Венгерские народные сказки

Шмель и Мохнач

⠀⠀ ⠀⠀

Было то или не было, — ни я того не знаю, ни ты, — а только в двух самых дальних углах белого света стояли два полка, и из каждого полка уволили со службы одного пораненного солдата. Оба безродные были, бездомные, и отправились оба, куда глаза глядят. По случаю сошлись оба в большом городе, там как раз ярмарка была. Вот слоняются они по ярмарке, а только не продают ничего, не покупают, потому как продать нечего, а купить не на что. До той поры оба голову ломали, как бы деньжат хоть сколько-нибудь зашибить, покамест оба кой-чего не надумали. Один в лес пошел, набрал мешок чернильных орешков^[1] и на ярмарку воротился, чтоб наместо орехов какому ни на есть простаку всучить. Другой мешок червивых желудей набрал и за шерсть хотел выдать. Долго оба со своим товаром расхаживали, а только втемную никто брать не желает. Друг с дружкою тоже не один раз встречались, но не заговаривали. Под конец тот, что шерсть продавал, окликнул второго:

— Что у вас, земляк?

— Орехи. А у вас?

— У меня шерсть, да никто втемную брать не желает, а я без погляда хочу продать.

— Вот и я так же свои орехи продаю. Знаете что? Поменяемся!

Обменялись они мешками втемную и разбежались поскорей. Обоим охота поглядеть, что за орехи, что за шерсть, смотрят — друг дружку надули! Тут же назад повернули и середь базара повстречались.

— Ну, кум, — говорит торговец шерстью, — вижу, вы такой же в точности плутяга, как я, а я такой же в точности плутяга, как вы. Сделаем-ка складчину, станем добрых людей вместе дурачить.

— Я не против, — отвечает другой, — а как вас прозывают?

— Шмель. А вас?

— Мохнач.

Тут стали оба мошенника раздумывать, как прожить чем полегче, а работать чем поменьше. Под конец решили идти службы искать. Заявились они к какой-то старой ведьме. Ей только один работник был нужен, да они друг без дружки не нанимаются, просят-умоляют старуху, чтоб обоих приняла. Старуха им твердит, что ей только один нужен, что у ней только всего и есть, что одна корова, что, дескать, двоим округ одной коровенки делать? То, другое, ну, да двое отставных так в нее и вцепились, взяла обоих. Радуются двое отставных, как дурак грошику. Ведь и правда: сколько там округ одной коровы работы? Так условились, что один будет гонять корову на пастбище, другой — хлев чистить.

На первый раз Шмелю корову выгонять. Раздобыл он трубку с долгим чубуком и соломенный стул, чтобы, как придет на луг, на стул бы сесть, трубку запалить да покуривать себе, ровно турецкий паша, а корова округ него тихо-мирно пастись будет. Мохнач тоже надрываться не хотел. «С утра, — думает, — хлев вычищу, а после на полный день спать завалюсь, только поесть встану».

Отправился утром Шмель. Хлеб и сало в сумку сложил, стул к спине привязал, трубку в руке несёт. Чуть за город вышли, корова как ударится бегом. Шмель — за ней. Когда уж он совсем приморился, остановилась корова, пощипала травки и снова бежать пустилась.

Так полный день было. Бедный Шмель чуть Богу душу не отдал, пока вечером домой воротились. Но и Мохначу пришлось не легче. Принялся он утром навоз лопатить. Одну лопату выкинет, вдвое прибавляется, так что поздно вечером только кончил. После стал в дверях, Шмеля поджидает. Мало спустя пригоняет Шмель корову.

— Ну, друг, — спрашивает Мохнач, — как тебе работалось?

— Очень даже хорошо, друг, чуть за город вышел, такую важную нашел лужайку — трава по колено! Сел я на стульчик, запалил трубку, так все время и просидел. А ты что целый Божий день делал?

— С утра выкинул лопаты две-три навоза, после лег, проспал до самых полдней, в полдни встал, поел, опять завалился. Только сейчас проснулся. Ну, да завтра ты дома оставайся, а я с коровой пойду. Выспишься всласть!

Шмель балахоном прикрылся, ухмыляется. «Ну, ты-то не выспишься!» Это он про себя подумал, вслух ничего не сказал.

На другой день Мохнач корову погнал, наперед того стул и трубку с долгим чубуком у Шмеля выпросил. В точности то же и с ним случилось, что накануне со Шмелем, до того набегался, что ног под собою не чуял. А Шмель дома как взялся навоз лопатить, так только к сумеркам и управился. Тут и Мохнач с коровою воротился, сердитый. Сразу накинулся на Шмеля:

— Ты почему мне не сказал, какая корова бешеная?

— Ха! А ты почему не сказал, какой навоз бешеный?

Стали они совет держать, что за оказия такая. Под конец догадались, что хозяйка у них ведьма и надо завтра же бросать службу.

А старая ведьма подслушала этот их разговор. Знала она, что работники будут расчет просить, и задумала их надуть. Подучивает служанку:

— Ежели скажу тебе, что принеси, мол, денег из ямы, ты ничего не говори, а спроси только, каких, мол, желтых, белых или красных. После выйдешь на часок и принесешь вот это, — и подает служанке мешок медных денег.

Наутро, и правда, являются двое отставных, расчета просят. Ведьма кличет служанку:

— Эй, Марча, ступай принеси из ямы пол-передника денег.

— Каких? Желтых, белых или красных?

— Нынче и красных довольно.

Переглянулись двое отставных, в окно посматривать стали, куда служанка пойдет. Видят, в саду яма, в дальнем углу. Моргают друг дружке, украсть, дескать, нетрудно будет. А вслух ни слова не сказали.

Не скоро воротилась служанка, а как воротилась, разочлась старая ведьма с обоими отставными и отпустила их с Богом. Они насилу дождались, пока смерклось. Раздобыли они веревку, мешок у них был — на кражу отправляются. Пролезли на задах через садовую изгородь, быстро яму отыскали. Тут принялись совет держать, как вниз спуститься.

— Ступай-ка ты, — говорит Шмель, — ты и потоньше и полегче, обвяжем тебя веревкою вокруг пояса, так и спущу тебя. Набьешь полон мешок, я сперва мешок вытяну, а после — тебя.

Согласился Мохнач. Спустился он в яму, шарит кругом себя руками, ничего не находит, окроме что костей колотых, дохлых мышек да лягушек да еще, может, говна кошачьего.

А Шмель все спрашивает сверху:

— Есть? Много? Можно уж тащить?

Не посмел Мохнач сказать, что нашел, побоялся, что бросит его приятель, только и ответил, что, мол, кончает мешок накладывать. А пока отвечал, тем временем сам в мешок залез. Устроился поудобнее и кричит во все горло:

— Тяни, друг, полный мешок!

Вытянул Шмель мешок, взвалил на спину и припустился, как из пушки вылетел. Мохначу в яме (он-то думал, что Мохнач в яме остался) слова не сказал. Тащит мешок, не разбирая дороги, чуть не надорвался. Выбрался за город, тут подает Мохнач голос из мешка:

— Дальше не надо, друг, будет с меня.

Шмель чуть не лопнул с досады, что его так провели:

— Ах, ты, такой-сякой, окаянный, значит, это я тебя тащил?

— Так ведь, друг, — отвечает Мохнач, — я же знал, ежели только скажу, что я там нашел, ты меня бросишь, как Павел-апостол — румын, вот я и подумал, что так лучше будет.

Присмирел Шмель, увидал, что опять он сукиным сыном против Мохнача вышел. Спрашивает приятеля, что там в яме было.

— Ничего, друг, не было, только кости колотые, мыши да лягушки.

Оба смекнули, что опять друг дружку провели, а вдобавок старуха их обоих одурачила. Пуще прежнего бранят старую ведьму. Бранились они, бранились, а после совет держать стали, как на пропитание заработать. В конце концов, порешили, что как-нибудь проживут, а работать ни за что не будут: не потечет, так накапает. Не долго думая, пустились они в путь, самую торную дорогу выбрали, а куда она ведет, того и знать не знают. Идут, бредут, глядь, корчма стоит, а кругом корчмы все виселицы, и на каждой виселице по удавленнику, ну, да все равно взошли двое отставных. Не вытерпел Шмель, спрашивает у корчмаря:

— Скажите, господин хороший, почему здесь столько висельников повешано? Какое же это злодейство они могли учинить? Я чуть не весь свет прошел, а этакого никогда не видывал!

— Очень даже просто, господин солдат, был у нашего короля перстень, а в том перстне камень, и как повернет король перстень камнем к себе, так целый свет видит, а ежели от себя повернет, тогда свет его видит. Этот перстень на днях пропал, куда делся, никто не знает, вот король и повестил на весь свет, ежели кто скажет, где его перстень, того он важным господином сделает, ровно бы королем, только поменьше, но ежели точно сказать не может, пусть лучше вовсе не берется, потому как, ежели неправильно скажет, повесит его король. Это все гадальщики были, да ни один правильно угадать не смог, вот их и вздернули без всяких разговоров.

Шмелю больше ничего знать не надо. Говорит он корчмарю:

— Я тоже гадальщик, предоставьте меня к его королевскому величеству!

Бедный Мохнач знай дергает его сзади:

— Тебя, — говорит, — тоже повесят!

Куда там, еще упорней свое твердит, я, мол, тоже гадальщик!

Корчмарь мигом верхового послал весть королю подать, какие люди у него в корчме объявились. Король, как про то узнал, мигом отправил к корчмарю карету четвернею. Шмель сел в карету, а корчмарю наказал, покуда он не воротится, чтобы Мохначу все давать, что ни спросит. Не оплошал Мохнач, полный день все только ел да пил, в охотку ль, через силу ли. А все ж сверлит в голове, что, дескать, со Шмелем станется? Они, конечно, уж и свыклись друг с дружкою, но главное, у Мохнача гроша ломаного за душою не было, а долгов — куча. Решил он про себя, как завидит, что везут Шмеля, тут же давай Бог ноги! Но покамест Мохнач так умом раскидывал, у Шмеля тоже дело шло нехудо.

Взошел Шмель в королевский дворец, все низко кланяются, почтенье оказывают. Отвели ему особый покой, заперся Шмель. Как один остался, вынул календарь, что в корчме стянул, раскрыл книжку. Читать-то он не мог, вот и принялся пальцем тыкать то в белую бумагу, то в черные буквы, то в красные завитушки, тычет и приговаривает:

— Вот белый, вот черный, вот красный. Вот белый, вот черный, вот красный.

Наружи все подслушать старались, что гадальщик говорит, да разобрать толком не могли. Трое королевских слуг, которые перстень украли, они больше всех и уши настораживали, по тоже без толку. У них, у троих такие были прозвания, что одного Белым прозывали, другого Черным, третьего Красным.

Шмель, как взошел к королю, попросил у него три дня сроку, меньше, дескать, никак нельзя, а за три дня он как раз угадает, где драгоценный золотой перстень. Король с дорогой душой и шесть дней дал бы, только б любимое сокровище отыскалось. Воротился Шмель в особый покой, снова свое твердить взялся.

Прошел первый день. Посылает король слугу, Белого по прозванию, звать Шмеля обедать. Тот отворил дверь, а Шмель как раз говорит:

— Вот белый.

Очень испугался слуга, он-то думал, что Шмель его называет. А все ж собрался с духом, сказал, зачем пришел. Шмель вздохнул глубоко и говорит:

— Ну, слава Богу, этот уж точно есть!

Он про обед думал, что не уйдет от него нынешний обед, а слуга на свой счет принял. Теперь уж он и не сомневался, что гадальщик про него знает. Прибежал он к своим дружкам, трясется со страху. Стали они совет держать, как быть, что делать.

— Всего бы лучше с ним столковаться, — говорит один, — потому как, ежели он откроет королю, что это мы, висеть нам на перекладине всем троим.

— Погодим еще день, — говорит другой, — может, еще он не про нас думал.

На другой день посылает король к гадальщику другого слугу, Черного по прозванию. Взошел он, а Шмель как раз говорит:

— Вот черный.

Бедный слуга так и остолбенел, до того перепугался, когда прозванье свое услыхал, а все ж кой-как пробормотал, зачем пришел, зовет, мол, король гадальщика к обеду. А Шмель вздыхает глубоко:

— Ну, слава Богу, и второй уж точно есть.

Слуга, как это услыхал, насилу ноги за порог вынес.

Тут же решили они отдать гадальщику кольцо и задобрить его, чтоб он их не выдал. Сразу после обеда к нему и заявились. Шмель, с умным видом, снова по календарю вычитывает:

— Вот белый, вот черный, вот красный.

— Господин гадальщик, начал первый слуга, — мы уж видим, вы по этой вашей книжке все узнали. Верно, мы украли, а нынче за тем пришли, чтоб вам, господин гадальщик, перстень отдать. И еще, сверх того, хорошо вам заплатим, только не взводите вы на нас обвинения перед его величеством королем!

Шмель очень обрадовался, однако ж притворился, будто, и вправду, все уже знал. Столковался он со слугами, что не выдаст их, ежели они заплатят, как следует. Что он запросил, они дали.

На третий день, за обедом, спрашивает король у Шмеля:

— Ну, господин гадальщик, три дня прошли, вы уже знаете что-нибудь про мой перстень?

— Конечно, знаю, король-государь, да сказать еще не могу, потому как срок еще не вышел. Еще одна ночь осталась, и ежели я прежде времени скажу, всей моей науке конец, но завтра утром, как ваше величество встанет, сразу все открою.

После обеда вернулся Шмель к себе, в особый покойник, и до той поры голову ломал, покамест не придумал, что делать с перстнем. Был у короля любимый павлин, король его птенцом получил, сам вырастил и, что ни день, из собственных рук кормил. За корову стельную, и то не отдал бы этого павлина! Шмель видел, что павлин всегда округ короля расхаживает, и надумал про себя, как там ни будь, а перстень этот ему скормить. Поутру он спозаранку поднялся, все в доме еще спали. Павлин уже по двору разгуливал. Шмель ловко его приманил, стал кидать хлеб, а в один кусочек запрятал перстень и тоже бросил. Павлин и этот кусочек сожрал.

Только он с этим покончил, только отогнал от себя павлина, выходит из дому король. Шмель — к нему:

— Ну, король-государь, приспел срок, теперь могу сказать, где перстень. Прикажите, ваше величество, убить павлина, — у него в зобу. Однажды ваше королевское величество умывались, а перстень рядом положили, павлин подошел и склюнул, перстень так в зобу и застрял.

— Ладно, — говорит король, — по ежели не будет там перстня, помрешь ты у меня, господин гадальщик, злою смертью, потому как из-за тебя я любимую свою птицу загублю. Подумай-ка еще раз, да хорошенько, вот тебе мой совет.

А Шмель на своем твердо стоит, он, дескать, знает, где кольцо, из книги из своей вычитал, надо павлина зарезать. Зарезали. Смотрят король и королева, как его станут потрошить. Вспорола служанка зоб, и выкатился наружу перстень, чудо какой красивый.

Очень обрадовались король с королевою. Расцеловали Шмеля в обе щеки. После и родственников созвали и свойственников, и близких, и дальних, и устроили пир на славу.

После обеда прохаживалась королева в саду со Шмелем под ручку. Вот прогуливаются они, и вдруг поймала королева большого шмеля.

— Ну, господин гадальщик, догадайтесь, что у меня в руке. Сто золотых в награду!

Почесал Шмель в голове, бормочет про себя:

— Ну, Шмель, попался!

— Точно, господин гадальщик, — говорит королева, — ваша правда! Большой шмель!

Идут они дальше, снова обращается королева к Шмелю:

— Здесь в саду, на задах, сидит дикий зверь, догадайтесь, какой, господин гадальщик. Сто золотых в награду!

Видит Шмель, что раньше или позже прознают, что никакой он не гадальщик, вздохнул, нахмурился:

— Да, теперь я вижу: как лисица ни изворачивайся, под конец все равно в яму угодит.

— Точно, опять ваша правда, господин гадальщик, там лисица в яме сидит!

Очень обрадовался Шмель, что опять выскочил, не завязнул, но уж больше никаких ответов не давал, об чем бы ни спрашивали.

— У нас такой закон, чтоб зараз не больше, как три гаданья.

Его больше и не тревожили.

На другой день шестеркою заложили карету. Шмель нагрузил много денег, после сам сел, распрощался с королем и назад поехал, в корчму.

А Мохнач все в дверях караулит, когда, наконец, приятеля вешать привезут. Вдруг видит, подъезжает карета, шесть лошадей в запряжке, одна другой краше, смотрит лучше, видит, внутри Шмель сидит. Мохнач подумал, это сон, но только тогда удивился он по-настоящему, когда Шмель соскочил на землю и велел целую казну в дом заносить. Начал Мохнач расспрашивать, что да как.

— Что да как, это неважно, друг, а важно, что у нас денег куча, можем с тобой есть да пить, сколько влезет. Слыхал, как говорят: хочешь выиграть — не трусь? Так оно и есть.

Тут пошло у них веселье, кто мимо корчмы ни пройдет, ни проедет, всех подряд угощают, день и ночь пир, без конца, без края. Денег-то было, что половы.

Ну, да какая бы длинная ни была колбаса, есть и у ней конец, остались двое отставных без единого гроша, еще и корчмарю задолжали. Сели они совет держать, что дальше делать. И па том порешили, что всего лучше улизнуть, не простившись. Той же ночью собрали они свои пожитки, стянули у корчмаря большой фонарь, поклонились только притолоке да в лес ушли.

Блуждают они по лесу и вдруг слышат, вроде бы какой-то крик, прислушались получше, и правда, как будто ссорятся или бранятся, пошли па шум — оказались посреди кладбища, у стены разваленной церкви. Заглянули в окно, видят, двенадцать разбойников груду золота и серебра делят и над поживой грызутся.

Долго раздумывали двое отставных, и оба над одним голову ломали — как бы это золото и серебро у разбойников отнять. Наконец, Мохнач говорит:

— Попытаем-ка удачи, друг, не сможем ли этих живорезов испугать? Прикинемся выходцами с того света, и, ежели они струсят, поделим мы с тобой эти денежки.

Шмель согласился. Еще немного посовещались, как за дело приняться, и под конец вот что придумали.

У Шмеля был длинный белый солдатский балахон. Накрылся он этим балахоном с головой, в руку фонарь взял и медленным шагом взошел в церковь, к разбойникам, да как загудит, будто в печной чугун:

— Подымайтесь, погребенные тысячу лет назад, час суда настал, каждый да ответит за дела свои!

А Мохнач снаружи швыряет в разбойников камни и кости и кричит:

— Идем, господин, все, как один! Идем, господин, все, как один!

Тут разбойники разбежались в разные стороны, что цыплята, одежу, и ту бросили, только бы не застал их на кладбище Страшный Суд!

Принялись двое отставных деньги делить. Однако было у них подозрение: а ну как живорезы назад воротятся? И вот стали они кричать:

— Не отдам тебе мою денежку! Не отдам мою денежку!

Это они правильно надумали, потому как один из разбойников воротился поглядеть, вправду ли там выходцы с того света. Но когда он услыхал, что они кричат, тут же назад кинулся, к своим приятелям:

— Эй, послушайте, их там столько, что каждому даже по монетке пе досталось, а ведь денег пропасть была! Все в один голос орут: «Не отдам тебе мою денежку! Не отдам мою денежку!»

Тут разбойники и из лесу вон убежали, до того перепугались.

А двое отставных поделили деньги, каждому по целому мешку досталось. Бросили они разваленную церковь, из лесу вышли. Дошли до распутья, Шмель и говорит:

— Ну, любезный друг, довольно мы с тобой вместе пожили, довольно добрых людей вместе подурачили, денег у нас теперь вдоволь, проживем и порознь, друг без дружки. Вот распутье, ступай-ка ты направо, а я налево пойду, а ежели еще когда друг на дружку набредем, снова вместе зажить сможем.

Распрощались они, один налево отправился, другой направо, а ежели бы не разошлись, так еще много плутней натворили бы, тогда бы и сказка дальше сказывалась.

Вот как оно было, а может, вовсе ничего и не было.

⠀⠀ ⠀⠀