В Каталонию

44.

Виктор не был на сто процентов уверен в том, что Андрей не расскажет полиции и ввязавшимся в происходящее сотрудникам ФСБ о том, что он объявился.

Но он был уверен, что о нахождении Кирилла знал только он, и это являлось веским аргументом звонка своему партнёру и другу — Лукенко.

После того, как тот переслал все документы, Виктор тут же двинулся к Левину, чтобы забрать ребёнка и передать, как Кирилл и хотел, документы о праве частичной собственности «ЯхтСтройТехнолоджис», а также договор дарения своих официальных 40 процентов акций и признательные показания, в которых он указал об обмане использования ЯПС-345 «Гаваны» как своего дизайна, когда тот, якобы, принадлежал Кириллу Левину.

Всё это не волновало Виктора, как и то, что всё это было неправдой. Раз Кирилл шёл на такие безумства, как подкуп сотрудника ФСБ, чтобы тот зашифровал сигнал во время его разговора с Виктором, то он вполне мог не блефовать. И его угроза убить мальчика вполне могла реализоваться.

У Виктора промелькнула мысль о том, каким образом Левин узнал, что 40 процентов акций официально принадлежат Шемякину, ведь он это тщательно скрывал. Все вокруг полагали, что владелец верфи один — Серафин Родин. И что, случись какие недопонимания, решение всегда останется за последним. Для всех вокруг Виктор являлся генеральным директором компании.

Какой он был дурак, что согласился тогда в Барселоне на столь щедрый подарок… Конечно же, Ростик — его дядя — подговорил своего друга на такой поступок. А тот тоже хорош… Взял и согласился.

Что же теперь будет?

После заверения копированных документов у нотариуса и с заявлением о пересылке оригинала почтой Виктор двинулся из съёмной квартиры в Луховицах по Дмитровскому шоссе.

Плюющийся от некачественного бензина старый «Хьюндай» был запылён изнутри так, что песчинки витали по салону, как снег кружился зимой. Виктор даже чихнул после двух минут включенного кондиционера, отключение которого было разумным решением — фильтр там явно не меняли годами.

Он ехал и ещё не знал, что прошло уже два дня с того момента, как его сын сбежал от Кирилла.

Гонимый идеей наконец завершить это зловонное и шаркающее среди эгоизма и гордости дело, он мчал сто семьдесят в надежде, что юзанный десятками людей автомобиль не предаст его на полпути, как когда-то предал собственный новый.

«Эвок» Виктор оставил на платной стоянке возле метро. Понятное дело — его искали, и светиться было ни к чему, пока он не заберёт сына.

В голове не было плана.

Как если бы он сейчас ехал на крупную сделку, он не предпринимал попытки предугадать её исход до самого окончания. Он корил себя за то, что мог поступать неправильно, но сердце сражалось с разумом, металось внутри, старалось обмануть его, обхитрить, уговорить в своей правде и тем самым обезвредить.

«Дурак….»

«Мудак…»

Саморазлад и самокритика раздавались в голове, и другие оскорбления сменяли друг друга.

Виктор промчал указатель реки Сестра.

Он был так близко.

Навигатор предупреждал о приближении к цели. Флажок на дисплее облегчал и, наоборот, отягощал момент встречи.

Стало страшно так, что сердце предательски заколотилось.

«Что-то не так», — сказал он себе, проезжая бугор, возле которого договорился встретиться с Левиным.

Достаточно большой, чтобы его не заметить, бугор торчал перед дорогой и прямо просился, чтобы за него заглянули в надежде кого-то там отыскать.

Что Виктор и сделал, припарковав автомобиль на обочине.

Но за ним никого не было.

Тогда он стал набирать номер мобильного телефона, который ему передал…

Как же его звали? Виктор и не мог припомнить.

Он не винил этого ФСБешника в обмане. Ему было всё равно. Как если бы это был прохожий незнакомец, который, как в кино, надвинув на бок шляпу, подошёл на улице и вручил заветный сверток карты сокровищ. Виктор был просто рад тому, что скоро увидит своё сокровище, когда найдёт место с крестиком. А что в госорганах был предатель, было неважным, несущественным и настолько незначимым, что директор «ЯхтСтройТехнолоджис» не волновался особо. Как и за то, что мог пойти соучастником обмана.

Он не боялся сейчас ничего, кроме того, что если его мальчика убьют или покалечат, он не простит себе этого никогда на свете.

Умирать будет, но не простит.

В трубке послышались короткие гудки.

Было занято.

Виктор набрал снова. Но гудки повторились.

Тогда Виктор попробовал снова и снова, пока руки не затряслись от беспокойства так, что в порыве бессознательной тревоги он не швырнул дешёвую «Нокию» на дорогу.

Озираясь с опасением, Виктор не знал, что ему делать. Он не знал, куда ехать. Ему сказали приехать к этому бугру.

Мог ли он ошибаться?

Мог ли он поехать не по той дороге и даже звонить не по тому номеру?

«Успокойся!» — сказал он себе и взял с пассажирского сидения пачку сигарет.

Время шло.

Начинало смеркаться, но никто не появлялся, и даже за всё время нахождения возле леса — а прошло без малого два часа — проехало мимо всего пять машин. Виктор считал их, так как думал, что в одной из них его сын.

Телефон работал, но по-прежнему выдавал короткие гудки.

«Надо было ждать. Поворот тот. И тот бугор».

Неожиданно он почувствовал острую боль в области головы. Что-то мокрое и липкое потекло по щеке. Тяжёлый и железистый запах ударил в нос, смешавшись с приятным хвойным. Виктор упал на колени и ладони, отчего горячий ушиб отозвался по всему телу. Было так больно, что он не мог поднять головы, чтобы посмотреть на ударившего его. Голова закружилась, и всё вокруг потеряло чёткие очертания. Он сделал попытку повернуть голову, но, проделав это, заметил только размытое пятно возле его машины. Оно копошилось на заднем сидении и активно двигалось.

Чёрное размытое пятно открыло багажник и началó рыться там.

Так продолжалось целую вечность. По крайней мере, Виктору так показалось.

Потом наступила темнота.

Очнувшись с потрескивающими от жара и боли висками, Виктор, наконец, начал отчётливо видеть. Вокруг машины валялись бумажные листы. Их было добрых две сотни. Документы и копии договоров, оценочные сюрвейерские работы и прочее были разбросаны по всей дороге. Ветерок поднимал за края белые листы и разносил их по всей округе.

В панике Виктор начал собирать все листы, суматошно разглядывая их предназначение.

Он искал главные.

Но их нигде не было.

Тогда он ещё несколько раз пролистал десятки собранных грязных листов, пока не убедился в том, что те, которые он вёз Кириллу Левину, пропали.

Он закричал.

Дикий, опустошающий нутро крик вырвался наружу и пронёсся эхом по пустой дороге и лесу.

Изможденный, он сел на край дороги, не понимая, как ему действовать теперь, кроме как позвонить Андрею и Михаилу.

Другого выхода не оставалось. Он не имел другого плана, кроме того, который только что провалился.

Но прежде он набрал номер жены. Он не звонил ей, потому что ждал минуты, когда заберет Никитку. Но теперь, когда столкнулся с неудачей, он понимал, что Ката дорога ему не меньше сына. Тем более, она болела.

«Господи, хоть бы не подтвердился самый страшный диагноз», — думал он.

Тихий и такой родной голос ответил «Аллё».

Хриплый и такой далёкий, он звучал страшнее, чем тогда, когда Виктор оставлял свою жену недалеко от того места, где сейчас находился.

Он молчал.

Он не знал, что говорить, и главное — как говорить.

Что он мог сказать?

Что он все ещё не знает, где их сын? Что он обманул даже ФСБ, потому что был слишком горд и упрям, чтобы довериться им полностью? Что сейчас он стоял посреди Богом забытого места без надежды отыскать мальчика? Что он плохой муж и ему надо было внимательнее относиться к жене и не заставлять её сходить с ума от тревоги и страха потерять ещё и мужа?

Он молчал.

Он молчал до тех пор, пока она не спросила:

— Витя, это ты?

Пока голос её не сорвался, повторяя вопрос.

Пока он не услышал тихий, всхлипывающий плач.

— Конечно я, родная, — ответил он, — я еду к тебе.

Как-то неожиданно для себя он понял, что поедет к ней сейчас же. Сразу же после звонка Антону Гладких. Он расскажет, как было. Он объяснит. И мальчика продолжат искать.

«Кирилл хоть и мудак, но не убьёт ребёнка! Хотя бы из страха сесть за решётку. Он отпустит его! Наверняка, отпустит!»