Великие заговоры

ГЛАВА 10
ЗАГОВОР АПОКАВКА ПРОТИВ ИОАННА V ПАЛЕОЛОГА (1341–1391)

Место действия — Константинополь, Фессалоники.

Время действия — 1341–1345 гг.

Иоанну Палеологу, наследнику Андроника Младшего[64], было не более девяти лет, когда он вступил на престол, и именно юность его стала причиной ряда преступных заговоров, направленных против молодого императора. Среди всех прочих недостойных придворных решил воспользоваться удобным случаем и некий Апокавк, человек низкого происхождения, умом и интригами добившийся высших постов в государстве. Впрочем, совершенно не удовлетворенный блестящими успехами своей карьеры и огромным, всеми правдами и неправдами приобретенным состоянием, он хотел большего — непременно самому взойти на трон или возвести на него кого-либо, кто в свою очередь всю полноту власти оставил бы в его руках.

Еще до того как Андроник Младший испустил дух, Апокавк настойчиво убеждал и торопил Иоанна Кантакузина возложить на свои плечи императорскую порфиру, но тот в ужасе отверг его предложение, сказав: «Неужели вы считаете меня настолько низким и презренным, полагая, что я осмелюсь завладеть верховной властью еще при жизни императора или сразу после его смерти? Но могу ли я лишить жену и сына моего государя того, что принадлежит им по праву? Нет и еще раз нет, я не в силах так бессовестно нарушать священные обязательства и узы дружбы, порядочности и верности, которыми так тесно связан с Андроником». Кантакузин говорил искренне и доказал это на деле.

Естественно, Апокавк стал смертельным врагом того, кого не смог соблазнить. Он явился к императрице и внушал ей тяжкие подозрения в верности того, кто был самым верным из ее подданных. Он представил Кантакузина как человека, стремящегося лишь пустить окружающим пыль в глаза, обманув своей показной честностью, а на самом деле мечтающего лишь об одном — как побыстрее да понадежней захватить власть с максимальной выгодой и безопасностью для себя. Эти коварные речи произвели впечатление на развращенные умы, которые и представить себе не могли, что можно отказаться от такого дара, как императорская власть, способная удовлетворить любое, даже самое изощренное и прихотливое человеческое честолюбие.

Кантакузин отказался от верховной власти не из робости, поскольку всегда выказывал немалое постоянство и мужество в делах и начинаниях достойных. Но сейчас у него оспаривали право на регентство, врученное ему отцом молодого императора. Патриарх Константинополя просил по наущению Апокавка, чтобы именно этому последнему было передано ведение всех дел, но Кантакузин заявил, что он не допустит, чтобы его лишили власти, единственным законным правителем которого он остался. Войска выступили в его поддержку, громогласно провозгласив, что не признают никакого другого регента, кроме их полководца, который в прежние времена всегда спасал их, вел к победам благодаря своей мудрости и ободрял своим личным примером. Один из офицеров императорской гвардии, положив ладонь на рукоять меча, сказал Апокавку: «Пришло время окрасить эту сталь твоей кровью». И если бы тот благоразумно не обратился в бегство, воины наверняка умертвили бы его.

Кантакузин спокойно и мудро управлял делами. Время шло, и когда однажды он был вынужден с войском выступить в поход, Апокавк решил претворить в жизнь свои черные замыслы: убить регента, ниспровергнуть и заточить императора, заставить императрицу даровать ему высший пост в государстве. Заговор был раскрыт внезапно, за несколько дней до выступления. Апокавк, боясь гнева императрицы и Кантакузина, удалился в знаменитую башню Эпибату[65], которую сам загодя велел построить и снабдить всей необходимой провизией. Регент послал спросить у мятежника, каковы причины его безумного поступка, на что Апокавк отвечал, что страх перед личными врагами заставил его принять необходимые меры предосторожности, и добавил, что, видя себя со всех сторон беззаконно и несправедливо осуждаемым, ни за что не выйдет из своего убежища.

«Я очень хочу, — велел передать ему Еантакузин, — чтобы все распространяемые о вас слухи оказались ложью; но если вы и в самом деле изменили своему долгу, убеждаю вас, как можно скорее исправьте свою ошибку, ибо не стена, но одно лишь искреннее раскаяние спасет вас от немилости и заслуженной опалы».

Апокавк отвечал на столь мудрые замечания и советы насмешкой и вовсе не думал сдаваться. Когда же императрице было предложено взять Эпибату штурмом, она ответила: «Достаточно того, что он до конца своих дней остается в тюрьме, в которую сам себя заточил. Он будет наказан уже тем, что не сможет принимать никакого участия в делах управления страной, а это непереносимая пытка для такого честолюбивого человека».

И Апокавк так бы и сидел в своем добровольном заточении, если бы не вмешательство Кантакузина, добившегося для него прощения при условии, что того не будут видеть впредь в Константинополе. Гордый мятежник не выказал никакой радости при этом известии и отвечал, что не доверяет ни клятвам, ни обещаниям врагов, а потому сам позаботится о своем спасении, но короткое время спустя, сохранив те же мысли и чувства, переменил слова и даже сам просил позволения броситься к ногам императора и молить его о прощении, обещая быть всегда верным своему государю.

Но едва оказавшись на свободе, он тотчас забыл все клятвы и обещания и стал искать новых средств и путей для исполнения своих преступных замыслов. Он хорошо понимал, что должен привлечь к себе людей высокого положения, и прежде всего обратился к константинопольскому патриарху. Человек этот сам мечтал о регентстве и даже безуспешно домогался его. К тому же светская власть ему была милее церковной, которую он получил тоже благодаря поддержке Кантакузина. Так или иначе, но на благополучие своего благодетеля человек этот взирал с огромной и к тому же плохо скрываемой завистью. Апокавк, хорошо знавший характер и подлинные чувства патриарха, без труда склонил его на свою сторону, открыл все свои тайные планы и даже заставил принять на себя роль презренного доносчика.

«Вы имеете свободный доступ к императрице, — убеждал Апокавк презренного священника, — и нет никого, кто лучше вас смог бы внушить ей подозрения в отношении Кантакузина. Постарайтесь убедить государыню в том, что он задумал чудовищный план убить ее вместе с сыновьями и завладеть троном. Приложите все усилия, поднимите бурю, зароните ужас в сердце императрицы, чтобы под влиянием безумных страхов она тотчас велела убить нашего недруга».

И если не знать пагубного действия честолюбия, трудно поверить в то, что священник высокого ранга дошел до такого низкого и преступного коварства. Но брак дочери Апокавка на сыне патриарха тесно связал между собой двух заговорщиков.

Однако недостаточно было вступить в союз с патриархом, обретя себе в нем тайного единомышленника, — надо было найти еще многих других сторонников, и Апокавк их искал не только среди незнатных, но и среди людей очень высокого положения и происхождения, тайно и явно ненавидевших Кантакузина. Все заговорщики тайно собирались в доме патриарха, а для дискредитации противника открыто и поодиночке являлись к императрице и сообщали ей все новые и новые измышления относительно министра. Черный замысел был хорошо задуман, но пока не имел ожидаемого успеха. Императрица, хорошо знавшая верность своего министра, весьма неохотно слушала обвинителей и обращалась с ними так, что они сами вскоре раскаивались в том, что взялись за это дело.

Апокавк между тем не терял надежды и убеждал своих сторонников в том, что после уже предпринятых шагов пути назад нет. «Ваша гибель не за горами, — говорил он им, — если сейчас, в самый роковой момент, вы отступитесь от нашего общего дела. Думаете, вам позволят спокойно жить после того, как вы приложили столько усилий с целью погубить человека, облеченного всей мощью и полнотой верховной власти? Поздно, нам уже некуда отступать. Попробуем же преуспеть. Это все, что нам остается в подобных обстоятельствах».

Успокоив сторонников, Апокавк бросил в бой патриарха, до сих пор хранившего в отношении Кантакузина гробовое молчание, и глава константинопольской церкви направился во дворец с новым решительным обвинением. Азаний, тесть последнего, тоже готовился поддержать обвинение: так, оба явились к императрице, и патриарх заговорил в следующих выражениях: «Министр, которому вы так доверяете, мой старинный друг, а потому с глубокой печалью явился я обвинять человека, которому столь многим обязан. Однако даже признательность имеет свои границы и ее не следует причислять к добродетелям, когда речь идет о безопасности государя. Эта мысль и заставила меня предстать перед вами, чтобы открыто заявить, что Кантакузин очень коварен и опасен, задумав против вас и ваших детей преступление. Пора вам принять меры, которые подскажет ваша мудрость с тем, чтобы спасти себя, свое потомство и империю от гибели».

Эта речь произвела на императрицу глубокое впечатление. Могла ли она подозревать самого патриарха Константинополя? Да и кто бы посмел предположить, что человек такого ранга способен на низкую клевету и притворство. Императрица отвечала священнику так: «До сих пор я не верила в виновность Кантакузина, но сейчас сомневаюсь в его невиновности, поскольку теперь именно вы стали его обвинителем. Но вам, как никому другому, хорошо известно, что я клятвенно обязалась никого не предавать казни, предварительно не выслушав его. Прежде всего я хочу, чтобы избранные мною судьи рассмотрели это дело, и если они сочтут Кантакузина виновным, я соглашусь на его наказание».

«Но, — живо возразил священник, — если вы сейчас же не позволите вашим сторонникам среди знати взяться за оружие, скоро уже не будет времени обеспечить вашу безопасность, как и безопасность вашей семьи».

Императрица не могла сдержать слез. Призывая небо в свидетели справедливости своих намерений, она предоставила патриарху полную свободу действий.

Заговорщики не замедлили воспользоваться этой возможностью. Они не могли сразу и непосредственно ниспровергнуть Кантакузина: в это время он был слишком далеко от столицы, зато могли направить свою ярость на его ближайших родственников. Получив печальное известие из столицы, Кантакузин послал в Константинополь нескольких человек из числа своих друзей, поручив им открыто заявить императрице о его полной невиновности. Посланцам также велено было спросить, кто был избран судьями на предстоящем процессе и были ли соблюдены все законные формальности. Но несмотря на справедливость и разумность подобных вопросов, ответа на них не последовало, друзей Кантакузина даже не пропустили во дворец, тем самым вынудив его защищать свою честь силой оружия. Но прежде чем дойти до этой крайности, он хотел явиться ко двору и там лично доказать свою невиновность, но друзья помешали ему выполнить задуманное.

Надо признать, Кантакузина всегда удовлетворял занимаемый им пост, который, на его взгляд, он вполне заслужил, поэтому он никогда не метил выше, но несправедливость и прямое насилие его врагов произвели действие, которое обычно порождает честолюбие. Ему оставалось либо пасть, либо прийти к власти. Эшафоту он предпочел корону. К тому же в этом его поддерживали и друзья, настойчиво советовавшие провозгласить себя императором. Он долго колебался и под конец уступил.

Едва Кантакузин принял знаки императорской власти, как многие города сразу же встали на его сторону, да к тому же в его руках было и войско, прежде посланное против врагов империи.

Так как ему хорошо были известны бедствия и крайности гражданской войны, он решил послать депутатов в Константинополь с предложением мира, но его послов подвергли самым тяжким оскорблениям и издевательствам. И именно тогда он решил применить силу против непримиримых врагов. Надо признать, что императрица начала уже раскаиваться в том, что так неосмотрительно принудила к восстанию человека, всегда неколебимо верного роду Андроника.

Ее размышления, став известны заговорщикам, повергли их в ужас — они страшно боялись примирения императрицы со своим министром, что стало бы началом их конца. Явившись к ней на прием, они убеждали ее в том, что Кантакузин лжец и никакое примирение с ним невозможно. В особенности старался патриарх, и его словам верили, и императрица поклялась ничего не предпринимать без согласия и предварительно не узнав мнения Апокавка.

Теперь Кантакузин потерял всякую надежду на примирение и решил в войне найти единственное средство спасения, но время и проволочки оттолкнули от него часть войска, так долго ждавшего от полководца решительных действий. Многие воины < го армии дезертировали, но и эти трудности не смогли сломить его мужественного и героического духа. Видя, в какой растерянности пребывают те, кто еще остался ему верен, он попытался вдохнуть в их сердца отвагу, которая никогда не покидала его.

«Даже если, воины, вас осталось немного, — сказал он своим солдатам, — тому виной не мужество, но одно лишь коварство наших врагов. Однако никогда не доверял я численности там, где дело решает мужество, да и пристало ли вам бледнеть при виде опасностей. Разве не лучше и благородней погибнуть с оружием в руках, чем жить под властью «законов» Апокавка, во всем подчиняясь тирану? В лучшие, самые знаменитые дни Римской республики римляне всегда предпочитали смерть бесславию. Последуйте примеру ваших предков, пусть их пример возродит в вас отвагу и самые светлые надежды на скорую победу. Но не только этим проложим мы к ней дорогу. Нас поддержит и государь Сербии, на помощь которого я уповаю. Тогда мы сами заставим трепетать тех, кого ныне боимся. Вот какие меры я решил принять во имя полного успеха нашего дела. Если вы хотите предложить что-либо лучшее, я непременно и охотно приму его и последую вашему совету».

Его речи аплодировали, и Кантакузин увидел с огромным удовлетворением, что оставшиеся воины ему верны и полны рвения и воинского пыла, словом, на них вполне можно положиться в трудную минуту. Он более не ждал, сразу направился к правителю Сербии, встретившего его с радостью и оказавшего торжественный прием. Переговоры шли успешно, однако в обмен на поддержку и союзнические обязательства государь Сербии просил Кантакузина после победы передать ему ряд приморских греческих городов, находящихся недалеко от Фессалоник, у самого моря. Казалось, Кантакузин, оказавшись в очень трудном положении, должен уступить, пожертвовав несколькими укрепленными городами и крепостями, когда речь идет об обладании обширной империей. Но он отказал, таким образом отказавшись и от помощи, ему предлагаемой, поскольку не мог принять ее на позорных, как ему справедливо казалось, условиях.

Такое величие души удивило короля Сербии, но супруга последнего продемонстрировала еще большее благородство: она сумела склонить мужа на сторону Кантакузина настолько, что тот получил все, что хотел, безо всяких условий; и в то время как греки, народ образованный и культурный, были известны и даже прославлены своим постоянным коварством и вероломством, глава другого, варварского народа прославился благородством и верностью дружбе. Государь, о котором я говорю, был Амир, султан Лидии, который, узнав, в каком положении оказался его друг Кантакузин, вывел в Средиземное море флот, состоявший из 380 кораблей, и, подойдя к берегам Фракии, высадил на ее побережье десант численностью в 30 тыс. человек. Однако здесь не все разворачивалась так гладко, как на то можно было рассчитывать. Добрая воля и благородное намерение султана были очевидны, но вот слабая дисциплина его войск дважды принуждала его к отступлению на родину, в результате чего он так и не смог выполнить своих благородных замыслов.

Не один раз совершались покушения на жизнь Кантакузина. Для того, чтобы погубить опасного праха, Апокавк прибегал к самым постыдным средствам, но прежде сам был умерщвлен рукою убийцы. Во время посещения одной из специально устроенных им тюрем, в которой томились те, кому Апокавк явно не доверял, один из заключенных ее, вооружившись палкой, набросился на Апокавка и схватил его за горло крича: «Несчастный, сегодня твои преступления закончатся и твоя смерть принесет успокоение всей стране!»

Апокавк пробовал защищаться, но удары сыпались на него со всех сторон, а друзья и спутники и не думали ему помогать. Прочие заключенные тоже набросились на него, повалили на землю и задушили своими цепями. Труп Апокавка подвергся надругательствам. Ему отрубили голову и выставили ее на пике на крыше тюрьмы. Ниже, к стене, было прибито его тело. Его убийцы, страшась неминуемой кары за содеянное, овладели темницей, вооружившись оружием стражи, решив превратить каземат в крепость, подороже продать свои жизни, но не смогли избегнуть ярости жены покойного. Эта женщина, добившись от императрицы позволения отомстить по своему желанию, собрала самый презренный константинопольский сброд, раздала ему деньги, вооружила, напоила допьяна вином из своих и мужниных запасов и повела на штурм темницы, в которой был растерзан ее супруг, повелев ворваться в нее и умертвить всех, кого они встретят на пути. Приказ этот был выполнен в точности.

Смерть Апокавка привела к окончанию междоусобной войны, мирным путем предав в руки Кантакузина венец византийских императоров. И если бы новый государь был так честолюбив, как то предполагали, он никогда бы не пожелал с кем-либо делить верховную власть и сразу сверг бы юного Палеолога с трона. Однако его поведение совсем не оправдало низких подозрении и злословий недругов. Став узурпатором под давлением обстоятельств, он не сверг юного императора, а стал лишь его соправителем[66], и, правив девять лет, отрекся от короны и постригся в монахи[67]. И хотя и у него были недостатки, все-таки этот государь вполне заслужил почетное место среди самых великих государей, которых когда-либо знала история.

Нельзя сказать того же об Иоанне Палеологе, царствование которого было долгим и почти совершенно бесславным. На троне довелось испытать ему горькие несчастья и унижения, однажды увидев себя закованным в цепи по приказу своего собственного сына Андроника. Таковы основные заговоры, потрясавшие Константинополь вплоть до того времени, когда городом овладели турки, история которых была тоже полна трагических и кровавых сцен. Счастливы народы, живущие под властью правительств, способных избежать подобное. Но не было империй, королевств и республик, сумевших этого добиться. И все-таки осмелюсь утверждать, к чести моей родины Франции, в которой я по счастью родился, эта страна редко являла такие ужасающие картины непомерного человеческого честолюбия.