Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители

Глава 14. Кончина старцев Макария и Моисея. Настоятель обители архимандрит Исаакий (Антимонов). Из Оптинского некрополя

Келейник отца Макария монах Иларион (Пономарёв), неутомимый работник на множестве разных послушаний, 10 февраля 1853 года был рукоположен во иеродиакона. С этого года старец Макарий перестал исповедовать, а только принимал откровение помыслов, на исповедь посылая к отцам Пафнутию и Амвросию, иеромонахам. 30 ноября того же года отец Макарий сложил с себя должность скитоначальника, духовником и вместе начальником скита был назначен один из старшей братии — иеромонах Пафнутий. Он пробыл около девяти лет на этом месте и потом по благословению Калужского владыки перемещен был в настоятели Малоярославецкого Николаевского монастыря.

Что касается отца Амвросия, назначенного в 1846 году преосвященным Николаем в помощники к старцу Макарию, по обязанности духовника, он уже в 1848 году был по болезни уволен за штат. Но на деле он продолжал исповедовать. Он оставался учеником и помощником старца, который видел в нем духовные дары. Отец Макарий сосредоточился на приеме мирских и братии. Тогда еще не было «хибарки» между келией скитоначальника и скитской оградой, и старец выходил к женщинам за ворота и зимой, в стужу, и осенью, в сырую погоду. Хибарку выстроили в 1860 году, — из нее был выход прямо за ограду. Теперь женщины могли входить в это помещение, не нарушая скитского правила.

Силы старца Макария иссякали, но дел у него оставалось еще много. Кроме приема посетителей, он писал письма (только часть их составила шесть томов, изданных по его кончине). Братия просили его сократить хотя бы эту часть своих трудов, но он отвечал: «Что же мне делать? Не писать вовсе нельзя, а отвечать одним и обижать молчанием других — я этого не в силах». Он писал своей племяннице-монахине: «Молва, молва и ежедневная молва. Когда опомнюсь? Когда избавлюсь от помрачения и войду в себя? Не знаю. <…>…Толкусь да молвлю, и всякий день на гостиную сколько раз схожу; и не видно исходу. Одни уезжают, а другие наезжают; а я, грешный, везде поспел. Горе да и только! Душа гладна без пищи; читать времени мало; да и то, какое чтение в смятении?»228.

Между тем отец Макарий не так много думал о себе, как о монашестве вообще. Как и святителя Игнатия, его огорчал упадок подвижнического духа в иноках. «При взгляде на нынешний образ жизни монашества, — писал он 5 июля 1860 года, — как мы далеко уклонились от того пути, который нам показан в отеческих учениях, — сердце болезнует! И вместо того чтобы искать добраго бисера, сокровеннаго на селе сердец наших, довольствуемся одною внешностию. А чтобы подвизаться на страсти, мали и редцы обретаются; и чрез слабости наши бываем соблазн миру вместо того, чтобы быть свет миру. <…> Немудрено, что и в религиозных журналах нынешнего времени проявляется что-то такое невыгодное о жизни монашества. А о других литературных изданиях нечего и говорить! И все это разливается по всему христианскому миру, который не смотрит на свои слабости, а зорко взирает на монашеские и малые недостатки. Впрочем, мы не должны обвинять судящих нас, но находить в себе вины, смиряться, приносить покаяние… <…> Хотя и горестно смотреть на наши слабости, но многие, приходящие в обитель, обретают защиту от стрел вражиих, коим могли подвергаться в мирской жизни. <…> Надобно молить Господа: да сохранит иноческий чин в нашем любезном Отечестве и подаст силу и крепость к побеждению видимых и невидимых врагов христианству и монашеству»229.

15 декабря 1843 года поселился в Иоанно-Предтеченском скиту монах Иннокентий (позднее в схиме Иов), ставший духовником старца Макария. Он был сыном священника, служившего под Москвой в селе. Окончив семинарию, он был посвящен в сан диакона и служил там же, но в 1824 году овдовел, отдал свою дочь Агриппину в Московский воспитательный дом и вступил в Московский Андрониев монастырь. Здесь был он пострижен в мантию с именем Иннокентий (мирское его имя Иван). Девятнадцать лет, проведенных им в этой обители, были школой терпения и смирения. Был он казначеем, заведовал монастырской часовней в Москве — всегда в толпе, в шуме и суете. Три года просился он у начальства отойти из этого монастыря в другой, наконец такая возможность появилась, и он поселился в Оптиной пустыни.

Переживший многообразные искушения в шумном городе, он, живя в скиту, начал проводить почти безмолвную жизнь, ни с кем не ведя никаких бесед, не посещая келий братии и никого не принимая к себе. Он решительно отсекал все поводы, ведущие к нарушению тишины. Он страдал какой-то болезнью и не всегда мог служить, но в лучшие дни охотно участвовал в богослужении в скитском храме. Ему также поручали читать после причастного стиха избранные поучения для народа. Он просматривал текст и с одного раза его запоминал так, что уже не заглядывал в книгу. Речь его лилась свободно, как будто он это все от себя, вот только теперь изнес. Зная этот свой дар, он долго не приступал к этим чтениям, боясь нападения тщеславных помыслов. Но игумен Варлаам сказал ему: «Имей в виду не тщеславие, а пользу слушателей, и Бог покроет тебя от первого». И в самом деле, все пошло как нельзя лучше.

Смирение его сказывалось во многом, но и относительно упомянутого чтения тоже. Один монах, по имени Иоанникий (в схиме Леонид), видя отца Иннокентия идущим к службе, замечал ему: «Куда идешь? Думаешь, что без тебя-то уж там и прочитать некому?» — и так всякий раз. Отец Иннокентий смиренно проходил мимо, нисколько не оскорбляясь на сказанное. Когда же отец Иоанникий перешел из Оптиной в Тихонову пустынь, отец Иннокентий сказал отцу Амвросию (будущему старцу): «Врач-то, врач-то наш уехал!». Да, такое колкое замечание, как и все подобное, только истинный монах может принимать как лекарство для души.

Богомольцы любили его слушать. Когда выходил он на амвон, все придвигались ближе и водворялась тишина. Если был Великий пост, отец Иннокентий читал что-нибудь из писаний святого Ефрема Сирина, сам проникаясь чувством умиления и вызывая слезы у слушающих… В келии же своей он только молился или читал. Четьи-Минеи знал почти наизусть. Соседом же его по келии был больной монах Макарий (Грузинов), за которым отец Иннокентий самоотверженно ухаживал и с которым только с одним в скиту беседовал — рассказывал ему о прочитанном.

Расскажем здесь и об этом больном монахе. Мать его, впоследствии схимонахиня Мелания230, богатая женщина, была благотворительницей Оптиной пустыни (да и названа была в честь благотворительницы иноков древности Мелании Римляныни). Отец Макарий (в миру Матвей) был пострижен в мантию в Александро-Свирском монастыре, где был одним из учеников старца Леонида (Оптинского), с которым вместе и перешел в Иоанно-Предтеченский скит. Это было в 1829 году. До кончины старца он был при нем. На досуге он занимался писанием икон и портретов, но не имел настоящего дара и достаточных навыков к этому. Вот над ним и шутили: «Отец Макарий! Ведь портрет-то у тебя вышел нехорош». Он смиренно соглашался: «Да, да, нехорош». А ему наоборот: «Впрочем, если хорошенько присмотреться, то и ничего! Недурно!». Он и тут кивнет головой: «Ну и слава Богу!». После кончины старца Леонида отец Макарий вернулся из обители в скит. И здесь случилось с ним весьма тяжкое искушение.

16 января 1849 года он пошел, не взяв благословения старца, в Козельск. На пути поднялась сильная вьюга, дорогу замело, ничего не стало видно, и отец Макарий сбился с пути. До вечера брел он по глубокому снегу, потерял один валенок (а было 24 градуса мороза) и, найдя сенной сарай, зарылся в сено, переждать ночь и вьюгу. Он не замерз, но одну ногу отморозил до щиколотки. Нога стала болеть, потом и загнила, — он терпел, говоря: «Вот, посмотрите на самочинника!..». На предложение козельского хирурга отнять отмороженную часть ноги он не согласился. Терпел боль до смерти. Этому-то «самочиннику» и помогал его сосед по келии иеромонах Иннокентий, заботившийся о нем с великим усердием и истинной любовью.

Когда умирал старец Макарий, то отец Иннокентий напутствовал его Таинством покаяния. О кончине же его двадцать дней сряду служил заупокойные литургии. А 24 января 1861 года и сам он слег в постель, и вот тут его одиночество было нарушено: братия приходили к нему проститься, и с многими он беседовал о духовном, так что не один монах почувствовал всю высоту его благодатного устроения. 16 февраля он скончался, имея семьдесят два года от рождения. Когда он был пострижен в схиму — неизвестно, но схимническое имя его Иов не осталось в забвении.

Болящий монах Макарий, за которым ухаживал покойный, до того опечалился, что говорил: «Нет, уже и мне не жить… умру и я… не могу жить без него!». Он прожил еще около девяти лет и скончался 5 мая 1869 года, прожив более восьмидесяти лет. Тело его было погребено рядом с могилой иеромонаха Иннокентия на скитском кладбище.

Утешительно было видеть старцу Макарию в своем скиту монахов-подвижников, — поистине не от мира сего были многие из них. Но был здесь и мирянин, проводивший иноческое житие почти затворническое. Это генерал-майор Андрей Андреевич Петровский, поступивший сюда семидесяти трех лет. Он мужественно воевал во всех войнах с 1804 по 1840-й год — в одиннадцати кампаниях он участвовал в восьмидесяти пяти сражениях. Перед боем всегда читал 90-й псалом. Ни одна пуля не коснулась его. Однако походы и трудные командирские хлопоты истощили его здоровье. Затем он директорствовал в Новгороде в кадетском графа Аракчеева корпусе. Выйдя в отставку, он жил в своем Задонском имении. Сын его скончался. Две дочери вышли замуж. Глубоко верующий генерал задумался, в какую обитель пойти ему, ставшему свободным от семейных обязательств… Ему было указание во сне — идти в Оптину пустынь, куда и пришел он в 1859 году. Здесь он по благословению настоятеля отца Моисея поселился со своим келейником и отдался под духовное руководство старца Макария, который скоро полюбил его за ревность к исполнению монашеских правил, любовь к церковным службам, скромность и подлинное смирение. Генерал никуда не выходил из келии в течение девяти лет — только в храм, в трапезу и к старцу. До глубокой старости он не оставлял земных поклонов и приобрел редкий дар: келейник видел, что он на молитве всегда в слезах…

По благословению старца Макария он несколько раз переписал книгу «Ставрофила, или Царский путь Креста» для монастырской библиотеки и для некоторых своих знакомых. Знал он несколько врачебное дело и помогал иногда болящим в несложных случаях. За три недели до кончины был пострижен в мантию без перемены имени и, удостоившись этого, был наверху духовного блаженства. Он скончался 23 января 1867 года. Впоследствии келейник его отец Пахомий видел сон, из которого следовало, что монах Андрей — в раю.

Теперь вернемся к старцу Макарию. Он в 1858 году принял пострижение в великий ангельский образ — в схиму. В конце августа 1860 года началась его предсмертная болезнь. 30-го числа старец причастился Святых Христовых Таин во время ранней обедни, и после этого игумен Антоний с шестью иеромонахами совершил над ним Таинство соборования, — по слабости сил отец Макарий при этом возлежал на одре. Все положенное пелось по просьбе старца великопостным напевом. По окончании соборования началось прощание старца с братией. Он просил прощения у всех, наделяя каждого образками, четками, книгами… 1 сентября прощались с отцом Макарием настоятель обители отец Моисей и его брат отец Антоний, 2-го приехали из Севского монастыря племянницы старца, инокини. Митрополит Филарет, узнав о болезни старца, прислал финифтяную Владимирскую икону Божией Матери и обещание усердно молиться о нем. Старец все более ослабевал. «Мати Божия! Спаситель мой!» — произносил он тихо с каждым вздохом. 5 сентября старца по его желанию из тесноватой келии перенесли в приемную и положили на пол. Здесь было больше воздуха. Кроме того, братия имела возможность хотя бы в окна поглядеть на уходящего своего наставника. Многие так и делали. И много было пролито слез… Старец допускал до себя врачей, но их действия были не во всем удачны. Он осенял себя крестным знамением, потихоньку стенал и все время молился. Отходную выслушал сидя.

7 сентября, в день предпразднства Рождества Богородицы, в 6 часов утра, отец Макарий приобщился Святых Христовых Таин в последний раз. После причащения он троекратно с воздеванием рук воскликнул: «Слава Тебе, Боже наш!». Через час его не стало. Отошла ко Господу его праведная душа. 10 сентября он был погребен после отпевания во Введенском соборе на монастырском кладбище справа от склепа покойного старца Леонида. Иеромонах Ювеналий (Половцев), находившийся в это время в Иерусалимской миссии, так отвечал отцу Леониду (Кавелину) на полученное от него горестное известие: «Глубоко поразило меня письмо ваше от 10–12 октября…Не могу прийти в себя от скорби о кончине такой неожиданной, внезапной кончине святого отца нашего. Последнее письмо его ко мне было от 23 августа, а 7 числа сентября и его самого не стало!.. Не могу себе представить скита без батюшки! Какая у вас теперь общая, глубокая, безотрадная скорбь! Кто может заменить незаменимого, полного такою всепокрывающею любовию, таким “горением сердца” о всякой твари!»231.

В предсмертные дни отца Макария его спрашивали, в особенности монахини: «Батюшка, на кого вы нас оставляете?». На такой вопрос игуменьи Белёвского Крестовоздвиженского монастыря матушки Павлины старец указал на отцов Илариона и Амвросия. Под руководство отца Илариона перешли монахини, кроме Белёвского, еще и Севского монастыря, а вскоре монастырей в Великих Луках, Кашире, Великом Устюге. Наталья Петровна Киреевская тоже стала духовной дочерью отца Илариона.

В келиях покойного старца поселился скитоначальник (он им был с 1853 года) отец Пафнутий232, а отец Иларион занял бывшее помещение отца Пафнутия, так называемую соборную келию. Отсюда он через два года перейдет в корпус скитоначальников, так как отец Пафнутий будет перемещен настоятелем с возведением в сан игумена в Малоярославец. Уже в то время, когда отец Иларион жил в «соборной» келии, здоровье его сильно пошатнулось: у него возник катар легких и началась болезнь сердца.

Когда скончался старец Макарий, настоятелю Оптиной отцу Моисею было уже около восьмидесяти лет (он был на шесть лет старше отца Макария). Силы его давно уже начали оскудевать, но он, несмотря на это, понуждал себя на аскетические подвиги. За два года до кончины он перестал пить по утрам чай. Не так просто было перебороть привычку всей жизни!.. Кроме того, он, и так неопустительно ходивший в братскую трапезу к обеду, стал ходить туда и к ужину, а потом и на вечернее правило после него. Начальствуя столько лет, он приобрел великое смирение, благодушно перенося клевету на себя, скрывая свои духовные дары. «Сам-то я хуже всех, — говорил он. — Другие, может быть, только думают, что они хуже всех, а я на самом деле дознался, что я хуже всех».

Отец Моисей в своей жизни не бывал сильно болен. Первая тяжкая болезнь настигла его в мае 1862-го, когда ему шел восемьдесят первый год. У него образовалась опухоль на спине, перешедшая в большой нарыв. В это время его вызвал в Калугу преосвященный Григорий по доносу на него, отца Моисея, поступившему из Оптиной от некоторых недовольных настоятелем братий. Отец Моисей доказал ложность доноса, но просил простить доносивших, покрыв все это любовью о Господе. Так он делал и раньше, прощая всегда «обидящих» его.

26 мая он слег в постель. Приглашенный хирург сделал разрез, чтобы карбункул вытек, но старцу стало легче лишь ненадолго. 1 июня отец Антоний, брат настоятеля, с шестью иеромонахами и двумя иеродиаконами особоровал елеем больного. Отец Моисей при чтении Евангелия каждый раз поднимался и слушал стоя. Потом братия стали прощаться с ним. Отец Моисей несколько раз прекращал прием прощавшихся, чтобы немного отдохнуть, но потом снова допускал их к себе. Для каждого находил он доброе слово и каждого благословлял. На вопрос, кого он хотел бы видеть своим преемником по настоятельству, отец Моисей взглянул на образ Спасителя и сказал: «Да, это дело великое и трудное; поручаю это Самому Господу». 6 июня отец Моисей был пострижен в схиму братом своим отцом игуменом Антонием. «Больной, — писал отец Ювеналий, — утешаясь схимою, долго не снимал ее и посещавшим его, как в этот вечер, так и в последующие дни, с удовольствием рассказывал о своем пострижении и говорил, что такого утешения и такой духовной радости, какая наполняла его душу с принятием великого ангельского образа, он в жизни своей не помнит. <…> Вид маститого старца, лежавшего в схиме на болезненном одре и среди тяжких страданий сиявшего от внутреннего духовного утешения, был так назидательно-величествен, что трудно было оторваться от этого зрелища»233. 16 июня отец Моисей скончался. Отпевал его приехавший в Оптину преосвященный Григорий, который после погребения отца Моисея предложил старшей братии избрать (по уставу общежительных монастырей) из своей среды нового настоятеля. Выбран был иеромонах Исаакий (Антимонов), будущий преподобный.

Отец Исаакий, в миру Иван Иванович Антимонов, родился в 1810 году в купеческой семье, в Курске. С детства полюбил он ходить в храм, ходил чаще всего со своим дедом Василием Васильевичем. В какой храм они ходили — неизвестно, но вполне вероятно, что в великолепный собор Казанской иконы Божией Матери и преподобного Сергия, построенный на средства и попечением купеческой семьи Машниных, в которой возрос будущий преподобный чудотворец Серафим. Во время строительства этого храма мальчик Прохор, сын купца Исидора Машнина, упал с колокольни, но был чудесно спасен. Отроком и юношей отец Исаакий мог видеть в Курске брата преподобного Серафима, купца Алексея Машнина.

Юношей Иван Антимонов много молился и даже клал в день по тысяче земных поклонов. Он пел на клиросе. У него дома бывали спевки церковного хора. Он еще был в миру, когда брат его Михаил поступил послушником в Оптину пустынь. Посещая брата в монастыре, Иван стал обращаться со своими духовными нуждами к старцу Леониду, который звал его Ванюшкой и искренно любил. Заметил юного молитвенника и старец Макарий, который и благословил его на иночество. В житии рассказывается, как Иван Антимонов тайно от родных покинул дом и отправился в Оптину. Отец его, видя такой поступок, пришел в сильное смущение. Но вот, год спустя, приехал в Курск к нему с его сыном отец Макарий, который решил лично засвидетельствовать родителю, что Богом благословлено все происшедшее.

Прибыв в Оптину, Иван Антимонов не застал уже там своего брата, который в то время перешел в Тихонову пустынь и стал иеромонахом Мелетием. Оттуда отец Мелетий был перемещен в Киево-Печерскую Лавру, где, уже в сане архимандрита, стал наместником. Не было в живых и старца Леонида. Первое время новый послушник жил на пасеке. Около года пек хлебы, переплетал книги. В 1854 году принял постриг в мантию и был наречен Исаакием. В 1855 году отец Исаакий рукоположен был во иеродиакона, а в 1858-м — во иеромонаха.

Старец Макарий видел его жизнь, — она была подвижнической. Возгордиться ему, впрочем, не было от чего, так как в скиту насельники почти все были высокого духовного устроения. И все же отец Макарий как-то выделял его из общей среды. Незадолго до своей кончины старец побывал в Москве, где принял его митрополит Филарет. Разговор, в частности, коснулся того, что настоятель Оптиной отец Моисей уже в весьма преклонных годах и надо бы подумать о том, кто бы мог быть его преемником. Старец Макарий не назвал при этом ни одного из старших иеромонахов, а высказал мнение, что лучшей заменой отцу Моисею был бы иеромонах Исаакий, несмотря на то, что он из молодых. Так и было решено. Узнав об этом, смиренный отец Исаакий пришел к старцу и пытался как-то отклонить будущее назначение, но отец Макарий сказал: «Если воля Божия будет на то, будут тебя избирать, то не отказывайся. Только не гордись!». Такое же отношение к отцу Исаакию было и у самого архимандрита Моисея. Умирая, отец Макарий оставил отца Исаакия на попечение иеромонаха Амвросия, — он и пребывал под его руководством до самой кончины старца в 1891 году.

При выборе нового настоятеля голоса разделились: часть иеромонахов отдала предпочтение иеромонаху Пафнутию. Однако было оглашено мнение митрополита Филарета и покойного отца Макария, а к этому присоединились голоса отца Амвросия и преосвященного Григория. Игумену Антонию, брату покойного настоятеля, было поручено возвести отца Исаакия на настоятельское место в оптинском Казанском соборе.

Первыми распоряжениями отца Исаакия были перемены в должностях. Иеромонах Савва, казначей, по старости попросился на покой. Он был заменен иеромонахом Флавианом. А на место иеромонаха Пафнутия, перемещенного в Малоярославецкий Николаевский монастырь, скитоначальником назначен был иеромонах Иларион. Через год отец Исаакий в Москве нанес визит митрополиту Филарету, — тот принял его весьма милостиво, о многом расспрашивал и дал полезные наставления. На прощание владыка подарил отцу Исаакию четки, которые тот бережно хранил всю жизнь.

В 1864 году, в сентябре, отец Исаакий возведен был преосвященным Григорием в сан игумена. Как и покойный отец Моисей, отец Исаакий в настоятельских делах, хлопотливых и разнообразных, во всем полагался на Господа. Когда он принял монастырскую казну, в ней наличными было всего 10 копеек. Но к этому времени Оптина пустынь имела весьма большое хозяйство: земли, покосы, огороды, лесные дачи, мельницы, скот и другое, — все это требовало хозяйского глаза. И обитель при отце Моисее стала больше, и все, что тут было, требовало ухода, присмотра, ремонта… Мастерские… скотный двор… И главное, конечно, братия, для которой требовались не только одежда и трапеза, но и молитвенная келейная и церковная жизнь. Пришлось отцу Исаакию привыкать к деловой переписке, документам, общению с многими мирскими людьми… Новый настоятель не потерялся. Он не утратил своего строго духовного настроя и ничего не предпринимал без благословения старца Амвросия. Благодаря этому хозяйственные заботы не разорили души отца Исаакия, наоборот, он даже приобретал новые духовные достоинства, из которых главным и, так сказать, вечно приобретаемым было смирение. Если, например, ему случалось нечаянно обидеть брата, он, недолго думая, шел к нему, становился на колени и просил прощения. При исповедании помыслов старцу он не стремился вперед, а смиренно становился в очередь. И братии говорил при случае: «Смирение — высота!».

«Суровый вид настоятеля, ходившего обыкновенно с опущенными вниз глазами, и совершенно простое его одеяние, — говорится в его житии, — внушали к нему невольный страх и уважение всех, встретившихся с ним в первый раз. Многие, особенно из женщин, долгое время опасались даже подходить к нему под благословение»234. Но при первой же беседе обнаруживались добросердечие и любовь сурового монаха к ближним. Смиренный и суровый, он приобрел в миру много доброжелателей, ставших благотворителями Оптиной пустыни.

Один из первых старцев обители, отец Антоний, оставил место настоятеля в Малоярославецком Николаевском монастыре в 1853 году. «Ясно вообразилось мне, — записал он в своей памятной книжке, — что пребывание мое в Малоярославецком монастыре на игуменстве 13 лет и претерпение там различных искушений и огорчений было не без пользы мне, иначе теперешний покой не был бы столь вожделенен и отраден, за что не могу достойно возблагодарить Господа, что привел меня на прежнее жилище в Оптину пустынь»235.

Болезни отца Антония усилились — он едва мог передвигаться на больных ногах, но, пишет он, «благодарение Господу Богу, имею силу ежедневно ходить во святый храм ко всем службам и выстаивать с начала до конца, а также и в братскую трапезу ежедневно хожу… А в келье своей ничего не держу, кроме водицы святой, так что не только людям, но и бедным мышам полакомиться около меня нечем»236.

Любя Иоанно-Предтеченский скит, где он некогда был начальником и прожил целых восемнадцать лет, игумен Антоний ходил туда ко всем службам и, чтобы вовремя туда попасть, выходил из келии за полчаса. Часто по месяцу и более он не мог из келии выходить, — тогда заменял службы келейным молитвословием, читая и то, что положено читать ночью. Вторым его постоянным занятием было чтение. «Редко можно было найти такого любителя чтения, — говорится в его житии. — Кроме Священного Писания и святоотеческих творений, особенно аскетических, которыми по преимуществу питалась душа его, любознательный старец читал и прочие духовные книги, а также и книги ученого содержания, и преимущественно исторические, и везде умел находить хорошее и благопотребное… Он всегда следил за объявлениями книгопродавцев, выписывал заглавия еще не читанных им сочинений и при случае старался приобрести их. Духовные его дети и знакомые, зная, что никаким приношением они не могли столько утешить его, как какою-либо новою книгою… часто дарили ему разные книги»237.

Две тысячи книг он отдал в библиотеку обители, предварительно одев в переплет непереплетенные. Каждая из этих книг была им прочитана. Много было у него книг и рукописных, по большей части переписанных им самим. Среди них было много еще не бывшего в печати. Он имел прекрасную память и нередко удивлял своих собеседников обширностью познаний. Никто не мог и подумать, что он нигде не учился, а лишь дома, в отрочестве, постиг грамоту. Надо заметить, что это был не просто любитель чтения, а монах, аскет, и прочитанное в духовных книгах всегда исполнял на деле.

Живя на покое, как ни старался он уединяться, уклоняться от бесед и встреч, он становился все более и более известным как благодатный старец. Люди шли к нему за благословением и назиданием. По слову Господа: грядущего ко Мне не иждену вон (Ин.6:37), отец Антоний не отказывал в приеме никому. Но духовными чадами его были весьма немногие, лишь те, которые стали ими еще в бытность его скитоначальником и отчасти из малоярославецких монастырских иноков. Он не исповедовал, отсылая просящих этого к духовникам, но в совете и благословении не отказывал.

Отец Антоний выговаривал слова на «о», и не только по привычке чтения церковнославянских текстов, а и по рождению, как ярославец. Беседа его была очень красноречивой, богатой и всегда содержала высокое духовное назидание, даже если она имела шутливую форму. Письма его также были не только назидательны, но и живы, складны, иногда остроумны, шутливы, но не было в них ни слова пустого.

Мы уже знаем, что отец Антоний с молодости находился в полном послушании у своего старшего брата отца Моисея. Можно себе представить, какую великую скорбь перенес он после кончины брата, а перед тем и старца Макария. Целый год он боролся с унынием… Его просили записать все то, что он мог бы рассказать о покойном брате, но отец Антоний не в силах был сделать этого, так как и одно упоминание в разговоре имени покойного вызывало у него обильные слезы.

В житии отца Антония говорится, что «некоторым лицам отец игумен открыл, что духовное общение его с братом и по кончине его не прерывалось. Он постоянно ощущал около себя его присутствие и близость; души их таинственно беседовали между собою, и почти не проходило дня, чтобы почивший во сне не являлся отцу Антонию. Некоторые из сновидений были весьма замечательны. Отец архимандрит и с того света духовно утешал и подкреплял брата и подавал ему свое решение в некоторых недоуменных случаях, касавшихся как его самого, так и других»238.

Когда настоятелем Оптиной пустыни стал отец Исаакий, бывший на много лет моложе отца Антония, к которому он относился как к великому духовному мужу, отец Антоний смирялся перед ним во всем: просил у него благословения на всякое дело. Однажды, придя после службы с братией в трапезную, отец Антоний увидел, что настоятель за столом приготовил ему место рядом с собой. Чтобы избежать этой чести, отец Антоний вызвался читать во время обеда житие святого.

В 1863 году отец Антоний поехал поклониться новооткрытым святым мощам святителя Тихона Задонского, а затем побывал и в Воронеже у святых мощей святителя Митрофана. Его везде встречали с большим почетом и любовью. Вернувшись, он стал готовиться к исходу из этой жизни. 9 марта 1865 года принял постриг в великую схиму. По болезни старца он был совершен келейно. «От всегдашнего пребывания в молитве и преизобилия духовного утешения самое лицо его просветлело и сияло высокою радостию. Вообще, по принятии великого ангельского образа все замечали в нем много нового: видимо, благодать в нем усугубилась»239.

24 июня 1865 года он в последний раз побывал в скиту, в праздник Рождества Предтечи присутствовал на литургии. А 7 июля слег в постель. «Что делать? — печально пошутил он. — Хоть жаль, а надо батьку на погост нести». При сильных страданиях он не давал себе покоя, принимая желающих проститься с ним и получить напутствие. Умирающий каждому говорил что-нибудь и всех оделял образками. Отец Антоний был мирен духом и даже сказал однажды, что ждет исхода своего как праздника. Дня за два велел положить на столик у постели свечи, ладан и кадильницу для отпевания своего. В день кончины он попросил одеть его в схиму, но этого не могли исполнить и положили одежду эту на него сверху, как бы накрыв его ею. Перед кончиной, во время чтения канона на исход души, явились ему, вероятно, бесы, так как он грозно взглянул в левую сторону и сжал руку в кулак… Затем вид его снова стал мирен, и, больше уже не сказав ни слова, он почил. Это было 7 августа 1865 года. Погребение совершено было 10-го числа. Отец Антоний упокоился рядом с отцом Моисеем, своим духовным отцом и родным братом, в Воздвиженском приделе Казанского собора.

В продолжение нашего некрополя отметим здесь тех оптинских насельников, которые окончили житие свое в течение шестидесятых годов и о которых сохранились сведения, в иных случаях совсем краткие: лишь надпись на могильном памятнике. С таковой мы и начнем: «На месте сем погребено, — гласит надпись на чугунной плите кладбища между Казанским и Введенским храмами, — тело иеросхимонаха Нифонта, скончавшегося 1860 г. мая 12 числа на 46 г. от роду. В обитель сию поступил в 1832 г. из мещанского сословия гор. Крапивны, по имени до пострижения Николай Шелков. В мантию пострижен в 1845, авг. 5; рукоположен во иеродиакона 1848 г. июня 25; в иеромонаха 1850 апр. 29 дня»240. Другая чугунная плита (близ паперти храма преподобной Марии Египетской): «На сем месте покоится тело иеродиакона Серапиона. Скончался 1861 г. янв. 28 дня на 48 г. от рождения. Поступил в О. П. в 1835 г. Из Орловских граждан Стефан Шкретковский»241. Надпись на третьей плите гласит: «Под сим памятником погребено тело с миром почившего монаха Космы, потрудившегося в обители сей в святом послушании 20 лет. Скончался со всеми христианскими напутствиями окт. 26 дня 1862 года. Он родом был из дворян фамилии Сакович»242.

Монах Андрей Свешников (рясофорный) служил по горной части в Сибири, потом на пароходах в Чёрном море. Был холост. Поступил в скит Оптиной пустыни в ноябре 1861 года сорока пяти лет. 24 декабря 1863-го был пострижен в рясофор. В конце 1864-го серьезно заболел и скончался на день памяти святой великомученицы Варвары — 4 декабря 1864 года. Скитской монах Мартин, скончавшийся двадцати двух лет от чахотки 4 августа 1863 года, пострижен был на смертном одре. По благословению старца Амвросия творил Иисусову молитву по четкам даже на церковных службах. Умер в надежде на милосердие Искупителя.

Около шести лет провел в Оптиной пустыни в будущем архимандрит Никодим (Демутье), там был пострижен (1840) и рукоположен в иеродиакона и иеромонаха (1842). В миру его звали Николаем Петровичем Демутье, он был дворянин (родился в 1800 году). На восемнадцатом году жизни по окончании кадетского корпуса стал офицером, но почти сразу бросил все и тайно от всех ушел искать монастырской жизни. До Оптиной был на послушаниях в Одесском Успенском, Площанском, в Сергиевой пустыни под Петербургом (когда там был настоятелем будущий святитель архимандрит Игнатий Брянчанинов). В 1842 году отец Никодим был назначен настоятелем в Мещовский Георгиевский монастырь, который был совершенно разрушен бурей в 1837 году… В 1853 году он стал после игумена Антония, ушедшего на покой в родную свою Оптину, настоятелем Малоярославецкого Николаевского монастыря. В 1862 году архимандрит Никодим вышел на покой, оставшись в своей обители, здесь и скончался 7 марта 1864 года. В житии его сказано, что он при жизни, будучи уже архимандритом, в отношении братии «держал себя не как начальник, а как старший брат; в отношении к архипастырю как послушнейший сын, в отношении к старцам, опытным в духовной жизни, и в особенности к великому старцу отцу Макарию, как покорный и преданный во всем ученик…..Он часто сам

выметал пыль из своей келии… всегда сам для себя ставил самовар, поставлял и убирал чайную посуду и нередко ходил в дубленом полушубке и в лаптях. Среди занятий по управлению монастырем он часто думал об уединенной жизни…»243. На «покое» он весьма много молился, оставляя келию только в воскресные и праздничные дни для слушания церковных служб. Правила свои читал по скитскому чину. То, что он получил в Оптиной пустыни как монах, он сохранил на всю жизнь.

Монах Димитрий поступил в скит в 1853 году. 24 июля 1857 года был пострижен в рясофор. Послушание его было — уход за пчелами на пасеке. Он отличался великим трудолюбием, но в 1862 году, осенью, открылась у него чахотка. Долго он не обращал на нее внимания, не ожидая скорой смерти, потому и не готовился к ней. Но вот 30 января 1864 года привезена была в очередной раз в Оптину чудотворная Калужская икона Божией Матери. Помолившись перед ней, отец Димитрий к ней приложился, и Матерь Божия открыла ему память смертную, он вдруг почувствовал близость своей кончины. Сохраняя полное спокойствие духа, он стал готовиться к исходу, прощаться со всеми… 29 марта того же года он отошел ко Господу.

От чахотки же скончался в скиту в возрасте двадцати одного года и монах Емилиан, поступивший в скит восемнадцати лет. Был хлебником, помощником садовника, прислуживал престарелым инокам. Физически был крепок и во всем воздержан. «Однажды, сидя вместе с ним за вечерней трапезой, скитский иеромонах Платон, жалея постоянно находящегося в трудах послушника, сказал ему: “Емилиан! Что ты так мало ешь? Ешь больше!”. А он, застыдившись от этих слов, и вовсе перестал есть». Когда он лежал в болезни, ему захотелось ухи. Его сосед, брат, отправился к старцу Амвросию и сказал ему об этом. Старец спросил своего келейника: «Что, уха у нас есть?». Тот отвечал: «Есть немного, только на вашу долю». — «Отдайте больному, просит», — «Батюшка, вам-то нечего будет…» — «Отдать!» Конечно, отдали. За три недели до кончины болящий был пострижен в рясофор. Скончался 8 декабря 1865 года. «Спустя несколько после сего времени один брат спросил старца Амвросия о загробной участи отца Емилиана. Старец ответил, что кто-то из братии видел его в сонном видении, что Емилиан быстро пролетел воздушные мытарства». Писавший прибавляет (вероятно, это архимандрит Агапит): «Думается, не сам ли старец видел это»244.

Появились новые могилы в обители. «Монах Сергий (Александрович) Шульгин, сын известного московского оберполицмейстера, — написано на одной чугунной плите, — жил в обители около 20 лет, проходя разные послушания. Скончался в день Богоявления в 3 часа пополудни 1865 г. на 53 году от роду». Другая плита: «Схимонах Порфирий из черниговских дворян. Жил в обители 15 лет, проходя усердно послушание библиотекаря. Смирение, приветливое обращение с братиею и понуждение себя на все благое были отличительные качества. Скончался 15 декабря 1866 г. на 37 г. от роду». Следующая: «Монах Феофилакт из Рославльских купцов Фёдор Яковлевич Фокин, поступил в сию обитель в 1854 году, в монашество пострижен в 1867 г. Скончался о Господе в 1869 году апреля 10. Жития его было 40 лет. Мир оставльшего и в честнем жительстве пожившаго благочестно прослави Спасе на небесех». Еще чугунная плита: «На сем месте погребено тело монаха Венедикта из Тульских граждан Бочарников, родился в 1837 году марта 23. Поступил в Оптину пустынь в 1854 году октября 4, пострижен в монашество 1867 года декабря 16. Скончался 1869 года мая 10 на 33 году. Господи, приими дух его с миром». На другой плите: «Монах Василий Проников из купеческих детей города Боровска, сконч. 22 авг. 1869 г. 22 лет от роду. Жил в обители 9 месяцев»245.

Скитской монах Пётр, родившийся в 1794 году, был офицером, но, выйдя в отставку, получил гражданский чин титулярного советника. Ему было лет пятьдесят, когда он, прочтя житие старца Серафима, Саровского чудотворца, решил уйти в монастырь. Но поступил он так: он стал жить в гостинице при Оптиной пустыни, не назначая себе времени для поступления в обитель, и прожил там девять лет. За это время, ходя на все службы, он ко всему присмотрелся и наконец поступил в скит. Это было 5 ноября 1855 года. Через четыре года он был накрыт рясофором. Отец Пётр стал заведовать свечным ящиком. Получая пенсию, он накупал баранок и хорошего чаю и устраивал в трапезной угощение для братии. Не чуждый литературы, он стал писать статьи в духовные журналы, однако что-то в них было неладно, так как против них крепко восставал отец Климент (Зедергольм). Отец Пётр пользовался всегда советами старца Макария, открывал ему помыслы и всякие смущения. «Бывало, — рассказывал он, — стою я в церкви. Туча смущающих помыслов найдет на грешную мою душу. Старец заметит это, сам подойдет ко мне, благословит, укажет на какую-либо святую икону и скажет: “Вон молись такому-то угоднику Божию”, и тотчас рассеется мое смущение и благодатный мир водворится в душе моей»246.

1 октября 1867 года он заболел. Собравшись с силами, он сходил к старцу Амвросию и с этого времени стал готовиться к смерти. Принял келейно постриг в мантию и 12 декабря того же года почил о Господе.

Другой скитянин, монах Нил, поступил в монастырь двадцати лет в июне 1853 года. Он был небольшого роста и горбат. Архимандрит Моисей взял его к себе младшим келейником. 5 августа 1856 года отец Нил был переведен в скит. Здесь он стал келейником у старца Макария. 19 февраля 1858 года пострижен был в рясофор. Зимой 1862 года отнялись у него ноги. Его свозили к новооткрытым тогда святым мощам угодника Божия Тихона Задонского, и он получил исцеление — стал ходить совсем крепко, даже без палки. Возвратившись, он стал келейником старца Илариона. Когда он приехал из Задонска, игумен Антоний сказал ему: «Ну, се здрав еси, к тому не согрешай, да не горше ти что будет!». Вероятно, чем-то согрешил тот, но чем — осталось неизвестным. 28 августа 1866 года он пострижен был игуменом Исаакием в мантию. В октябре 1868 года он заболел и опять отнялись у него ноги. Так и умер он 15 января 1869 года. Всего жития его было тридцать пять лет.