В Каталонию

35.

Было страшно.

Казалось, из под кровати сейчас появится чья-то рука и схватит своей костлявой кистью.

Где-то там внизу развернулся целый мир: пыльный, серый и наполненный печалью. Туда попадают те, кто не справляется с подкроватным монстром, кто слаб духом и смиряется с горем.

«Но даже если я преодолею кровать, то остается ещё шкаф».

Дверцы шкафа могут открыться в любой момент и летающие дементоры[8] схватят, высосут храбрость и силу… и тоже заберут с собой. Потом будет дверь. С ней надо возиться. Её просто так не открыть. Какой смысл с ней связываться?

Даже если удастся её открыть, лестничные ступеньки выдадут своим потрескиванием.

А картины?

Те, кто в них живут, наверняка заодно с хозяином. Они загорлапанят так громко, что тот проснётся. А ведь надо ещё ввести код, чтобы выйти наружу…

Нет. Надо было бежать через окно.

Пока тот спит…

Окна были деревянные. Никитка видел, как такие открываются снизу вверх. Нужно было только поднатужиться. Защёлку нужно было приподнять, и тянуть стеклопакет вверх.

С ней он провозился минут пять. Та никак не выходила из отверстия, да и страх, что в комнату сейчас войдут, был настолько силён, что голова то и дело поворачивалась в сторону двери.

Но помимо скрипучей задвижки, нехотя выскальзывающей из детских ручек, никакого постороннего шума не было. В доме все спали. На улице стояла кромешная тьма.

При мысли о ней юного беглеца кидало в дрожь. Но куда страшнее было не видеть маму и папу и не знать, что его похитителю придёт в голову в следующий раз.

Когда задвижка поддалась и стремительно скользнула вверх, Никитка прижался к холодному стеклу всем телом и потащил его также вверх. На его удивление стекло не заскрипело.

Неловкими движениями мальчик открыл было окно до конца, когда вдруг услышал шаги на лестнице.

Инстинкт закричал:

ЛЕЗЬ!

ПРОТИСКИВАЙСЯ!

И он поддался. Через ту щель, через которую не пробрался бы ни один взрослый, ребёнок пролез.

Дальше было ещё страшнее. Всё время казалось, что спотыкаешься, чтобы упасть. Что вот-вот разобьешься насмерть. На самом же деле черепица, служившая крышей, останавливала неуклюжие перелазы маленького мальчика и тот, наоборот, удерживал равновесие.

Пока не пришлось прыгать.

Высота была приличная. Но уже доносившийся голос Кирилла отключил инстинкт самосохранения.

Мальчик прыгнул на соседнюю ветку. Руке вдруг стало очень горячо. Она буквально загорелась, и это невидимое пламя пронзило острой болью.

Но времени не было.

Послышался собачий рёв, и ноги сами понесли вперёд. Вперёд, к высокому забору.

Мальчик заметался вдоль него, как ягненок, почувствовав близкий конец. Но выступы от балок, что служили створками на воротах, были ключом спасения.

Никита с разбегу запрыгнул на одну из створок и почувствовал баланс в ногах, а затем преодолел высоту ворот.

Через несколько секунд он уже был на той стороне, по которой растянулся лес.

Беспросветный в это время.

Понять, что это был вообще лес, удалось не с первого раза. Только когда под ногами захрустели поломанные ветрами и неосторожными путниками ветки, а в лицо захлестали тонкие и острые прутья кустарников, мальчик понял, что он в каких-то зарослях.

Первые двадцать минут он оглядывался и видел позади мелькающий фонарик.

Кирилла самого он не видел.

Отойдя от дома, он ничего, кроме общих силуэтов в ночной природе, не улавливал и не различал.

Лай собаки и отдаляющийся человеческий голос, который явно был направлен по душу мальчишки, не смолкали ещё долгое время.

Но Никитка бежал.

Спотыкался.

Плакал.

Но бежал.

Страх парализовал. Но куда страшнее было стоять на месте и вслушиваться в ночь. Поэтому, борясь с невидимыми силами, мальчик настойчиво отмахивался от них руками.

Пока не налетел на что-то твёрдое и острое.

Сознание помутнело, и цель происходящего померкла.

Всё вокруг превратилось в сон, и необходимость торопиться пропала. Смыслом того, что мальчик оказался на голой земле, стало бессознательное желание отдохнуть и вздремнуть. Как если бы Никитка оказался в постели, ему стало сейчас так же спокойно.

Все звуки померкли. Тишина окутала невидимым одеялом, страх исчез, как исчезли огни за спиной. А лая собаки будто бы не существовало и вовсе.

Так бывало, когда мама читала «Волшебные сказки Кота Котофея».

Её тягучий и разборчивый голос удалялся все дальше по мере того, как на Никитку находила сладкая и такая приятная дрёма. Сейчас было всё так же, только голоса были чужими. Но они так быстро исчезали, что мальчик и сам не понимал, исходило ли от них какое зло.

Он больше ничего не понимал.

Он будто уснул, как могло бы показаться со стороны…

Птицы весело щебетали в кронах зелёных деревьев. Их трели были слышны отовсюду. Как и глухой, незатейливый стук дятла, голоса всех утренних птах доносились ото всех окраин, свидетельствуя о наступлении нового дня. Совсем не назойливые, а наоборот, манящие лучи дополуденного солнца раскинули свои длинные руки.

Никитке захотелось увидеть то, что за кронами деревьев. Он знал, что там что-то есть. Он шёл навстречу новому и чувствовал переполняющую его радость. Вот-вот, и сейчас он увидит какое-то волшебное существо или откроет неизвестную раннее страну и назовет её Нарнией[9].

Но вместо этого Никитка увидел перед собой лишь разбросанные от поломанных ветвей прутья да зелёные кустарники. СТРАХ, перемешанный с разочарованием, вернулся моментально. Он огляделся и понял, что вокруг него земляные стены, а сам он находился в лесной «яме», по стенам которой вились зелёные плетущиеся растения. Всё, что он видел до этого, явилось сном. Находясь в лесу, окруженный тысячами деревьев, которые он наблюдал снизу, он больше не чувствовал себя тем счастливым мальчиком-первооткрывателем из сна.

Громко взмахнув крыльями прямо над ямой, какие-то птицы неожиданно выпорхнули из-под зелёных кустов.

Никитка закричал и заплакал.

В голове запульсировала настигнувшая от удара о землю боль.

Мальчик обернулся несколько раз.

Было светло. Значит, он всё проспал. Проспал свою погоню, проспал всех чудовищ, что следили за ним из-за каждого столба, пока он бежал… вот совсем недавно.

Иррациональные предчувствия беды, странные и безотчётные импульсы охватили мальчика с неистовой силой. Он не знал, что было страшнее: быть съеденным тем страшным псом, что гнался за ним с тем плохим человеком; не увидеть больше маму с папой или же остаться в этом дремучем лесу, хуже всего — в этой яме совсем одному.

Он плакал и звал на помощь. Истошное «мама» раздавалось эхом по округе.

Никита сидел не глубоко. Яма была три метра глубиной и достаточно широкая. Мальчик попробовал подняться вверх по вьющимся растениям, но те были хрупкими и кроме как хвататься за выступы, стараясь вылезти наружу, ничего не удавалось. Он подпрыгивал и хватался руками за покрытые песком куски земли, но те рассыпались прямо в руках. Кое-как добравшись до середины, выбирая выступы по тверже, Никитка смог высунуть голову и оглядеться. Он стал нащупывать ногами и руками хотя бы ещё один выступ, но ухватиться больше было не за что. От отчаяния он вновь закричал и заплакал.

Послышался знакомый лай собаки, и Никитка от страха упал обратно вниз, легонько взвыв от боли.

Лай приближался.

Послышался шелест наверху, и оттуда посыпалась земля.

Мальчик прижался вплотную к стене так, чтобы его не было видно, и повернул голову на бок.

Послышались шаги.

Они приглушились возле ямы. Наступила тишина. Сердце заколотило так, что Никитка был уверен, что его сейчас обнаружат. Он перестал дышать. Это оказалось очень страшно. Прикрыв ладонями лицо, он сдерживался что было сил, пока не почувствовал головокружение и не упал было на земь. Так продолжалось лишь доли секунд — для мальчика же они стали минутами.

Отчего-то вновь стало темно, и он едва смог различить собственные руки, тем не менее с закрытыми глазами стало легче вглотнуть необходимый воздух спокойнее и увереннее — так, чтобы проходившие через маленькие ладошки струйки кислорода были наиболее бесшумными.

Проходивший сверху остановился в метре над головой ребёнка, и Никитка слышал, как подбежала собака.

Оцепенение и ужас охватили разум.

Собака обнюхивала территорию и дыхание её было так близко, что мальчик зажмурился, как если бы он мог стать меньше от этого и исчезнуть из поля зрения совсем.

Лучи фонаря заиграли возле ребёнка. Круглые и резкие, они перепрыгивали друг через дружку, будто играя в чехарду. Никитка прижался к стене, прирос к ней за несколько секунд. Ступни интуитивно заняли округленную позицию, прижавшись пятками друг к дружке, а носами вправо и влево.

Искавший его осветил неглубокую яму перед собой и убедившись, что не видит мальчика, перевел луч света в другом направлении. Никита открыл глаза и облегчённо задышал, когда яма вновь погрузилась во тьму. Последняя сейчас казалась не самым худшим вариантом в сравнении с тем, если тебя схватят и снова отведут в тот страшный дом, о котором родители, наверняка, не знают.

Наконец, шаги и шелест исчезли в неизвестном направлении.

Никитка поднял глаза к небу. Огромная тёмная туча, которая его только что спасла, рассеивалась.

Светало.