В Каталонию

17.

«На каждый рот не угодишь прекрасными словами»

Кирилл Левин сидел у иллюминатора и смотрел на кучерявые облака, бегущие по небу на высоте пять тысяч километров.

Самолет садился.

Внизу проносились коричневые и зелёные земли, извитые кривыми и волнистыми линиями рек; иногда виднелись квадратные крыши бесцветных зданий, тесно насаженных друг к другу, как семена фасоли.

Минут за десять до этого погода менялась каждые двадцать минут: то за облаками не было ничего видно до такой степени, что щипало в глазах от желания разглядеть хоть какие-то ориентиры, то, наоборот, небо было усеяно перистыми облаками, пропускающими достаточно много света, чтобы разглядеть землю и стоящие на ней здания с бесформенными крышами.

Левин заглядывал в стекло иллюминатора, когда ему становилось скучно и он хотел отвлечься от раздирающих из-за волнения о предстоящем плане мыслей.

Весь полет он вставал и ходил межу рядами задремавших соотечественников, коих было предостаточно.

Но бОльшая их часть не хотела спать, а предпочитала сладкому храпению бутылочку виски, купленную перед полётом в Дьюти Фри.

И вот когда самолет уже начал снижение, Левин воспользовался этим временем и дабы не сидеть впустую, погрузился в дрёму.

Перед тем, как сознание отделилось от тела, ему показалось, что он увидел Андрея Лукенко, шагающего по узкому проходу в сторону бортовой кухни. Тот шел бодрой походкой, лицо было сосредоточено. Левин повернул голову, провожая его взглядом, когда спина проходящего мужчины зашла в отсек для стюардов.

Через какое-то мгновение оттуда вышел уже другой мужчина, напоминающий походкой, ростом и цветом волос Андрея Лукенко.

И Кирилл убедился, что ему показалось.

Погода в Барселоне стояла чудесная. Прилетевших встретило солнце и влажный ветер. За бортом было 20 градусов тепла — идеальная температура для осмотра достопримечательностей без измора.

Купаться в это время рановато, но насладиться щедрой весенней палитрой и европейским воздухом — в самый раз. Правда, Кириллу было не до купания и даже не до осмотра достопримечательностей старинного города.

Направленность на результат мешала сосредоточиться на отдыхе.

Поэтому он поспешил в отель «Казинак», где собирался принять душ и привести себя в порядок перед встречей с Серафином Родиным.

Дорога из аэропорта Барселоны до города Каталонии заняла два часа. За окном мелькали садово-парковые ансамбли цветущей столицы.

Но Кирилл проезжал мимо неё. Иногда из окна можно было увидеть испанское побережье с желтыми и синими полосками пляжей. Пару раз Кирилл заметил причудливые деревья с кривыми стволами, переплетенными, словно влюбленная парочка.

Номер достался приличный — с видом на бурлящую испанскую улицу. Кирилл вышел на балкон и невольно глотнул воздуха с ароматом цветущих деревьев. В минибаре он нашел бутылку виски и налил содержимое в стакан, набросав предварительно льда.

Он позвонил в приемную Родина и оставил сообщение о прибытии. Развалившись на мягкой кровати с белоснежными простынями, он уснул, позволив стакану с коричневым напитком расслабить свой мозг.

Звонок телефона был отвратительным. Он вырвал из глубокой фазы сна и ввел в минутную растерянность своим резким звуком. В приёмной ответили, что его ждут через два часа.

Левину понадобился час, чтобы принять душ и закусить мятную зубную пасту ореховым печеньем. Его предусмотрительно оставили в номере вместе с шоколадными плитками.

Такси прибыло через пятнадцать минут ожидания в лобби, и Кирилл отправился по уже знакомому маршруту с некоторыми изменениями.

Дорога заняла полчаса и, заблаговременно прибыв в офис по улице Carrer de Joan Güell, Левин присел у ресепшена, над которым красивыми каллиграфическими буквами было выведено названии фирмы «Melodía marítima», что по-русски значило морская мелодия.

Серафин был пунктуальным до хруста костей, поэтому ровно в назначенное время пригласил Кирилла к себе.

Секретарь внесла в переговорную чашки с прозрачным чайником чёрного кофе и маленьким чайником с чаем.

Во главе стола сидел мужчина в сером костюме. Область под глазами была изрезана глубокими морщинами. Седая удлиненная стрижка с чёлкой гармонично смотрелась с овальным лицом своего владельца; ухоженные длинные пальцы слегка тарабанили по столу. Во взгляде чувствовалось недовольство и равнодушие, отчего Кириллу стало сложнее начинать разговор.

Чувство неуверенности отразилось на его лице, и мужчина в костюме это заметил. Он встал и стал расхаживать по комнате, скрестив за спиною руки. Голова была опущена, а походка казалась отрепетированной годами раздумий.

— Итак, — начал он первым, и Кириллу стало намного легче, — сегодняшний звонок меня очень расстроил, — сказал он, — и не потому что он был связан с моей фирмой, а от того, что он был связан с моей фирмой и моими друзьями. Я не знаю, что вы задумали Кирилл, но знайте, если я узнаю, что вы как-то к этому причастны — сдеру три шкуры. — Взгляд его стал волчьим и напряженным, желваки запрыгали на лице. — Я не привык подавать людям руку просто так. Человек не обязан отдавать завоёванное другому.

— Не понимаю.

— Поймёте, — продолжил он. — Признаюсь, что вся эта ситуация кажется мне довольно странной. Роберто был моим другом и остается им, земля примет его тело, как я когда-то принял его дружбу. Его смерть меня покорёжила неожиданно. Я не осознал её до конца.

Серафин подошел к графину с чистой водой и налил её в стакан. Потом какое-то время смотрел в окно с двадцатого этажа.

— Как если бы я сейчас взял и спрыгнул из окна собственного офиса, так и эта встреча в Москве, кажется мне неразрешенной и чужой. Вы понимаете, о чём я сейчас говорю?

Серафин Родин повернулся к Кириллу, и тот увидел изучающий его взгляд — взгляд питона на кролика. Серафин заострил взгляд на лице Кирилла, а потом резко повернулся к каталонской панораме за окном.

— Да, — коротко ответил Левин.

— Я понимаю твою обиду тогда, когда я попросил тебя уйти из «ЯхтСтройТехнолоджис». Но и ты меня пойми, — Серафин неожиданно перешел на ты, — Виктор — достойный кандидат, я получаю хорошие отзывы о нём. А прошло столько лет, столько воды утекло…

— Послушайте, — отважился наконец Левин, я вас отлично понимаю. Он встал и стал тоже расхаживать по комнате, положив в свою очередь руки в карманы. — Родственник Ростислава, вашего друга, действительно, надежный человек в компании — и это даёт огромный потенциал в продолжении пути к совершенствованию его карьеры. Мой отец когда-то мне сказал: «Запомни, сын, не объёмы продаж усиливают адреналин в сердце, а доверие и любовь». Эти слова подзадорили меня относиться тогда ещё и к его бизнесу трепетно. Он когда-то владел небольшой сетью книжных магазинов… и я ему помогал.

— Молодость… — вздохнул Левин. — Вообще, когда свои люди принимают участие в правлении, это не может не сказаться на увеличении прибыли, и главное, на поддержании спокойствия высшего звена фирмы. Но вы же не будете отрицать, что СМИ могут раздуть из мухи слона, и всех собак сбросить на порядочную до сегодняшнего дня репутацию «ЯхтСтройТехнолоджис». Газетчики не оставят вас в покое, обвиняя во всех смертных грехах. И первый вопрос будет — почему вы не уволили генерального директора после инцидента. Что вы им ответите?

— Я им отвечу, что чертовски доверяю тому самому генеральному директору.

— Серафин, вы же предприниматель с рождения, у вас в крови выигрышные сделки. Эта ситуация убьёт ваш капитал! Кто купит яхту у того, в чьём офисе отказывает сердце?! Влиятельные люди не пойдут к человеку, который порос дурной репутацией.

Левин увидел нескрываемое сомнение на этот счет. Оно отразилось на лице Серафина легкой ухмылкой.

— Я исправлю расклад, — уверенность в голосе Кирилла возросла молниеносно. — У меня есть знакомый журналист, работает на газету «Московский предприниматель». Передовицы две недели будут шуметь рейтингом продаж «ЯхтСтройТехнолоджис». Но сменить руководителя надо! Хотя бы на время. — Кирилл изменился в лице. Глаза сияли от собственной речи, он почувствовал, что ситуация не так безнадежна, и только он — бывалый пират знакомых морей — приведёт свой корабль к искомым островам. — Дайте мне шанс! И я изменю ситуацию в обратную сторону. Смерть Касьяса станет рекламой!

Сказав это, он понял, что переборщил, и извинился перед Серафином за неосторожно брошенное слово.

— Я подумаю, — ответил тот сухо и велел оставить его одного.

— Стойте. Прошу пять минут всего…Я вёз его почти 3500 км.

— Что у тебя там?

Левин достал из тубуса, всё это время незамеченного Родиным, ватман. Подошел к белой доске и повесил его на борд. На бумаге были нарисованы три изображения: самое крупное посередине, два остальных были рядом, но под другими ракурсами.

Глаза Левина уставились на одинаковые красные яхты, как глаза быка на красную тряпку. Цвет был поистине притягательным. Агрессивным. И вкусным одновременно.

Левин знал, чем можно завлечь такую крупную фигуру бизнеса, как Серафин. Не зря он трудился над эскизом и корпусом так долго. Когда у Родина горели глаза — а бывало такое нечасто — это означало, что тот заглотил наживку. Яхта, изображённая на ватмане, ему понравилась.

Под разными углами она напоминала акулу. Весь её силуэт ассоциировался с творением океана: продолговатый корпус с тонкими и нужными для быстрого передвижения изгибами; плавники посередине — один побольше для стабилизации хищницы в пространстве, своего рода киль, другой поменьше, но также предотвращающий ненужное вращение, и, конечно же, следующий за хвостовым плавником — рулём.

Посередине красовались две серебристые продольные линии от хвоста до самой «пасти». Даже похожие на жабры выполненные полусферой полоски возле головного отдела ассоциировались с одним из опаснейших обитателей планеты Земля.

— Я назвал её Сиреной. Она разгоняется до 60 узлов, но её преимущество в другом. Я работал над ней полтора года. Какое там? Даже два! — пфыкнул Левин. — И много раз менял внешний облик яхты. Но сейчас она красотка, не так ли?

И с самодовольным видом он плюхнулся в плетёное кресло возле борда. А потом по-родственному налил себе в кружку горячего и вкусного чая.

Но что это было? Почему Серафин отвернулся?

Он заметил сомнение на лице Серафина.

Хотя, быть может, это было связано с тем, что он вообще редко улыбался.

Многие думали, что Родин был из тех бизнесменов, которым в принципе трудно было угодить.

Но это было неправдой.

Просто он чертовски хорошо умел скрывать собственные чувства. И лишь поэтому он играл в… покер.

Именно в этой настольной игре он чувствовал себя как рыба в воде, как крокодил в Амазонке, как фарватер на море.

Научившись играть ещё в молодости у друзей, Серафин мало-помалу пристрастился делать ставки в интернете на мировых покерных сайтах и, делая небольшие ставки, удачей Бога добился приемлемого для тех дней капитала.

— Я понимаю, что сейчас не самое подходящее время, Серафин. Смерть Касьяса — серьёзный повод отстраниться от привычного нам течения. Я оставлю вам рисунки и чертежи. Я остановился в гостинице неподалеку.

Левин вдруг подумал, что не скажи он это сейчас, Родин прогнал бы его со всеми его работами. Но он отлично знал Серафина. Знал, что тот обязательно посмотрит его рисунки, даже если сейчас не в настроении.

«Сирена» была шедевром! Любая верфь захочет построить такую. Не «ЯхтСтройТехнолоджис», так любой другой рассмотрит проект».

Но Кириллу нужна была именно эта компания, именно та должность, именно то призвание. Всё то, чего он был лишен, было нужно ему психологически — он хотел мести и возврата своего права быть главным.

«Тем более, что даже ЯПС «Гавана» не сулила бы такого сокрушительного успеха, как «Сирена», так как такого потрясающего во всех смыслах дизайна мог достигнуть лишь самый талантливый художник».

В переговорной воцарилась тишина.

Родин молчал, и молчание его было чрезмерно волнительным для Кирилла. О чём он думал в этот момент? Хотел ли он позже поговорить на эту тему или не хотел вовсе? Понравилось ли ему или просто было всё равно?

— Мне давно хотелось уйти на пенсию, — Серафин прервал молчание, — и не связываться со сворами акционеров и вкладчиков, бухгалтеров и советников, пестрящими своими идеями на каждом шагу, будто я сам не могу ни до чего докопаться.

Вчера утром, когда я узнал, что Шемякина арестовали, как и причину ареста, я попросил забрать его в ФСБ.

Как никак, он мой подчиненный и, зная, как работают районные копы, я сначала попросил товарища поговорить с ним и его секретарём.

Конечно, можно было бы арестовать и его заместителя, и всех к чёртовой матери! — Он направил свой взгляд прямиком на Левина, и тот ненароком задумался, не подозревают ли его во всём случившемся.

— Но я освободил Виктора спустя пару часов. То есть просто позвонил и попросил, чтобы его отпустили, потому что не поверил в его виновность. И скажу больше… Даже если это было бы и так — я всё равно бы его вытащил.

Спасибо Антону — подполковнику запаса и одновременно другу, с которым они некогда вместе, бритоголовые, носились по просторам Афганистана и получали адреналин от подрывавшихся мин.

«А та девица. Черчина. Посмотрим, куда она нас приведёт», — подсказал вчера вечером Ростислав, когда они вместе встретились у Серафина дома.

И эта мысль по-кошачьи пролезла в голову Родина прямо сейчас.

Ростислав же был не только коллегой, способным отработать самый креативный из всевозможных дизайнов проект. Они дружили, и Серафин верил, что у такого человека, как Ростислав, просто не может быть «гнилого» родственника. Поэтому, когда тот попросил его вмешаться и оградить Виктора от недоказанных обвинений, Серафин, зная, что поступил бы точно так же, уже ни на минуту не сомневался. Помочь парню надо было обязательно. Другое дело, дать свободу сомнительной секретарше, которую ни он, ни Ростислав хорошо не знали. Этого не было в целях гуманного работодателя, ведь та девочка могла привести Серафина к догадкам произошедшего, а Антон всё проверит — сердце его молодо, желание избить и закопать врагов отечества могучее.

Серафин догадывался также о нечистоте намерений Кирилла Левина. «Тот явно не просто так пришел к царю кланяться», — думал он и смотрел сейчас на Парк Гуэль, расположившийся под фиговыми и миндальными деревьями.

Он вспомнил, как в этом парке, в «пряничном домике»[7] любил пообедать. Добираться туда было не самым приятным занятием, так как лишь из окна собственного офиса она видел парк воочию, а расстояние до него измерялось ни одним извилистым километром. Что-то в этом парке напоминало ему детство и дарило спокойствие и блаженство при виде покрытой мозаикой ящерицы — символа Барселоны. Он бродил там на правах обычного человека, не нуждающегося в суетной обстановке и каких-нибудь изысках. Там ему хотелось бродить без пиджака. Чтобы легкий ветерок ласкал тело и обнимал в минуты печали. Ему захотелось пройтись до знаменитой в том парке глиняной скамейки — сооруженной по размерам и силуэту человеческого профиля.

«Вот как надо обращаться с предателями», — пришло в голову Серафину. — «Сажать их в глину с головой. А потом не с отпечатка лепить и вырезать скамейки, а прямо с живой скульптуры. И пускай люди сидят на их шеях до скончания веков».

Кирилл молча вышел из офиса, пока Родин стоял лицом к прозрачному стеклопакету и что-то, казалось, говорил.

А Серафин, конечно же, это заметил, но не придал значения.