В джазе только хулиганы

Глава 18. Лихорадка

Каблуки вонзаются в линолеум и звучат оглушительно громко. Она подходит к мусорному ведру и безжалостно выбрасывает песни, в которые я вложила всё имеющееся время, желание… душу. Надин Дмитриевна облокачивается о дверной косяк и упирается рукой в бок, кусая изнутри кожу щёк.

Боже, что я натворила? Она выгоняет меня с вокала…

— Знаешь, Регин, — ласково заговорила преподавательница. От этого стало ещё страшнее. Испуганный писк застрял в скованном трепетом горле. — Ты меня на одну мысль натолкнула. А может, ну на хрен… эту вшивую Адель? Давай попробуем джаз?!

❤❤❤

— И-и-и-и-и-и-и-и-и-и! — на вид всего лишь первоклассница в хореографическом боди, с двумя подскакивающими из-под кепки хвостиками оглушительно завизжала на всё помещение. А следом сразу же коварно расхихикалась, летя без оглядки по лакированному полу в сторону арки.

Девочку догонял пацан. На голову выше неё, в футболке и спортивных штанах:

— Отда-а-а-а-а-ай! — отчаянно зарычал он. — Это моя кепка! Я в ней выступал!

Все присутствующие оставили свои дела, развернувшись к малышне.

— Не твоя-я-я! — заверещала девчонка, драпая в большой зал. — Она общая!

— Никита-а-а! — взревела мамочка с чёрными наращёнными волосами. Догнала парня с шуршащими штанами в руках, явно собираясь их на него напялить. — Кепка из костюмерной! Пускай Аня поиграет и сама вернёт!

Молодая мама одёрнула сына за руку, а у того, сдавшегося по среди помещения и провожающего взглядом шуструю малявку, дрогнул подбородок.

— Это моя кепка…

Жалобный всхлип затерялся под высоким резным потолком дома культуры.

Какие страсти! Балансирующая на грани нервного срыва я скрестила ноги и руки, наблюдая, как зарождается детская истерика. И так с самого утра пульс мерзко отдавал в солнечное сплетение… Хотелось узреть расплату маленькой хулиганки, но реакцию её родителей я уже не застала.

— Всё! Я нас зарегистрировала, — вдруг ворвалась в помещение из той же арки Даша, расстёгивая на ходу куртку. Приблизилась к парте, за которую мы уселись вдоль стены. — Наш выход где-то через два с половиной часа. Успеваем в перерыв чекнуть микрофоны.

— Отлично, — приободрился усач.

От этой информации у меня до боли перехватило дыхание: ах вот, каково оказаться на конкурсе в статусе артиста! Это будет моё первое серьёзное выступление на настоящей сцене! Не верилось… уговоры расслабиться от Надин Дмитриевны работали слабо. Слишком мало я их выслушала в противовес коллекции изречений о моей бесталантливости! Мозг отрицал происходящее:«Бездарность! Бездарность! Бездарность!.. О, пора выучить джазовую песню и сходить на конкурс»…в образовательных функциях Надин явно отсутствовал какой-то промежуточный винтик! Но что-то ненавязчиво тоненько мне подсказывало: «ты сломала систему, Регина! Ты доказала этой тётке, что она не потратила время зря!»

Помогало и то, что я, однажды, уже познакомилась заочно с внутренней «кухней», а ещё рядом со мной отиралась Ковалёва: она начала приободрять меня с пол седьмого, когда я решила пропустить пары из-за нестерпимого волнения, заставила поесть — иначе бы мне наверняка не хватило силёнок выползти на сцену — отвлекала в течение дня, а потом смешила всю дорогу в метро. И даже, когда отошла к организаторам, не бросила одну. Заставила следить за мной Рому — больше оказалось некому.

На этом конкурсе без надзора Надин Дмитриевны, что как обычно занималась проведением занятий, мы должны были выступать вчетвером: я, Даша, усач, ну и… один небезызвестный уникум с ямочками на щеках, который ещё не почтил нас своим присутствием.

— Ну так ты расскажешь, какую песню сегодня будешь петь? — Даша стянула шапку. Под ней уже как несколько дней скрывалась преображённая шевелюра.

Короткая стрижка показалась соседке слишком скучной, и она покрасилась в цвет своего нового сиреневого платья. На выходных мы специально ездили вместе на Садовод за концертными нарядами. Мой ждал в чехле, повиснув на одиноком обнаруженном здесь неспроста гвоздике над рядом стульев.

— Расскажу… думаю, сейчас уже можно, — тревожно хихикнула я и прикусила губу.

— Тебя Надин Дмитриевна просила не говорить? — изумился усач, почесав затылок. — А почему?

Я устало вздохнула.

— На случай, если не справлюсь…

— Но, судя по всему, у тебя вышло, раз ты сегодня с нами! — Даша достала из сумки расчёску, приглаживая наэлектризовавшуюся причёску, и приземлилась на один из стульев, что с гулом притянула по полу в наш «круг». — Ну-ка! Мне даже интересно!

Я чуть не запищала от предвкушения проболтаться. Весь сентябрь и октябрь репетировала только в отсутствии соседей по квартире, сдерживалась от обсуждений своего обновлённого репертуара… да у меня едва не прорвало дамбу!

В помещении-таки раздался детский плач мальчика, лишившегося кепки. А я, схватившись за сидушку своего стула, удержала его возле попы и замельтешила поближе к Даше.

— «Fever»*! — гордо призналась я и, наконец, обмякла на спинке.

Адреналин шкалил от одного только названия песни! Что же будет со мной на сцене?!

— Ого, это же… — Даша настороженно глянула на Рому, но тот не понимающе пожал плечами. — Ра, это то, о чём я думаю?!

У Ковалёвой постепенно вытянулось лицо, а затем проклюнулась радостная улыбка. Я не выдержала, тоже заулыбалась и вобрала побольше воздуха, надуваясь, как воздушный шарик, стремящийся подлететь от счастья. Задрала сплетённые руки в шуршащих рукавах куртки, потянулась, уже намечая себе путь к потолку, как вдруг врезалась ладонями во что-то жёсткое…

— Повтори-ка, — мурлыкающе раздалось позади. С испугу я дёрнулась и сжалась. Задрала голову. А там сверху… вопиющий взгляд серых глаз забегал вверх тормашками по моему наверняка скривившемуся лицу. Я поторопилась убрать руки от тёплой груди неожиданно присоединившегося к нам Сокола и подскочила со стула. — Мне же не послышалось?

— И тебе привет, Кирилл! — вставила Даша, пока я справлялась с приливом неловкости.

Осмотрела длинное расстёгнутое мужское пальто от полов до воротника, рюкзак, выглядывающий из-за его спины, чехол с костюмом в руке, поднялась к полным ухмыляющимся губам и свои поджала от зазудевшего в груди ликования. Да! «Кузнечик» уже не тот, Соколов!

Нужно быть понаглее, а то робость чревата отсутствием уважения!

— Я буду петь «Фи-и-и-ивэ», — сладко протянула я, глядя Кириллу в глаза, и дразняще вскинула бровями.

— Надин дала тебе мою «фивэ»? — его брови тоже претенциозно изогнулись, но губы так и не оставила улыбка.

«Мою»?! Ты что, авторские права на неё оформил?!

— Почему это она твоя? — непонимающе дёрнула я головой и оборонительно скрестила руки. — «Фива» общая! — хм, где-то я уже это слышала сегодня…

— Нет, «фива» — моя коронная! — настаивал Соколов, уложив на пол рюкзак и недовольно стряхнув с плеч пальто. Я бы советовала тебе носить коронку только дома! В ту комнату, где стоит трон! — Как тебя вообще подпустили к джазовому стандарту?

— Ха! Я тебе больше скажу! Теперь я пою только джаз! — горделиво заявила я, незаметно сглотнув.

Самой слабо верилось…

Я чуть не скукожилась под курткой.

— Ого! — изумился усач у меня за спиной, но одновременно с ним сквозь детские всхлипы на фоне протянулось:

— Не-е-е-ет, — широко и коварно улыбаясь, замотал Кирилл головой. — Ты не можешь…

— Могу. И у меня с ним всё серьёзно!

Я не пальцем деланая!

— Когда ты успела? — довольно степенно удивился Кирилл, угрожающе уложив ладонь на спинку моего бывшего стула. — Я два месяца собирался домой под распевки на Ани Лорак…

— А мы с Надин Дмитриевной не хотели никому рассказывать…

Даже тебе, Соколов! Я самодовольно задрала нос, мечтая приправить ответ: «бе-бе-бе», но зацепилась взглядом за его нижнюю губу, что он медленно и беспощадно прикусил, и затаилась.

— Напомни, сколько тебе лет? — чётко изрёк его рот. И, кажется, Даша, сидящая справа, специально громко покашляла.

Ясно, на что Кирилл намекал! Мы прямые соперники друг другу: в одном жанре, в одной возрастной категории, занимались у одного преподавателя. Только я — меньше года, а он — чуть ли не вылезши из утробы матери!

— Двадцать один год позавчера исполнился, — скромненько созналась я.

— С прошедшим, — сверкнул фирменной улыбкой Соколов. — Тебе хана, редиска.

Из меня вырвался удивлённый вдох…

— Как-как ты сказал?

— Редиска двуличная! — Соколов вальяжно швырнул на стул своё скомканное пальто, чехол, отогнул воротник рубашки молочного цвета и устрашающе провёл большим пальцем под бритым подбородком.

Затем опомнился: увидел Рому, кивнул ему. Дашу смерил скептичным взглядом и, уцепив с пола рюкзак, демонстративно направился в сторону арки. Его не уложенные, стремящиеся стать полноценными кудрями волосы, чуть взметнулись надо лбом и пропали из виду вместе с ямочками на усмехающемся лице.

— Я регистрироваться! — бросил Кирилл, уже удаляясь.

— Он пошутил? Или реально мне угрожал? — первое, с чем я обратилась к весело переглядывающимся вокалистам.

— Фиг его знает, Ра. На всякий случай, оборачивайся почаще.

❤❤❤

В чёрных непроницаемых кулисах гулял холодок. Ведущий сидел в темноте и перебирал списки выступающих. А я беззвучно бродила то в ближайший к краю сцены карман, то в дальний, и пыталась совладать с расшалившимися нервами. Мой выход через один номер…

Два с лишним часа пролетели незаметно: мы оставили верхнюю одежду в гардеробе, в перерыв отметились у ведущего и получили возможность, пока за столиком жюри образовалась пустота, подержать микрофон на сцене. В блоке выступало порядка сорока с лишним участников, и каждому выделили секунд по тридцать. Везло, если в песне оказывался короткий проигрыш, и вокалист успевал вступить с минусовкой. Это был мой случай и… пока что самые страшные тридцать секунд в жизни!

Я увидела гигантский пустой концертный зал, скрывающийся в полумраке: бардовые ряды партера и балкона разделяла тень ниши так, что всё это напоминало раскрывающуюся тебе навстречу пасть. В её середине, где должен был виднеться «корешок языка», стоял длинный узкий стол с четырьмя настольными лампами. Они кровожадно путали сознание и предназначались будто для операционных… на мгновение глаза обманули меня и вместо толстых ручек, выверенно лежащих рядком вдоль бумаг на судейском столе, я обнаружила скальпы… Бр-р-р!

«Перерыв. Какая пустота в зале», — подумал бы зритель. И даже не догадался, что правые и левые хлипенькие кулисы забиты, как консервная банка шпротами, вокалистами: скучающими, трясущимися, осуждающими, зевающими, артикулирующими, в вечерних платьях и костюмах, в одеялах и даже с бигудями на голове! Я промелькнула по их «рыбьим» лицам, как в замедленной съёмке, борясь с головокружением, и уставилась в одну меркнущую в глазах точку в зале. Там, где предполагаемо сидел звукооператор.

Из трёх лежащих у моих ног кубов повалил знакомый звук, а на лицо упал отрезвляюще резкий свет прожекторов. Я. В ярко-красном платье на бретельках, чуть достающим до колен и усыпанном пайетками. Дрожу. Решила, что ослепла: кругом всё стало белым бело, как в душевой кабинке, обнесённой кафелем. Но если позволить голове чуть опуститься, то в глазах начинали рябить красные расплывающиеся кружочки, отражающиеся от наряда…

Сердитый контрабас забубнил вступление. Щелчки пальцев, раздающиеся между нагнетающих «бо-о-ом», не давали случиться тишине. Я поднесла ко рту микрофон с синей наклейкой и больше не воспринимала ничего, кроме звуков минусовки из мониторов. В горле загудело, голос зазвучал, песня запелась — а я в предобморочном состоянии…

— Стоп! Спасибо, — раздалось внезапно. — Настроил. Следующий.

Я развернулась на не сгибающихся онемевших палочках для суши вместо ног и заковыляла в кулисы. Уже отдавала себе отчёт: демо-версия музыкальной экзекуции не вселила в меня уверенность. Лучше бы сразу вышла на суд к жюри! Убийцы ведь сразу вонзают нож в тело жертвы? А не отпиливают ей перед этим палец для пробы острия?

Я дождалась Дашу и Рому после их саунд-чека. Надин Дмитриевна доверила им портативную колонку для распевок, и мы не стали смотреть начало блока в зале. Прошлись по коридорам, поднялись на верхний этаж и нашли спокойный закуток, где и отрепетировали по нескольку раз свои номера. Наверняка где-то в тот момент распевался и Соколов, но он предпочёл держаться от нас подальше. Мы вернулись в зал: меня усадили на один из ближних рядов и вложили в дрожащие руки камеру: Ковалёва регистрировалась на конкурс ещё в сентябре, поэтому оказалась в конце всего лишь первой десятки. Я снимала голосистую Дашу, восхищалась, но по большей части думала о том, что ей повезло. Чем меньше ты маринуешься в кулисах по времени, тем, вероятнее, психологически проще идти на сцену.

Затем она пришла ко мне в зал, розовощёкая, разгорячённая, несмотря на короткий рукав, и я не смогла отказать себе в удовольствии посетить туалет третий раз за последний час. Вышла, а Рому так больше и не увидела. Даша предупредила, что он занервничал и решил ещё раз распеться…

Поэтому за кулисами прямо перед своим выходом я осталась в устрашающем одиночестве: лишь одна девушка готовилась сменить другую. Народ схлынул после саунд-чека и рассосредоточился по коридорам, изредка выглядывая одной головой из-за двери.

— Следующая участница номер двести шестнадцать, Анастасия Дрёмова с композицией «Кометы»*, — прочитал с листочка ведущий. — Готовится Регина Васнецова.

Он отложил свой микрофон на стол и принялся издевательски хрустеть яблоком, едва на сцену зашагала смелая незнакомка в воздушном светлом платье. Я заметно даже для себя съёжилась, прижимаясь к колючим пайеткам, и поняла, что та трясучка с семи утра была даже не половиной судорог, что теперь меня заколотили… Закончившая номер вокалистка скрылась в кулисах напротив, а Анастасия Дрёмова вышла в белый кругляшок в окружении массивных мониторов. В ту же секунду запела завораживающе тонким голоском под минусовку, загудевшую даже в моей груди. Она ввела меня в окончательное оцепенение, словно в космическом безвоздушном пространстве. Ладони и кончик носа обледенели, коленки затряслись, и оставалось только зубам застучать трель…

Как вдруг на моих плечах ощутилось неизвестного происхождения тепло.

Из-за того, что промёрзла, я отреагировала медленным ленивым поворотом головы, ожидая убедиться в приходе Даши. А тем временем мой озноб оказался пойман под мужской нагретый пиджак. Кожа отозвалась ноющим облегчением. Одновременно пронзительно нагрянул скорый припев в песне, и я вытаращилась на ямочку на щеке, укрытую холодным светом, дотягивающимся со сцены.

Соколов, приобнял меня по-свойски, от чего я уютно утонула глубже в его пиджаке и сбивчиво захлопала ресницами. От него исходил естественный приятный запах, без всякого парфюма. Чувствовались жар тела, лишённого волнения перед выступлением, и лёгкий шлейф самоуверенности. Он предпочитал делать вид, что девушка на сцене интереснее меня, пойманной его рукой, до тех пор, пока я не сглотнула, разглядывая скривившиеся в усмешке губы.

Тогда Кирилл перевёл на меня снисходительный взгляд и… поманил пальцем. Беспокойно высокий женский голосок распространялся по всему закулисью, а я, обездвиженная, сбитая с толку, могла лишь послушаться и склонить голову поближе.

— Это моя песня, — громко шепнул Кирилл мне в лицо, обдавая его сладким теплом, и хохотнул.

Серьёзно?! Он опять за своё?

— Это самый известный джазовый стандарт! — дрожа, выпалила я.

Его волосы, кажущиеся почти угольными в полумраке, были красиво уложены на бок, а к скулам прикасались то коварная тень, то лучи.

— Это моя песня, — издевательски заладил он.

М-м-м! Ну хорошо!

— Нет, моя! — шикнула я сквозь грохот музыки.

— Эта песня мужская. Ты перевод хоть знаешь? — спокойно продолжил Соколов теперь прямо мне на ухо и как бы невзначай коснувшись его горячими губами.

Я задержала дыхание в полной дезориентации. К тремору добавилась лавина мурашек, обрушившихся на шею и левую руку.

— Н-нет.

Это странно, но нет! Я забыла! В режиме полыхающих дедлайнов я два месяца металась между академией, караоке, репетициями, занятиями в кабинете и сном, чтобы сейчас понять, что я не знаю, о чём буду петь?!

Кажется, из меня вырвался напуганный тихий писк.

— Ну-у-у! Как можно выступать с песней, если ты даже не знаешь посыла? — а-а-а-а-а! Я сейчас грохнусь без сознания! Он прав! Мой выход уже меньше, чем через две минуты!.. я поддалась ужасу, и тот начал мерзко обволакивать мои органы изнутри. — Рассказать тебе?

Я нервно кивнула.

— Т-ты разве не станешь врать? Мы конкуренты!

— Я тебя умоляю! Какой ты мне конкурент?.. Зайдёшь в гримёрку после выступления, возьмёшь телефон и убедишься… так мне рассказать тебе перевод?

— Да… — он тут же отогнул от моего лица завитые бледные пряди волос, будто они могли помешать услышать, и опалил дыханием мочку уха, захватив шею…

Я надрывно вздохнула. В груди замерло.

— *Ты и не догадываешься, как важна.

Когда ты обнимаешь меня, я еле сдерживаю желание.

Ты возбуждаешь меня…

Когда целуешь, когда прижимаешься близко,

Возбуждаешь по утрам и всю ночь напролёт.

У каждого есть своя лихорадка.

И это началось очень давно:

Ромео Любил Джульетту,

Капитан Смит — Покахонтас,

А я…

— Эй!.. Эй-ей! — я дёрнулась от странного неразборчивого чувства, призывающего скукожиться в неловкости. Лоб, щёки вспыхнули. Слабо отступающий холод смешался со снедающим жаром, и оба они пробили меня на истеричный смешок. — Ты врёшь! Надин не могла дать мне такую песню!

— Как знаешь, — непринуждённо пожал Кирилл плечами и начал плавно убирать руку. Я поджала губы. — Где твой микрофон?

МИКРОФОН?! Веки принялись раскрываться всё шире. В рёбрах больно стрельнуло. Я выпучила глаза, а Соколов закатил.

— Ой, редиска-а-а… — шёпотом рассмеялся он. Я из последних сил хлопнула себя ладонью по иссохшим губам. — Стой здесь!

МАМОЧКИ-И-И-И-И-И!

__________________________________

1. "Fever" — песня, написанная Эдди Кули и Отисом Блэкуэллом. Известна в исполнении Пегги Ли в 1958 году, Элвиса Пресли в 1960 и многих других.

2. "Кометы" — исполнитель polnalyubvi.

3. Перевод песни Fever (Лихорадка).