В джазе только хулиганы

Глава 5. Конфета с коньяком

А Надин всё играла. Белые и чёрные клавиши впадали от нажатия, затем мягко принимали прежнее положение. И лишь по тому, как часто повторяли грациозно округлённые ладони одни и те же фигуры, я постепенно поняла, что мелодия имеет одинаковые кусочки. Или похожие. Или одинаковые. Или… всё-таки похожие? А-а-а-а-ай!

— Запомнила? — Надин Дмитриевна манерно вскинула руками по окончанию и перевела на меня испытующий взор своих каре-зелёных глаз.

Во рту пересохло, хоть я и только что осушила стаканчик с чаем до дна.

— В-всё? Всё сразу?

У неё дёрнулся один уголок губ. То ли от удивления, то ли от замысла избить меня розгами. Кричать о помощи на пустом этаже в воскресенье бесполезно?

— Я любезно повторила три раза одну и ту же мелодию, — преподавательница нахмурила брови, от чего кожа её век чуть нависла над не моргающими глазами. От услышанного мне стало дурно. К горлу подкатила тошнота. — Хочешь сказать, ты этого не поняла?

Признаться и пробить дно её матерных запасов или схватить куртку и выбежать из кабинета? Слишком долго шнуровать ботинки! Ладно, говорят, на суде за чистосердечное могут скостить срок…

— Не поняла. Можно мне послушать ещё один раз? — неловко улыбнулась я непослушными губами.

Надин, откинулась на спинку стула, теребя шарфик, завязанный галстуком на шее, но вдруг подозрительно спокойно изрекла:

— Можно.

А я уж думала, меня найдут повешенной на этом леопардике!

— И-и-и, — обозначила она вступление.

Снова: «пилик-пилик», «пум-пим-пилик», «пилили-пилили-пум-памс», «пилик-памс-пилик», «пилипамс»… Я напрягла весь свой слух, мускулы лица, грецкий орех, интуицию, чакру хитропопости и с силой впилась пальцами ног в резиновые тапки, будто это поможет раскрыться ушным раковинам пошире.

Надин Дмитриевна, покачивающаяся от удовольствия в такт, стремительно завершила отрывок и взглянула из-под края очков. Со мной случилось оцепенение.

— Дыши, девочка, — надменно ухмыльнулась преподаватель. Она ещё и роды принимать умела? — Вот тебе первая нота.

В кабинете раздался продолжительный, плавно стихающий звон, переходящий в щекотную для ушей тишину. Я натужилась, пока ещё смутно помнила этот несчастный звук. Разинула рот на «А», тут же громко повторила в унисон, даже почти не сипло после чая, и на радостях забыла всё остальное…

Мамочки! А что петь дальше?..

А дальше произошла импровизация, с которой я бы никогда в жизни ни при каких обстоятельствах не хотела оказаться услышанной живым существом!

Преподавательница лишь поначалу нервно промокнула друг об друга алые губы. Потрясающей всё-таки она владела артикуляцией… Но больше ни рот, ни брови, ни стеклянный взгляд Надин не выдавали эмоций, вызванных моей подзаборной серенадой. Я воспроизводила местами нечто лживое — понимала это и сама — стремилась ссутулиться до размеров маленького блеющего ягнёночка и приходила во всё большее потрясение из-за невозмутимости Надин Дмитриевны. Виновато смолкла, задержала дыхание.

Наступила всеобъемлющая тишина. Надеюсь, я не сломала преподавательнице психику?!

— Та-а-ак, — помедлила и деловито протянула женщина. Пролистала закорючки почти в конец, пока я дорвалась до воздуха. — Сделаем упражнение. Пойдём вверх по октавам до крайне возможной тебе ноты, затем вниз. Вот такой мотив, запоминай… На слог «Ра».

Да вы сговорились что ли?!

— И-и-и, — Надин заиграла.

О! Это звучало не так уж и сложно!

— Ра — ↑ра — ↑ра — ↓ра- ↓ра-а-а! — она помогла мне спеть несколько первых попыток своим насыщенным жёстким тембром, постепенно передвигаясь пальцами вправо по клавиатуре.

Я подсела на темп, вторя преподавательнице. На третий раз мой голос зазвучал «без поддержки», и мы, как Надин и обещала, отправились на поиски той самой крайней унизительной ноты…

Искать пришлось не долго. Я ра-ра-ракала, пока не крякнула, и закашлялась. Тогда женские пальцы помедлили и… отправились влево.

Когда Надин Дмитриевна нащупала вторую мою точку невозврата, звучащую, как гул парохода, я схватилась за горло сквозь ткань свитера и обессиленно вздохнула. Кадык больно опустился, голос просто исчез под конец упражнения. В довесок ещё и заурчало в животе…

Надин ничего не сказала. Лишь глянула на настенные часы над пианино, а у тех большая стрелка уже как шесть минут показывала на три! Женщина кисло опустила уголки губ. Кому-то прилетит втык! Да побольше, чем мне! Я-то опоздала только на две минуты. А вот тот, кто должен был заниматься следующий…

— Ну давай, Регина. Спой мне песенку а капелла… В смысле, без музыкального сопровождения, — преподавательница опустила на клавиатуру крышку, уныло облокотилась об неё локтем, подперев голову, и расслабила узел на платке.

Пятнадцать минут прослушивания, из которых половина — разговоры, а я вымоталась, словно тягала мешки с картошкой по лестнице!

— К-какую? — сипло выдала я. Кошмар! Голос, вернись, пожалуйста!

— «В траве сидел кузнечик»*.

Не похоже было, чтобы Надин Дмитриевна шутила. Я тревожно сглотнула слюну и покосилась на входную дверь. Не дай Бог…

Хотя… если бы у меня был выбор между «Кузнечиком» и, скажем, «Поющими трусами»…

— Регина, ты меня слышишь?

— Да-да, — я прокашлялась и кинулась в бой, чтобы не передумать. Принялась усердно «пиликать» ртом про огуречик. — В траве сидел кузнечи-и-к, в траве сидел кузнечи-и-ик, совсем как огуречи-и-ик, зелёненький он был! — фух! Бедное насекомое, прости меня… я стараюсь, честно! — Представьте себе-представьте себе-совсе-е-м как огуречик… — я так и знала. Я ТАК! И! ЗНАЛА! Внешняя дверь принялась распахиваться навстречу моему публичному унижению. Я полностью отвернулась лицом к Надин, чтобы не смотреть в глаза опоздавшему. — Представьте себе-представьте себе зелёненький он был!

Надин Дмитриевна отклонилась на спинку стула, чтобы заглянуть мне за спину. В ход уже пошли «травки и козявки», а сзади донеслось шуршание куртки но, на удивление, ни одной жалобной мольбы помиловать грешника. Да и сама преподавательница, ненавидящая опоздания, лишь скрестила на груди руки, кивая своему ученику. Того устрашающего выражения лица, что она продемонстрировала мне с порога, даже не предвиделось.

Я запнулась на втором куплете, пытаясь то ли не расплакаться, то ли не рассмеяться.

— Больше слов не помню, — обессиленно выдохнула я. Спрятала руки за спину и скрестила их, желая хоть немножко отгородиться от незнакомца. — И-извините…

Преподавательница согласно кивнула, встала из-за пианино.

— Извинения принимаются, — без всякой издёвки сообщила она, переключаясь взглядом на опоздавшего. Так, а… каков вердикт? — Во-о-о-от он! Лауреат римского конкурса! Мой ты соколик! Первое место мне привёз!

Похолодев изнутри, я задержала дыхание и проследила одним косым взглядом, как рядом ненавязчиво остановилась мужская фигура. «Соколик» медленно наклонился, желая всмотреться в моё опухшее после бессонной ночи, естественно, не накрашенное лицо. Я мелькнула взглядом по серым глазам, сияющим от восторга. По стремительно оголяющей ровные зубы улыбке… и сжала губы в тонкую-тонкую ниточку, чтобы не завизжать от стыда.

Улыбка Кирилла Соколова достигла вопиюще обезоруживающих масштабов. На лоб скатилась волнистая прядь цвета горького шоколада. А в радиусе холодного дыхания, в который залез мой пристыдившийся нос, заблагоухало спиртом.

Я злобно сощурилась, провожая взглядом его широкую спину.

— Здравствуйте, Надин Дмитриевна! — промурлыкал Кирилл.

Он раскрыл руки навстречу преподавательнице и крепко обнял её, словно матушку.

— Здравствуйте-здравствуйте, — заговорщически напела та, похлопывая ученика по лопаткам. — Иди, поищи в ящике стола кое-что.

Ах вот, для кого эти тапки циклопных размеров! Для римских лауреатов! Он прошоркал к столу, чуть пошатываясь, и плавно выдвинул шкафчик.

— М-м-м, чудесно, — в раскрасневшейся ладони материализовалась коробка конфет. — С коньяком!

Пу! На что преподавательнице этот дурацкий алкоголик?!

— Кхм-кхм, — напомнила я ей о своём существовании. — А… скажите, пожалуйста, Надин Дмитриевна… каков результат прослушивания?

Женщина, счастливо сплётшая ладони и наблюдающая за Соколовым, самодовольно вскрывающим опохмел, повела бровью в мою сторону и удивлённо моргнула.

Ага! Я всё ещё здесь!

— Так, Регин, — она ласково улыбнулась. — Ты безголосая. Петь не умеешь, только интонировать, и то временами фальшиво. Возможно, о понятии «слух» ты даже не слышала, потому что слышать по природе твоей не чем… Диапазон скудненький, тембр бледненький, опоры нет. Есть тремоляция… Приходи на следующий год, может, найду место.

Я обмерла, лишь блуждая взглядом между красных губ, изрекших приговор, и мужских, по которым проскользил кончик языка.

— Надин Дмитриевна, чего это вы с ней так мягко? — хохотнул Соколов, забрасывая в рот круглую конфету.

Она была практически чёрная, как и его шевелюра.

___________________________________

"В траве сидел кузнечик" — Детская песня, сочинённая Николаем Носовым и Владимиром Шаинским.