В Каталонию

47. Эпилог

— Ты уверен, что мы поступаем правильно?

Высокий мужчина с телосложением, как стройный высокий тополь, тем самым соответствующим своему имени, стоял с Серафином в его кабинете в Каталонии. Последний в своей манере начал прохаживаться перед панорамным окном и устремил взгляд к парку Гуэль.

— Да, — с лёгкостью ответил Серафин, и на его лице нарисовалась улыбка. Конечно, уверен, Ростислав. — Ей всего двадцать четыре года. Она совсем девчонка. Ты себя помнишь в столь юном возрасте?

— Нашёл, что спросить, — с ухмылкой отозвался Ростик, — я не помню прошлогодних событий, а ты ссылаешься на отрочество.

— Я вот совершил много глупостей, будучи в двадцатом десятке.

— И каких?

— Ну, я женился, например, — расхохотался Серафин.

— А, ну такое событие нельзя назвать никак иначе, как глупостью! Что может быть глупее?

Сарказм его товарища был понятен.

— Знаешь, что движет тобою, когда ты вскипаешь, как масло на сковородке, а твои глаза бегают, как загнанные в клетке звери?

— И что же?

Серафин отвлекся от ответа и позвонил Мерсéдес, заказав две чашки эрл грея с лимоном.

— Бесы, — лаконично ответил он.

А потом продолжил:

— А знаешь, что управляет тобою, когда ты спокоен?

— Ответ напрашивается сам собой.

— Пффф… Да нет же! — фыркнул Родин, догадавшись об ответе, — это всё сказки! Ты подумал о Боге? Тогда это полная ерунда.

— Так что же?

— Ты сам.

Ростик растянулся в блаженной улыбке.

— Ты ещё этому удивляешься? Человек сам способен себя успокоить. Бог здесь ни при чём. Дело в опыте и выдержанности. И всё. С годами ты это накапливаешь, как и растраченные нервные клетки. Балансируешь сам с собой.

— И к чему всё это?

— А к тому, что бесов контролировать можно, но не в столь юном возрасте, когда тебе двадцать четыре года. Опыта тогда нет. Понимаешь?

— Понимаю. Согласно твоей логике, зло появляется снаружи, а добро внутри.

— Хе, — причмокнул Серафин, — вот за твою мудрость тебя и люблю.

— А, ладно эту философию… Значит, простим Черчину?

— Ну, конечно!

— А что там известно про Кирилла?

— Что-то… Вчера был суд. Пошёл по двум статьям: похищение несовершеннолетнего и убийство по неосторожности.

— Я бы приписал два убийства…

В кабинет вошла Мерсéдес и поставила две белых чашки на стол. На две минуты повисла тишина. Ростик отхлебнул чёрный бархатный напиток и покрутил чашку в руках.

— Интересным оказалось то, как он похитил у Шемякиных сына.

— Ну-ка…

— Нашёл в социальных сетях готового на всё ради денег. Договорился. Вуаля.

— Работа, поди, была не из простых…

То оказалось длинной историей, и Ростислав, закинув одну ногу на другую, продолжил рассказ.

Когда Кирилл понял, что план неудавшейся презентации его соперника провалился, он занялся вопросом похищения Никиты.

Ему было необходимо, чтобы Ката осталась одна в доме с ребёнком.

— Антон, когда мне это рассказывал, я не верил собственным ушам, но по признательным показаниям Левина стало ясным, что его подельник собирался напасть на них и забрать ребёнка, когда те окажутся одни.

Представляешь, какая для него была радость, когда Ката сама куда-то решила уехать.

Он воспользовался случаем и попросил какую-то кореянку позвонить мальчику, сказав в трубку, что она, — как будто его мама — ждёт сыночка у магазина, в который они всегда ходят. Городской номер телефона сейчас узнать несложно.

— А у Виктора в тот же день сломался автомобиль! — воскликнул Серафин, как будто обрадовавшись пришедшей в его голову догадке.

— И ты не поверишь!

Лицо Ростика округлилось, как если бы он знал ответ на весьма трудный вопрос, но ждал, когда окружающие догадаются о нём сами и кивал в ожидании.

— Только не говори, что Левин постарался и в этом…

— В точку!

— Но как?

— Нанял механика из собственного автосервиса, который впрыснул взятую с собой маслоотработку в глушитель на стоянке, из-за чего впоследствии возникло задымление в трубе. Потом следовал за моим нерадивым родственником, пока тот сам не заметил клубы дыма сзади и не остановился. Через некоторое время остановился за ним с откликом помочь и под этим предлогом снял в капоте высоковольтный провод с катушки зажигания.

Всё.

Автомобиль не завёлся.

Ростислав глотнул бархатного напитка.

В голове всплыли грустные моменты уходящего месяца, ради которых он летал в Москву.

Он видел, что Серафин находится в небольшом шоке.

— Похороны прошли по-семейному, — переменил он тему.

— Хотя ты знаешь, Виктор был бы рад тебя видеть. Ты для него многое сделал. Он тебе очень благодарен.

— Не люблю я это, — вздохнул Серафин, — потом пойдут слухи, что я не сдержал эмоций и дал волю чувствам. Я этого, ох, как боюсь.

— Ты лучше скажи, всё ли там чисто по бумагам, которые Виктор подписал в пользу Левина?

— В среду суд. Я сам подъеду в Москву. Думаю, должны признать оформление иллегальным.

— Думаешь или должны?

— Юрков из печатного отдела «ЯхтСтрой…» пойдёт по делу как соучастник. Михаил Лукавин рассказал, как он договаривался о заговоре на смещение Шемякина с поста.

— С кем?

— В этом есть проблема.

— Какая?

— С Черчиной. Получается, что он будет тыкать пальцем в её сторону, а мы хотим её пожалеть. Нехорошо получается.

— А кто это Юрков? Что-то я не припомню.

— Под его руководством выходят чертежи компании. Он обговаривал с Черчиной все детали неудачной презентации в день приезда Касьяса, и вообще всячески её покрывал, когда та бегала в обеденные перерывы на встречу с Левиным.

Серафин задумчиво потрепал губы кончиками пальцев.

Он уже знал, что будет делать, но вдруг задумался над тем, стоит ли действительно спасать девицу от тюрьмы. Какой бы несмышленной и неопытной она ни была, она участвовала в убийстве его хорошего товарища. Стоило ли проявлять гуманность несмотря ни на что и отпускать незнакомую ему девушку на все четыре стороны?

Всё, что он знал, было историей гибели родителей Анны, а после её проявленный амбициозный характер в достижении желаемого совсем незаконным и антиморальным путём.

Всё складывалось так, что отпусти он её сейчас, то пришлось бы отпустить и неожиданно появившегося во всей этой истории другого персонажа. А был ли Серафин на это готов?

Мог ли он так просто взять и закрыть глаза на такое подстрекательство своей собственной гуманности? Отчего она вообще противоборствовала в его душе со здравым смыслом решать всё по закону чести и достоинства?

Во всей этой грязи нужно было учитывать и мнение Виктора. Но тот сейчас оплакивал жену и всё внимание уделял сыну. Ростислав попросил для него отпуск и просил не тревожить того в столь страшный период времени.

Серафин встал и стал расхаживать по комнате.

Он взвешивал в голове то, что считал правильным, наравне с тем, что считал нечестивым.

— Мерсéдес! — вдруг крикнул он, и худая, высокая женщина около сорока возникла в дверях.

— Когда ты последний раз была в отпуске?

Она опешила и перевела взгляд на Ростислава.

Тот недоумевающе развёл руками.

Ростик в действительности не догадывался о том, что пришло в голову Родину.

— Поедешь на два месяца за мой счет.

— Куда? — опешила она.

— Это уже решишь сама.

И, увидев обрадовавшийся взгляд и заискрившиеся глаза, добавил:

— В пределах разумного.

— Си, синьор!

Серафин заулыбался.

— Чувствуешь, как звучит?

Ростислав понял, о чём тот говорил, и кивнул утвердительно, оголив свои ровные белые зубы.

Лена Ярис была счастлива Лёшиному подарку. Ощущение стыда за проявленное недоверие собственному, пускай и гражданскому мужу, она ощутила сполна.

Но на следующий день, когда она неожиданно для себя закурила сигарету, поддавшись соблазну после выпитого бокала белого вина, она вдруг опять подумала о том, кто иногда заходил погостить в её душу, том, кого она отчего-то никогда не любила как мужчину, как кормильца и возлюбленного, но кого всё равно боготворила. Оставшись много лет назад с Алексеем и посчитав по пальцам минувшие года, коих получилось целых три, она ни на секунду не переставала думать о другом. О том, кто когда-то её любил и возносил на несуществующий пьедестал.

Она ценила его вчерашнюю верность и покорность, не доступные Алексею, ценила его терпение и уважение, неподвластное ни одному разуму, которые она знала и видела.

Закурив, она вспомнила, как подошла к подъезду собственного дома и увидела ненавистные ей отчего-то двенадцатые «Жигули» серебристого цвета. Тот бывший ангел, как она его теперь называла, преследовал её всюду и не давал возможности построить счастье таким, как она видела его на тот момент.

Без него.

Это было так много лет назад…

Она подошла тогда к «Жигуленку» и раздражённо спросила, зачем он её так напористо ждал.

А после они шли вместе к ней домой. Она держала в руках «Nestea» то ли с персиковым, то ли с лимонным вкусом, и каждый глоток насыщенного разбавленным вкусом холодного чая давался ей с трудом. В парадной подъезда она сразу наткнулась на торчащий из под потового ящика конверт.

В нем была она сама. Её фото.

Коротко стриженые волосы пшеничного оттенка, розовая блузка, подаренная подружками на двадцатый день рождения, дурацкие голубые джинсы….

Она смотрела на себя с портрета, лежавшего в конверте, и игриво улыбалась, как будто знала, что её любят и холят.

А снизу строки о любви, почти ода…

О том, что «неважно, с кем ты сейчас, и каково тебе с ним — главное, знай, что тебя есть кому любить.»

Вот он сейчас здесь, перед тобой… В твоей голове…

Лена заплакала, припомнив тот день и потерянную среди книжных стеллажей распечатанную фотографию.

Алексей никогда не дарил ей таких романтических подарков…

Алексей никогда не ждал её столько, сколько ждут достойные джентльмены…

Алексей никогда не говорил ей тех добрых слов, и не держал её дрожащими от волнения руками, как это делал…ангел.

Сейчас на ней было красивое колье — дорогое и обсуждаемое в высоких обществах — оно было преподнесено от чистого сердца, его готовили для неё одной, и дарящий смотрел на неё преданными глазами.

Но память касалась того, кто когда-то подарил ей то самое фото, наполненное не меньшей лаской и заботой.

Боль от вспомнившегося звука разрывания его писем вызвало дрожание скул и слезу…

«Если бы ты только смог дождаться меня…» — подумала она.

На следующий день она пошла на могилу подруги. Она сидела возле гранитного камня и чёрного забора. Земля заросла пушистой травой, а по бокам росли колючие бордовые розовые кусты. Виктор выбрал их сам.

Лена рассказывала о том, что происходило целых два месяца, после того как Ката ушла.

— Тебе, наверно, не понравится то, что секретаршу Вити пожалел сам Родин. Но ты не переживай там. Она работает на него бесплатно, я слышала. Что-то вроде рабочего ареста… Ходят слухи, что Родин спас её от тюрьмы. Она возвращается в Москву на этой неделе, но Виктор, по понятным причинам, отказался с ней работать. Как и со своим печатником, которого Ростислав взял к себе в курьеры, представляешь?

— Я думала, они шутят, а они и взаправду спасли их шкуры от суда.

— А Левина посадили, ты не думай. Слышала, что он подал апелляцию, но тем самым так разозлил Виктора, что тот летал в Испанию, нашёл там с дядей именитого адвоката и теперь всё, что Кириллу светит, так это перевод в другую тюрьму с более строгим режимом. Говорят, надолго.

А ещё…

Поймала себя на мысли, что так и не сказала тебе о том, что хотела сказать в тот день в «Фортуне», помнишь?

Я тогда хотела с тобой поделиться тем, что часто вспоминаю Николая.

Того самого, помнишь?

Я не уверена, что это любовь… ведь я с Лёшей, а не с ним…

Но лучше его не бывает, понимаешь?

Лена расплакалась.

А когда успокоилась, то тихонечко сказала:

— А ты спи.

Спи, подруга…

Для тебя все земные тайны и проблемы закончились.

Храни тебя Господь.