В джазе только хулиганы

Глава 17. Коррида

— Давай, Регин, садись. Сейчас он нам покажет класс, — Надин Дмитриевна уже соорудила себе чай и сладко его отхлебнула, вразвалочку обустраиваясь на диване. Похлопала по свободному месту, подзывая меня. — Только нам как положено, пожалуйста! С выходом на сцену, поклонами, под минусовку и в микрофон. Он там за пультом настроенный лежит.

Соколов, держащий на руках ноутбук в другом конце кабинета, стрельнул в Надин возмущённым взглядом из-за края корпуса.«При ней что ли?»— вполне мог бы снова ляпнуть он. Но вдруг смиренно уставился в экран, от которого заблестели его светлые серьёзные глаза. Не поняла…

— Тогда объявите меня, — донеслось с запозданием.

— Объявлю. Побыстрее давай, времени мало.

Я скромно опустилась на мягкий диван, не соприкасаясь со спинкой. С опаской глянула на беговую дорожку и исподлобья проследила, как шустрый Соколов водрузил ноутбук на верхнюю крышку пианино. Взял микрофон, отошёл к дверям кабинета и замер. Надин, усмехнувшись, воскликнула из-за стола:

— На сцену приглашается участник ноль-ноль-семь Соколов Кирилл! Двадцать один год! Город Москва!.. с песней Feeling Good! — и тут она прихлюпнула из кружки.

Несмотря на то, что концерт разыгрывался понарошку, у меня замерло сердце. Кирилл зачесал свободной рукой шелковистые волосы. Поправил одёрнувшуюся после сборки беговой дорожки рубашку, а его длинные губы тронула нескромная, сбивающая с толку улыбка.

Он по-деловому вошёл на «сцену», остановившись у пианино. Даже шлёпки ему были помехой. Отправил мне и Надин по одному томному взгляду. Включил микрофон и непринуждённо дотянулся рукой до ноутбука, щёлкнув кнопкой.

В колонках, окружающих диван, тут же интригующе прозвенел аккорд на клавишных и… смолк. Кирилл вальяжно пропустил его вперёд, вскинув бровью, и бархатно вступил в тишину:

— Bi-irds flying hi-i-i-igh*… — я скучала по этому голосу!

Соколов увёл с придыханием фразу, вынуждая прислушиваться. Комната ещё сохранила эхо его мягкого вибрато.

Снова дразняще лязгнуло пианино.

— …you know how I fee-e-e-el, — вдох. — Sun in the sky-y-y-y… — он жадничал петь фразу полностью? Я пододвинулась на полмиллиметра, чтобы прислушаться к крошкам хрипотцы, затерявшимся в воздухе. — …you know how I fee-e-e-el…

Пианино в колонках подхватило его голос, прошедшийся неожиданно по верхним, звенящим нотам, а я невольно навострила уши. Соколов будто и одной законченной мыслью не поделился, но уже успел обхватить весь нотный стан и прогуляться по лестнице из бемолей и диезов…

И тут раздалось ярко, пронзительно:

— Ree-e-e-eds! Drifting o-о-оn by… — он раскачал слог и снова шепчуще стих. А продолжил грудным мужским баритоном, — …you know how I fee-e-el?..

Может ли звук вызвать странное шевеление в области рёбер? Это навязчивое желание вскрикнуть: «перестань заигрывать с музыкой, Соколов! Не останавливайся»!

— Well, it’s a new da-awn! — коротко слетело с его губ. Внезапно заверещали духовые, от чего я дёрнулась. Инструменты тут же притаились где-то за углом… — It's a new day, — снова трубный оркестр наступал Соколову по пятам. А он исподтишка забирался всё выше… — It's a new life!.. — Кирилл остановился на высокой ноте, звенящей в самой голове, и прикрыл глаза, понизив накал. Я не дышала…

Предвещая грандиозный взрыв, звуки труб и кларнетов принялись сползаться к кульминации, пока Кирилл ласково протянул сквозь них окончание фразы:

— For me-e-e-e-e…

Заколотились барабаны, завизжали из последних сил инструменты, рассыпался ритм… И раздалось захватывающее дух, рычащее:

— And I'm feeling… good!

От экспрессии, заполонившей мою грудь дрожью, я несколько раз невысоко подскочила, усаживаясь поглубже и вжимаясь в спинку — чтобы ощутить ускользающую в теле опору! В колонках разразился целый оглушительный оркестр, музыка выстроилась в полноценный пазл и задала пикантный мотивчик, от которого сделалось неловко присутствовать в «зрительном зале» на стихийном бенефисе у Соколова.

Я заметила, что он тут же считал моё нестабильное состояние и воспользовался небольшим проигрышем, чтобы подобраться ближе к дивану, не спуская с меня хитроватого оценивающего прищура. Сглотнув ком, я покосилась на Надин Дмитриевну, славно покачивающую головой из стороны в сторону под музыку и прихлюпывающую чаем. Надеюсь, она не чувствовала, как пульсирует диван из-за моей расшалившейся тахикардии…

Вокальная партия продолжилась. Нахрапистый, бесстыже притягательный баритон теперь обращался непосредственно ко мне, требовательно что-то спрашивая. Та изысканная мелодия из вступления развивалась совсем в другой динамике — вразумляюще и страстно.

Соколов совсем не стеснялся заглядывать в глаза во время исполнения, подошёл к самому столу. А я не ощущала себя в безопасности будучи по другую сторону от «сцены» и не имея возможности спрятаться в «зрительных рядах». Не оставалось ничего, кроме как откровенно следить за его феноменальной артикуляцией на склонившемся ближе лице. Скрывать восхищение и прислушиваться к мельчайшим оттенкам тембра, раскрывающимся всё ярче с благозвучным сочетанием нот. Я попросту не знала, как такую мудрёную мелодию можно было запомнить… не то, что воспроизвести!

А он пел с лёгким налётом пижонства, устроив прогулку от моего края стола в сторону того, где располагалась Надин Дмитриевна. Как Кирилл умудрялся двигаться так органично, прищёлкивая пальцем и выписывая мелодичные пируэты голосом, я тоже не понимала… только сжималась всё сильнее, предчувствуя развитие песни.

С каждой утвердительной хвастливой фразой он превосходил себя. Спускался до проникновенных грудных интонаций, улыбаясь до ямочек, а следом уже чуть хмурил брови и бережно брал верха.

Я будто могла слышать, как резонирует мужское тело и пол под его тапками…

— And this old wo-orld is a new wo-o-orld

And a bold wo-o-orld… Fo-o-o-or me! M-m-m… O-o-oh, for me!

Оркестр сопроводил его до окончания и притормозил — но только чтобы в следующий миг повысить тональность. Духовые взревели, Соколов намурлыкал поверх них что-то мало разборчивое, и, тряхнув головой, разошёлся на танцы, смещаясь к центру импровизированной сцены. Может, его в детстве ещё и на балет водили?!

Он явно позволил себе забыться. Махнул шевелюрой. Прикрыл глаза, не стесняясь вычурно покачиваться. И заголосил финальные строки ещё жёстче, плотнее, нарочно обрывая окончания. Он запел манернее! Совсем не так, как учила меня Надин… если бы такое вытворила я, она бы обозвала меня безграмотной простушкой! До этого момента расхождения в технике не слышались так очевидно… я изумилась и перебросилась взглядом на преподавательницу, по-прежнему вдохновлённо созерцающую выступление Кирилла. Она даже приподняла брови, переживая за кульминацию, стремящуюся вверх тесситуры.

И почему-то он продолжал звучать потрясающе даже с «безграмотным» приплюснутым ртом, от которого я избавлялась весь учебный год, как от проказы!

Где справедливость?

— A-a-a-a-and, — и вдруг я обомлела от того, сколько нот пропел Кирилл на одной только букве. Временно отложила претензии, не справляясь с раскрывающейся челюстью. — I-i-i-i-i-I’m feeling so-o-o-o-o… — он задержался, сладко вздохнув в микрофон, и направился вверх, будто по лестнице. — Goo-o-o-o-o-o-od-ye-e-e-ea-ah!

Соколов закрутил мелодию в кренделёк, опевая каждый звук так филигранно, словно продавливал по отдельности клавиши пианино. Подобрался к эффекту ошеломления, что наступит через три, два, один…

— I’m feeling good! I-i-i-i-I’m feeling so… — задохнуться можно! — Goo-o-o-o-o-o-o-o-od!

Столп выразительного уверенного голоса раскачался в лёгком вибрато, и, когда духовые взвизгнули, резко оборвался. На этом срывающем «ах» моменте закончилась песня…

Из-за надвинувшейся на глаза пелены восхищения и белой зависти я наблюдала, как парень самодовольно раскланялся под жидкие аплодисменты одной Надин Дмитриевны. Мне-то казалось, что я круто запела после летних каникул. Но после трёхминутного мастер-класса приземлилась с небес лицом об землю… Жаль, что так умел именно Соколов! Ещё и позволял себе выпивать, жрать конфеты с коньяком! Не заниматься на уроке, выбирать: петь ему напоследок или нет… талантливый человек с гигантским самомнением, который может себе позволить плевать всё лето в потолок! Чтобы с первого раза исполнить шедевр! А может… а может и не такой уж шедевр?

Да я просто лояльно к нему отношусь! Когда три дня не ешь гречку, потом она кажется настоящим деликатесом! А чем будет казаться гречка через девять месяцев?!

Я не хлопала. Но Кирилл всё равно морально «удовлетворился», хмыкнув при виде моего лица.

— Слушай, ну хорошо. Не идеально, конечно, — вывела меня Надин из транса. Обмякшая на спинке дивана я навострила уши. — Подправить бы ещё…

Вот именно! Надо ему там подправить… что? Имя в паспорте на «Дарование Музыкальное»?

— Напишете мне на почту, Надин Дмитриевна? А то мне сейчас нужно внепланово заскочить на работу, — заговорил обычным человеческим голосом Соколов и покосился в мою сторону.

— Ой-й-й, — Надин повела бровью, и мы с ней случайно переглянулись. — Всё, Кирилл! Хитрюга! Иди уже!

Это он при мне не захотел слушать замечания?

А то что?! Сворую? Применю на деле?!

— Спасибо, — он отключил микрофон и резво развернулся, уходя в даль кабинета.

Надин Дмитриевна отставила кружку.

— Ну как тебе, Регин? — да я всё ещё не могла вымолвить и слова! Кивнула непонятно, что этим имея в виду. А преподавательница негромко рассмеялась. — Хах! Ну хорошо. Меняйтесь с Кириллом местами. Флэшку в ноутбук и на дорожку!

И как я должна хвастаться своими успехами после Соколова?! «Регинка будет огребать раз в десять больше», — ах вот, что это значило! Сравнивать вздумали новичка с соколиком, который в полёте с самого детства! Помнится, я добровольно жаждала пересечься с ним на занятиях, но теперь-то понятно, что ничего хорошего ждать не стоило!

Я утянула со стола подготовленную флэшку, лежащую поверх стопки текстов, встала и отправилась к ноутбуку. Соколов отошёл к полке с обувью, спешно меняя тапки на кроссовки. Дуй отсюда, подстрекатель!

— Признавайся, Регин, — заговорщически усмехнулась Надин Дмитриевна. Я судорожно задержала дыхание… — В потолок плевала летом?

Пу! А я уж напридумывала!

— Нет. Я всё выучила. Упражнения делала каждый день часа по три! Чередовала плюсовки и минусовки. В караоке распевалась. Скачала себе виртуальное пианино на телефон и подбирала на слух песни. Соседи меня возненавидели, — хм… это уже антиреклама какая-то. Нужно смягчить обстоятельства. — Но сейчас они перестали стучать в батарею.

Надин посмеялась, потягиваясь на диване.

— Да что ты говоришь? Может, они уже оглохли?

— Или съехали, — важно вмешался Соколов, неспешно зашнуровывающий кроссовки на корточках.

А тебя вообще не спрашивали!

— Ты чего уши греешь? — правильно, Надин Дмитриевна, так его! — Ты же на работу опаздываешь.

— Опаздываю… До свидания! — буркнул Кирилл.

Проверил в кармане брюк телефон, флэшку, достал ключи, видимо от машины и, окатив меня на прощание пробирающим взглядом, вылетел из кабинета.

❤❤❤

— Включай свои несчастные песни, Регина. Распевайся на упражнениях, как обычно, только на беговой дорожке с минимальной скоростью. Посмотрим, на сколько тебя хватит. Потом передохнёшь немного и споёшь только те, какие тебе кажутся выигрышными, под минусовку в микрофон.

Меня подпустят к кабинетному микрофону?! Подождите… А как?

— Тоже на дорожке? — выпучила я глаза.

— Нет! Дорожка — для повышения сложности упражнений! Чтобы ты училась петь и одновременно двигаться! Или ты хочешь удивлять меня дрожащим голосом после лета?

Ах вот оно что… я отрицательно мотнула головой.

Занятие началось с любимой губной трели. Первые в списке стояли русские песни: «Лететь по белому свету», «Медленно», «Так же как все». Я скинула тапки и вышагивала по шершавой поверхности, пытаясь поспеть за темпом и удержать звук. Когда началась лирика — «Stay»* — Надин Дмитриевна подкралась ко мне со спины и прибавила скорость дорожки на несколько единиц. Уф…

Она ходила по кабинету, скрестив руки за спиной, и пугающе вслушивалась. Когда музыка стихала, не ленилась возвращаться к ноутбуку, чтобы переключить песню вручную вместо того, чтобы поставить авторежим.

— Что там у тебя следующее?

— Давайте тоже Рианну… Te Amo.

И минут через двадцать я действительно подзахохлась. Начала пропускать продолжительные куски и не дотягивать окончания, хватая воздух ртом. В лёгких начинало пожигать…

— Ну всё-всё, отдохни, — раздался тихий писк.

Надин Дмитриевна отключила дорожку.

Никаких комментариев, замечаний или угроз не последовало. Преподавательница, задумчиво теребя в ухе жемчужную серёжку, подошла к пульту. Отодвинула ящик стола и выудила из него круглую шоколадную конфету, при виде которой я, тяжело дышащая, не могла думать ни о чём, кроме Соколова… возможно, поэтому я до сих пор и придерживалась диеты от сладкого!

Надин уложила её себе в рот и замерла у окна. За стеклом зелёные макушки деревьев успокаивающе качались на ветру. Клочками они уже были желтоватые, а на улице наверняка слышался приятный шелест. У нас же — полная тишина, не считая моих усталых вздохов.

И кажется, только сейчас я пришла в себя после показательного выступления Кирилла… хотелось разузнать поподробнее — но только за глаза!

— Круто вы придумали с дорожкой, — я опустила руки на поручни, стараясь выровнять дыхание.

Хм. Что-то Надин Дмитриевна не расплылась в улыбке от комплимента.

— Это старый трюк. И не моего авторства. Можешь всем хвастаться, что обучаешься, как сама Мадонна.

— Ого, — она обернулась ко мне в анфас, и её алые губы дрогнули. Кажется, за первое занятие я ещё не успела пробить дно преподавательского терпения, а кроме как подшучиваниями, она не привыкла со мной контактировать… Стало даже как-то неловко выдерживать тишину. Но у меня уже нашлась тема для разговора. — Надин Дмитриевна, а… расскажите мне про джаз, — в её задумчивом взгляде вспыхнуло изумление. — Соколов ведь поёт джаз? Что это вообще за музыка такая?.. Мне кажется, что я много раз слышала ту песню, что он сегодня исполнял. Наверное, она очень старая, но… такая крутая. И сложная! Как вы находите ему репертуар? Фильмы старые пересматриваете?

Надин усмехнулась.

— Это джазовый стандарт.

— Стандарт?

— Да. Так называются легендарные джазовые композиции. Некоторые из них были придуманы ещё в двадцатые года прошлого века.

Вау! А звучало стильно…

— И… Кирилл поёт только джаз? Больше ничего другого?

Надин удивлённо приоткрыла рот.

— Что значит «ничего другого»? Джаз — музыка для избранных ушей и голосов. И те, кто умеет петь джаз, умеет петь всё!

— Ого, даже оперу? — хохотнула я.

Она нахмурилась. Посмотрела на меня с упрёком, как умела, но, проигнорировав шутку, вдруг спесиво ухмыльнулась.

— Чтобы петь джаз, Регина, нужен потрясающий слух. Особая отточенная техника, сумасшедшее легато, определённый тембр голоса… способность сочинять свои мелодии буквально на ходу! В конце концов математический склад ума…

— А это ещё зачем? Где музыка, а где математика?

Надин беззлобно закатила глаза. Кажется, ей было приятно получать вопросы на «возвышенную» тему. А мне — до чёртиков любопытно, почему же Соколов так умопомрачительно звучал!

— Про существование сольфеджио ты, конечно же, не слышала… Понимаешь, в джазе нужно петь синкопами. Не в сильные доли, а в слабые. Чувствовать полиритмию — это тебе не ровные четвертные! Это сочетание сразу нескольких ритмических рисунков.

Я выпучила глаза, обессиленно облокотившись о ручки дорожки.

— Так бывает?

— О-о-о, бывает! Просто ты привыкла петь попсу, а там всё устроено элементарно: вступаешь одновременно с барабанной бочкой и шарашишь до конца… Только рот держи круглым всё время, и будет тебе счастье… А тут наоборот: вступить нужно из-за такта и следующий акцент оставить уже после бочки. Это настолько сложно, что люди предпочитают петь и слушать однотипную хрень, чтобы не вникать лишний раз, — ещё раз спасибо от лица всех слушателей поп жанра за обкаканные вкусы на музыку. — К тому же в попсе принято петь все строки одинаковыми длительностями. А джазовая песня, как конструктор, может состоять из совершенно различных по продолжительности фраз. Они дополняют друг друга и складываются в единую ритмическую фигуру. Это гигантский простор для фантазии… Настолько гигантский, что эстрадников это пугает.

Таких, как я…

Объяснения действительно звучали отталкивающе и внушали трепет. Что же мне, при виде Соколова теперь в ноги кланяться?! Я и не знала, что за его вокалом скрывалось столько нюансов… Он пел невозможно красиво, но это выглядело так, будто ему напускной фарс ничего не стоил. Да потому что Соколов таким родился!

Но, оказывается, это было ещё не всё…

— Ну и, естественно, джаз не был бы джазом без свинга!

— Что такое свинг? — Надин Дмитриевна, как вам не стыдно?!

— Это те моменты в песне Кирилла, в которые ты задерживала дыхание, Регина, — я не смогла продолжать смотреть преподавательнице в каре-зелёные внимательные глаза и по ощущениям резко покраснела. Опустила взгляд на узоры ковров. Ну что же вы меня палите?! — Этакие крохотные вибрато внутри фраз и в окончаниях. Если по татаро-монгольски, — так я и не смогла понять за столько времени, чем ей не угодили монголы и татары! — Ещё в проигрыше в джазовой песни обязательно нужен скэт.

Что-то знакомое…

— Это, вроде, импровизация?

— Да. Не во всех джазовых песнях она предусмотрена… У Кирилла сегодня был совсем маленький скэт, ты, наверное, и не заметила.

— Хм… не знаю. Но я на кое-что другое обратила внимание. Почему он пел местами… с плоским ртом? Вы же говорили, что это антивокально, что рот нужно разевать широко… — сейчас мы блеснём знаниями!

— Ну-ну! Ты не путай нозальные дефекты с вокальной техникой! Кирилл пел как надо. В джазе вокалисты твэнгуют, специально делают звук более плоским за счёт положения гортани. Но от этого рот они открывают не меньше! — да что за новые подробности я узнаю самая последняя?! Я же выучила железобетонно: широкий рот — молодец, узкий — тебе трындец от Надин и щелбан в лобешник! Я недовольно насупилась. — Сначала, Регина, нужно научиться петь правильно, иначе будешь звучать как базарная тётя Мотя!.. А потом постепенно приучаться к твэнгу. В попсе тоже любят это дело, привнесли из джазовой культуры. Надо же хоть чем-то на крутых вокалистов походить… Ты вообще знаешь, кто джаз-то придумал?

— Нет, — буркнула я.

— Афроамериканцы. Есть у тебя в академии темнокожие? — хохотнула Надин Дмитриевна.

— Ну… есть один.

— Слышала, как он разговаривает-то?

Ха-хах! Я ухмыльнулась и решила спародировать.

— Эй йоу, воац ап, броо!

— Ну вот ты и ответила на свой вопрос. Манера решает.

Обалдеть… Сколько же всего! Мне захотелось треснуть себя ладонью по лбу. Я думала, Надин продолжит перечислять до бесконечности список навыков Соколова, но он, наконец-то, подошёл к концу.

Мне и перечисленного хватило, чтобы почувствовать уровень.

— Сложный жанр этот ваш джаз… спасибо, что рассказали, — и почти не насмехались. Ну а я уже почти отдышалась.

— А почему ты спрашивала? — подозревающе скривила рот Надин.

— Просто звучит красиво. И… захотелось узнать, что за музыка такая.

— Регина, у тебя проснулся хороший музыкальный вкус? Поздравляю! Послушай дома для общего развития… Майкла Бабла, Эллу Фитцджеральд, Фрэнка Синатру, Нину Симон… Луи Армстронга послушай!

— Стойте-стойте, — очнулась я. — Так не запомнить! Мне нужно записать…

Я слезла с беговой дорожки, вдела ноги в тапки и метнулась за телефоном к дивану.

Зафиксировала себе смутно знакомые имена под диктовку, а Надин Дмитриевна всё накидывала новые и новые, неподдельно радуясь каждому вспомнившемуся исполнителю. Но, когда мы закончили список на фамилии двадцатой, я вынырнула из экрана телефона и столкнулась с недовольным взглядом преподавательницы.

— Заболтала ты меня, филонщица! Иди за микрофоном! — что?! УЖЕ?! — Проверим твой уровень летней дегенерации! Выбирай песню, но помни… сегодня я хочу уйти домой в хорошем настроении!

Запомните меня молодой и жизнерадостной… с лёгким недостатком сахара в крови.

На ватных ногах я зашоркала от журнального столика к пульту. Если взять Адель, Надин скажет, что я колхозница с притязаниями на божественное… но она ведь сама дала мне Rolling in the deep!* Ага… случайно вписала, расхохоталась и не стала вычёркивать. «Ну пускай, прости Господи. Авось вернёшься с каникул Эдитой Пьехой». Я чувствовала себя быком на Корриде: красная тряпка взмыла перед моим носом, копыто занеслось над землёй, и заклубилась пыль.

Я шла на это занятие с полной уверенностью, что поражу воображение Надин Дмитриевны! Что вполне неплохо приспособилась петь то, что ещё в январе мне казалось непостижимо сложным. Но стоило Соколову открыть рот, моя хлипенькая, давшая росток надежда схлопнулась…

— Что решила пе-еть? — заговорщически затянула Надин.

Ладони вспотели, в солнечном сплетении будто образовался болезненный узелок, не дающий дышать свободно. Хуже, чем на экзамене по диагностике детей дошкольного возраста…

— Rolling in the deep, — неуверенно произнесла я.

— Чего? Не слышу.

У меня ещё есть шанс передумать…

— Rolling in the deep, — выкрикнула я, вытирая руки о джинсы.

Мелькнув взглядом по веселящейся Надин Дмитриевне, усевшейся на диван и скрестившей руки, я осторожно взяла микрофон. Включила его.

— Раз-раз…

— Регина, врубай свой «роллинг»! Микрофон настроен!

Я сглотнула и в ужасе занесла его, чувствуя, как вцепилась в ручку, пытаясь её раздавить. Ничего нельзя было с этим поделать… Дотянулась до ноутбука, где оставалось только щёлкнуть по последней песне в папке, но притворилась, что ищу её… время на подышать перед смертью.

— Помнишь, да? Микрофон держать на расстоянии двух пальцев ото рта, под углом примерно сорок пять градусов. Все повышения и понижения громкости нужно делать своим голосом!

— Помню… — было у меня время научиться держать микрофон в караоке!

Последний раз незаметно вздохнув, я включила минусовку и отскочила от ноутбука к центру кабинета.

Молниеносно захрипела акустическая гитара, нагнетая вступление. Я зажмурилась, отсчитывая восемь скорых ударов. Потом вспомнила, что Надин угрожала вставить мне спички между век, и резко распахнула глаза одновременно с тем, как и вдохнула побольше воздуха…

Пожалуйста, пусть получится красивое «иго-го» голосом!

— There's a fi-i-ire starting in my heart, — меня настолько оглушило волнением, что я не соображала, что делаю.

Ступни отяжелели, мышцы живота напряглись, не позволяя скатиться в жалобную дрожь с первой же строки, а в груди и горле привычно загудело.

— Reachi-i-ing, — я не сорвалась? Там высоко! Мама, у меня кружится голова! — А fever pitch and it's bringing me out the da-а-rk…

Я успела втянуть ноздрями воздух и оскалилась пошире.

— Fina-a-ally, — обожаю этот момент! Он получался у меня, как в оригинале. Наверное… — I can see you crystal clear!

Похоже, что я устояла перед паникой, скрутившей живот и отнимающей львиную часть дыхания.

— Go 'head and sell me out and I'll lay your shit bare!

Захотелось петь ещё смелее, размашистее. Так, как я позволяла себе изгаляться дома перед соседями. Всё-таки пришлось поступиться их психикой…

Не знаю, правильно ли это, но где-то в июле я ощутила, что мой пресс не так уж и сильно сжимался, когда я репетировала. Да и рот не всегда послушно открывался широко, но звук от этого словно бы и не страдал. Всё чаще вместо чувства изнасилования меня посещала лёгкость при звукоизвлечении. Правда, мысль о том, что в одиночку я могла свернуть не туда и скатиться в «Тётю Мотю» меня так и не оставляла. Я уже сталкивалась с тем, что находила для себя удобную позицию, радостная бежала к Надин Дмитриевне показывать наработки — а потом терпела словесные избиения целый месяц… Повторно пережить это унижение было бы страшнее, чем сознаться в убийстве.

Близился припев. Я опевала фразы и чеканила окончания, изображая из себя обладательницу шестнадцати «Грэмми». А моя попа сжималась тщательнее в новом приливе паники: я предпочитала напрячь ноги, живот, спину, все отверстия в теле — лишь бы не уронить неудобные верхние ноты, которые дома осиливала «по настроению» …

Пожалуйста, Регина! Просто спой это! А потом я куплю тебе большой масляный торт, воткну в него сникерсы, полью мёдом, присыплю сахаром и опущу в него твоё бордовое от стараний лицо…

— We could have had it a-a-a-a-a-a-a-all…

Rolling in the dee-e-e-e-e-e-eep!

Your had my heart Insi-i-i-i-i-i-ide of your hand!

And you pla-a-ayed it… to the bea-e-et!

Я ничего не помнила. Ни как, как дышала, ни насколько благозвучные интонации изрекала…

Только медовик с холодным кремом в виде жёлтых пчёлок и розочек, обволакивающих язык! Вселенная остановилась, маленькие опылительницы закрались в мои ушные раковины, жужжа о том, что скоро наступит конец… Сердечный ритм раздавался в такт отдалённо звучащей минусовки, а какая-то незнакомая девушка пела вместо меня…

Она поклонилась раньше, чем притормозила песня, и застыла, словно зловещая фигурка из воска, дрожа ресницами.

Я нашла себя в оглушительной тишине перед Надин Дмитриевной, всё ещё сидящей со скрещенными руками. Её серьёзное лицо не выражало и намёка на удовлетворение, а музыкальные пальцы, сжимающие плечо, побелели от усилий. Я приоткрыла напряжённый рот, позволив себе судорожно вздохнуть.

Надин Дмитриевна опустила тёмный взгляд на журнальный столик, на котором лежала стопка текстов песен. Медленно обмакнула алые губы… у меня поплыло перед глазами… дотянулась до прошуршавших бумажек, с которыми я даже спала, пренебрежительно взяла в руки и стала подниматься с дивана.

Я думала, она отхлестает меня стопкой… положила дрожащую руку на грудь, где колотилось сердце. Проследила, как преподавательница, громко стуча каблуками, прошла мимо меня в направлении выхода из кабинета. Нет! Это ещё хуже…

Надин Дмитриевна остановилась у мусорного ведра и швырнула в него стопку.

_______________________________________

1. Текст песни "Feeling Good" в исполнении Michael Buble❤ Я вдохновилась его голосом и наделила таковым Соколова. Советую к прослушиванию.

2. "Stay" — Исполнитель Rihanna feat Mikky Ekko

3. "Roling in the deep" — песня исполнительницы Adele