых объятиях Терезии и постарался забыть обо всем остальном.

Она привезла его в свой дом, расположенный в новом фешенебельном районе Марэ, и велела горничной приготовить горячую ванну. Помогла ему стянуть мокрую одежду и погрузиться в ванну, а потом, забинтовав его рану и накормив его, задула все свечи, оставив одну у кровати, и, позабыв обо всем, они предались любовным ласкам.

Он проснулся с первыми лучами рассвета и любовался спящей рядом Терезией. Рана на плече еще болела, но уже перестала кровоточить. Он осторожно гладил по спине прекрасную женщину, восхищаясь ее нежной бархатистой кожей, и с ужасом думал о предстоящем ему новом воплощении.

Глядя, как она безмятежно спит, он увлекся несбыточными мечтами о другой, более счастливой жизни, свободной от вынужденной лжи, от необходимости скрываться. Он задавал себе все тот же вопрос, не дававший ему покоя последнее время: стоит ли затрачивать на поиски всю жизнь, не пора ли отказаться от миссии и прожить оставшиеся годы мирно и беззаботно, как все смертные?

Вспоминая свою историю скитальца, он начинал сомневаться в окончательном итоге подвига, даже если ему удастся найти то, что он искал.

Одно дело — найти.

Но ведь предстояло объявить об удивительном открытии человечеству и обеспечить всем и каждому свободный доступ к его преимуществам. Он полностью осознавал все трудности предстоящей задачи.

Мир еще не готов принять великий дар, это не подлежало сомнению. Против него ополчатся все сильные мира сего, чтобы скрыть, утаить драгоценный дар от стремительно изменяющегося и открывающего перед собой все новые возможности человечества. Бессмертие — то есть духовное бессмертие человека — может даровать ему только Бог. Никто иной не смеет освободить его от ужаса перед призраком неминуемой и непобедимой смерти. Дар, который он ищет, по существу являлся святотатством, немыслимым кощунством. Церковь никогда этого не позволит. Кто он такой, чтобы одолеть столь злобное противостояние?

Его охватывало полное отчаяние, но вместе с тем в нем росла уверенность, что, несмотря на все трудности, будущее таит в себе надежду. С каждым годом в городах все сильнее ощущался ветер перемен. В салонах и кофейнях бурно обсуждались новые идеи, способы противостояния невежеству, тирании и религиозному суеверию. Гнет церковных догматов и гонения на их противников ослабевали. Руссо, Вольтер, Дидро и другие ученые воодушевленно трудились, отражая критические нападки вездесущих инквизиторов на свои трактаты. Людей поддерживали и вдохновляли сочинения великих мыслителей, утверждавших благородные качества человека, доказывающих, что счастье в этой, земной жизни, достигнутое благодаря социальному равенству и прогрессу в науках и в искусстве, является для него более важной и вдохновляющей движущей силой, чем надежда попасть в рай через раскаяние в совершенных грехах.

Они осмеливались ценить земную жизнь выше, чем загробную.

Но многое еще предстояло преодолеть. Главным образом нищету и болезни. Всем угрожала преждевременная смерть, и самые блестящие умы не оставляли попыток понять, как устроен организм человека, какие процессы в нем происходят. Открытие графа отвлечет их от важной работы, возможно, приведя к катастрофическим последствиям. Но главное — приходилось принимать во внимание неизлечимую алчность человека, его врожденный инстинкт к собирательству и единоличному владению богатством. В этом граф убедился на примере ди Сангро.

Сен-Жермен взглянул на спящую рядом женщину и легко погладил ее по обнаженному плечу. Он всматривался в ее лицо, даже во сне исполненное счастья и блаженства, и душа его разрывалась от боли.

Измученный долгими годами скитаний и тревог, он уже сомневался, что когда-либо сумеет разгадать великую тайну, временами поддавался соблазну отказаться от безуспешных попыток и подумать наконец и о самом себе.

И сейчас эта мысль доставила ему мимолетное удовольствие, но на смену ей пришли более неотложные проблемы.

Оставит ли он в будущем свою цель или нет, но ему необходимо срочно скрыться. Ему не привыкать менять имя и место жительства. К счастью, не так давно он согласился выполнить два весьма щепетильных поручения короля. Желая упрочить свое положение, его величество создал «тайную королевскую миссию», идея которой состояла в том, чтобы ее агенты тайно отправлялись в другие страны с целями, полностью противоречившими его публично провозглашаемой политике, в частности желании союза с англичанами. Сен-Жермен мог воспользоваться миссией, покинув Францию и втайне обосновавшись на новом месте под новым именем.

Скрепя сердце он признал — для него это единственный выход.

Как будто читая его мысли, Терезия пошевелилась и проснулась. Лицо ее осветилось счастливой улыбкой, и она тесно прижалась к нему разгоряченным во сне телом.

Казалось, она все поняла по его лицу, потому что сразу погрустнела и робко спросила:

— Тебе нужно уехать из Парижа, да?

Он не мог ей лгать и только кивнул, не отрывая от нее глаз.

Она ответила ему долгим любящим взглядом, затем потянулась, прижалась к его губам в томном поцелуе, а потом коротко сказала:

— Я поеду с тобой.

Сен-Жермен радостно улыбнулся.