Ехал купец через лес дремучий, тёмный; долго блуждал и в ночной тьме увяз в болоте, без надежды на спасение. Опечаленный, уже было отчаялся, как вдруг предстал перед ним злой дух в человеческом обличье. «Не печальтесь, человек! — молвил купцу. — Я вытащу вас из трясины и укажу дорогу к дому, но с условием, что то, что есть у вас дома, а о чём вы не знаете, станет моей собственностью».
Люциан Семенский, «Предания и легенды польские, русские и литовские»
Глава двадцать первая
В воротах Рокаморы Геральта встретил знакомый здоровяк в кафтане, сшитом из множества кроличьих шкур — бывший привратник Бельвуара. Он занялся конём ведьмака, глянул через его плечо, явно удивился, не увидев рукоятей мечей. Передал поводья подбежавшему конюху, мальчонке лет десяти на вид.
На подворье шумно играла троица детей, пуская лодочки из коры по огромной луже, явно оставшейся после таяния снега. С ними был полосатый кот. Кот первым заметил ведьмака, мяукнул и сбежал. Дети подняли головы. Младший начал реветь.
Из дверей главного дома выскочила светловолосая женщина, громко созывая детей. Подбежала к ним, младшего схватила под мышку, среднего — за ручку, старшего подгоняла криком, мчалась обратно к дому, чуть не падая, споткнувшись о юбку. Всё ещё крича, добежала до дверей и захлопнула их за собой.
Через минуту двери открылись, и из них вышел Тимур Воронофф. Вместо привычного расшитого кафтана с позументными пуговицами на нём был простой серый шерстяной жилет.
— Здравствуй, ведьмак. Рад видеть тебя в добром здравии.
— Что-то случилось? — Геральт движением головы указал на двери. — Это из-за меня? Я сделал что-то не так?
— Нет, ничего, — поморщился Воронофф. — Но трудно бороться с предрассудками... Особенно укоренившимися. Ходит такое поверье. Будто ведьмаки похищают детей. Или являются внезапно, словно за своим, и требуют отдать, поскольку отец сдуру дал обещание... «Отдашь мне то, что уже имеешь, но о чём не знаешь». Неожиданность, понимаешь? Знаешь ведь эти легенды?
— Что-то слышал.
— Я тоже, — фыркнул агент, — кое-что слышал. Смешно, но о том, что младший из моей троицы на подходе, я узнал после возвращения из долгого путешествия, совершенно неожиданно. Был тем самым, о чём не знал, и так далее. Ничего, однако, я никому не обещал, никакому ведьмаку. Но объясни это женщине. Так что давай лучше через вход для прислуги, чтобы избавить жену от лишних волнений.
Во времена Хольта в людской всегда был кто-то из челяди. Теперь — ни души. Да и беспорядка прибавилось. Геральт сел на указанную лавку, Воронофф вышел. Вернулся быстро, с продолговатым свёртком под мышкой.
— Мечи Хольта, — объявил коротко. — А это его медальон. Он хотел, чтобы всё это попало в Каэр Морхен.
Геральт развернул свёрток. Взял серебряный меч с красивым круглым навершием. Обнажил клинок. Тот засиял даже в полумраке людской. Он уже видел когда-то этот меч. Знал вытравленные на лезвии рунические знаки и их значение.
Dubhenn haern am glândeal, morc'h am fhean aiesin.
Мой блеск пронзит тьму, мой свет рассеет мрак.
Медальон Хольта изображал голову гадюки с большими ядовитыми зубами.
— Вот, — Геральт передал агенту медальон, — сохрани и побереги. Пока что. А мечи возьму. Они мне нужны.
— Хольт желал...
— Знаю, чего он желал. Из его собственных уст. Исполню его волю. Когда придёт время. Хольт оставил что-нибудь ещё?
— Письмо. Для тебя.
Письмо было запечатано сургучом с отпечатком головы гадюки с медальона Хольта. Геральт спрятал конверт за пазуху.
Воронофф кашлянул, достал из кармана платок, вытер им губы.
— До меня дошли вести, — сказал он, — о том, что с тобой случилось в канун Равноденствия. А поскольку ты явился ко мне лишь спустя полгода, полагаю, последствия были серьёзными. А выражение твоего лица убеждает меня, что я догадываюсь, зачем тебе мечи Хольта. Тебе будет любопытно узнать, что маркиза-вдова де Граффиакане уволила со службы трёх известных тебе особ, которых прежде укрывала в своём палаццо, назвав причиной их разбойные выходки, о которых она, маркиза, якобы ничего не знала. Уволенной троицей тут же заинтересовался префект да Кунья, а троица, видимо предупреждённая, сбежала куда подальше, не оставив следов. Найти их будет непросто, если вообще возможно.
— Для того, кто хочет, — усмехнулся Геральт, — нет ничего невозможного.
— Ну да. В народных пословицах.
— Женщину зовут Меритксель. А двух других?
— Цибор Понти и Борегар Фрик. Понти — тот, со сломанным носом. Фрик, что может тебя заинтересовать, известен как мастер клинка.
— Какие-нибудь ещё зацепки?
— Подозреваю, — Воронофф вытер губы платком, — что они разделились. И что сбежали из Каэдвена. Однако будут искать, где подзаработать, видимо, каждый сам по себе. Есть места, где такие, как они, ищут работу. Я бы присмотрелся к таким местам. Средствами какими-то располагаешь?
— В смысле деньгами? Не особо.
— Дам тебе пятьдесят марок наличными и тысячу двести в дорожных чеках. Столько я должен Хольту после покрытия расходов, о которых он просил. В основном речь шла о компенсации для прежней челяди Рокаморы. Кстати, поместье больше не называется Рокамора. Теперь это Солнечная Долина.
— Недурно. Теперь, когда Хольта нет, чем занимаешься, если позволишь спросить?
— Спрашивать всегда можно. Торговым представительством промышляю. Но если появится кто-то новый из Каэр Морхена, с удовольствием возьмусь и за ведьмачье агентство. Это и тебя касается, если захочешь.
— Пока что не захочу. Прощай, Воронофф. Спасибо за всё.
***
Письмо Хольта было написано на высококачественной бумаге, приятной на ощупь, почерк был чёткий, словно печатный, чернила нигде не впитались и не расплылись.
Геральт,
если ты читаешь это письмо, меня уже нет среди живых. Поэтому я должен признаться тебе в вине — вернее, в винах. Я не смог сделать этого, глядя тебе в глаза, легче получится с помощью чернил.
Я, мой юный ведьмак, давно знал, кто был автором «Монструма...», в чьём гербе красуются птички-мартлеты и кто вписал посвящение в экземпляр убитого мною вахмистра Маргулиса. Я знал, что это Артамон из Асгута. И намеревался его убить. Но поскольку прогрессирующая болезнь затрудняла — или даже делала невозможным — выполнение задачи, я решил найти другого исполнителя.
Да, ты верно догадываешься. Наша встреча в Нойхольде произошла не случайно, и не без тайного умысла я вытащил тебя там из беды. Не без причины сделал тебе предложение на вороньем перекрестке. Не просто так обучил тебя способам убийства голыми руками. И не случайно та брошюра с посвящением попала в твои руки. Но, в конце концов, меня одолели сомнения. Дело кузнеца — наковальня и молот, помнишь? Дело ведьмака — убивать чудовищ. А наказывать за преступления — дело старосты и судов. Весной, говоря начистоту, я выгнал тебя из Рокаморы. Помню выражение твоих глаз. А я думал тогда только об одном. О том, что спасаю тебя.
Уберегаю. От того, чтобы стать убийцей, таким же, как я.
Но оказалось, что от судьбы не уйдёшь.
Не ты убил чародея. И не тебе нести за это наказание.
Прости.
Прощай,
Престон Хольт
Геральт перевернул лист. На обороте виднелось несколько рисунков, он долго в них всматривался, поначалу не понимая, что они изображали. Наконец понял. Начертанные несколькими штрихами фигуры представляли вооружённых мечами фехтовальщиков. В позициях и позах финтов и ударов. Одна фигура, он узнал, изображала фехтовальщика в passo largo, другая в защите porta di ferro. Остальные требовали более внимательного изучения. Время на это было.
Он направил Плотву на тракт. Как всегда, кобыла прекрасно слушалась, достаточно было лёгкого нажатия колена и мягкого касания шеи поводьями.
Небо на севере темнело. Но он направлялся на юг.
***
Главные городские ворота Ард Каррайга были распахнуты настежь, никто их не охранял. Геральт въехал, пригнув голову под железной решёткой.
Со стороны рынка доносился гомон, музыка, а точнее, в основном ритмичный грохот барабана. Из переулка вдруг высыпала весёлая поющая процессия. Последний в процессии, тип в потешной треугольной шапке, отделился, встал у стены и начал мочиться.
Геральт ждал, пока тот закончит.
— А что у вас тут происходит? — спросил, наконец. — Празднество какое-то?
— Не знаете? — Тип в шапке несколько раз подпрыгнул, застегнул штаны и обернулся. — Не знаете? Вы, сударь, видать, откуда-то издалека? Из чужих краёв?
— Из чужих, верно. И издалека.
— Иначе и быть не может, иначе знали бы, что это и впрямь празднество, и праздник великий для всей столицы, да что там, для всего королевства! Свадьба у нас, сударь, свадьба, и не простая! Два славных и некогда враждовавших рода мирятся, Вайкинены с Финнеганами! Юноша Редферн, сын графа Гордона Финнегана, венчается нынче с прекрасной госпожой Людмиллой, дочерью Сириуса Вайкинена, маркграфа Озёрной Мархии!
— Вот оно как.
— Так-то! Праздник великий! Вся столица гуляет, знати понаехало видимо-невидимо, танцы да гулянья повсюду, мёд и пиво рекой льются, сам господин пивовар Грохот сто бочек на рынке выставить велел!
— Пивовар Грохот.
— Он самый! Ибо знайте, сударь-чужеземец, что сын пивовара, молодой господин Примиан, весьма поспособствовал счастью молодых!
— Поспособствовал.
— Ещё как поспособствовал! Потому и дружкой у молодых стал! Пойдёмте с нами на рынок, сами увидите...
— Схожу, скоро схожу. А пока укажите мне дорогу, прошу...
— С радостью! Куда?
— К палаццо Граффиакане.
***
Маркиза-вдова Цервия Херрада Граффиакане отослала служанок — остаток ночного ритуала она обычно выполняла сама.
Зажгла масляную лампу на постаменте у кровати. Свет был необходим: в темноте алькова она могла не найти ночной горшок, а пользоваться им за ночь приходилось несколько раз.
Перед зеркалом расчесала гребнем жидкие волосы. С ночного столика достала хрустальный графинчик и сделала из него основательный глоток. При этом улыбнулась воспоминаниям. Наполнявшая графинчик жидкость изумрудного цвета была снотворным зельем, перегнанным чародеями из Бан Арда из одного из ведьмачьих эликсиров, добытых в канун прошлогоднего Равноденствия её наёмниками. Зелье усыпляло превосходно, возможно, ещё и потому, что чародеи щедро разбавили его крепким алкоголем.
Маркиза легла в постель. Только теперь, что тоже было частью ритуала, сняла с шеи бриллиантовое колье и повесила его на специальную подставку, рядом с множеством других колье, кулонов и ожерелий. Среди них, на почётном месте, висел медальон с изображением волчьей головы с оскаленными клыками. Маркиза поиграла медальоном, снова улыбаясь. С удовольствием вспомнила момент, когда ей подарили медальон вместе с заверением, что носивший его некогда ведьмак был забит до смерти.
Уснула с улыбкой на губах.
Она не знала, что её разбудило. Может, шорох, может, дуновение воздуха. Открыла глаза. И увидела прямо перед лицом медальон, волчью голову и её оскаленные клыки. Увидела кулак, сжимающий цепочку медальона.
И глаза с расширенным змеиным зрачком.
Ведьмак смотрел на неё сверху, без движения и звука.
Маркиза почувствовала под собой тепло и влагу, поняла, что от страха обмочилась в постели. Застонала, зажмурилась, почувствовала, как страшно сдавило в горле и груди.
Когда через мгновение открыла глаза, не было уже ни ведьмака, ни медальона. Получилось, подумала она, борясь с невидимой хваткой, что сдавила горло, ничего мне не сделал, испугался, сбежал. Ещё я до него доберусь, подумала, ещё заставлю пожалеть...
Ещё жива, подумала.
И умерла.