Убить бессмертного, или Электрическая церковь

Глава 27. НУ, ДАВАЙ, НЕ ТЯНИ ВОЛЫНКУ!

На улице впервые за все время было солнечно и сухо. Ночь я не спал: и от нервов, и от саднящих порезов. Самому знаменитому преступнику Системы выходить на улицу неразумно, поэтому я слонялся по огромной заброшенной фабрике. Почистил пистолет, привык к нему и к его весу. Когда пришло утро, радостное и ясное, я совсем не чувствовал усталости. Моя жизнь изменилась, сфокусировалась на одном-единственном дне.

Я уже давно понял, что потратил все отведенное мне время, засиделся на этом свете. Я часть мертвого поколения родившихся до Объединения. Нам нынешнее существование кажется бессмысленным. Наверное, это генетическая память или что-то бессознательное. Мы не выбирали Объединение и сопротивляемся. Мы знаем, что в этом мире все не так.

А дети… дети не знают. Они выросли в дерьме и думают, что так и надо, что это норма. Они унаследовали мир, потому что почти все мои сверстники умерли.

У нас не было ни кофе, ни еды, если не считать питательных таблеток, которые Мильтон и Таннер стащили у каких-то бедолаг из Очереди. Таблетки давали силу, но глотать их с утра пораньше вместо завтрака было совсем не весело. Я задумчиво жевал, стараясь поглубже уйти в мысли. Не получилось. Взял еще одну таблетку, налил себе кружку мутной воды и пошел в «зал собраний».

Брат Уэст стоял и смотрел в никуда. Интересно, о чем он думает в стазисе? Пытается покончить с собой силой мысли? Или просто оплакивает свою судьбу? У меня в ушах еще звучал его ровный цифровой голос: «Убейте меня… Больше я ничего не хочу». Гатц сидел перед монахом, ссутулившись, не сводя с него глаз. Я не сказал Кеву ни слова. Не знал, что сказать.

Я повернулся к Мэрилин Харпер. Она совсем съежилась; связанные ноги побелели и наверняка замерзли. Я встал перед ней на колени и поставил чашку на пол. Секунду я просто рассматривал женщину, а ее слезящиеся глаза с вызовом смотрели на меня. Потом я наклонился, подцепил край черной ленты и сорвал ее одним резким движением, прикрыв ладонью ее покрасневшие губы, чтобы она не кричала.

— Молчите! — Она билась в конвульсиях, пытаясь оттолкнуть мою руку. — Харпер! На меня посмотрите! На меня!

Она замерла, раздувая ноздри. Я погрозил ей пальцем.

— Молчок, ясно? Скажете хоть слово, и я сделаю так, чтобы вы долго, долго больше ничего не сказали. Мы друг друга поняли?

Она еле заметно кивнула. Я отнял руку от ее лица. Там, где была лента, остался ярко-красный след. Харпер громко сопела, глядя на меня со смесью злости и страха.

Я поднял таблетку.

— Завтрак. Вы наверняка проголодались. Это не отрава, не наркотики. Если не хотите, помотайте головой. Хотя вряд ли вас еще кто-то накормит.

Она молча уставилась на меня.

— Слушайте, если бы я собирался вас изнасиловать, я бы давно это сделал. Вы нам мешаете. Мы бы с удовольствием вас выпустили, что и сделаем через день-два. Так что можете не есть. Мне все равно. Даю пять секунд на раздумье.

Я сидел с таблеткой в руке и смотрел на Харпер. Мысленно я досчитал до пяти, затем прижал таблетку к ее губам. Она раскрыла рот и, не жуя, проглотила таблетку. Я поднял кружку.

— Ч-ч… — заговорила Харпер, но я на нее замахнулся.

— Молчать! Кивни, что поняла. Она кивнула. Я убрал руку.

— Три дня без воды можно прожить, госпожа Харпер. И все-таки я бы не советовал. Вода дерьмовая, особенно для тех, кто привык к фильтрованной. Но я бы на вашем месте выпил, — скоро мы все уйдем, а вам придется какое-то время провести в одиночестве. Вряд ли вам еще кто-то поможет.

Я поднес чашку к ее рту и наклонил. По подбородку женщины сбежало больше, чем попало в рот, но она жадно проглотила все, что смогла. Когда вода кончилась, Харпер легла, тяжело дыша и слизывая с губ последние грязные капельки.

Я кивнул.

— Что ж, значит, протянете дольше. Я встал.

— Стойте! — прохрипела она.

Я резко повернулся к ней и снова замахнулся. Она в ужасе отпрянула, вытаращив глаза.

— Не надо! Простите! Простите!

Я не ударил. Я посмотрел на нее, потом сел перед ней на колени и наклонился ближе. Я чувствовал запах ее пота, ее страха.

— Я велел молчать. Она тупо кивнула.

— Послушайте, Харпер… Я не дикарь, ясно? Обещаю, с вами все будет в порядке, если вы помолчите и успокоитесь. Ясно?

Зачем я это сказал, не знаю. Но мне хотелось, чтобы она поверила. Я действительно не дикарь. Если бы мне дали шанс, если бы я родился на десять лет раньше, если бы я был богат, я бы… что-нибудь сделал. Хоть что-нибудь. Я смотрел на нее, пока она снова не кивнула, едва заметно. Она боялась меня разозлить.

Когда на мое плечо опустилась рука, я чуть не схватил ее и не повалил наглеца на пол. Я сдержался и пропустил это желание через себя как волну.

— Пошли, Кейтс! — заявила Таннер. Я и сам не понял, как начал их различать. — Готов умереть?

Я отвернулся от Харпер и решил, что надо бы снова заклеить ей рот. Не потому, что кто-то ее услышит. Просто, если она снова заорет, вряд ли даже Гатц сумеет ее заткнуть.

— Нужно тебя привязать. Когда токсин попадет в нервную систему, вероятно, начнутся конвульсии.

Кит как-то нашел время и способ опять обрить себе голову. Гладкий череп сиял в неприятном свете ламп на кухне. Я сидел на большом ящике, а вокруг меня стояли Кит, Мильтон и Таннер, у каждого в руке по веревке. Оурел, прислонясь к стене, покуривал: он не опускался до физической работы. Моя мошонка вжалась в пах, а язык съежился до размеров обрубка. Сейчас я доверю жизнь этим людям. Профессионалы; если я не вернусь, плакать не будут. Ну, разве только со мной пропадет целый ховер йен.

Да ладно, какая разница. Все равно я не доживу до конца недели. Я коп-киллер, мне заказали главу Электрической церкви, на меня объявлен всемирный розыск…

Я потихоньку успокоился и кивнул.

— Давай.

Кит тоже кивнул.

— Хочу уточнить, что с тобою произойдет. Если раствор ввести правильно, он вызовет состояние, похожее на смерть. Даже если ты сохранишь способность к восприятию, ты утратишь сознательный контроль над телом. Дыхание и сердцебиение замедлятся до почти неразличимого уровня. Не самый доскональный осмотр покажет, что ты мертв. Если способность к восприятию сохранится, это будет… довольно дискомфортно.

Я позволил Мильтон взять меня за руку и перевязать предплечье резиновой трубкой.

— Так сохранится или нет? Кит пожал плечами.

— После этого процесса выжили немногие. У нас слишком мало информации.

Это меня рассмешило. Я даже расхохотался. Кит и Мильтон переглянулись, но ничего не сказали. Я дослушал речь Кита со слезами на глазах, пытаясь изо всех сил держать себя в руках, но смех выдавливался из меня по каплям. Классика! Лучше не Придумаешь! Вот как уйдет из жизни Эйвери Кейтс, Веикий и Узясный, после всех своих трепыханий. Ляжет и даст себя казнить.

Кит безмятежно продолжал:

— Не исключены болезненные ощущения. Нельзя сбрасывать со счетов и психологическое воздействие, — вероятно, ты будешь страдать от клаустрофобии.

Все еще хихикая, я махнул на него рукой.

— Давай, Кит, не тяни волынку!

Мильтон постучала по моей вспухшей вене и с профессиональным удовлетворением кивнула. Кит поднял шприц и с извиняющимся видом приблизился.

— Я пытался найти автоматический шприц, но они попадаются редко. Придется старомодным способом… — Он поднял шприц так, чтобы я видел. От его серьезной мины я опять чуть не расхохотался. Он думает, что это имеет какое-то значение!

— Э-э… У монаха будет аналогичный шприц с небольшим коктейлем из всяких лекарств. Если мистер Гатц действительно сумеет им управлять, монах введет эту смесь тебе в сердце непосредственно в нужный момент — когда ты окажешься внутри в относительной безопасности. Тай еще раз напоминает: процесс «пробуждения» будет неприятным. В течение нескольких секунд ты перейдешь от полной недееспособности к жизни. Это напоминает жесткую перезагрузку компьютерной системы. Наверняка очень болезненно.

Я кивнул. Похоже, мне все-таки удалось взять себя в руки.

— Понял. Кит вздохнул.

— Тай думает, что говорить об этом нет смысла, но остальные считают, что тебя надо предупредить: из стазиса надо выйти в течение четырех часов. Если стазис затянется… Нельзя притворяться мертвым бесконечно, правда?

— Понял. Поехали, время не ждет.

Кит поднял шприц и постучал по нему пальцем. Затем оглянулся на остальных и шагнул ко мне. На его лице появилось неприятное подобие улыбки.

— Увидимся на той стороне, мистер Кейтс!

Я лег, и меня крепко привязали. Мильтон положила мою руку ладонью кверху. Я сжал руку в кулак и оглядел их всех. Таннер наклонилась надо мной с толстым лоскутом кожи. Я был еще спокоен, внутри еще булькал последний приступ смеха, но в рот уже просочился медный привкус ужаса. Я сглотнул, и ужас комом застрял в глотке.

— Только не облажайтесь, — сказал я напряженным жестким голосом, словно в горле торчали осколки стекла.

— Пошел ты, — оборвала меня Таннер и впихнула кожу мне в зубы. — Мы никогда не лажаемся!

Краем глаза я уловил движение и повернул голову. Оурел оттолкнулся от стены и раздавил окурок. Наши глаза встретились. Он подмигнул и вышел. Мне было знакомо выражение его лица. Такая спокойная решимость всегда предшествует планируемому убийству. Он ждал, пока меня не свяжут, а теперь пошел прострелить голову Мэрилин Харпер. Меня ожгло паникой. Как же я не догадался сразу?

Ответ отдавал горечью. Несмотря на весь свой светский лоск, наш фальшивый Оурел был дикарем.

Я пинался, я кричал, я пытался порвать веревки. Но Мильтон и Таннер держали меня с неожиданной силой, а Кит наклонился надо мной как врач.

— Прости, Кейтс, — сказал он серьезно, почти грустно. — Теперь ты нам гораздо нужнее мертвый, чем живой.

Я почувствовал на своей руке чьи-то пальцы, укус холодной иглы и…