Великие заговоры

ГЛАВА 9
ЗАГОВОР МИХАИЛА ПАЛЕОЛОГА ПРОТИВ ИОАННА ЛАСКАРИСА

Место действия — город Никея.

Время действия 1258–1261 гг.

Иоанну Ласкарису[51] не было и девяти лет, когда он пришел к власти. Феодор[52], его отец, отрекся от престола, желая надеть монашеское одеяние, сына своего поручив опеке Георгия Музалона, одного из вельмож двора. Пока Феодор был жив, никто не вносил никаких изменений в порядок управления государством, но едва глаза его закрылись, знать не пожелала считаться с властью вновь назначенного регента. Михаил Палеолог[53], мечтавший захватить императорскую корону, не замедлил речами подтвердить всюду носящиеся слухи и остался доволен тем, что войска, главнокомандующим которых он был, готовы служить его честолюбивым замыслам. Он исподтишка готовил их к восстанию и нашел верное средство возбудить в воинах ярость.

Во время церемонии похорон императора Феодора солдаты смешались с толпой и стали кричать под окнами дворца, что Музалон изменник и негодяй, замысливший чудовищные планы. Они просили юного императора выдать им регента, дабы сурово наказать последнего.

Музалон в это время находился в церкви, где отныне надлежало покоиться праху его повелителя Феодора Ласкариса, когда за ним прибежали с грозными известиями; но поскольку совесть его была чиста, он долго не хотел верить в то, что его неизвестно почему собираются убить. Убедившись, что известие верно и что угроза более чем реальна, он заперся в монастырской церкви городка Созандра, рядом с прахом императора, куда некоторое время спустя явились мятежники, всюду разыскивая намеченную жертву.

При виде их Музалон спрятался за алтарь, но даже святость этого места не успокоила ярости ворвавшихся, крушащих все на своем пути; они убили регента и изрубили его тело на тысячи частей. Брат несчастного и друзья его, а также все его приверженцы и ставленники пали в кровавом побоище — все они были зверски уничтожены солдатами Михаила Палеолога, а тот, видя, как горько оплакивает жена Музалона безвременную кончину горячо любимого ею супруга, пригрозил, что она разделит его участь, если не перестанет лить слезы о безвременно погибшем супруге. Маленький городок Созандр, в котором произошли столь трагические события, был опустошен и разрушен солдатами, жадными до грабежа в той же мере, как и до прямого насилия и убийства.

После смерти Музалона все первые вельможи царства как один выставили свои кандидатуры на вакантное место регента, но Палеолог одолел своих соперников и был назван опекуном юного монарха и блюстителем и защитником чистоты императорской власти и трона. Ему был дарован титул регента. И дабы новый регент был в состоянии с полным блеском выполнять возложенные на него (самим собой же) обязанности, на содержание его двора была отчислена значительная сумма денег из казны.

Михаил происходил из знаменитой и очень знатной семьи, имевшей тесные родственные связи с правителями империи. С юности проявлял он незаурядные ум и мужество и, казалось, был самым ревностным защитником своей родины. Благодаря своим прекрасным качествам он был вполне достоин поста, который занял, к сожалению, путем преступления. Мужественный и опытный политик, он как никто другой мог поддержать государство, уже давно клонящееся к гибели. Если коварство и жестокость Палеолога не позволяют нам поставить его в один ряд с добрыми властителями, все же нельзя совершенно отрицать за ним права на место среди знаменитых монархов, прославившихся не только своим восхождением на престол, но и своими прекрасными деяниями и дарованиями.

Регент, второй человек в государстве, был волен в выборе любых средств для исполнения своей воли. К его услугам были деньги казны, из которых он мог черпать сколько угодно, сообразуясь в первую очередь со своими личными интересами, надеясь при случае в один ненастный день и сам извлечь пользу из своих благодеяний. Расточив таким образом собственные средства и средства государства, он обратился к лицам, до сих пор обильно пользовавшимся его дарами, заявив, что не может отныне в полной безопасности пользоваться благами и авторитетом власти, но нуждается в их помощи и содействии, ибо видит себя в недалеком будущем подверженным той же угрозе, что и его предшественник Георгий Музалон, и опасается, что под влиянием постоянных страхов и опасений не сможет должным образом следить за молодым автократором и направлять его, а тем более должным образом заботиться о делах государства.

Ему потребовались крупные денежные займы, которые и были вскоре получены. На эти деньги Палеолог приобрел расположение такого числа влиятельных сограждан, что уже на первом собрании своих сторонников удостоился от них необыкновенных похвал, после которых собравшиеся сановники и вельможи спросили, будет ли ему угодно принять титул «деспота»[54]. Все единогласно высказались за это и было постановлено, что Палеологу даруется право устраивать торжественные церемонии встреч посольств, давать аудиенции им и что отныне все гражданские и военные дела будут решаться им единовластно (было даже особо отмечено, что для всех военачальников византийской армии, вплоть до самых высших, не исключая и главнокомандующего, отныне будут действительны только приказы, исходящие от него лично). И все же, облеченный столь обширными полномочиями, Михаил Палеолог все еще не был императором, а значит, не были удовлетворены и t.-co необычайные амбиции. Хотя в его руках концентрировались все прерогативы императорской власти, титула императора у него не было. Регента надо было срочно как-то ублажить, а потому он был объявлен соправителем императора, на что давал право титул «деспота».

Пока шли приготовления к церемонии, Михаил Палеолог позаботился о том, чтобы заверить каждого из своих друзей и сторонников, что они не раскаются, возведя его на престол и возложив ему на голову корону византийских императоров. Он обещал чтить и уважать интересы церкви и своих министров, но при этом назначать людей на должности, сообразуясь исключительно с их заслугами и ставя лишь на те посты, которые они и в самом деле имеют право занимать; далее он обещал неукоснительно и точно следовать букве закона, ни в чем не искажая и не нарушая его, покровительствовать свободным искусствам и наукам, проявлениям любого подлинного гения; защищать государство и щедро вознаграждать за услуги и службу тех, кто ему служил даже в лице их дальних потомков, не угнетать подданных тяжкими поборами и несправедливыми налогами, — словом, всецело, всеми своими способностями и силами радеть о счастье тех, кому на долю выпало быть его верными подданными, родившись в годы его счастливого правления.

Само собою разумеется, давая такие благородные и прекрасные обещания, Михаил Палеолог клялся ничем и никогда не вредить словом, делом и даже мыслью Иоанну Ласкарису, своему сюзерену, со своей стороны тот тоже обязывался не вмешиваться в дела, мнения, решения и интересы того, кто должен был стать его коллегой и соправителем. По произнесении клятв и взаимных обязательств Палеолог был облачен в император скую мантию и торжественно провозглашен народом, войском и знатью императором Никеи.

Новый правитель приложил все усилия к тому, чтобы заслужить расположение простых подданных, и прежде всего воинов.

Он из собственных средств выплачивал долги многих частных лиц, открыл двери тюрем и выпустил на свободу заключенных, словом, шел на все уступки и соглашался на любые милости (охотно даруя все, что бы у него ни попросили). Преступление, которое он замыслил, стоило всех этих жертв. И вынашивал он его втайне очень долгое время. Именно оно было главной причиной прекрасных деяний, которые он ежедневно совершал на глазах восхищенных и покоренных его добротой подданных.

Решив избавиться от соперника и в одиночку наслаждаться высшей властью, он дал знать в тайных посланиях прелатам церкви, что никоим образом не подобает, чтобы юный Ласкарис во время публичных и торжественных церемоний шел впереди своего коллеги, которому возраст и заслуги перед государством даруют некоторую степень превосходства. Церковники, много более других представителей знати получившие удовлетворение от щедрого могущественного деспота, не замедлили решить дело в угодном Михаилу Палеологу духе. Когда же речь зашла о торжественной коронации обоих императоров, друзья и сторонники Михаила открыто предложил короновать лишь его одного. Люди, привязанные к Иоанну Ласкарису, выступили против столь явного и вопиющего беззакония и заявили, что никогда не допустят, чтобы законный наследник был лишен своих прав на престол предков. Разгорелись жаркие дискуссии, переросшие повсеместно в яростные сражения на улицах столицы[55].

Молодой император, видя, как окружают его со всех сторон солдаты, готовясь лишить жизни, воскликнул жалобно, что сам никогда не желал и не домогался короны, а потому охотно готов уступить ее коллеге. Сторонники Палеолога были в большинстве, и потому им легко было добиться всего, чего они желали. Палеолог и его жена получили императорскую корону, а Ласкарис вернулся во дворец в обычной диадеме, украшенной жемчугом и другими драгоценными камнями.

В свое время и в другом месте я уже говорил о том, что империя Константина Великого была разделена враждующими соперниками. После смерти Алексея Дуки, получившего прозвище Мурзуфль, латиняне оставались хозяевами Константинополя и имели императором над собой Балдуина II, в то время как греки подчинялись Михаилу Палеологу. Подданные Палеолога горели пламенным желанием отвоевать город, которым его предшественники так долго владели. Архистратиг (главнокомандующий) армии Михаила Палеолога[56] всячески пытался исполнить тайную и великую мечту императора и завладеть Константинополем, несмотря на строгий запрет императора предпринимать против латинян какие-либо враждебные действия. Он был уверен, что добьется прощения в том случае, если добьется успеха[57]. Обстоятельства не могли быть более благоприятны. Город слабо охранялся и имел малочисленный гарнизон. Эти соображения заставили архистратига нарушить приказ своего господина. Греческий генерал под покровом ночи ввел войска в Константинополь, а на рассвете 25 июня 1261 года атаковал гарнизон, поджег город с разных сторон, чтобы заставить жителей поскорее заняться спасением жен и детей и не думать о сопротивлении. Весь Константинополь был охвачен паникой. Все бежали, пытаясь спастись от огня и вражеских стрел и мечей. Император Балдуин при виде угрожающей опасности сбросил с плеч императорский пурпур, чтобы не быть узнанным, смешался с беглецами и спасся, вскочив в лодку. Греки все вокруг себя предавали огню и мечу, и франки[58], находящиеся в городе, были все до одного перебиты.

Император Палеолог был в Нимфее, когда узнал о взятии Константинополя, и весть эта так его обрадовала, что он не только тотчас простил непокорного командующего, но и вознаградил его труды великолепными почестями и дарами. Немного времени спустя император совершил торжественный въезд в древнюю столицу Византии[59]. Я говорю «император» потому, что юного Ласкариса, совершенно незаметного в тени властолюбивого Палеолога, никто в расчет не брал. И все-таки Палеолог не мог перенести рядом с собой соправителя, наслаждающегося единственным, что ему еще осталось от императорской власти, — звучным, но ничего не значащим императорским титулом, а потому постоянно вел разговоры о трудностях, с которыми сталкивается государство, имеющее двух правителей.

Разумеется, нетрудно было понять смысл его слов, однако охотника исполнить еще одну тайную волю Палеолога не находилось — никто не спешил исполнить преступное желание государя. Удивительно, что при константинопольском дворе оказалось трудно найти обыкновенного преступника и убийцу. А тем временем Палеолог, не желая откладывать далее устранение коллеги, решил не убивать его, а скромно ограничиться простым и не столь жестоким ослеплением конкурента посредством вращения у того перед глазами раскаленного железного щита. Как видим, несчастному Ласкарису была сохранена жизнь, но до самой смерти ему было уготовано судьбой пребывать во мраке собственной слепоты и заточения в мрачных стенах забытой богом и людьми унылой крепости на самом берегу вечно шумящего моря.

Некоторое время спустя после этого варварского деяния в Малой Азии вспыхнуло восстание, вызвавшее у императора немалое беспокойство. Восставшие выдавали за Иоанна Ласкариса одного молодого человека, тоже слепого и очень похожего на императора, говоря, что он счастливо спасся от стражи Палеолога и бежал из тюрьмы. Нашлось много людей, поверивших в этот обман или делавших вид, что верят ему из желания отомстить императору, а также из ненависти к тирании. Восставшие облачили мнимого Ласкариса знаками императорского достоинства и признали его своим единственным и законным повелителем. Узнав об этом, Палеолог собрал войска, какие имел под рукой, и срочно послал их против бунтовщиков, которые, будучи всего лишь простыми крестьянами и не имея никакого представления об искусстве войны, сражались с необыкновенным мужеством и неизменным успехом, так что подавить восстание не представлялось возможным. Пришлось с ними договариваться. Восставших уверили, что Иоанн Ласкарис, за дело которого они сражаются, на самом деле до сих пор заточен в крепости и они, если захотят, легко смогут в этом убедиться. Кроме того, император был склонен не только даровать им всеобщую амнистию, но и наградить, осыпав всевозможными милостями, если они выдадут ему самозванца. Лишь некоторые из восставших позволили соблазнить себя обещаниями, большая же их часть не пожелала выдать своего предводителя. Между восставшими возникли разногласия, армия их распалась. Теперь они уже не могли вредить Палеологу, но это было далеко не единственное восстание в царствование основателя новой династии[60], который умер в очередном походе против врагов своей власти.

И хотя страшные преступления всегда считались при константинопольском дворе грехом малозначительным, когда речь шла о захвате царской власти, не во всех сердцах угасли человечность и благородство. Преемник Михаила Палеолога по имени Андроник[61], нежно любя своего внучатого племянника, тоже носившего имя Андроник[62], с которым даже делил власть, вдруг сделался врагом и гонителем молодого человека. Он попытался лишить его короны, доведя вражду до крайних пределов, чем вынудил юного Андроника оставить двор и удалиться на безопасное расстояние от столицы. Несмотря на это, тот сумел завоевать симпатию народа и воинов и легко мог свергнуть своего деда, но не согласился на это и даже с ужасом отверг все сделанные ему в этой связи предложения. Напротив, он всячески искал примирения с подозрительным стариком, пытаясь излечить его от всяких необоснованных страхов. Подобное поведение делает честь характеру юного Андроника. Таким образом, когда пришло время ему целиком возложить весь груз империи на свои плечи, греки были счастливы под его властью. Правитель, ведущий себя столь благородным образом, вполне заслуживал быть господином и повелителем своего народа, склоняя на свою сторону сердца и завоевывая души подданных. Был он счастлив и в дружбе, явив собой весьма редкий пример среди правителей, и мог похвалиться тем, что всегда пользовался дружбой искренних и верных людей. Кроме того, он был единственным византийским императором, добровольно пожелавшим разделить власть и империю с Иоанном Кантакузином, который, впрочем, с благодарностью отверг его предложение, предпочтя оставаться простым, скромным и верным подданным[63]. Такие благородные поступки должны были казаться странными народу, в течение долгого времени не видевшему ничего другого, кроме заговоров и кровавых убийств своих сузеренов.

С целью удалить на миг черные мысли, которые непременно должны были стеснить сердце и омрачить душу наших читателей, я привожу эти примеры подлинного благородства и умеренности, которые делают честь всему человеческому роду. Не часто доведется мне выводить на сцену добродетельных персонажей. Труд мой, увы, не более чем история знаменитых злодеев, и если я все-таки вывел на его страницы Андроника и Кантакузина, то только затем, чтобы сделать еще более ненавистными и отталкивающими тех недостойных граждан, которые всегда стремились возвыситься над себе подобными, нисколько не опасаясь при этом привести в смятение государство, опустошив его своей завистью, злобой и преступлением.