Ведьмак. Перекресток воронов (Анджей Сапковский)

Глава десятая

О ведьмаках известно и то, что сии нечестивцы получили от дьявола совершенное знание трав и прочих веществ. Выкрав у мудрецов знания о неких декоктах, сами, смешивая на той основе яды и смертоносные эссенции, создали алкагесты и зелья ужасающей силы, способные не только помутить разум, но и всю человеческую природу изменить. Имея такие алкагесты наготове, принялись ведьмаки похищать детей, особливо тех младенцев, коих вскоре после рождения не носили в храм нерадивые да глупые родители, из-за чего злые чары имели к ним доступ. Как установлено было, тем похищенным детям вливали ведьмаки силой свой мерзкий декокт, отчего в детях тех, немногих, что ужасы сих истязаний пережили, всё человеческое погибало, а что подлое да злое — словно белена расцветало. Таким-то способом, сами будучи in naturalibus к размножению неспособны, стали ведьмаки плодиться способом дьявольским.

Аноним, «Монструм, или Описание ведьмака»

Глава десятая

О случае в городке Стеклянная Гора, когда-то действительно бывшем местом выплавки стекла из добываемых там кварцевых песков, Геральт хотел бы поскорее забыть. Не получалось. Весть разлетелась широко, поразительно быстро и невероятно далеко. За снятие проклятия восхваляли, правда, в основном некоего благочестивого священника, но, удивительное дело, кто-то пустил слух, что героем был всё-таки какой-то молодой ведьмак. Придорожные дубы и столбы на перекрёстках вдруг украсились досками с надписями. Весьма разнообразные по грамотности надписи отчаянно взывали о помощи. Помощь ведьмака, гласили они, срочно требуется — нужно снять проклятие, чары или дурной сглаз.

Всё ещё полный юношеского пыла, Геральт поначалу не пренебрегал ни одним из призывов, на каждый спешил со рвением. Энтузиазм угасал постепенно, когда приходилось объяснять семье, что дедушка, которому — падите ниц, народы — девяносто лет, страдает старческой немощью и связанным с ней слабоумием, и что это вовсе не сглаз злобной соседки, как утверждала родня. В следующей деревне довелось осмотреть причинное место старосты и объяснить, что это не проклятие, а запущенный триппер, и что нужен тут не ведьмак, а лекарь. В следующих трёх поселениях разъяснял мужчинам, страдающим временным или постоянным мужским бессилием, что он, ведьмак, такое снять не может. Обычно, когда он отказывал в помощи, его подозревали в желании выманить побольше денег и крыли последними словами. Несколько раз пытались его провести банальным обманом — люди разного возраста и пола изображали одержимость, а в наложении проклятия обвиняли кого-то из соседей, родственников или супругов, надеясь, что ведьмак обвиняемого тут же прикончит. Когда ведьмак отказывался, его обвиняли в жульничестве или в сговоре, ругали и гнали прочь.

К концу сентября, проделав больше тридцати миль пути, Геральт стал весьма разборчиво относиться к прибитым на столбах призывам. Обращал внимание только на те, что были написаны без ошибок, а таких встречалось очень и очень мало. С настоящим же, поддающимся снятию проклятием он так ни разу и не столкнулся.

Он также отказался убить медведя, о чём его просили встреченные лесные бортники. Медведь разорял их борти и выедал мёд. Геральт прикрылся наспех выдуманным ведьмачьим кодексом, хотя на самом деле совсем не рвался встречаться с косолапым, поскольку тот был размером с гору и, как оказалось, уже успел отправить на тот свет нескольких охотников.

Примерно через неделю после равноденствия на кривом столбе на распутье его взгляд привлекла доска из светлой берёзовой древесины. Надпись на ней была выжжена – редкость по нынешним временам, обычно писали углём. Надпись была на удивление лаконичной:

ТРЕБУЕТСЯ ВЕДЬМАК ПРОКЛЯТИЕ

Выжженная стрелка указывала направление. В бор, на лесную тропу. Примерно на юг.

***

Что-то было не так. Деревня, как он сразу заметил, была заброшена. И очень давно. Соломенные крыши изб провалились, выбитые окна зияли чёрными дырами, сорванные створки дверей уныло болтались на косяках. Дворы и поля заросли буйными сорняками. Из зарослей торчали обломки заборов.

Ничто не указывало на то, что именно здесь нужен ведьмак. Не было даже следа того, кому он мог бы понадобиться. Песчаная дорога, что любопытно, была испещрена многочисленными – и свежими – следами копыт.

Более опытный ведьмак немедленно развернулся бы и поспешно убрался подобру-поздорову. Геральт восполнял недостаток опыта храбростью. Проистекающей из отсутствия не только опыта, но и воображения. Он пришпорил Плотву и направился к колодцу. Колодец тоже сильно зарос мхом и крапивой, но журавль выглядел целым, да и корыто сохранилось.

Он даже не успел приблизиться к колодцу, как словно из-под земли – а точнее, из-за изб – вдруг выросли четверо верзил. Одетых одинаково, прямо как в униформу, в жёлто-чёрные куртки. Утешало то, что это были не какие-то обычные разбойники. Не утешало то, что у всех четверых были арбалеты. Взведённые. И все нацелены на Геральта.

— С коня. На землю. И мечи бросай, – прорычал один из них. Спорить явно было бесполезно. — Вперёд. Туда. В сарай.

В сарае было светло – потому что крыша представляла собой, по сути, одну большую дыру. Остатки кровли свисали с конька и стропил, грозя вот-вот обрушиться. Большая часть того, что уже обвалилось, валялась на утоптанной земле.

Присутствующий в сарае господин, казалось, вовсе не беспокоился о возможном обрушении. Он сидел на бревне разрушенного закрома и лениво ковырял в зубах соломинкой.

— Ведьмак по имени Геральт? – спросил он.

— Это я.

Господин коротко махнул. Верзилы с арбалетами вышли из сарая. Впрочем, у Геральта не было сомнений, что далеко они не ушли.

— Я Эстеван Трилло да Кунья. Префект стражи из Ард Каррайга. Отвечаю за безопасность королевства Каэдвен. Покажи ведьмачий знак.

Геральт расстегнул куртку, вытащил цепочку и медальон с оскаленным волком.

— Благодарю. А вот мой знак и подтверждение личности.

Господин достал из-за пазухи и показал Геральту круглую эмалевую пластинку. На ней, на жёлтом фоне, красовался чёрный вставший на дыбы единорог.

Эстеван Трилло да Кунья был худощав, даже тощ. Чёрные волосы зачёсаны назад и заплетены в косу, чёрные усы и чёрная остроконечная бородка. Одет тоже во всё чёрное. И довольно богато.

— А теперь к делу, – сказал он, впиваясь в ведьмака чёрными глазами. – Выходит, что ты, ведьмак Геральт, представляешь угрозу для королевства Каэдвен. На тебе тяготеют обвинения в двух убийствах. В марте, в поселении Нойхольд, ты убил солдата. А в августе, в Стеклянной Горе – женщину.

— Мародёра я убил, защищая людей и себя. Есть свидетели... – начал Геральт.

Эстеван Трилло да Кунья прервал его, подняв унизанную перстнями руку: — Не стал бы я на это рассчитывать. Свидетели – народ ненадёжный. То они есть, то их нет. А показания меняются очень часто. И как раз когда нужно.

— А женщина наложила проклятие, убила им ребёнка, смерть грозила ещё нескольким людям. Снять проклятие могла только её смерть. Это ведьмачья работа...

— У меня другие сведения. И доказательства, подтверждающие их правдивость.

— Кстати, именным указом короля Дагрида ведьмаки выведены из-под юрисдикции...

— Указ касается ведьмаков, убивающих чудовищ. Чудовищ. Не людей. Мне придётся арестовать тебя, ведьмак Геральт.

Геральт помолчал. Ему показалось, что Эстеван Трилло да Кунья слегка улыбается под чёрными усами.

— Доска на распутье, – медленно произнёс он. – С липовой вестью о проклятии. Глухомань. Засада. Арест, но как бы неофициальный. Никаких свидетелей. Так работает служба безопасности королевства Каэдвен? Этот медальон с единорогом, господин префект стражи, не липовый ли тоже?

Эстеван Трилло да Кунья тоже помолчал. И перестал улыбаться.

— Ты носишь ведьмачий знак и действуешь как ведьмак, – сказал он, наконец. – Вроде бы на свой счёт, но на самом деле прислуживаешь кому-то другому.

— Я никому не прислуживаю. Я per procura, то есть...

— Ты пособник преступника, – резко перебил префект. – Престон Хольт, которому ты служишь, – преступник. Он хладнокровно и предумышленно убил троих людей. Я это знаю, но одного знания мало. Я хочу предать его суду, а для суда мне нужны неопровержимые доказательства. И ты мне эти доказательства предоставишь.

— Что, простите?

— Ты найдёшь доказательства вины Хольта и передашь их мне. Тогда тебя самого минуют суд, приговор и наказание. А за двойное убийство наказанием, знай это, была бы гарота в тюрьме Стурефорс.

Геральт пожал плечами и отвернулся.

— Трое людей, – продолжил префект. – Убиты с невероятной жестокостью, причём так, чтобы ничто не указывало на ведьмака. То есть явно не мечом.

— Ну, надо же.

— Кари Нурред, калека на костылях, повешен на собственных подштанниках. Отто Маргулис, уважаемый общественный деятель и филантроп, зарублен мясницким тесаком. Ремко Хвальба, отец троих и дед шестерых детей, забит до смерти сапожным молотком.

— И каждый раз, – усмехнулся Геральт, – свидетели указывали на Хольта?

— Каждый раз они указывали на кого-то другого и с совершенно разной внешностью. Кстати, знаешь, откуда название поместья Хольта? Рокамора?

— Нет.

— Roac a moreah. На Старшей Речи: возмездие, родовая месть.

— Ну да, это неопровержимое доказательство, – Геральт продолжал насмешливо улыбаться. – Но чем же провинились перед Хольтом эти трое? Или может Хольт просто так, походя, убивает случайных людей? Как ведьмак? Ведь на ведьмака можно свалить всё. На всё найдутся доказательства и свидетели, и все поверят, ведь за ведьмаком тянется всякое зло и скверные миазмы, и нужно сжечь всё, к чему он прикоснулся. Во всём он должен быть виноват, в том числе и в убийствах. Особенно если настоящих преступников никак не найти, а отчитаться надо...

— Эти трое убитых, – спокойно объяснил Эстеван Трилло да Кунья, – возглавляли народное ополчение, которое в сто девяносто четвёртом году напало на Каэр Морхен, ваше Ведьмачье Логово. Именно поэтому, юноша, я не поверю, что вина за эти преступления лежит на каких-то случайных преступниках. Потому что я знаю, кто виноват на самом деле и какой у него был мотив.

— Ну, вот всё и прояснилось, – медленно произнёс Геральт. – Наконец-то добрались до сути. Сто девяносто четвёртый год. Знаешь что, префект? Если всё это правда, то эти трое получили по заслугам, я бы сам их охотно прикончил, у меня был мотив что надо, жаль, что кто-то меня опередил. Если бы довелось встретить этого кого-то, я бы его поздравил и поблагодарил. И пива бы поставил.

— Такой возможности тебе не представится, – префект встал с закрома. – Потому что ты будешь сидеть в камере в Стурефорсе в ожидании суда. Если только не согласишься...

— Не соглашусь.

— Знаешь, почему мы беседуем в глуши и без свидетелей? Потому что если согласишься предоставить мне нужные доказательства, если хотя бы пообещаешь их поискать, то уедешь отсюда свободный как птица, и о нашем разговоре никто не узнает. Но если я тебя официально арестую, машина закрутится и затянет тебя в свои жернова, а из этих жерновов ты выберешься только на эшафот.

— Не соглашусь.

Эстеван Трилло да Кунья резко встал, подошёл к Геральту вплотную. Геральт, который уже некоторое время поигрывал в кармане своим ключом, размышлял, что будет лучшей мишенью – брегма, то бишь черепушка? Или переносица и эта самая красиво звучащая глабелла?

В сарай вбежал один из арбалетчиков, запыхавшийся и весь в поту, бешено размахивая руками. Префект ещё раз пронзил Геральта взглядом и вышел.

Геральт остался один. Задние ворота сарая были приоткрыты, никто их не охранял, ничего не стоило дать через них дёру и скрыться в ближних зарослях. Однако ведьмак не собирался оставлять префекту ни Плотву, ни свои мечи. Будь что будет, решил он, усаживаясь на закром. Подожду.

Он ждал. Снаружи доносились громкие голоса, стук копыт, фырканье и ржание лошадей. После долгой паузы наступила полная тишина. Впрочем, ему казалось, что он всё ещё слышит лошадиное фырканье. И скрип колодезного журавля.

Когда, наконец, измаявшись ожиданием, он вышел, щурясь от солнца, то сильно удивился. На площадке ждали пятеро всадников в сёдлах. Все в красно-чёрных куртках. От людей в жёлто-чёрном и префекта из Ард Каррайга не осталось и следа.

У колодца стояла высокая светловолосая женщина в мужском камзоле из лосиной кожи и высоких сапогах. Она как раз переливала вытащенное из колодца ведро в корыто. Из корыта, опустив морду, пила Плотва.

Он подошёл ближе. У женщины были ядовито-зелёные миндалевидные глаза. В распахнутом вороте камзола ослепительной белизной сияла мережка на рубашке. С расшитой серебряной нитью перевязи свисал длинный кордик.

Жестом затянутой в перчатку руки женщина указала на прислонённые к колодцу мечи.

— Твоё имущество, полагаю?

Он кивнул.

— Я Элена Фиахра де Мерсо, комендант службы охраны Верхней Мархии.

Геральт должен был сказать что-нибудь остроумное. Вроде того, что урожай нынче на службы охраны. Или что мешок со службами, видать, прохудился. Не сказал ничего. Просто язык проглотил.

Женщина поняла ситуацию и не стала продолжать.

— Конь напоен, – коротко бросила она через минуту. – Можем отправляться.

— Я не буду... – Геральт обрёл дар речи. – Я не буду предоставлять доказательства.

— Отлично. Потому что мне это безразлично. На коня, прошу.

— Значит, я не арестован?

— А хочешь быть?

— Нет.

— Тогда в седло. Мне наскучил этот разговор.

— Но я хотел бы сначала...

— Маркграф Луитпольд Линденброг, – оборвала его Элена Фиахра де Мерсо, – желает, чтобы ты, ведьмак, явился к нему на аудиенцию в его резиденцию, в замок Брунанбург. Маркграф Линденброг обладает здесь, в Верхней Мархии, всей полнотой власти. На эту власть, между прочим, я только что и сослалась. Приказав Эстевану Трилло да Кунья оставить тебя в покое и возвращаться к себе, в Ард Каррайг. Невзирая ни на то, что он к тебе имеет, ни на то, чего от тебя хочет. А Эстеван, хоть и служит королю, послушался как миленький. Как видишь, его уже здесь нет. Хватило одного слова, чтобы он исчез. Предлагаю и тебе исполнить желание господина маркграфа. Столь же покорно. Больше слов тратить не намерена.

— Понял. Что ж, едем тогда.

***

Элена Фиахра де Мерсо, комендант службы охраны Верхней Мархии, казалась ровесницей жрицы Неннеке из Эльсборга, что означало, как прикинул Геральт, около тридцати лет. Некрасивой её никак нельзя было назвать, однако красота её была совсем иного рода, нежели красота Пампинеи Монтефорте или девушек из «Лорелеи». Красота девушек из «Лорелеи» была – Геральт долго искал подходящее слово – плюшевой? Плюшистой? Плюшеватой? Такой мягкой, милой и притягательной. А вот в коменданте де Мерсо не было ничего, совершенно ничего привлекательного.

Они ехали в полном молчании примерно час. И абсолютно ничто не указывало на то, что де Мерсо заговорит первой. У Геральта, конечно, было несколько вопросов, но он не спешил их задавать. Помнил, что комендант не любила тратить слова, и не хотел снова это от неё услышать.

Но, в конце концов, не выдержал.

— Зачем я нужен маркграфу?

Комендант подъехала ближе, так близко, что задела стременем ногу Геральта.

— Ты ведьмак, – удивительно, но она ответила сразу. – Ты нужен для ведьмачьих дел.

— А точнее?

— Даже очень точно.

Он замолчал, постепенно теряя терпение.

Издалека, там, где заканчивался лес и светлел закат, донёсся собачий лай. И мычание вола.

— В деревне заночуем, – сказала Элена Фиахра де Мерсо. – Возьму там маркграфский постой. Тогда и поговорим.

***

Постой, то есть обязанность содержать свиту путешествующих сановников, знати и чиновников рангом пониже, был повинностью, чаще всего означавшей для деревни или посёлка настоящую кару небесную, сравнимую разве что с пожаром или вражеским набегом. Геральт видел в храме в Эльсборге крестьян, умолявших жриц о помощи и заступничестве в деле жалоб, которые они подавали властям на чиновников, нещадно злоупотреблявших правом постоя.

Не стоило поэтому удивляться, что деревня на краю леса, и без того заметно бедная, встретила коменданта де Мерсо и её требование постоя без всякого энтузиазма. Более того, некоторые бабы начали открыто причитать, а дети – реветь. Напрасно, как оказалось. Комендант воспользовалась повинностью весьма скромно. Правда, сама не отказалась, когда староста отдал в её распоряжение всю свою избу. Но солдатам велела ночевать в сарае. И довольствоваться собственным провиантом, не истощая и без того скудное имущество общины и запасы еды и корма, без которых выживание зимой могло оказаться для деревни под вопросом.

Обещание своё она не забыла. Когда стемнело, Геральт сидел с ней в избе старосты. За кривым и грубо обструганным столом. При свече, которую она достала из собственных тюков. В деревне свечей было не сыскать, только плошки. А от них ужасно несло старым салом.

— Ты, – начала она, вглядываясь в мерцающий язычок пламени свечи, – как видно, ведьмак довольно молодой. Поэтому не удивляйся, если я спрошу для верности. Чудовище, называемое стрыгой. Знаешь что-нибудь о таком?

— Знаю. Стрыга – это чудовище из группы упырей, подгруппы ночниц. Может появиться в результате изменений плода из-за проклятия или чар, наложенных на беременную мать...

— Когда беременность – результат инцеста.

— Согласно народным поверьям. Проклятие или чары могут быть наложены не на плод, а на человека. В любом возрасте. Если чары подействуют, заколдованный после смерти станет стрыгой.

— Ты когда-нибудь видел её?

— Видел, – подтвердил он. Не соврал. Но не добавил, что видел только рисунки. В «Физиологусе» и других книгах из ведьмачьей библиотеки.

— И знаешь, как с этим справиться.

— Знаю. – И на этот раз не добавил, что знает из книг и лекций Весемира.

— Значит, – продолжил он, не дождавшись реакции, – у вас в Брунанбурге стрыга. Вот для чего я нужен маркграфу.

В круг света от свечи вбежала мышь. Встала на задние лапки, осмотрелась. Подбежала к носку сапога Элены Фиахры де Мерсо. Потом пробежала по нему. И исчезла в темноте.

— Примерно год назад, летом, – Элена Фиахра де Мерсо проводила мышь безучастным взглядом, – в замок Брунанбург прибыла дворянка из Ард Каррайга. Тайно и инкогнито. С пятнадцатилетней дочерью. Дворянка попросила убежища и защиты. Учитывая давнее знакомство, маркграф Линденброг предоставил ей и то, и другое. После короткого пребывания дворянка покинула замок и Мархию. Куда она направилась, было известно только маркграфу. Но уехала она одна. Дочь осталась у нас.

Геральту показалось, что после последних слов комендант слегка вздохнула. Но он не прерывал её рассказ.

— Дочь осталась, – повторила она. – Но незадолго до Мидинваэрне заболела и вскоре умерла. Маркграф тяжело это переживал.

Геральт догадывался о продолжении. И комендант без труда это поняла. Потому сократила рассказ.

— Началось ещё до конца Йуле. Девушка стала выходить из могилы как... Как ты сказал? Чудовище из группы упырей и подгруппы ночниц? Впрочем, люди не испытывали проблем с тем, чтобы назвать чудовище его настоящим именем. Ибо хотя всё держалось в строжайшей тайне, слухи было не удержать. Та дворянка из Ард Каррайга сбежала из столицы от отца. С дочерью, которая... Была одновременно её сестрой. И именно поэтому стала стрыгой. Чудовищем с огромными и очень острыми зубами.

— Стрыга, – Элена Фиахра де Мерсо всё ещё смотрела на пламя свечи, – начала делать то, что обычно делает стрыга. То есть вылезать из могилы по ночам и убивать людей. Без разбора.

— Истинное богатство Верхней Мархии, – продолжила она после паузы, – и маркграфа лично – это соль. Всё Предгорье, то есть западный склон Синих Гор, особенно окрестности Брунанбурга, стоит на огромных подземных залежах каменной соли высшего качества. Сейчас там уже работают три шахты, а добыча достигает нескольких тысяч центнеров в год. И перспективы куда больше. Под Брунанбургом вырос целый шахтёрский городок, там живёт добрая сотня горняков с семьями.

— К несчастью, кладбище и гробница стрыги находятся как раз рядом с этим городком и самой шахтой. Стрыга не утруждает себя дальними прогулками, и число жертв среди горняков растёт. И вдруг никто не хочет ни жить там, ни работать в маркграфской копи. Стрыга угрожает Мархии экономически.

— Скажешь, толпа горняков с кирками должна справиться с какой-то стрыгой, так? Но не справилась и не справляется. Поползли слухи. Дескать, стрыга – существо сверхъестественное и смертным с ней не совладать. Что каждый укушенный стрыгой сам станет стрыгой. Что и укуса не надо, достаточно одного взгляда. Что и взгляда не нужно – проклятие стрыги действует даже на расстоянии, и горе каждой беременной женщине в округе. А ко всему этому...

Она внезапно замолчала. Пламя свечи заколебалось, фитиль стрельнул и закоптил.

— Ко всему этому ходят слухи, что маркграф Линденброг и не помышляет об... уничтожении. Всё ещё тщетно ищет способ снять проклятие. И расколдовать девушку. Маркграф ищет, стрыга убивает, горняки бегут из Брунанбурга, народ волнуется. И требует, чтобы маркграф, наконец, что-то сделал. А конкретно – чтобы отбросил свои предубеждения. И призвал на помощь ведьмаков. Которых... Скажем так, недолюбливает.

Геральт мог бы кивнуть, но решил, что не стоит.

— В Стеклянной Горе, – комендант подняла голову, – ты снял чары, убив того, кто их наложил. В случае со стрыгой тоже так поступают?

— Нет. Совсем иначе. И чтобы было ясно: я не собираюсь ехать в Ард Каррайг убивать отца девочки.

— Хорошо знать.

Они помолчали.

— У меня странное чувство, – заговорил он, – или, скорее, предчувствие. Что ты говоришь мне не всё.

На самом деле у Геральта не было ни чувства, ни предчувствия, а в поведении и речи коменданта не было ничего, совершенно ничего, что могло бы указывать на неполную искренность. Он просто выстрелил наугад. И, удивительно, попал в цель.

Впрочем, мог бы и промахнуться. Потому что Элена Фиахра де Мерсо ничуть не смутилась.

— Я не привыкла, – посмотрела она ему в глаза поверх пламени свечи, – раскрывать все карты на первом свидании. А теперь иди отсюда. Выступаем на рассвете, нужно выспаться.