Ведьмак. Перекресток воронов (Анджей Сапковский)

Глава девятая

Пусть ваши нивы зарастут дурманом и сорной травою; пусть терновник ваше поле отравит, пустырник задушит! Да не познаете вы радости никакой, проклятьем пожираемые до самого нутра, до глубин души! В труху вас измелю, в ржавую, в затхлую, в гнилую древоточину!

Стефан Грабинский

Глава девятая

Первое, что увидел Геральт, въехав в городок через ворота с воротным механизмом, был висельник. Точнее, молодая светловолосая девушка в изодранной одежде. Она висела на жерди колодезного журавля, покачиваясь и поворачиваясь на ветру. Проезжая мимо, он различал детали — распухшее лицо, неестественно вытянутую шею, кровоподтёки на бёдрах, почерневшие от запёкшейся крови ступни.

Городок казался вымершим, на улочках ни души, даже ни одна собака не выскочила из-за забора, не облаяла копыта коня. Закрытые ставни и ворота дышали враждебностью. Предвещали дурное, что уже случилось здесь. И ещё более страшное, чему только предстояло произойти.

Ближе к рыночной площади он заметил несколько человек, да и его самого заметили.

— Ведьмак, верно? — подбежал запыхавшийся юнец в берете с фазаньим пером. — Ах, да я и сам вижу, что так. Значит, дошла весть? Наш призыв о помощи? По зову прибыли, да?

— Встретил гонца. Всю округу галопом объезжал. С призывом. С вестью, что ведьмак срочно нужен в местечке Стеклянная Гора. Вот и приехал. По зову. Это ведь Стеклянная Гора, так?

— Так-так. Ох, как же хорошо, что вы здесь... Беда у нас стряслась... Страшная беда... Но пойдёмте на площадь, там сами всё увидите. Пойдёмте, пойдёмте...

— Ведьмак, стало быть? — Из группки людей у подворотни вышел статный седобородый господин. Пуговицы на его кафтане были размером с дукат. И тоже золотые. Вернее, позолоченные.

— Значит, ведьмачье ремесло знаете? Проклятья снимать умеете? Ну что ж, поглядим, поглядим. Спешивайтесь, подходите. Ближе, ближе.

В подворотне толпилось человек десять, они испуганно шарахались от приближающегося ведьмака, отводили глаза.

— Сюда. — Седобородый показал дорогу. — За мной.

Вошли во двор, потом по скрипучим ступеням поднялись на галерею. Тут седобородый остановился, зажал нос рукавом.

— Там, за дверью, — пробормотал он из-за рукава, указывая рукой.

И убежал, чуть не кубарем скатившись с лестницы.

Ведьмак уже издали чуял мерзкий, тошнотворный запах гнили, поэтому его не удивил вид лекаря в сенях. Профессию безошибочно выдавал кожаный капюшон с длинным птичьим клювом и застеклёнными глазницами.

Доктор при виде его что-то промямлил, совершенно неразборчиво из-за птичьей маски. Поняв это, вышел на галерею, поманив Геральта за собой. На галерее стянул капюшон, вытер вспотевшее лицо. Он был совсем молод.

— Тут медицина бессильна, — выдохнул он, махнув рукой. — Без толку окроплять уксусом, что толку окуривать серой. Тут чёрная магия орудует. Проклятье, не иначе.

— Можешь толком объяснить?

— Могу. — Лекарь прищурился. — Конечно, могу. Вот вам что здесь творится. Там, в комнате, наш бургомистр, его жена и трое детей, один из них ещё в колыбели. Три дня назад их поразила чёрная магия. Самым жутким образом. Какая-то слизь, вроде живой смолы, обволакивает их тела. Зараза распространяется и медленно убивает. Может, уже убила... Вы ведьмак, я вижу. Но что вы тут можете поделать? Что вы хотите сделать вашими мечами?

— Скажу, когда увижу.

— И правда? Хотите войти туда? В комнату?

— В комнату.

Лекарь отпрянул, замахал руками, словно хотел возразить, но передумал.

— Идёмте, — пробубнил он из-под маски, которую снова надел. — Сюда.

В комнате было темно, смрад гнили душил, разъедал глаза. Слышался тихий плач детей, монотонные причитания женщины.

Медальон Геральта сильно задрожал.

Он чуть не налетел на колыбель, стоявшую на пути. Внутри лежало тельце младенца. Всё покрытое чёрным шершавым налётом, какой-то уже засохшей слизью. Словно чёрная кукла.

Бургомистр — это должен был быть он — сидел в кресле со спинкой. До половины тела, от ступней до пояса, он был покрыт этой чёрной слизью. Казалось, слизь шевелилась. Геральт подошёл ближе. Действительно, она пульсировала и подрагивала, выпускала извивающиеся отростки.

Женщина лежала дальше, в углу, обнимая двоих плачущих детей. Она тоже всхлипывала. И на ней, и на детях виднелся тот же чёрный налёт.

Не обращая внимания на предостерегающее бормотание лекаря, Геральт подошёл ближе. Опустился на колено возле бургомистра.

— Спасите, — выдавил бургомистр, протягивая руки. Геральт осторожно отступил. — Спасите... детей...

Словно услышав или среагировав на движение, чёрный налёт ожил, запульсировал и разросся, покрыв бургомистра ещё на несколько дюймов. Бургомистр громко застонал. Женщина в углу завыла, дети разрыдались.

Геральт выхватил кинжал, собрал каплю налёта на кончик лезвия. Встал, отступил. Они с лекарем вышли.

— Вы видели. — Лекарь констатировал очевидное, снял маску, вытер лицо. — Видели собственными глазами. Это сверхъестественная сила, чёрная магия, а может и хуже — какая-то демоническая сила или что-то в этом роде... А мой посох и перчатки на полу заметили? Пришлось сбросить, оставить — эта дрянь на них перекинулась и росла, росла, еле успел... Да что я... На свой кинжал гляньте.

Капелька слизи, взятая на самый кончик кинжала, теперь покрывала уже почти дюйм лезвия. Слизь была живой, вздувалась, выпускала извивающиеся отростки.

— Когда она полностью покроет и задушит тех людей, — мрачно проговорил лекарь, — может перекинуться дальше. Искать новых жертв.

— Нет. — Ведьмак покачал головой. — Это действительно похоже на действие проклятия, порчи или сглаза. Наложено только на этих людей. Заклятие убьёт их и угаснет.

— Но вы говорите, что их убьёт. Значит, для бургомистра и его близких спасения нет. Тогда я бы всё-таки советовал сжечь дом.

Они оба спустились во двор.

У подворотни царила суматоха. Там стояла связанная девушка с разбитым носом, которую притащили на верёвке. На вид ей было не больше пятнадцати.

— Проклятие, — вещал один из горожан, державший девушку на верёвке, — всем известно, снимается только смертью того, кто его наложил. С той девкой, что мы повесили, вышла ошибка — она висит, а проклятие всё действует. Но раз та девка знахаркой была да травницей, то и беда невелика, нечего слёзы лить. А теперь вот эта, той знахарки родственница, она-то точно виновна, кто ж ещё. Так что на виселицу её! Увидите, её смерть проклятие снимет.

— А если не снимет? Если снова невинную повесим?

— Дом нужно сжечь, — вмешался лекарь. — Сжечь. Это единственное спасение.

— Чушь! Застройка плотная, полгорода сгорит!

— Так что же делать?

— Так ведь ведьмак здесь, — воскликнул седобородый. — Потому и гонца послали, верно? За ведьмаком, верно? Вот и ведьмак теперь у нас! Он в чарах разбирается! Его и послушаем...

— Ведьмак-то, — перебил худой тип в чёрном одеянии, — больно молод. Опытом, думается, не богат?

Геральт не счёл нужным отвечать.

Тип в чёрном подошёл к Геральту вплотную. На шее у него на цепочке висел какой-то священный символ.

— Тут не сопляк-ведьмак нужен! — От него несло жутким перегаром — и застарелым, и свежим. — Тут молитва нужна!

— Молились вы с утра, святой отец, — сердито сказал седобородый, — да толку никакого. Господин ведьмак, что скажете? Возьмётесь помочь?

— Помочь? — снова дыхнул водкой священник. — Он? Любопытно бы знать, как. Хотя и не любопытно вовсе, на кой мне это любопытство. Молитва. Только молитва, говорю вам. А сперва – девку повесить!

Седобородый, явно местный старейшина, пошептался с остальными.

— Нанимаем вас, молодой ведьмак, — сказал, наконец. — Мы, то есть здешняя власть. За триста марок. Но плата только в случае успеха. То есть если будет результат.

— Понятно. Принимаю заказ.

— Если помощь какая нужна — поможем, сразу дадим, ни в чём не откажем. Скажите только, что вам требуется?

Ведьмак указал на девушку.

— Она.

***

Искать не пришлось ни долго, ни далеко — помог полезный в таких случаях эликсир под названием Трясогузка. И наблюдение за каплей слизи на клинке кинжала.

— Там, над ручьём, — спросил он у всё ещё следовавшей за ним девушки. — Чей это дом? Говори громче, еле слышу.

— Красильщицы... Раньше...

— Спасибо. А теперь беги домой. И смотри не попадись им снова!

Хижина стояла на самом краю — беднейшем краю — городка, среди ольх над ручьём. Если это и был дом красильщицы, то «раньше» – явно бросалось в глаза. Не видно было сохнущих пучков шерсти и пряжи, на рядах давно неиспользуемых сосудов на крыльце потёки красителей высохли и выцвели.

Он вошёл. Дверь скрипнула. В сенях паутина легла на лицо — видно, нечасто тут бывали гости в последнее время. Повсюду стояли горшки, котелки и прочая утварь красильного ремесла. Пахло уксусом.

В комнате было светло и неожиданно опрятно.

В кресле-качалке с плетёной спинкой сидела женщина. На вид лет сорока. Хотя он мог и ошибаться.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

— У тебя смерть на лице, — сказала женщина.

— Я не тешила себя иллюзиями, — продолжала она, не прекращая медленно раскачиваться. — Знала, что кто-то вроде тебя появится. Да и горожане могли меня выследить... Может, и лучше, что это кто-то вроде тебя.

Он не ответил.

— Бургомистр, — заговорила она снова после долгого молчания, — убил моего сыночка. Задавил конём, пьяный. А потом запугал, сунул денег. Я взяла, вот он и решил, что конец, что всё улажено. Долго я ждала. Наконец добыла, и недёшево, знание и способ. Дорого обошлось, а наложилось так легко... Взмах руки и слово... Было отчаяние, отчаянное средство. Но не знала я, что всё обернётся так страшно... И что пострадают жена и дети... Дети! И та невинно повешенная девушка. Теперь хотела бы всё обратить вспять, отменить... Спасти их. Догадываюсь как.

— Есть только один способ.

— Я знала, — кивнула она. — Знала, что только моя смерть... Но не хотела попасть им в руки, дать себя замучить и повесить... Хотела сама покончить с собой. Купила яд, смотри. Но боялась принять... Может, теперь решусь, при тебе...

— Так не получится.

— Ах. Значит, меч. Тот, что у тебя за спиной.

Он молчал — не было смысла подтверждать. Она тоже молчала.

— Отрубишь, — сказала, наконец, — быстро, одним ударом? Чтобы я не почувствовала...

— Так не получится.

— Ах, — сглотнула она. — Что ж... Если так нужно... Если это спасёт детей...

— Спасёт двоих. Тех, что постарше. Для младшего уже поздно.

Она громко вздохнула. Он заметил слезу на её щеке.

Он обнажил меч. Она вздрогнула.

— Разденься. Достаточно спустить рубаху с плеч.

— Встать?

— Нет.

Он упёрся ногой в полозья качалки, остановил её. Крепко схватил женщину за плечо, впился пальцами. Приставил остриё меча к середине груди. На уровне пятого ребра.

— Я хотела бы...

Он не дал ей договорить.

Толкнул сильно, почувствовал, как лезвие гладко пробивает грудину. Красильщица вскрикнула, дёрнулась, но было поздно. Сжимая пальцы на её плече, он наклонился и надавил, сильно, лезвие с хрустом прошло навылет, ажурная плетёная спинка кресла тоже не оказала сопротивления. Он вдавил меч ещё сильнее, до упора, пока всё лезвие не вышло через спину, до самой крестовины. Женщина уже не кричала, только открывала и закрывала рот. В котором уже появилась кровь.

Но это был не конец ритуала.

Геральт сгорбился, резко дёрнул клинок вверх, дробя грудину и верхние рёбра. Изо рта женщины хлынула кровь — он знал, что клинок рассёк перикард и аорту.

Он надавил на рукоять и сильно рванул лезвие вниз, разрезая последние, нижние края рёбер. Артерии. Вены. И желудочки сердца.

Красильщица вздохнула. Глаза её всё ещё были открыты.

Но это был не конец ритуала.

Он повернул лезвие. Рванул горизонтально, круша рёбра. Сначала вправо, потом влево. От желудочков сердца и артерий теперь осталась лишь каша.

На этот раз это был конец.

Медленно и осторожно он вытащил клинок — тот вышел гладко. Женщина осталась в кресле. Неподвижно.

Если бы не кровь, можно было подумать, что она спит.

***

На площади к нему, запыхавшись, подбежал тот юнец в берете с фазаньим пером.

— Проклятие, — сказал Геральт, прежде чем юнец отдышался, — должно уже прекратить действовать. Окончательно. Должно быть уже заметно...

— Всё получилось! — перебил его юнец. — Оно отступает, сходит! У господина бургомистра и его супруги только ступни чёрные, а с детей эта смола совсем сошла...

— Рад слышать. Тогда пора бы исполнить уговор, верно? Как насчёт моей платы?

Юнец замолчал, прокашлялся, покраснел совершенно недвусмысленно. Геральт вздохнул.

— Видите ли, господин ведьмак, — дрожащим голосом подтвердил его подозрения юнец. — Вы-то вроде как ушли куда-то, пропали, а священник всё время на месте был, экзорцизмы творил, молитвы читал... Вот члены совета и постановили, что уговор недействителен. Что не ваша это заслуга, а священника, что проклятие ушло... Одним словом...

— Одним словом, не заплатите мне ничего.

— Ну, — замялся юнец. — Как-то вот так решили... Решение принято. Но чтоб совсем ничего, так нет, никак нельзя. Постановили господа советники, что можем вам заплатить... пять марок. Вроде как за сам приезд...

У Геральта уже вертелось на языке, что господа советники могут засунуть эти пять марок себе в задницу. Но передумал. Пяти марок хватило бы на обед в корчме на перекрёстке. А он был голоден.

Он вспомнил глаза женщины в момент, когда его клинок разрывал аорту. Внезапно есть расхотелось.

Но есть надо, подумал он, вскакивая в седло Плотвы и направляясь к городским воротам.