Ведьмак. Перекресток воронов (Анджей Сапковский)

Глава восьмая

«Вот слова Пророка: воистину говорю вам — наступит хаос во многих местах, и пламя будет вспыхивать повсюду. Солнце воссияет ночью, а луна — днём, и звёзды начнут падать с небес. Кровь потечёт из древа, а камень обретёт глас. Дикие звери станут нападать на людей, а жёны понесут и родят чудовищ».

И вот сбылось пророчество, и очам нашим явилось оно воочию: породили жёны чудовищ. Ведьмаки и есть эти чудовища, вестники хаоса и погибели.

Аноним, «Монструм, или Описание ведьмака»

Глава восьмая

Illustrissimus Praefectus vigilum Эстеван Трилло да Кунья в Ард Каррайге

Datum die 26 mens. Iulii anno 1229 p. R.

Светлейший господин Префект!

Спешу покорнейше доложить, что ведьмак по имени Геральт прибыл к нам на строительство Большого Тракта в месяце июле, где я незамедлительно взял его на службу охраны. Поначалу он явил себя весьма полезным, сразив двух лесных чудищ, прозываемых лешими, кои учиняли нам на стройке ужасающие беспорядки.

Следуя вашему наказу, я дважды заводил с ним беседу о событиях года сто девяносто четвёртого и том происшествии, о коем вы велели выведать. Изобразив превеликое негодование, я толковал ему:

— То было чудовищное злодеяние! Ужас и преступление неслыханное, взывающее к каре!

Ведьмак всё выслушал, но не проронил ни слова, в разговор втянуть себя не дозволил и вообще держался так, будто дело его нимало не касается.

При второй встрече я, как вы и наказывали, упомянул конкретные имена — Маргулис и Хвальба. Однако же и тут ведьмак не поддался на уловку: не выказал ни малейшего интереса, не задал ни единого вопроса и в беседу не вступил.

Из сего делаю вывод, что ведьмак сей, Геральт, ничего особенного о тех событиях не ведает. Хоть истинные лета ведьмаков угадать мудрено, сей Геральт, по моему разумению, не старше decem et octo, а стало быть, в году 1194-м его и на свете-то быть не могло.

Докладываю также, что ведьмак более у нас не служит. Мои дорожные мастера хотели нанять его для выслеживания и истребления лесных эльфов, что вконец обнаглели, но ведьмак отказался наотрез:

— Эльфы — создания разумные, — молвил он, — и убивать их я не стану.

За что я его тотчас прогнал и велел убираться восвояси. Куда он направился после — о том мне неведомо.

Pax vobiscum,Михаэлидес Блауфалл, praefectus stratificum

***

Обнесённый стеной храм богини Мелитэле стоял неподалёку от городка Франктхаль, раскинувшегося в долине того же названия. Долина была на редкость живописной — она дугой врезалась между крутыми склонами. Северный склон целиком покрывал сосновый бор, на южном росли белоствольные берёзы, буки и дубы. На южном склоне таился и исток ручья, что ниспадал каскадами вниз, а после змеился меандрами по дну долины.

Геральт пришпорил Плотву и переправился через ручей.

Храм богини Мелитэле, один из немногих уцелевших, размещался в старом эльфийском дворце под названием Эльсборг — примерно в полулиге от городка Франктхаль, в излучине ручья, среди огромных плакучих ив. Обычно в округе было безлюдно, поэтому Геральт слегка удивился, заметив у ворот храма группку людей. Впрочем, размышлять над этим он не стал. Подъехал ближе.

— А этому-то здесь чего надобно? — донеслось до него. — Что за бродяга такой?

— Да оставь ты, кум. Это ж не баба, а мы только баб отседова гнать порешили, так ведь?

Ведьмак спешился. Ворота храма были слишком низкими, чтобы въехать верхом. Постучал.

— Эй, ты! — снова услышал он. — Тебе чего тут надо? Може, ты с этими шлюхами заодно? С детоубийцами? Може, ты из того же теста, что и они? Эй! К тебе говорят!

Мужик, попытавшийся схватить его за рукав, был довольно крупным, но недостаточно, как прикинул Геральт, чтобы устоять на ногах после удара. Он нащупал в кармане ключ, полученный от Хольта. Прикидывал, что будет лучшей целью — глазничная кость? Или, может, та точка на полдюйма выше переносицы — глабелла?

Мужик, видать, что-то прочёл в глазах ведьмака, потому что отступил на шаг и судорожно сглотнул. Ведьмак уже почти решился, уже сжал ключ в кулаке, когда ворота отворились, и в них показалась высокая жрица. Он помнил её, она всегда была сообразительной. Сориентировалась мгновенно.

— Входи, — отрезала она. — Живо. Немедленно.

Закрыла за ним ворота, задвинула засов.

— Здравствуй, Неннеке.

— Здравствуй, Геральт. Как же ты вырос. Помню тебя мальчишкой — едва макушкой до пояса моей юбки доставал. А теперь гляди-ка, молодец хоть куда, мечи за спиной... Настоящий ведьмак.

— А я тебя помню послушницей. А теперь вот жрица...

— То, что ты собирался сделать у ворот, — смерила она его острым взглядом, — было бы очень глупо.

— Я же ничего не сделал.

Она вздохнула.

— Учим вас, учим, а вы всё своё.

— Не всему научили, — буркнул он. — И потом только стыд. Не знаю, что такое орбита. И циркуляр. Не ведаю, что значит сустентоваться. Или что такое перпро гора. И что такое финально...

— Чтобы финально доучиться, — оборвала она его, — запишись зимой в Оксенфурт. Вольным слушателем. Да книжки почитывай на досуге.

— Прости. Я не хотел...

— Хотел. Веди коня сюда, в конюшню.

Они вышли на аллею, что вела к главному зданию.

— Давно в пути? Когда покинул Крепость?

— В марте. За день до равноденствия.

— Далеко забрёл?

— Да как сказать... Только в Каэдвене и был.

— Только в Каэдвене? — удивилась она. — А ведь как мечтал океан увидеть, помню. Лукоморье, Новиград, Горс Велен...

— Может, когда-нибудь. В Каэдвене я нескольких чудовищ упокоил...

— Хвастун. Только это тебя к нам и привело? Похвастаться? Поворчать на наше обучение? Или что-то ещё? Эликсиры? Ведь ты вроде не ранен и не хвор? С виду здоров.

— Эликсиры пригодятся, уходят как вода. Но больше всего... Хотел бы поговорить с матерью Ассумптой.

— Ага, — Неннеке не смотрела на него. — Важные, стало быть, дела. А мать Ассумпта очень занята. Не знаю, примет ли тебя.

— Пока не проверим — не узнаем.

— Ишь, какой умник.

Они миновали сад. Трудившиеся на грядках жрицы и послушницы провожали их взглядами. Некоторые помахали ему — он их не помнил. Неудивительно: когда он видел их в последний раз, они были маленькими девочками. А ведь ничто в мире не менялось так быстро, как девочки.

Они шли дальше.

Под навесом, открытым всем ветрам, несколько послушниц в масках и длинных перчатках трудились над изготовлением мыла, смешивая в чанах щёлочь, соду, масла и какие-то сильно пахнущие благовония. Геральт знал, что мыло из Эльсборга славилось даже за пределами Каэдвена. Сам он, когда учился в храме, был вынужден пользоваться такими мылами. В Каэр Морхене в ходу было исключительно серое мыло без запаха. Дело было не только — по крайней мере, не только — в презрении к благовониям и связанной с ними женственности. Подавляющее большинство чудовищ обладало очень чутким нюхом — а некоторые и вовсе невообразимо острым. У неестественно пахнущего ведьмака против них не было ни единого шанса.

— Нас отсюда гонят, — вдруг сказала Неннеке.

— Что?

— Гонят нас отсюда, — повторила она, щурясь. — Одна из причин... не единственная... это вы, мальчики из Каэр Морхена. Прознали, что мы вас тут учили.

Жрица постучала в дубовую дверь. Их пригласили войти.

Ассумпта из Ривии, верховная жрица храма, сидела за заваленным пергаментами столом. Геральт в последний раз видел её восемь лет назад. С тех пор она располнела. И сильно поседела.

С ней были две жрицы и послушница. Жрицы улыбнулись ему. Обеих он знал. Флавия преподавала историю. Айлид — Старшую Речь. Послушницу он не знал. Она была слишком молода.

— Мать Ассумпта, — сказала Неннеке. — Это Геральт...

— Вижу. Флавия, Айлид, Здравка, благодарю вас. Тебя тоже, Неннеке. Садись, Геральт.

За окном, со стороны сада, трещали сороки. Пронзительно. Видать, углядели где-то кота.

— Изменилось твоё лицо, — наконец промолвила жрица. — И глаза, и это не от мутации. И никогда ты так не кривил губы. Можешь ничего не говорить. Я вижу и знаю.

— Говорят... — он прокашлялся. — Говорят, вас хотят отсюда выгнать, мать. И будто бы по нашей вине.

— Кто тебе это сказал? Неннеке? Нет, Геральт. Никто из вас, обучавшихся здесь юнцов, не виноват, и ни на кого из ведьмаков у нас нет обиды. А то, что процветают темнота и невежество, что ширится мещанство — это ведь и наша вина тоже. Плохо учили. Плохо воспитывали. Ведь это наши бывшие воспитанники нынче гонят нас отсюда. Законами, которые сами же и установили.

— Те, у ворот, толковали... Толковали об изгнании женщин из храма. Речь шла...

— Знаю, о чём шла речь. Тоже о законе. О том, что врачевание женщин противозаконно и карается. Придумали это, разумеется, мужчины. Ха, кабы это они носили детей, прерывание объявили бы священным таинством и проводили бы при молитвах, благовониях да хоровом пении.

— Странен этот мир, — продолжила после паузы Ассумпта из Ривии. — Над нашей богиней глумятся, молитвы наши высмеивают. Мол, предрассудки. А на западе да севере по пустошам какие-то культы плодятся, секты разные. Пауков почитают, змей, драконов да прочих чудищ. О злодействах люди шепчутся, о жертвах человеческих. А с этим почему-то никто бороться не спешит. И сектантов гнать не торопится.

— Мы перебираемся на юг, за Понтар, — упредила она вопрос. — В Темерию, а точнее, в Эллендер. Там есть заброшенный храм, местный правитель милостиво дозволяет нам там обосноваться. Разумеется, и там мы станем помогать женщинам, что в помощи нуждаются, — нравится это кому-то или нет. Ну, да полно о наших делах. Что у тебя? Рассказывай.

Он рассказал. Но только о ведьмачьих заказах. Не упомянул о мародёре, зарубленном у деревни Нойхольд. Ни о воронах на распутье, ни о том, что из этого вышло. Мать Ассумпта слушала терпеливо. И подытожила — кратко и метко:

— Я чую и знаю, что тебе нужно.

— Знаешь?

— Конечно. Ведь помочь тебе я могу лишь своим знанием. Что ты хочешь узнать, мальчик? Прости. Ведьмак Геральт.

Он долго молчал.

— Что на самом деле произошло в Каэр Морхене? В тысяча сто девяносто четвёртом году?

— Ты меня об этом спрашиваешь? — она подняла голову. — Ты? Который с малых лет видел кости во рву? И высеченные в стене имена семерых ведьмаков, павших смертью храбрых? Который вырос на героических сказаниях?

— Как раз о сказаниях этих и речь. Таких героических, что...

— Чересчур героических? Такими им и должно быть, мальчик. Герои должны оставаться героями. А сказания должны их такими делать. И не след сомневаться ни в том, ни в другом. Но что поделать — время неумолимо стирает всё, даже героизм. А сказания да легенды на то и существуют, чтобы этому противиться, пусть даже ценой так называемой объективной правды. Ибо правда не для всех. Правда — для тех, кто способен её вынести. Способен ли ты? Не криви рот. Не способен. Был бы способен — потребовал бы правды у Весемира. У старших. А ты ко мне пришёл.

— Потому что ты никогда мне не лгала.

— Так уж уверен? А может, я умею лгать столь искусно, что лжи моей не распознает никто? Ни дитя, ни не по годам взрослый восемнадцатилетка? Не всё ты мне говоришь, мальчик.

На этот раз он рассказал всё. Не обошлось без запинок.

— Так вот где собака зарыта, — молвила Ассумпта из Ривии. — Престон Хольт.

Долго стояла тишина. Сороки за окном примолкли.

— Где-то весной сто девяносто второго года, — жрица приложила ладонь ко лбу, — появился этот пасквиль, «Монструм, или Описание ведьмака». Безымянный, как водится, но печатный, а типографий тогда по пальцам счесть можно было, так что и подозреваемых немного сыскалось. Многое указывало на чародеев с их типографией при школе в Бан Арде, да только доказательств не было, и неудивительно — трудно найти равных чародеям в искусстве заметать следы.

— Пасквиль широко разошёлся, во множестве списков, а бродячие глашатаи зачитывали сие сомнительное творение неграмотным на деревенских сходках да собраниях. И весть начала расходиться по маркам и шириться, что пожар по сухостою. Мор, хвори да немощи, падёж скота, выкидыши да мёртвые роды у баб, недород да перерод, нашествия вредителей — во всех бедах да напастях повинны были окаянные ведьмаки, паучьи нити всех злодеяний и заговоров вели в Каэр Морхен. А посему, цитирую, место Каэр Морхен, где ведьмаки гнездятся, должно быть стёрто с лица земли, а след его посыпан солью да селитрой. В сто девяносто четвёртом году, летом, кому-то, наконец, удалось созвать да сорганизовать сброд, в горы двинулось войско — этак сотня вооружённого люда. Воротилась, да и то в панике, меньше трети. Остальные сгнили во рву вашей крепостицы, их кости лежат там по сей день.

— Спросишь, как это несколько ведьмаков одолели сотню фанатиков? — промолвила она. — Скажу тебе. Как ты знаешь, самые искусные да обученные чародеи умеют действовать заодно, могут соединять силы при сотворении заклятий, отчего мощь их возрастает многократно. Ведьмаки этого делать не умеют и не могут. Ваши ведьмачьи Знаки — штука сугубо личная, настроенная лишь на одного носителя. Но тогда в Каэр Морхене, когда толпа перелезла через вал, и подпалила пристройки вокруг замка, четверо последних оставшихся в живых ведьмаков соединили руки и силы. И сотворили Знак вместе. С убийственным эффектом, поразив всех разом. Увы, сами они тоже не уцелели.

— Но результат был, — сказала она. — Хоть и оставшийся без защитников Каэр Морхен был теперь во власти уцелевших нападавших, те не посмели ворваться в Крепость, а в панике разбежались.

— Весть о нападении разнеслась повсюду. Правивший тогда в Каэдвене молодой король Эойн, человек довольно просвещённый, изрядно разгневался, не обрадовались и маркграфы. Последние хоть и не жаловали ведьмаков, но терпеть своеволие разнузданной черни не собирались. Нужен был урок. Двоих палач обезглавил на плахе в Ард Каррайге, четверых прилюдно вздёрнули в их родных деревнях. Жаль только, вся эта шестёрка была из меньше всех повинных. Главных зачинщиков — и подстрекателей — правосудие не настигло. По крайней мере, сразу.

— А теперь время для твоей желанной объективной правды, Геральт, — её голос стал тише. — Высеченных имён на стене Каэр Морхена семь. Героическое сказание говорит о семерых павших. Но тогда в Каэр Морхене было восемь ведьмаков.

— Когда весть о нападении разлетелась, мы пошли в Каэр Морхен — я и несколько послушниц. Мы пришли туда задолго до того, как явились Бриньольф и Весемир с молодыми. Мы нашли трупы. Много трупов. И одного живого. Едва живого.

— Это был Хольт, — тихо произнёс Геральт.

— Тогда он звался иначе. Тогда его кликали Рейндертом. А прозвище у него было Призрак Рейндерт. Теперь слушай внимательно. Рейндерта мы сыскали не в замке, а поодаль от него.

— Сам Рейндерт после божился, что ничего не помнит. Но в горячке бредил. А я... — она запнулась. — Может, я поступила опрометчиво и неразумно, но была тогда... Ну, помоложе нынешнего... Чувства взяли верх. О том, что Рейндерт говорил в бреду, я проболталась Весемиру.

Она надолго умолкла. Геральт не торопил.

— Оказалось ведь, — наконец продолжила она, — что Рейндерт получил раны не при защите Каэр Морхена, а когда бежал оттуда.

Геральт молчал.

— Время прошло. Время, что всё меняет. Так называемая объективная правда растаяла в тумане. Весемир упорствует в своём, а я... Я стараюсь не упорствовать. Хочу простить... Нет, не простить. Забыть. Рейндерт — теперь Престон Хольт, вернулся к своему истинному имени — уже много лет самоотверженно спасает людей в Каэдвене от чудовищ, снимает проклятия и чары. Захаживает в храм. Мы не раз пополняли ему запасы эликсиров, частенько лечили раны. Врачуя заодно и мои. Те, что больнее. Те, что от воспоминаний.

— Но хватит об этом, — она резко вскинула голову. — Я сказала, хватит. Может, и слишком много сказала, как окажется. А теперь слушай, что присоветую. Мне не по нраву твоя затея податься к Хольту в подмастерья.

— Я не нанимался к нему. Действую по доброй воле, по взаимному доверию. Я как бы перпро...

— Per procura. Это значит «замещающий».

— Ну, знаю я.

— А то, что зимовать тебе положено в Каэр Морхене, а не у Хольта в Рокаморе, тоже знаешь? Или то, что весьма дурно, коли тебя с Хольтом свяжут?

— Отчего же?

— Хольт... — жрица поднесла ладонь ко лбу. — Хольт не тот наставник, какой тебе нужен. Ты должен искать свои пути. И прямые, и иносказательные. Обещай мне, что оставишь Рокамор. И Хольта.

Он промолчал. Ассумпта из Ривии пристально глядела на него. Наконец тяжко вздохнула.

— Ты явился сюда, Геральт, не отпирайся, за советом да сведениями. Получил и то, и другое. Что с этим сделаешь — твоё дело. Чему могли, мы тебя выучили, на том конец, обучение завершено. Теперь, коли ошибёшься аль набедокуришь, коли дурного совета послушаешь — уже не Неннеке в угол поставит. Жизнь поставит.

Долго сидели в молчании.

— Куда теперь путь держишь?

— В... — он запнулся, но решил не лукавить. — В Спинхэм. После на северо-восток, на край марки. Поселенцам подмога нужна.

— Верно. Ты ведьмак.

Сороки в саду всё ещё стрекотали.

— Мать Ассумпта?

— Да?

— Намедни мне сказали, что имя Геральт... мужицкое.

— Пусть так. Но это твоё имя.

— Ну да, но... Может, добавить чего? Какое-нибудь «из», как у вас? Этакую дворянскую приставку?

— Приставку, — поправила она. — Да только какой из тебя дворянин, Геральт? К чему тебе рядиться в чужие перья?

***

Зоэ, Фервида и Ипполита, девушки из «Лорелеи», маялись от безделья. Было будничное утро. Каждая коротала время, как могла и как нравилось. Зоэ вязала беретик для дочурки. Фервида читала учебник по выращиванию комнатных трав. Ипполита глазела в окно, наблюдая за ласточками, кружившими вокруг башни ратуши городка Спинхэм.

Все слышали скрип лестницы, но никто не обращал внимания. Даже когда в комнату вошла Пампинея Монтефорте, никто не встрепенулся.

— Есть дело, — объявила Пампинея. Её пышная грудь колыхалась. — У нас гость. Но предупреждаю: это должно остаться в секрете.

— Опять господин бургомистр? — фыркнула Зоэ. Ипполита только закатила глаза.

— Нет, — покачала головой Пампинея. — На этот раз не бургомистр. Гость ещё более секретный. Потому и пришла к вам — мы знакомы не первый день. И я вам доверяю. А эти молоденькие... нет, в доносительстве их не подозреваю, но дурёхи такие — могут просто разболтать...

— Так кто же это? Говорите, госпожа мама. Умираем от любопытства!

— Ведьмак.

— Господин Хольт? — хихикнула Фервида. — Неужто помолодел?

— Ну-ну, — погрозила пальцем Пампинея. — Без таких шуточек! Господин Хольт — уважаемый клиент. Но речь не о нём. Это молодой ведьмак. Совсем юный, я бы сказала. И симпатичный. В меру. Кто не боится? Кто возьмётся?

— А та, что возьмётся, — спросила после недолгого молчания Зоэ, — что с этого будет иметь?

Пампинея Монтефорте раздумывала недолго.

— Три четверти платы, — решила она, — может оставить себе.

Девушки переглянулись. Потом посмотрели на госпожу маму.

— Что ж, — улыбнулась Ипполита, — придётся тянуть жребий. Кому достанется короткая соломинка — той и ведьмак.

— А может, — Фервида тоже улыбнулась, — укоротим две соломинки?

— А по-моему, — сказала Зоэ, — никакие соломинки не нужны.

***

Уважаемый Господин

Престон Хольт

Districtus Бан Филлим

Oppidum Рокамора

Datum ex urbe Belvoir, die 6 mens Augusti anno 1229 post Resurectionem

Дорогой Престон, salve!

Во исполнение нашего договора спешу уведомить, что со дня визита ко мне молодого господина Геральта и до отправки сего письма на мой счёт банковскими переводами поступила общая сумма в 4.885 каэдвенских марок, прописью: четыре тысячи восемьсот восемьдесят пять 00/100.

Причитающуюся тебе сумму, за вычетом моей комиссии и уплаты налога, перевожу на твой обычный счёт.

Несомненно, дорогой Престон, ты обратил внимание: судя по подсчётам, со времени майского визита ко мне молодой ведьмак должен был истребить изрядное количество чудовищ. То есть либо он прикончил их немало, либо убил поменьше, но умело торговался — и то, и другое, признаться, говорит в его пользу. Поздравляю с выбором, будет толк из твоей per procury. Хоть молодой ведьмак едва ли знает значение этого слова, в очередной раз подтверждается: важнее хорошо делать свою работу, чем знать, как она учёно именуется.

Судя по банковским переводам, молодой ведьмак уже обошёл часть Западной Мархии и Верхнюю Мархию. Наведался, как мне известно, и в храм богини Мелитэле в Эльсборге. Любопытно, что сразу после этого он заглянул в «Лорелею» в Спинхэме. И провёл там некоторое время. Что ж, молодость есть молодость, а на что он тратит свои per diem — его личное дело. Лишь бы не слишком экономил на еде, не то ослабнет.

Тревожит меня только одно: вокруг юнца крутится немало соглядатаев. Есть у меня основания полагать, дорогой Престон, что интересует их вовсе не юнец, а ты. Будь осторожнее.

Saluto te, Тимур Воронофф