Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители

Глава 23. Старец Варсонофий (Плиханков)

Почти тридцать два года управлял обителью архимандрит Исаакий (Антимонов), не желавший никогда начальствовать, но весьма добросовестно и с большой мудростью исполнявший это послушание. Однако помимо начальнических дел, он стремился ничем не выделяться из среды простых монахов — ни в одежде, ни в пище, ни в обращении. За то и был любим братией, нередко звавшей его за глаза «дедушкой», хотя он ни к кому не выказывал особенной любви, был со всеми ровен. И милость, и снисходительность, и строгость его были ко всем одинаковы. Он был крепкого здоровья, но имел заботы весьма хлопотливые. После кончины старца Амвросия, без совета с которым он ничего не предпринимал, он стал прихварывать. Да и возраст начал сказываться: в 1894 году ему было восемьдесят пять лет.

Избегая самочинности, отец Исаакий в последние годы стал обращаться к старцу Иосифу, который был его постриженником. Шестнадцать лет, проведенных некогда отцом Исаакием в скиту рядом со старцем Амвросием, не прошли даром, — он приобрел и хранил с Божией помощью великое смирение. Архимандрит Агапит в своей книге о схиархимандрите Исаакии привел его ответ на вопрос инока о том, как возможно победить гордость. «Как победить? — ответил подвижник. — Для этого необходимы борьба и самопонуждение к смирению. Это не вдруг приходит, а со временем. Это то же, что пролить кровь. Проси Бога. Постепенно будешь осваиваться со смирением, а после оно и в навык обратится»375.

Уходили из жизни духовные соратники отца Исаакия: умер отец Флавиан… В начале 1894 года скончался отец Анатолий. А в июне этого года началась предсмертная болезнь самого отца Исаакия, он начал угасать, слабеть, готовиться к исходу. «Во все время болезни, — писал отец Агапит, — он неопустительно слушал чтение келейного правила, а за две недели до блаженной своей кончины ежедневно причащался Святых Христовых Таин. К медицинским средствам он не прибегал, хотя в начале болезни по настоянию братии и пригласил однажды врача из Козельска. Утешение его составляли молитва и святые иконы, которые по временам приносились к нему из Козельска и из своей обители. Он был покоен духом, впрочем, готовился к исходу из сей жизни не без страха, который был постоянным спутником его жизни. “Страшно умирать. Как явлюсь пред лицом Божиим и на Страшный суд Его; а сего не минуешь”, — говаривал он всегда»376.

В последние дни ему стало душно в келии, и по его просьбе ему устроили ложе под деревом во дворике настоятельского корпуса. Здесь братия подходила к нему для прощания. На вопрос: «Как жить после вас?» — он ответил: «Живите по совести и просите помощи у Царицы Небесной, и все будет хорошо». 20 августа ему стало совсем плохо. Его перенесли в настоятельские покои. Еще два дня, борясь с нарастающей слабостью, творил он по четкам Иисусову молитву. 22 августа он мирно почил. К заупокойному всенощному бдению 23 августа в Оптину пустынь прибыл Калужский преосвященный Александр. Храм был полон народа.

В девятый день по кончине архимандрита Исаакия (29 августа) прибывший в Оптину по этому случаю из Духовной Академии Троице-Сергиевой Лавры иеромонах Трифон (Туркестанов, бывший с 1884 по 1888 год послушником в Оптиной, впоследствии епископ и митрополит) сказал слово, в котором выразил очень теплое отношение к своему бывшему наставнику. «Не предвосхищать суд Божий желаем мы, восхваляя праведника, — сказал он, — но имеем в виду ту пользу и назидание, какие могут получить живые из рассказа об истинно христианской жизни. Как путнику, бредущему по жаркой песчаной пустыне, нужен по временам глоток воды для освежения его сил, так необходимо и нам, странникам и пришельцам на земле, для ободрения и освежения душевных сил воспоминание о мужах, подобострастных нам и шедших одним с нами путем и однако силою веры и неустанными подвигами дошедших благополучно до вожделенного града Царя Небесного. <…> Да, он любил Бога, ибо всю жизнь нелицемерно служил Ему! Да, он любил службу Божию, ибо за день до кончины коснеющим уже языком благословлял Господа, призывая чтеца к начатию утреннего богослужения… Много нужно духовной мудрости, много нужно твердости, чтобы управлять монастырем в теперешнее время! <…> Хотя и со слезами, но, покорясь воле Божией, подъял труд сей в Бозе почивший отец Исаакий. <…> И теперь, более чем через тридцать лет, совершив свое земное течение и оглянувшись назад, ты поистине мог бы сказать, возлюбленный авва, что не расточил напрасно врученных тебе талантов, а приумножил…Учил ты великим началам, на которых зиждется духовная жизнь обители Оптинской: глубокому, всецелому повиновению старцу и твердому, неустанному подвижничеству. И вот настоятель одной из славных обителей русских, всеми глубокоуважаемый, как дитя, покорно склоняется пред волей старца, с самого поступления своего сюда в обитель послушником и до последнего вздоха ничего не делает без его совета и благословения. <…> Смиряясь пред старцем, покойный отец архимандрит и в личной своей жизни — в пище, и в одежде, и в убранстве келии — наблюдал полную простоту древних подвижников. В церкви к утрени и ко всем службам он всегда являлся первым и исходил последним, и это не только тогда, когда он был крепок и здоров, а и болен и слаб, когда ноги его покрылись ранами, когда от слабости он уже и стоять почти не мог — никакого послабления плоти! <…> И теперь, уповаем, возлетел он в светлые небесные обители, оставив нам в наследие те начала, какими достигается чистота сердца и зрение Бога — отсечение своей воли и умерщвление страстей подвигами. И пока они будут тверды среди иноков, будет тверда и Оптина пустынь»377.

Слушал эту теплую речь и седовласый рясофорный инок Павел, духовное чадо покойного старца-скитоначальника Анатолия, а теперь — отца Иосифа. Перед кончиной батюшка Анатолий сказал одной шамординской монахине, ухаживавшей за ним вместе с несколькими другими сестрами: «Знаешь, мать, какой человек у нас в скиту? Вот с ним бы я мог быть вполне единомысленным». Он имел в виду инока Павла, который, придя в скит сорока шести лет в 1891 году, не стал терять времени, а сразу вступил на подвижническую стезю. Редко кому удается не поскользнуться на этом пути.

Отец Павел имел хорошее образование, полученное в военной гимназии и потом в училище, а кроме того, и путем постоянного самообразования. Служа в Оренбурге и Казани, повышаясь в чинах (в Оптину он явился в чине полковника, будучи уже представленным к генеральскому чину), отец Павел жил одиноко и замкнуто, посещая храмы и монастыри, имея общение с монахами, читая не только художественные произведения (он любил русскую классику и сам писал и помещал в журналах стихи), но и книги святых православных отцов.

На полках его домашней библиотеки были творения святителя Игнатия, аввы Дорофея, святого Иоанна Лествичника, епископа Феофана, затворника Вышенского. Книги святителя Феофана («Путь ко спасению», «Что есть духовная жизнь», а особенно составленное им пятитомное «Добротолюбие») отец Павел перечитывал не раз и как-то особенно близко принимал к сердцу его слово… И вдруг, уже тогда, когда находился на смертном одре отец Анатолий, пришла весть о кончине владыки Феофана. Оба они, и отец Анатолий, больной, сам умирающий, и чадо его духовное, сильно поскорбели об этой утрате, весьма чувствительной для иночествующих. А отец Павел написал стихотворение, можно сказать, небольшую поэму в четырех частях, посвященную почившему. Это стихотворение было напечатано в журнале «Душеполезное чтение» (№ 11 за 1894 год) за подписью «Странник» — такой псевдоним избрал себе отец Варсонофий. 25 января скончался отец Анатолий. Из-под пера отца Павла вылились новые скорбные стихотворные строки:

Он как ангел небесный служил,

Полный веры, пред Господом Сил,

Как светильник сияя средь нас!..

А потом новая утрата: смерть архимандрита Исаакия… На глазах отца Павла умирали старые скитяне: 25 апреля 1892 года — схимонах Кирилл, келейник старца Амвросия; 18 августа 1893-го — монах Николай, турок, который по благословению отца Анатолия рассказал отцу Павлу, и тот записал, удивительное видение, бывшее этому многострадальному подвижнику духа; 22 января 1894 года — схимонах Тимон, бывший некогда келейником иеромонаха Климента (Зедергольма); 9 августа 1895-го — иеросхимонах Савватий, бывший главным пономарем в скитском храме в течение двадцати пяти лет. Потом ушел из жизни 21 декабря 1897 года и отец Михаил, иеросхимонах, один из многолетних и верных келейников старца Амвросия; 24 июля 1898 года умер монах Арсений: когда тело его лежало во гробе во время литургии перед Царскими вратами, как раз сюда принесена была чудотворная Калужская икона Богоматери и простояла здесь всю службу (это был единственный случай в скиту). 2 сентября 1899 года почил схимонах Геннадий, положивший начало иноческой жизни вместе с отцом Амвросием: оба были послушниками и вместе трудились на кухне при скитской трапезной…

Каждый из них — целый мир; область, где царствовал Господь… Иные были и бесхитростные простецы, а их искреннее слово и особенно жизнь имели немалую поучительность. Это были Божии люди. Таковым был и схимонах Борис, скитской вратарь, из полуграмотных крестьян, с которым тогда духовно сблизился инок Павел, впоследствии и рассказавший о нем. «Отец Борис был необычайно смиренен и считал себя за последнего, — писал он. — Скончался он на Пасху 1898 года. Пришел я к нему, когда он лежал в больнице. По-видимому, Господь открыл ему время его кончины. “Молись за меня и братию попроси помолиться в воскресенье и понедельник”. — “Да вся братия молится за вас, отец Борис, и я, конечно, обязан за вас всегда молиться, а не только в воскресенье и понедельник…” Отец Борис, как бы не слыша меня, повторил: “Пусть помолятся обо мне в воскресенье и понедельник”. Я не понял его. Утром во вторник я пришел навестить больного и узнал, что он уже скончался. Так и оправдались слова старца: действительно, только в понедельник и воскресенье можно было молиться за него как за живого, а во вторник уже за усопшего. В час кончины отца Бориса одной шамординской схимнице было видение. Идя к утрени, она увидела зарево на востоке, как раз по направлению Оптиной пустыни. Вглядевшись в зарево, она увидела душу, быстро возносящуюся к небесам… <…> Вскоре приехал вестовой из Оптиной к матушке игумении Евфросинии с известием, что схимонах Борис скончался в 2 часа утра. Видение было как раз в это время»378. Отцу Борису было более восьмидесяти лет. Вот что написали скитяне на его памятнике: «В суровых подвигах, непрестанной молитве, добрый, светлый и веселый в глубокой старости мирно почил».

Будущий старец отец Варсонофий многому учился у простых монахов. Можно привести один или два красноречивых случая. «Однажды, — вспоминал отец Варсонофий, — когда я был еще послушником, вышел я из своей безмолвной келии теплою июльскою ночью. Луны не было, но бесчисленное множество звезд сияло на темном небе. <…> Подхожу к большому пруду и вдруг вижу одного нашего схимника, отца Геннадия, проведшего в скиту уже 62 года. Последние годы он совсем не переступал за скитские ворота и позабыл про мир. Стоит неподвижно и смотрит на воду. Я тихо окликнул его, чтобы не испугать своим внезапным появлением. Подошел к нему: “Что делаешь ты тут, отче?” — “А вот смотрю на воду”, — отвечает он. “Что же ты там видишь?” — “А ты ничего в ней не видишь?” — в свою очередь спросил отец Геннадий. “Ничего”. — “А я, — сказал схимник, — созерцаю премудрость Божию. Я ведь полуграмотный, только и научился Псалтирь читать, а Господь возвещает мне, убогому, Свою волю. И дивлюсь я, что часто ученые люди не знают самого простого относительно веры. Видишь ли, все это звездное небо отражается в воде, — так и Господь вселяется в чистое сердце. Следовательно, какое блаженство должны ощущать души, стяжавшие чистоту… Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят. Вот я, сколько ни стараюсь, не могу стяжать душевной чистоты, хотя и знаю, как это важно. А понимаешь ли ты, что такое чистота сердца?” — спросил отец Геннадий. “По опыту не знаю, так как не имею этого, — ответил я, — но думаю, что чистота заключается в полном беспристрастии: кто не имеет ни зависти, ни гнева, ни какой другой страсти, у того и есть чистое сердце”. — “Нет, этого мало, — возразил схимник. — Недостаточно только сполоснуть сосуд, надо наполнить его еще водой, — по искоренении страстей надо заменить их противоположными добродетелями, без этого не очистится сердце”. — “А вы надеетесь войти в Царство Небесное, отец Геннадий?” — “Надеюсь, что там буду”, — сказал он уверенно. “Так как же вы сами говорите, что не имеете чистоты душевной, а только чистии сердцем… Бога узрят?” — “А милосердие Божие? Оно и восполнит все, чего не достает. Оно беспредельно, и я имею твердую надежду, что и меня Господь не отринет”»379.

Вот у кого учился отец Варсонофий помимо духовного отца и святоотеческих книг. «У нас в скиту, — рассказывал он в другой раз, — жил один подвижник, отец Игнатий, глубокий 95-летний старец. Вел он очень высокую жизнь, но так умел скрывать это от людей, что очень немногие знали. Когда скончался батюшка Анатолий, то я иногда навещал отца Игнатия и уходил от него радостным и полным новых сил. Раз я спросил его (а когда я был первоначальным, я задавал иногда прямо нелепые вопросы), видел ли он когда-нибудь рай.

— А тебе на что это знать? — сказал старец.

— Да очень хотелось бы, так как рай представляется в различных видах.

— Ну, за твою любовь скажу… Только не я, а один подвижник (он назвал его имя). Видишь ли, как это было… Однажды уснул он и видит море необычайно красивого цвета… По ту сторону возвышается великолепный город, где рядом стоят дворцы и храмы. Вхожу я в город, — говорит, — и не могу надивиться его неизреченной красоте. Эти великолепные дворцы населены, и насельники их так прекрасны и исполнены великой радости. Встретили они меня, и я исходил с ними весь город, все время дивясь его величию. Начал проситься, чтобы меня там совсем оставили, но мне возразили, что теперь еще нельзя, но и мне уготовано здесь жилище. Я просил показать его. Мне показали дворец необычайной красоты, я даже передать не могу, что это было такое… “Это твое жилище вечное, — сказали мне, — но пока поживи еще в скиту Оптиной пустыни, в твоей келейке”, — и я заплакал от умиления, созерцая мое будущее жилище. “Господи, Господи, недостоин я этого, за что Ты так бесконечно милосерд? Я желал бы хоть в каком-нибудь углу сего дивного града…” — и проснулся. Открываю глаза, вижу: вся подушка смочена слезами и опять я в своей келии, тот же образ Казанской Божией Матери висит в углу, та же бедная обстановка, стул, на котором ты сидишь и из которого видна мочала — все то же…»380.

Конечно, простодушный схимник проговорился: тем «одним подвижником», которому он хотел присвоить это видение, был он сам.

Теперь обратимся подробнее к упомянутому выше монаху Николаю, турку. Явление его в скит было таинственно. Он пришел в Шамордино к старцу Амвросию в 1891 году и все ему рассказал о себе. Тот прислал его к отцу Анатолию (Зерцалову). Молчаливый, смиренный, уже пожилой человек (за шестьдесят лет) начал в скиту подвижническую жизнь. Ни к кому не заходил, ни с кем не беседовал. «Мы все его как-то невольно любили», — сказал отец Варсонофий С.А. Нилусу (которому пересказал и более подробно обо всем, что узнал в связи с монахом-турком).

Старец Анатолий призвал как-то отца Павла (будущего старца Варсонофия) и сказал: «Знаешь ли ты, что у нас в скиту, по великой милости Божией, есть свой Андрей Христа ради юродивый?» — «Как это так, батюшка?» — «Да, есть у нас такой человек, который в теле ли, или не в теле — Бог знает, но был восхищен в небесные обители. Это наш “турок”. Я благословил ему прийти к тебе в келию, а ты его расспроси хорошенько да и запиши с его слов, что от него узнаешь. Только держи все это в тайне до его смерти». Отец Николай не умел говорить по-русски, но знал хорошо французский язык, и отец Павел, также знавший его, бывал у него переводчиком.

«В летнюю лунную ночь, — передает речь отца Варсонофия С.А. Нилус, — зашел ко мне по послушанию этот раб Божий. Что это было за дивное сказание! Сердце мое трепетало от нечеловеческого прилива неизреченной радости… А речь лилась из уст Николая, и лицо его светлело и светлело, пока не стало прямо-таки сиять каким-то необычайным внутренним светом. И жутко мне было, и страшно, и по-неземному радостно. Что говорил он мне, все это найдете в житии преподобного Андрея Христа ради юродивого».

Мы приведем ниже рассказ отца Николая, после того, как опишем по недостатку сведений кратко жизнь Оптинского Андрея Христа ради юродивого. Его имя было Юсуф Абдул-оглы. Он родился в Турции и был офицером турецкой армии. Каким-то образом, несомненно только, что по Божиему произволению, принял он всем сердцем правду Православия и решил оставить магометанскую веру, в которой возрос. Мало того, едва узнав новые для себя истины, он стал горячо их проповедовать, еще не будучи крещеным. Родные его, начальство, товарищи по полку изумились и пришли в негодование. Так как он упорно повторял свое, то его прозвали «гяуром», то есть чужим, неверным человеком, и стали гнать от себя. Родные отвернулись от него. Наконец его схватили, начали бить и терзать, причем даже вырезали ему ремни из спины. Его ждала смерть. Однако ему удалось бежать.

Какими-то путями попал он в Россию: сюда он, собственно, и стремился — в страну православную. В Одессе, в карантинной церкви, он был по его просьбе крещен, — это было в октябре 1874 года, — и назван Николаем с фамилией Абрулах. Восприемниками его были одесский градоначальник тайный советник Николай Иванович Бухарин и Первой гильдии купчиха Наталья Ивановна Гладкова. Затем до 1891 года он жил в Казани, будучи приписанным к мещанскому обществу города. Из Казани он направился в Оптину пустынь. Узнав, что старец Амвросий находится в Шамординской обители, он пошел туда. В результате 18 июля 1891 года Николай Абрулах поступил в число братии Иоанно-Предтеченского скита (ему было в это время 63 года). Отца Павла (старца Варсонофия) поразило и то обстоятельство, что они с Николаем Абрулахом многие годы прожили в миру в одном городе — в Казани, не зная друг друга…

Николай Абрулах был пострижен в мантию и в схиму. Жил он в скитском домике в соседстве с иеродиаконом Мартирием, цветоводом, тогда еще послушником. Отец Николай всегда топил общую печь, не ожидая своей очереди. Отец Мартирий однажды спросил его, почему он так делает. Отец Николай отвечал: «Потому что я тебя люблю». Отец Николай пришел в скит уже тогда, когда болезни — следствие истязаний за веру — начали одолевать его. Прожил он здесь всего два года и скончался 18 августа 1893 года.

Отец Варсонофий записал рассказ по-французски, как и говорил отец Николай — потом передал его на русском.

«В четверг 13 мая 1893 года утром, часу в третьем, — рассказывал отец Николай, — я начал читать акафист святителю Николаю Чудотворцу. Господь даровал мне такую благодать при этом, что слезы неудержимо и обильно текли из моих глаз, так что вся книга была омочена слезами. По окончании утрени я начал читать псалом 50-й: Помилуй мя, Боже… — а после него Символ веры, и, когда окончил оный и произнес последние слова: “…и жизни будущаго века. Аминь”, — в это самое мгновение невидимая рука взяла мои руки и смежила их крестообразно, а голову мою обнял со всех сторон огонь, похожий на желтый цвет радуги; огонь этот не опалял меня и наполнил все существо мое неизглаголанною радостью, дотоле мною совершенно неизведанною и неиспытанною. Радости этой нельзя уподобить никакую земную радость. Не помню, как и через какое время я увидел себя перенесенным в такую дивную и неизреченно прекрасную местность, исполненную света. Никаких земных предметов я не видел там — видел только одно бесконечное, беспредельное, море света. В это время я увидел около себя с левой стороны двух стоящих людей, из коих один был по виду юноша, а другой старец. Мне было дано знать, что один из них святой Андрей, Христа ради юродивый, а другой — ученик его святой Епифаний. Оба они стояли молча. В это время я увидел перед собой занавес темно-малинового цвета. Я взглянул вверх и увидел над занавесом Господа Иисуса Христа, восседающего на Престоле и облаченного в драгоценные одежды наподобие архиерейских. На голове Его была надета митра, тоже похожая на архиерейскую. С правой стороны Господа стояла Божия Матерь, а с левой Иоанн Креститель, на которых были одежды наподобие тех, в каких пишутся они на иконах. Только святой Иоанн Креститель держал в одной руке знамение Креста Господня. По сторонам Господа стояли двое светоносных юношей дивной красоты, державшие пламенное оружие. В это время сердце мое наполняла неизглаголанная радость и я смотрел на Спасителя и несказанно наслаждался зрением Его Божественного лика. На вид Господу было лет 30. Потом во мне явилось сознание, что вот я, величайший грешник, худший пса смердящего, удостоился от Господа такой великой милости и стою перед Престолом Его неизреченной славы… Господь кротко смотрел на меня и как бы ободрял меня. Так же кротко взирали на меня Божия Матерь и Иоанн Креститель. Но ни от Господа, ни от Пречистой Его Матери, ни от Иоанна Крестителя я не сподобился слышать ни единого слова. В это время я увидел перед Господом схимонаха нашего скита отца Николая (Лопатина), скончавшегося в полдень 10 мая и еще не погребенного, так как ожидали приезда из Москвы его родного брата381. Отец Николай совершил земное поклонение пред Господом, но только на нем была не схима, а одежды послушника, в руках его были четки, и голова не была покрыта. Сказал ли ему какие слова Господь, равно и предстоящие Ему Богородица и святой Иоанн Креститель и светоносные юноши, я не заметил. После сего я взглянул и вот с правой стороны заметил великое множество людей, которые приближались ко мне. По мере их приближения я начал слышать тонкие голоса, но слова не мог разобрать. Когда этот великий сонм приблизился ко мне, то я увидел, что некоторые из них в архиерейских облачениях, некоторые были в иноческих мантиях, иные держали в руках ветви; между ними видел я и женщин в богатых и прекрасных одеждах. В лике этом я узнал многих святых, известных мне по изображениям на святых иконах: пророка Моисея, который держал в деснице своей скрижали завета; пророка Давида, державшего такое подобие гуслей, издававших прекрасные звуки; своего Ангела — святого Николая. В этом же сонме я видел наших в Бозе почивших старцев: иеросхимонахов Льва, Макария, Амвросия и некоторых из отцов скита, находящихся еще в живых. Все это великое множество святых Божиих взирало на меня. В этот же момент я внезапно увидел пред собою, то есть между мною и занавесью, великую и неизмеримую пропасть, исполненную мрака; но мрак этот не воспрепятствовал мне увидеть в ее страшной глубине князя тьмы в том виде, как он изображается на церковных картинах: на руках его сидел Иуда, державший в руках подобие мешка. Возле князя тьмы стоял лжепророк Магомет в рясе зеленого цвета и такого же цвета чалме. Вокруг сатаны, который составлял как бы центр пропасти, на всем беспредельном пространстве ее видел я множество людей всякого состояния, пола и возраста, но никого из знакомых между ними я не заметил. Из пропасти доносились до меня вопли отчаяния и неизглаголанного ужаса, которых невозможно передать никакими словами. Видение это окончилось. После этого внезапно я был поставлен в другом месте. Исполнено оно было великого лучезарного света, однородного, как мне показалось, с виденным мною в первом месте. Святого Андрея и святого Епифания со мною уже не было. Трудно передать словами даже самое отдаленное подобие красоты этого места — красоты поистине не гибнущей и неизглаголанной. Если мы нередко встречаем великое затруднение, чтобы изобразить перед кем-либо красоты земные и, не довольствуясь словами, берем для этого краски и звуки, то как же мне, худородному, передать виденные мною неземные красоты рая. Скуден и беден человеческий язык для изображения дивной и чудной его красоты. Видел я там великие и прекрасные деревья, обремененные плодами; деревья эти стояли как бы рядами, образуя аллеи, концы которых невозможно было видеть; вершины деревьев, соединяясь между собой, образовывали над аллеями как бы свод; устланы были аллеи как бы чистым золотом необыкновенного блеска. На деревьях сидело великое множество птиц, несколько напоминавших своим видом птиц наших тропических стран, но только бесконечно превосходящих их своей красотой. Пение их было исполнено великой гармонии, и никакая земная музыка не в состоянии была бы передать сладость их звуков. <…> В этом великом саду протекала река, в которой вода была необыкновенно прозрачной. Между деревьями я заметил пречудные обители. Похожи они были на дворцы, подобные виденным мною в Константинополе, но только обители были несказанной красоты: цвет стен их был как бы малиновый и похожий на рубин. Видом своим рай напоминал мне наш оптинский скит, в котором келии иноков так же стоят каждая отдельно от другой, а пространство между ними заполнено фруктовыми деревьями… Рай окружала стена, которую я видел только с одной южной стороны; на стене я прочитал имена двенадцати апостолов, но на каком именно языке они были написаны, не помню. В раю я увидел человека, облаченного в блестящие одежды и сидящего на престоле белоснежного цвета. На вид ему было лет 60, но лик его был, несмотря на седины, как бы у юноши. Кругом его стояло великое множество нищих, которым он что-то раздавал. Внутренний голос сказал мне, что человек этот — Филарет Милостивый. Кроме его, никого из праведных обитателей рая я не сподобился видеть. Посреди сада, или рая, увидел я Животворящий Крест с распятым на нем Господом. Невидимая рука указала мне поклониться Кресту Господню, что я и исполнил, и в это время, когда я прикладывался и преклонялся пред ним, неизреченная и великая сладость, подобно пламени, наполнила мое сердце и пропитала все мое существо. После сего я увидел великую обитель, видом подобную прочим, находящимся в раю, но только неизмеримо превосходящую их своей красотой. Вершина ее, наподобие исполинского церковного купола, возносилась в бесконечную высь и как бы терялась в ней. В обители этой я заметил как бы подобие балкона, на котором восседала на богато убранном троне Царица Небесная. Вокруг Ее стояло великое множество прекрасных юношей в белых блистающих одеждах и державших в руках подобие оружия, но какой оно имело вид, разглядеть я не мог. Царица Небесная была облачена в такие же одежды, как обыкновенно изображается на иконах, но только разноцветные. На главе Ее была корона наподобие царской. Царица милостиво взирала на меня, но слов от Нее я слышать не сподобился. После всего я сподобился созерцать Святую Троицу — Отца, Сына и Святаго Духа, подобно тому, как изображается Она на святых иконах, то есть Бога Отца в виде святолепного старца, Бога Сына в виде мужа, державшего в деснице Своей Честный и Животворящий Крест, и Бога Духа Святаго в виде голубя. Изображение Святой Троицы видел я в воздухе. Мне казалось, что я долго ходил среди рая, созерцая дивные красоты его, превосходящие всяческий человеческий ум.

Когда я очнулся от этого видения, то возблагодарил Господа за сие великое и неизреченное умиление, которого я, великий грешник, сподобился. Весь этот день я был как бы вне себя по причине великой радости, наполнявшей мое сердце. Ничего подобного этой радости до тех пор я никогда не испытывал»382.

Многое не только запоминал, но и записывал инок Павел, будущий преподобный старец. Поначалу у него были большие литературные планы — писать стихи, статьи и даже книги: «Полный сборник о молитве Иисусовой в вопросах и ответах»; «Краткие жизнеописания православных подвижников XVIII и XIX веков, даже до настоящего времени»; «Сборник духовных стихотворений, выбранных из лучших русских писателей»; «Черты из жизни современных оптинских старцев»; «Описание чудотворных икон в России»; «Письма о иноческой жизни и о старчестве в Оптиной». Но еще отец Анатолий направил его литературные интересы в другое русло, поручив ему собирать материалы (документы, письма, воспоминания) о старцах Макарии и Амвросии, чему и стал отец Варсонофий усердно посвящать свои свободные часы. Он собирал и удивлялся обилию и значительности всего того, что рассказывали Оптинские и шамординские старожилы… Однако писать эти книги поручалось не ему, а опытному монаху, старцу отцу игумену Агапиту, который после кончины отца Исаакия успел уже написать его житие и напечатать в 1898 году в журнале «Душеполезное чтение», а в следующем году выпустить отдельной книжкой.

Отец Агапит в сентябре 1894 года назначен был настоятелем Мещовского Георгиевского монастыря на место архимандрита Досифея (тоже старого оптинца), переведенного в Оптину пустынь настоятелем. В 1896 году отец Агапит возведен был в сан архимандрита, а год спустя определен на покой и 10 ноября 1897 года поселился в Иоанно-Предтеченском скиту, где инок Варсонофий имел счастье беседовать с ним, старцем весьма духовно умудренным. Поселившись в скиту, отец Агапит начал трудиться над составлением жизнеописаний преподобного Паисия (Величковского) и преподобного Илариона Оптинского, которые вскоре были напечатаны.

Настоятелем Оптиной пустыни стал архимандрит Досифей (Силаев), положивший начало своему монашескому житию в 1851 году в Оптиной пустыни и бывший с 1878 года настоятелем Мещовского монастыря и благочинным монастырей Калужской епархии. По своей болезненности он был оптинским настоятелем недолго, но Бог благословил его труды, и он избавил обитель от бремени больших долгов. 17 августа 1899 года он вышел на покой, а 31 марта 1900 года скончался.

Определением Святейшего Синода от 17 августа 1899 года в должности настоятеля Оптиной пустыни был утвержден иеромонах, казначей обители отец Ксенофонт (Клюкин) с возведением в сан игумена. 2 мая 1900 года он был назначен благочинным монастырей Калужской епархии. С апреля 1904 года он — архимандрит. Как и покойный архимандрит Исаакий, отец Ксенофонт не имел никакого образования, а был обучен лишь чтению и письму в семье; родители его были из купеческого сословия и жили в городе Ефремове (о его жизни до Оптиной не сохранилось почти никаких сведений).

Относительно «образования» таких людей можно вспомнить один случай из жития отца Исаакия. «Он мог вести столь глубоко назидательные беседы, — писал отец Агапит, — что одна из образованных посетительниц его предложила ему вопрос: “Батюшка, а в каком университете вы воспитывались?”. Удивленный таким неожиданным вопросом, отец Исаакий объяснил ей о своем домашнем воспитании. Но после, когда он рассказал об этом старцу, оба они не могли от души не посмеяться по сему поводу»383.

А теперь отдадим дань памяти тем оптинским насельникам, которые закончили свой земной молитвенный путь в 1900-е годы. Сначала прочтем надписи на кладбищенских памятниках монастыря (пользуясь, как и в предыдущих подобных наших обзорах, «Некрополем…», составленным Н.Г. Чулковой), затем — Иоанно-Предтеченского скита. В отношении скитских монахов сведений находится побольше, так как в свое время, как мы уже это отметили, архимандрит Агапит (Беловидов) с братьями-помощниками составил «Жизнеописания почивших скитян» (примерно в 1910–1918 годы), — он пользовался как монастырскими документами, которые не все сохранились, так и живыми свидетельствами современников своих.

В монастыре: «На сем месте погребено тело схимонаха Викентия. Происходил из крестьян Орловской губ. Ливенского у. Никольской волости села Казанского. Владимир Григорьевич Тарасов. Поступил в сию обитель в 1883 г., в монашество пострижен 13 авг. 1895 г. Скончался 12 генваря 1900 г. на 45-м г. от рождения, в болезни келейно пострижен в схиму»384. «Здесь покоится игумен Варлаам (с родителем своим Петром Поповым), из крестьян Тульской губ. Алексин. уезда. Поступил в О. П. 1866 г., рукоположен во иерод. 1894 г. Был экономом при архиерейском доме, где возведен в сан игумена 1900 г. Скончался 1900 г. 7 авг. 68 лет. Был примером всем словом, житием, любовию, духом, верою Христовою. Да упокоит его Господь идеже вси праведнии пребывают» (с. 22–23). «Иеросхимонах Леонтий, в мире Белёвский купеч. сын Леонид Павлович Мигунов. Поступил в сию обитель 17 июля 1852 г. Сконч. 23 окт. 1900 г. 64 лет от рождения. Нес послушание ризничаго 22 года. Незадолго до кончины келейно пострижен в схиму» (с. 76). «На сем месте погребено тело схимонаха Фотия. Происходил из крестьян села Беломестного Ново-Оскольского уезда Курской губ. В мире Феодот Андреевич Чернов. Поступил в Опт. пуст. 1863 г. Пострижен в монашество 2 дек. 1873 г. Скончался 14 ноября 1900 г. 77 лет от роду» (с. 19).

«Монах Иоанн, в мире Иван Николаевич Орлов, псаломщик г. Москвы Космодемьянской в Таганской слободе церкви. Род. 1864 г., скончался 16 дек. 1901 г.» (с. 21). «Монах Пахомий из мещан гор. Богородицка Тульс. губ., в миру Павел Прохорович Баранов. Поступил в сию пустынь 1898 г. марта 20-го дня. Пострижен в монашество 1901 г. февраля 24-го. Скончался 24 февраля 1902 года 66 лет от рождения» (с. 16). «Иеросхимонах Паисий родом из крестьян Ливенского у. дер. Дутой, в мире Павел Васильевич Иванников. Поступил в Опт. пуст. в 1863 г., пострижен в монашество 2 дек. 1873, рукоп. во иерод. 26 ноября 1883 г., в иером. 24 н. 1890. Келейно был пострижен в схиму. Скончался 67 лет 12 марта 1902 г.» (с. 43). «Иеросхимонах Мелхиседек из духовного звания, в мире Матвей Васильев Разумов, пост. в Опт. пуст. 16 сент. 1860 г., постр. в монашество 13 дек. 1870 г., рук. во иерод. 1873 г., в иеромон. 1879. Сконч. 29 марта 1902 г. 71 г. от роду» (с. 45). «Здесь погребено тело схимонаха Ефрема. Происходил из крестьян Орлов. губ. Малоархангельск. уезда деревни Рубленаго Колодезя. Поступил в монастырь 1869 г. июля 17-го. Постр. в монаш. 1889 г., имея 52 г. от рождения. Пострижен келейно в схиму. Сконч. 1902 г. 3 мая» (с. 26).

«Схимонах Ипатий родом из мещан гор. Мценска, в мире Иван Петров Ершов. Поступил в О. П. 1868 г. Пострижен в монашество 13 августа 1883 г. Пострижен келейно в схиму. Скончался 78 лет 14 дек. 1902 г.» (с. 24). «В сем месте погребено тело схимон. Порфирия, в мире Пимен Михеев Глазков из крестьян с. Нового Хутора Ефремовс. у. Поступил в обит. 20 марта 1872 г. В монашество постр. 17 июля 1879 и в том же году награжден знаком Красного Креста за труды при ухаживании за больными и ранеными воинами. Проходил разные послушания, последние 20 лет в просфорне. В схиму постр. кел. 22 февр. 1903 г. Сконч. того же года 29 марта на 67 г. от рождения» (с. 28). «На сем месте погребено тело схимонаха Назария, в мире Никита Иван. Сапелкин. Малояросл. у. Поступ. в сию обитель 21 ноября 1879 г. Сконч. 5 июля 1903 г. на послушании гостинника. Отличался приветливым и ласковым обращением со всеми» (с. 44).

«Монах Димитрий из крестьян Тульск. губ. Крапивенск. у. Иконской волости деревни Новых Выселок. Поступил в обитель 1902 г. Сконч. 11 ноября 1903 г. 30 лет от роду» (с. 125). «Здесь погребено тело иеросхимонаха Илариона, сконч. 1904 г., жителя гор. Орла. Всех прошу и молю помянуть меня в молитвах, был сам немощен и немощных подкреплял и молился о них» (с. 78). «Под сим крестом погребено тело монаха Петра, в мире Пётр Петрович Ломакин, род. 1875 г. 6 ноября. Сконч. 1904 г. 26 апр. Жития его было 29 лет 5 мес. 18 дней» (с. 21). «Упокой Господи душу раба Твоего схимонаха Григория. Скончался 1904 г. окт. 11 дня, имея от роду 70 лет. В мире Григорий Никитьев Шибанов» (с. 18). «Иеродиакон Герман, в мире Григорий Архипович Дороговцев из крестьян Орловской губ. Ливенского уезда Никольской волости села Казанского. Поступил в обитель в 1878 г. Сконч. 1905 г. февраля 6 дня на 46 году от роду. Постничеством работавшего Тебе, Христе, и прославленного на земли прославь, Спасе, и на небесех» (с. 24–25). «Архимандрит Серапион из дворян Курск. губ., в мире Владимир Машкин. Помещен на покой в Оптину пустынь 31 июля 1901 года. Скончался 20 февраля 1905 г. 50 лет от рождения»385.

«На сем месте погребено тело монаха Стефана Воспенникова, Скопинского уезда села Муравьёвки. Поступил в сию обитель 26 марта 1902 г. Скончался 24 апреля 1905 г. 29 лет» (с. 121). «Монах Августин, в мире Афанасий Иванов Сидельников из мещан г. Воскресенска. Поступил в обитель 1845 г. Скончался 29 июня 1905 года на 62 г. от роду» (с. 18). «Здесь погребен иеросхимонах Дорофей, постр. в мон. 1875 г. 15 апр. Скончался 1905 г. 20 авг. Из крестьян Курской губ. Господи, упокой со святыми душу раба Твоего» (с. 46). «Монах Пимен, в мире Пётр Григорьевич Соколов из крестьян Ряз. губ. Данковск. у. села Мураевки. Поступил в О. П. сент. 1901. Постр. в монаш. 21 сент. 1903 г. Скончался 28 окт. 1906 г. на 39 г. от рождения. Мир праху твоему, достоблаженный брате» (с. 121). «Монах Тарасий из крестьян Калужской губ. и уезда Лутухинской вол. села Князь-Иванова, в мире Трофим Тимофеевич Тарасов, род. 23 июля 1833 г. Поступ. в пустынь 1879 г. Постр. в монаш. 1897. Сконч. 19 дек. 1906 г. 73 лет от роду» (с. 25). «Иеромонах Варнава, в мире Василий Иванов из крестьян Серпуховского уезда Киасовской волости дер. Ловцово. Пострижен в Опт. П. в 1880 г. Скончался в июле 1907 г. 57 лет от роду. Перед смертью пострижен был в схиму» (с. 45).

«Схимонах Димитрий из крестьян Козельского у. дер. Звегина, Димитрий Кузьмич Уханов. Поступил в О. П. 1866 г., постр. в монаш. и в схиму. Скончался 1907 г. 17 сент. 66 лет от роду» (с. 120). «Схимонах Илия из мещан г. Козельска, в мире Иоанн Иванов Прошкин. Поступил в О. П. 1887 г. Пострижен в монашество 1900 г. Пострижен келейно в схиму. Скончался 28 ноября 1907 г. 87 лет от рождения» (с. 27). «Рясофорный монах Иоанн, мещанин г. Ряжска Рязанской губернии, Иван Михайлович Терентьев, рождения 29 сентября 1879 г. Поступил в О. П. 25 июля 1902 г. Скончался 29 января 1908 г.» (с. 121). «Схиигумен Марк, в мире Михаил Чебякин, Костромской губ., сын причетника. Поступил в 1854 г. Был настоятелем Мещовского монастыря до 1878 г. Скончался 1908 г. марта 18-го, 78 лет. До смерти пел на клиросе. Мир тебе, старче Божий, и вечная память» (с. 85).

«Схимонах Николай, в мире Николай Родионов Бобриков. Орловской губ. Малоархангельского уезда села Орлянки (из крестьян). Род. 1836 г. 18 октября. Скончался 1908 г. 22 апр.» (с. 18). Это родитель священномученика архимандрита Исаакия, последнего настоятеля монастыря. «Духовник иеросхимонах Савва, в мире Симеон Кудрявцев, из крестьян Ефремовского уезда села Троицкаго. В О. П. поступил 5 июня 1876 г. Пострижен в монашество 8 мая 1883 г., рук. в сан иеромонаха 28… 1896 г. Скончался 14 июня 1908 г. 68 лет. Прожил в обители 38 лет» (с. 78). «Духовник иеросхимонах Савва, в миру Симеон Кудрявцев из крестьян Ефремовского уезда села Изрога. Пред смертью был пострижен в схиму. Скончался 15 ноября 1908 г., 60 лет от рождения, в обители жил 38 лет. Поступил в Оптину пустынь 5 июня 1870 года. Пострижен в монашество 8 мая 1883 г., рукоположен в сан иеромонаха 15 июня 1896 г. Св. отцы и братия и дети мои духовныя, егда молитеся, помяните и мое недостоинство» (с. 71). Это надпись на чугунном кресте, очень сходная с предыдущей, также сделанной на чугунном кресте. Кажется, что это один и тот же человек, но могил-то — две! Значит, при составлении надписей двум Саввам приписали одни и те же данные.

«Упокой, Господи, со святыми раба Твоего. Здесь покоится прах иеромонаха Илиодора (Головина), Орл. губ. города Ливен села Казанскаго, из государ. крестьян. Род. 1847 г. июня 22-го дня. Поступил в сию обитель 1870 г. окт. 12-го дня. Окончил жизнь свою 1908 г. сент. 25-го дня. Проходил клиросное послушание 33 года, был благочинным. Всех лет от роду 61 год. Господи, Господи, не отврати мене от Твоего лица, но благоволи помиловати нас воскресением (Октоих, гл. 8)» (с. 85–86). «Схимонах Лазарь, в мире Лазарь Иванович Тюменев из мещан гор. Рыбинска. Род 31 окт. 1851 г. Поступил в пустынь 15 сент. 1889 г. Скончался 10 мая 1909 г. Отличался простотою, смирением, в течение многих лет благодушно нес тяжелую болезнь с надеждою на милосердие Божие. Мирно скончался; пред смертью за месяц принял св. схиму и за три часа приобщился Св. Христовых Таин» (с. 118).

Несколько могил в 1900-е годы появилось и в скиту. В «Жизнеописаниях почивших скитян» сведения об этих монахах гораздо подробнее, чем в «Некрополе…» Н.Г. Чулковой. К ним и обратимся. Вот первая чугунная плита этого времени: «Монах Феодот…». Феодор Иванович Герасимов (впоследствии монах Феодот) родился в деревне Лоташка Тульской губернии Ефремовского уезда, очевидно, в 1820-е годы. В начале 1840-х, когда случились сряду два неурожайных голодных года, он работал за ломоть хлеба у зажиточных хозяев. Потом был женат, но бездетен и воспитывал двух отроков-сирот, племянников своих, которые любили его как родного отца. Он занимался хлебопашеством, но еще ловил рыбу. В последнем дело его шло удачно. «Бывало, — вспоминал он, — крестьяне наши везут на базар в Ефремов огромные воза сена и соломы, а я повезу рыбки пуда три или побольше. Ее в телеге-то и не видать, а денег выручу больше всех»386. Со временем нажил он порядочное состояние, но, когда скончалась его супруга, что произошло в 1874 году, он оставил мир и поступил в Оптину пустынь. Ему было уже пятьдесят или более лет. Здесь его послушанием была ловля рыбы с несколькими другими иноками. Спустя какое-то время он был пострижен в рясофор, но, как случилось, в братство зачислен не был. По какому-то поводу его перевели в Лихвинский Добрый монастырь, где он был приукажен и пострижен в мантию с наречением имени Феодот. Послушание его было за свечным ящиком, кроме того, был он и келейником настоятеля отца архимандрита Агапита. Когда настоятеля перевели на ту же должность в Мещовский монастырь, за ним перешел туда и отец Феодот. В ноябре 1897 года настоятель по нездоровью был уволен от должности и прибыл на покой в Оптинский скит, за ним перешел сюда и отец Феодот. Он уже был в преклонных годах и послушания никакого не нес. В это время он пожертвовал в скит остававшиеся у него деньги и заказал сребропозлащенную ризу на икону Божией Матери «Споручница грешных» в храм Иоанна Предтечи. Настоятель, прибывший на покой в скит, был автор «Жизнеописаний…» отец Агапит (Беловидов, о котором мы в этой книге писали выше). Отец Феодот скончался 16 января 1900 года; о его тихой кончине, а также кратко о его жизни написал под этим числом несколько строк в скитской Летописи отец Варсонофий (будущий преподобный Оптинский старец, — см. эту запись на дальнейших страницах нашей книги).

Земляк старца Иосифа Яков Сушенко родился в 1882 году. Он был из крестьян. 25 апреля 1900 года, 18 лет, поступил в скит, а 7 декабря того же года скончался. Послушание его было помогать пасечникам. Яков сразу начал подвижничать. Во-первых, он так стянул свое тело под одеждой вместо вериг веревкой, что она врезалась в кожу и образовались раны. Летом он выходил ночью из келии и спал на голой земле. Ложился даже на крапиву, говоря: «Недостоин я спать в келье». Он жаловался на слабость, и старец Иосиф советовал ему больше есть. В октябре он простудился и так заболел, что его положили в больницу. Там он и скончался. Тело его начало застывать только через 12 часов после его смерти. Отец Агапит пишет в конце краткого очерка жизни послушника Якова, что можно было бы поставить ему в укор самочинность его подвигов, «но, думается, как можно строго судить шестнадцатилетнего (18-летнего. — Сост.) мальчика, безотчетно стремившегося ко спасению своей души? А покойный старец отец Амвросий имел обыкновение говорить в подобных случаях так: “Всякий подвиг человека, предпринимаемый им ради спасения своей души, приемлется Милосердным Господом в умилостивительную жертву”»387.

Матфий Егоров Кузнецов, крестьянин села Салапёнок Калужской губернии, поступил в Оптину пустынь, в монастырь, 8 мая 1886 года, когда ему было уже за сорок лет. 1 июня 1899 года перешел в скит. Он был пострижен в рясофор, но когда — сведений не сохранилось. В скиту проходил послушание пасечника. 26 ноября, в день своей кончины, утром, он еще трудился (привез жернов на тачке из монастыря в скит), а после обеда в келии своей потерял сознание. Его нашли на пороге как бы спящим, но он долго не просыпался и по перенесении его в больницу продолжал спать. А в ночь на 27-е так и скончался, не приходя в себя. Из Москвы по вызову телеграммой прибыл родной брат усопшего казначей Новоспасского монастыря иеромонах Тихон, он и отпел брата и совершил погребение. Всей жизни отца Матфия было шестьдесят пять лет.

24 декабря 1864 года в скит поступил двадцатилетний юноша из города Торопца Псковской губернии Николай Васильевич Фуфаев. С июня 1865 года он проходил послушание келейника у скитоначальника отца Илариона, после кончины которого (в сентябре 1873 года) перешел из скита в монастырь. 1 декабря этого года он был пострижен в мантию и наречен Нестором. Постриг совершал в скитской церкви игумен архимандрит Исаакий. Восприемником от Евангелия был при этом старец Амвросий. Двадцати восьми лет отец Нестор заболел тифом и был пострижен в схиму. После того он выздоровел и в феврале 1896 года перешел в скит. Послушание его было — пение на клиросе. Скончался шестидесяти лет в монастырской больнице 25 января 1905 года. Отпевал его и служил заупокойную литургию архимандрит Агапит с братией.

Николаю Васильевичу Книжникову было более шестидесяти лет, когда он поступил в скит Оптиной пустыни, что произошло 27 мая 1894 года. Он был крестьянин-малоросс из Воронежской губернии. 30 марта 1895 года был накрыт рясофором, но до самой кончины не был в обители приукажен, так как имел жену, которая его пережила. Жил он тихо, скромно, исполняя молитвенные правила. Впоследствии пострижен был в мантию и в схиму. Незаметно и мирно провел он в скиту свою старость и 3 декабря 1907 года скончался, прожив на свете около восьмидесяти лет. Отпевал и хоронил его скитоначальник отец Варсонофий.

Крестьянин Тульской губернии Ефремовского уезда деревни Нижнегольской Михаил Касинов родился в 1854 году. Еще отроком, в 1860-е годы, он поступил было в скит Оптиной пустыни, но ему пришлось вернуться в мир. 17 апреля 1884 года он прибыл сюда вновь и поступил в скит. В 1895 году 3 июля был он пострижен в мантию и наречен Мартирием. Послушание его было варить квас. В конце 1907 года он готовился к рукоположению в сан иеромонаха, но заболел и был положен в монастырскую больницу, — у него обнаружен был рак желудка, от которого он и скончался 2 января 1908 года. Тело его было перенесено в скит. Отпевал его старец отец Варсонофий. Лет прожил отец Мартирий на свете всего пятьдесят три.

Свое предисловие к «Жизнеописаниям почивших скитян» архимандрит Агапит закончил следующими словами: «Цель описания скитских покойников была, во-первых, та, чтобы оставить о них память жившим и имеющим жить в скиту отцам и братиям, а, во-вторых, еще и та, чтобы живые, взирая на скончание почивших, подражали вере и добрым делам их»388.