Ведьмак. Перекресток воронов (Анджей Сапковский)

Глава двенадцатая

Something is coming, strange as spring. I am afraid.

Джон Гарднер, Grendel

Глава двенадцатая

— Я ждал тебя раньше, — Престон Хольт помешал деревянной ложкой в котелке, выловив из капусты кусок рёбрышек. — Слухи ходили, что ты был в Брунанбурге где-то в середине октября. Где же ты пропадал?

— Да нигде особо, — Геральт облизал жирные пальцы и отхлебнул вина. — В Брунанбурге я нанялся в охрану соляного обоза, который шёл в Ард Каррайг. Заплатили неплохо, а у меня как раз с монетой было туго. Караван тронулся незадолго до Саовина, но тащился как улитка. Становилось всё холоднее, я боялся, что, в конце концов, повалит снег, и мы застрянем до весны в каком-нибудь лагере...

— Но вот ты здесь. Аккурат на Мидинваэрне. Как говорится, в последний звонок.

***

В Каэр Морхене, разумеется, знали эльфийский годовой круг и восемь праздников — восемь магических точек, отмеченных на ободе Колеса. Ведьмаки знали об Имбаэлке, Ламмасе, Беллетэйне, Саовине, а также о солнцестояниях и равноденствиях. Однако все эти дни воспринимались ими исключительно как даты календаря. Никому в Ведьмачьей Крепости даже в голову не приходило как-то отмечать или чтить эти дни.

Поэтому велико было удивление Геральта, когда на Мидинваэрне, в день зимнего солнцестояния, он, наконец, добрался до окрестностей городка Бан Глеан, до поместья Рокамора — усадьбы Престона Хольта. Стемнело уже, и замеченное издалека пламя поначалу его встревожило. Но вскоре донеслись звуки пения, весёлого и радостного, явно не сопровождающего пожар или иные неприятности. Всё прояснилось, когда он въехал во двор. Там пылал огромный костёр, а на расставленных вокруг скамьях сидела вся челядь поместья, к которой, видимо, присоединились родственники, свойственники да знакомые из окрестных деревень. Геральт едва успел спешиться, как под громкие нестройные пожелания счастливого Солстиция и весёлого Йоля ему сунули в руки пенящуюся кружку и кус жареной колбасы. Пришлось даже немного посидеть с компанией и сделать вид, что подпеваешь. Впрочем, продлилось это недолго — Престон Хольт тут же увёл Геральта в горницу и усадил за стол. На этот стол экономка вскоре водрузила жбан вина и дымящийся котелок, в котором, как выяснилось, томились рёбрышки молодого кабана в пропитанной жиром капусте.

Хольт достал из буфета два кубка, смахнул с них пыль, наполнил.

— Рассказывай, — сел он за стол. — Рассказывай, ведьмак Геральт.

***

Рассказывал. Не слишком складно, порой запинаясь. Обо всём — или почти обо всём — что случилось с месяца Блате до начала зимы. Хольт слушал, не перебивая. Временами казалось, что он вот-вот задремлет. Оживился лишь немного, когда Геральт дошёл до встречи с комендантшей Фиахрой де Мерсо, аудиенции у маркграфа Линденброга и схватки со стрыгой.

Со двора по-прежнему доносились песни, смех и радостные возгласы. Праздничное веселье было в самом разгаре.

— На следующий день после убийства стрыги, — заканчивал рассказ Геральт, — не успели отзвонить полдень, как весь Брунанбург, окружающий замок городок и шахтёрский посёлок праздновали избавление от чудовища, а я вдруг стал героем.

Престон Хольт продолжал молча слушать, поигрывая кубком.

— Комендантша де Мерсо постаралась, чтобы о моём подвиге узнал каждый, от мала до велика. Куда ни покажусь — все шумно чествуют, кричат здравицы, аж неловко становилось. На руках пытались по улицам носить, но этого я не позволил. Песни начали складывать да распевать. Но что было делать, приходилось терпеть, потому что...

— Маркграф Линденброг, — догадался Хольт.

— А как же. Комендантша знала, что делает, поднимая шумиху. Маркграфа отрубленная голова стрыги особо не обрадовала, подозреваю, он уже примеривал мою собственную голову к своей коллекции над камином, где-то между лосем и муфлоном. Но пришлось ему делать хорошую мину, а мстить он никак не мог — не получалось ему добраться до шкуры чествуемого всеми героя, спасшего людей от смертельной угрозы. Тем более что громко и повсеместно славили и его самого — за то, что ведьмака привёз и нанял. А поскольку шахтёры начали возвращаться и соль стали добывать вдвое усерднее, маркграфу как-то легче стало смириться с тем, что молодки, которую он себе приглядел, нет и не будет. Только вот...

Геральт запнулся. Хольт не торопил.

— Только вот не заплатил он мне ничего. И на глаза видеть не хотел. Последнее, впрочем, меня скорее порадовало, потому что...

Он замолчал. И молчал долго. Престон Хольт кивнул, встал, достал из буфета большую квадратную бутыль тёмного стекла.

— Вижу, — сказал он, наливая, — что рассказ требует напитка покрепче этого жидкого вина. Ну-ка, выпей.

— Что я должен был... — Геральт хлебнул из кубка, с трудом перевёл дух, закашлялся. — Что я должен был сказать маркграфу? Что во всём виноват я сам? Что вместо того, чтобы измотать стрыгу пляской до третьих петухов, я зарубил её, потому что... Потому что у меня вдруг ноги подкосились, а горло сжалось так, что в глазах потемнело?

Престон Хольт молчал. Огонь в камине гудел.

— Должен был сказать ему, — поднял голову Геральт, — что со мной что-то не так, что я дефектный, бракованный, неудавшийся ведьмак? Что он совершил ошибку, поручив задание мне, вместо какого-нибудь более... удачного ведьмака? Такого, который даже без эликсиров не может, просто не может испытать нечто подобное тому, что я испытал? Понял бы это маркграф? Сомневаюсь. Потому что я сам не понимаю.

Хольт молчал.

— Тот мародёр, в марте... Тот, из-за которого меня чуть не повесили... Бросился на меня с топором, а я даже меч не обнажил. Легко уклонился от удара. И только со второго раза, когда он замахнулся снова, я его... И ничего со мной не было. Даже дыхание не участилось. С той красильщицей тоже... Так что же со мной не так? Престон Хольт? Можешь мне это объяснить?

Хольт встал.

— Нет, не могу. Пойдём спать. Поздно уже.

***

Зима, как оказалось, шла с севера по следам Геральта, буквально наступая ему на пятки. Через два дня после Мидинваэрне задул морозный, обжигающий кожу ветер. Назавтра небо потемнело, а в воздухе замелькали снежинки. К следующему дню всё уже стало совершенно белым. Спустя ещё несколько дней сугробы высились до самого горизонта, словно горы, а крыши всех построек поместья нахлобучили толстые белые шапки. Сомневаться не приходилось — настала каэдвенская зима, и в пейзаже ничего не должно было измениться как минимум до марта, если не до апреля.

***

Несколько дней спустя, когда после заката они сидели у камина с кубками в руках, Престон Хольт без понуждения затронул тему, которая давно не давала Геральту покоя.

— Знаешь ли ты, Геральт, откуда взялись ведьмаки? Как появились? С чего всё началось?

— Знаю. Ты говорил в Спинхэме. Что мы якобы происходим от ведьм...

— И это правда. Но я говорю о самых истоках. Хочешь послушать?

— Конечно.

Хольт отхлебнул из кубка, глядя на тлеющие в камине поленья.

— Как и со всеми изобретениями и новшествами, — начал он, — толчок дали армия и война. Каждому военачальнику грезился отряд особого назначения из невероятно ловких и непобедимых в бою сверхлюдей. Каждый властитель и каждый самозваный король жаждал подобной личной гвардии. Чародеи, а конкретно элитная группа, называвшая себя тогда Кругом, решили удовлетворить этот спрос. Создать сверхчеловека — улучшенную версию человеческого вида, которая должна была стать первой ступенью к эволюции всего вида на более высокий во всех отношениях уровень.

В теории — а точнее, в теориях, ведь их было несколько — речь шла о создании переходной формы, из которой путём естественного отбора возникнет новая, лучшая человеческая раса. Методы были разные. Одни чародеи выбрали метод оживления отобранных трупов и улучшенных трупных композиций. Другие сосредоточились на плодах во чреве матерей. Третьи взялись за маленьких детей. Результатов долго не было, а неудачные объекты отправлялись в лабораторные крематории. И крематории дымили без перерыва.

— Но, в конце концов, у них получилось.

— Верно. Получилось. Говорят, совершенно случайно. Но в итоге они создали мутаген, анатоксин, гормон и вирус — всё, что требовалось. И, разумеется, разработали магические формулы и ритуалы, необходимые для действия этих декоктов. Но когда всё уже было готово и оставалось только применить всё это на практике, один из работавших над проектом чародеев выкрал все материалы и сбежал.

— Как тот герой из легенды, забыл имя... Тот, который якобы украл у богов и дал людям огонь. Так?

— Ну, настолько далеко я бы, пожалуй, не заходил. Чародеи из Круга, как и следовало ожидать, обвинили ренегата во всём, что только можно, включая гнусный заговор с целью захвата власти над миром. Другие приписывали ему более благородные побуждения. Мол, сверхчеловек — да, но не для власти, не для какой-то королевской стражи, а для общего блага. Для всех. А все, напомню, сильно страдали от чудовищ, делавших жизнь порой почти невозможной. Улучшенное существо должно было защищать и спасать людей от монстров. Стать спасением и лекарством от любого зла.

— Чародей-ренегат, — задумчиво продолжал Хольт, — вскоре умер при загадочных обстоятельствах. Но до этого успел построить лабораторию, где начали создавать этих улучшенных существ. Лаборатория появилась на Севере, у самых истоков реки Тоины.

— Мирабель, — произнёс Геральт утвердительно.

— Мирабель, — подтвердил Хольт. — Старая цитадель под горой Траанберг. У чародея были ученики. Именно они и создали в Мирабели первых ведьмаков.

— А Беанн Грудд и Каэр Морхен?

— Появились позже. Среди учеников, о которых я говорил, были разногласия о том, как создать лучшие мутации. В итоге случился раскол, и из одной лаборатории получились три. На ведьмаков был спрос, чудовища здорово портили людям жизнь. Вот и производили, сколько могли. Не оглядываясь на последствия. Так начало стало началом конца.

Геральт молчал.

— Голову даю, — сказал Хольт, — что знаю твоё самое раннее воспоминание о Каэр Морхене. Потому что моё — точно такое же. Большая спальня на двадцать коек. Вокруг мальчишки. Уснуть невозможно. Кто-то плачет, кто-то стонет, кто-то кричит или бредит во сне. Проходят недели, и становится всё тише. В конце концов — полная тишина. Потому что вас осталось трое.

— Один, — пробормотал Геральт, — был совсем кроха. Всё время плакал. А потом его забрали... И больше он не вернулся.

— Мутации, — кивнул Хольт, — способны мутировать сами по себе. При создании эликсиров ошибки неизбежны. А выведенные и хранящиеся в подвалах патогены разлагаются. Ничто не вечно. Я считал — и был не единственным — что Испытания нужно прекратить. Выживал один ребёнок из десяти. Тут уже нельзя было говорить о допустимых потерях. Это походило на преступление.

— Всё это тянулось какое-то время, были склоки, споры, доводы. Но в итоге здравый смысл взял верх. Испытания прекратили совсем. К сожалению, слишком поздно. Ты слышал о Котах, верно? Это случилось, как знаешь, в Беанн Грудде. В Мирабели, говорят, произошло что-то ещё страшнее, но ошибки сразу... устранили. В Каэр Морхене ничего подобного никогда не случалось. Когда ты покидал Крепость, сколько там ещё оставалось мальчишек?

— Шестеро.

— Интересно, сколько выживет. В любом случае ты, Геральт, один из последних, кто вышел на большак из Каэр Морхена.

— Один из последних. Жаль только, что не слишком, как выясняется, удачный. Это из-за испорченных эликсиров?

— Может быть. А может, и не только. Природа, сталкиваясь с мутацией, борется с ней. У тебя нет выбора, молодой ведьмак. Придётся смириться с собственным несовершенством.

***

Зима не сдавалась. Более того, казалось, становилась всё суровее. Рокамора утопала в сугробах.

Хольт быстро нашёл способ справиться со скукой и бездельем. «Здесь не берлога, и в зимнюю спячку никто впадать не будет», — заявил он. Есть занятия и для зимнего времени, занятия, которые ни одному ведьмаку нельзя забрасывать.

Одетые в стёганые кафтаны и защитные кожаные шапки, вооружённые трёхфутовыми дубовыми палками, оба ведьмака часами отрабатывали выпады, парирования и финты. А отрабатывать было что.

Были анжелика и анжелика риддопио, безотказные в атаке на сонную артерию. Дельта и дельта стокатта, завершающиеся рассечением бедренной артерии. Альфа и альфа соттомано — на подмышечную артерию. Вольта аффондо два на три и вольта аффондо декстер — на плечевую. А также универсальные финты на все случаи: девятка, лилия стретто пассо, лилия фенденте и лилия монтанте. Ну и, само собой, были защитные парирования от всего вышеперечисленного.

В метель, вьюгу или сильный мороз тренировались в амбаре, а когда ветер стихал, и теплело, выходили во двор. И упражнялись часами. В одних рубахах, от которых пар валил как из котлов.

Несмотря на просьбы, Хольт не хотел раскрывать Геральту секрет своего финта, того, что начинался с мандритто, затем молинетто и трамаццоне. Финта, от которого, считай, не было защиты.

— Должны же, — говорил старый ведьмак, — остаться у меня перед тобой какие-то секреты.

— Хотя бы скажи, — не отступал Геральт, — сам ты этот финт придумал?

— Нет. Научился у одного человека.

— Расскажи.

— Пойдём в горницу, тут холодно. Да и госпожа Берта уже греет пиво.

***

— Был такой один, — Хольт отхлебнул из кружки, — из Беанн Грудда...

— Кот?

— Ага. Но даже для Кота был... Скажем так, совсем испорченным. Попросту конченый психопат. В конце концов, отобрали у него медальон и прогнали. А поскольку был настоящим мастером меча, открыл фехтовальную школу, чтобы прокормиться. Из любопытства я записался. Инкогнито, под чужим именем. Выкрасив волосы отваром из ореховой скорлупы.

— И там выучил этот финт, — произнёс Геральт утвердительно. — А защита от него? Кот научил тебя парированию?

— От этого парирования нет. Есть только один способ защититься.

— И какой?

— Арбалетный болт с десяти шагов.

— Шутишь?

— Нет. Добрый совет, Геральт. Тот мастер обучил нескольких учеников. Если встретишь кого из них — беги. Да поживее.

***

Оба, Хольт и Геральт, были слишком хорошими фехтовальщиками, чтобы во время тренировок получить серьёзные травмы. Лёгкие ушибы, что ж, случались, и довольно часто. По вечерам экономка смазывала им синяки целебным салом — якобы медвежьим, хотя для медвежьего оно слишком уж сильно разило козлом. Целебную силу, впрочем, козёл не козёл, а сало имело, и наутро оба ведьмака были как новенькие и могли снова браться за дубовые палки.

Тем удивительнее было, что однажды утром — дело было в феврале — Престон Хольт занемог настолько, что не мог подняться с постели. О том, чтобы послать за лекарем, и речи быть не могло: сугробы намело по самый горизонт, ни одна дорога не была проезжей. Оставались постель, водка да козлиное сало. В фехтовальных упражнениях наступил, разумеется, перерыв.

Вынужденное бездействие, наконец, обратило внимание Геральта на небольшой альков и спрятанные в нём книжные полки. Библиотека у Хольта, надо признать, была поистине впечатляющей. С книжным собранием храма в Эльсборге библиотека старого ведьмака, конечно, соперничать не могла, но к книгам в храме жрицы никого из посторонних не допускали, так что о скрытых там знаниях Геральт мог только догадываться. А до библиотеки Хольта достаточно было протянуть руку. Вот Геральт и тянулся, сколько мог. А выбор был богатый. На полках пылились четыре бестиария, два совершенно Геральту неизвестных, два других в куда лучшем состоянии, чем те из Каэр Морхена. Был там и хорошо сохранившийся экземпляр Физиолога, как и Aviarium et reptiliarium Гуго из Альны — настоящая белая ворона. Были исторические и географические труды: История мира Родерика де Новембре, Regni Caedvenie Nova Descriptio сиречь Новое описание королевства Каэдвен Болдуина Адовардо, анонимный Liber Memorabilium и древний Chronicon Novigradense. Хватало и трактатов о магии с гримуарами: Силы стихий Паоло Джамбаттисты, Невидимый мир Яна Беккера, Ард Аэркейн и Dhu Dwimmermorc.

Хольт постанывал на кровати, пока его натирали козьим салом, а Геральт листал книги.

Как гласила избитая поговорка, книги должны были стать источником всякого знания и ключом ко всем тайнам. Так и вышло. Одна из тайн, и немалая, скрывалась в библиотеке Хольта. И Геральт её нашёл. Когда она выпала между других книг.

***

— Я рассказывал тебе о встрече с этим... Трилло...

— Эстеваном Трилло да Кунья, — поправил Престон Хольт, осторожно потягиваясь. Он только что встал с постели, казалось, совершенно здоровый и исцелённый. — Эстеван Трилло да Кунья — это praefectus vigilum, то есть префект королевской стражи.

— Вот именно. Я говорил тебе, что этот префект пытался завербовать меня искать компромат на тебя. Доказательства преступлений, которые ты якобы совершил. А ты на мои слова только отмахивался, насмехался, мол, я спокойно мог дать себя завербовать и искать эти доказательства. Поскольку таких доказательств нет.

— Так я сказал. И так оно и есть на самом деле. Нет никаких доказательств.

— Нет, говоришь? — Геральт продемонстрировал тонкую и слегка потрёпанную брошюру. — А я, гляди-ка, что нашёл в твоей библиотеке. Выпало из-за других книг. Монструм, или Описание ведьмака. С рукописным посвящением: «Вахмистру Отто Маргулису в благодарность за верную службу». Ха! Отто Маргулис, заслуженный общественный деятель и что-то там на «фил», запамятовал. А выходит, вахмистр. То есть наёмный солдат. Но ведь это тот самый убитый Маргулис, о котором говорил префект. Откуда у тебя эта книжечка?

Хольт пожал плечами. Геральт фыркнул.

— Ну конечно, и спрашивать нечего было. А трофеи тех двоих, как бишь их? Нурред и Хвальба? Тоже где-то здесь припрятаны?

— Может, и припрятаны, кто знает, — Хольт скрестил руки на груди. — Ищи. Глядишь, тоже откуда-нибудь выпадут?

— Вахмистр Маргулис, Нурред и Хвальба вроде как верховодили той бандой, что в девяносто четвёртом напала на Каэр Морхен. Так что жалеть их не стану и оплакивать не собираюсь...

— Отрадно слышать, — усмехнулся Хольт. — А то я уж подумал, что ты собрался по ним тризну справлять.

— Рокамора, — Геральт пропустил насмешку мимо ушей. — Roac a moreah. На Старшей Речи: месть. Ты ведь не купил поместье вместе с названием. Сам его так назвал. Любопытно, до или после?

Хольт снова пожал плечами.

— Недавно, — спокойно продолжил Геральт, — один кузнец сказал мне весьма мудрую вещь. Пусть, говорит, каждый своим делом занимается. Его, кузнеца, дело — наковальня да молот. Ведьмака дело — чудовищ убивать. А наказывать за преступления — дело старосты и судов.

— Слова, достойные того, чтобы их запомнить, — Хольт стал серьёзным. — Вспомни о них, когда снова бросишься с мечом защищать какую-нибудь обиженную девицу. И зарубишь человека насмерть.

— Это совсем другое...

— Нет. Это в точности то же самое. И хватит об этом. Позови госпожу Берту. Пусть придёт со своей мазью.

***

К разговору они долго не возвращались. Но, в конце концов, всё же вернулись. Геральт заставил себя дочитать до конца анонимное сочинение под названием Монструм, или Описание ведьмака. Временами смеялся, временами кривился, частенько отборно ругался. Но дочитал.

— Эту надпись, — показал он Хольту посвящение вахмистру Маргулису, — без сомнения оставил сам автор сочинения. Жаль только, не подписался.

— Как раз подписался. Присмотрись получше.

— Эта картинка? Эта птичка?

— Мартлет. Так это в геральдике называется. Видимо, мобилия из родового герба автора. Беда только, такие мобилии слишком уж часто встречаются, чтобы по ним выйти на нужного человека.

— Стало быть, — медленно проговорил Геральт, — ты не знаешь, кто это. Хм, и чего спрашивал. Ведь если б знал, давно бы его убил. Верно?

— Нет, — процедил Хольт. — Я бы мигом помчался к старосте. Господин староста, почтительно доношу: некто написал пасквиль, которым натравил на ведьмаков сотню фанатиков. Из-за чего семеро ведьмаков жизни лишились, а одного еле откачали. Да-да, знаю, господин староста, что нет параграфа, запрещающего писать пасквили, и закон не предусматривает за них наказания. Nullum crimen sine lege. Но ведь это так некрасиво — писать подобные вещи. Посему прошу, господин староста, сего пасквилянта немедля взять под стражу и отдать под суд. Пусть восторжествуют закон и справедливость.

— Издеваешься?

— А то как же.

***

Зима, хоть и суровая, сдалась на удивление легко и почти без борьбы. Задули тёплые ветры, снега начали быстро таять. Уже в середине февраля, месяца, что эльфы зовут Имбаэлк, зацвёл орешник, густыми зарослями покрывавший южную сторону поместья. Кусты усыпало золотисто-жёлтыми, похожими на гусениц серёжками. Берега ручья, прятавшегося среди ольх и ив, всё ещё были скованы ледяными наростами, оставались обледенелыми и края окрестных болотцев с мелкими разливами. Лягушкам это не мешало — они с энтузиазмом приступили к брачным играм. Вскоре все воды загустели от икры.

Наконец, подавая верный знак весны, над полями зазвенели жаворонки.

А затем пришло Равноденствие — официальное начало весны.

И Геральт принял решение.

***

Неправда, не принял. Он метался в мыслях несколько бессонных ночей. Вспоминал разговор с жрицей Ассумптой из Ривии. Вспоминал слова Эстевана Трилло да Куньи, префекта королевской стражи. Жалел, что нашёл среди книг то, что нашёл. И казалось ему, что он уже твёрдо решился.

Но утром, проснувшись, понял — нет.

***

На завтрак были блины с повидлом — пальчики оближешь. Но Престон Хольт почти не притронулся к еде. Под глазами залегли тёмные круги. Видно было, что последние несколько ночей он толком не спал.

— Пришло время прощаться, — сказал он коротко. — Я решил закончить наше приключение, Геральт. Ничто не вечно под луной. С этой весны пойдёшь своей дорогой. Как только потеплеет, покинешь Рокамору.

— Ну, погод... То есть, послушай...

— Покинешь Рокамору.

— Это как-то связано...

— Связано, ещё как. Твоя... и моя незадача, что ты нашёл... То, что нашёл. Эстеван Трилло да Кунья не отстанет, будет дышать тебе в затылок. Если прижмёт, складной ложью не отделаешься — никудышный из тебя, как я погляжу, лжец. Потопишь... Главным образом себя.

— Я...

— Не перебивай. К тому же пора тебе увидеть твоё желанное море. И мир повидать.

Геральт промолчал.

— А теперь, — Хольт поднялся, — надевай защиту и бери палку. Весна на дворе, грех в доме сидеть. Идём на площадку. Прежде чем уедешь, отработаем ещё пару приёмов.