Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители

Глава 31. С.А. Нилус в Оптиной. Искушения, постигшие старца Варсонофия. Перемещение его в Старо-Голутвин монастырь

Сергей Александрович Нилус, живший в доме возле монастыря, последние четыре года был духовным чадом отца Варсонофия, часто бывал в храмах обители на богослужении и чувствовал себя хорошо и спокойно, что давало ему возможность много писать… До поселения здесь он испытывал большие жизненные неустройства, менял места жительства, ища покоя для своей писательской работы. Всюду чувствовал он неприязненное отношение к себе так называемого культурного, и в особенности аристократического, общества: оно не любило таких сильных православных деятелей, как владыку Никона (Рождественского), как Нилуса, поборника Православия и патриота России, убежденного монархиста. Только здесь, возле любимой народом обители, при духовном руководстве великого старца он обрел настоящее равновесие.

Однако недоброжелатели были и у Оптиной пустыни. Видя любовь народа к ней, чувствуя, что невозможно им сокрушить такую святыню, они присматривались к ее жизни, ища каких-нибудь зацепок, неисправностей, чтобы нанести удар…

Однажды, еще весной 1910 года, отец Варсонофий сказал Нилусу, что против него «начинается восстание», однако без подробностей. Что же было? К преосвященному в Калугу шли доносы на писателя от «простых» богомольцев, явно кем-то спровоцированные. Вот как, например, гладко пишет «неграмотная» (диктует?) крестьянка Финяева, — в ее доносе нет ни слова правды: «…по распоряжению монастырского начальства, мне, горькой, было воспрещено ходить в монастырские церкви. Такая страшная кара постигла меня, Преосвященнейший владыко, не за какую-либо вину мою, а по желанию и настоянию проживающего в Оптиной пустыни неизвестно с какими целями г. Нилуса, разыгрывающего на глазах у всех роль светского старца. Около трех лет назад и я, грешная, вместе с другими богомольцами принималась г. Нилусом для духовного наставления и даже была им оставлена у себя на жительство. При ближайшем, однако, ознакомлении с интимной жизнью ложного старца, оказалось, что г. Нилус проживает в монастырском доме с двумя своими женами, из которых одну (по закону чужую жену, от которой, однако, имеет взрослого сына), именует своею “духовною сестрою”. Такое семейное положение человека, живущего постоянно в монастыре, конечно, не может не блазнить чуткую человеческую совесть, а в рядах, враждебных религии, вызывало и вызывает справедливые нарекания на покладистость монастырского уклада жизни.

Но этого мало, самой пример такой терпимости на удобной почве и случайной наличности постоянной женской прислуги в семействе г. Нилуса в числе трех душ, создала на квартире своеобразный центр, возле которого группируется монашеская братия, к вящему соблазну видящих это и лишенных возможности вызвать нужное воздействие, так как при одном моем откровенном указании г. Нилусу на сношение прислуг его с монашествующими, я была немедленно удалена из монастыря… <…> Преосвященнейший владыко, разъясните мне, темной старухе…» — и так далее483. Конечно, владыка не мог не усмотреть в письме, что у «темной старухи» бойкое перо, но он все же сделал запрос настоятелю Оптиной пустыни. Тот отвечал: «Прошение Финяевой есть не что иное, как настоящий пасквиль на семейство известного православного писателя г. Нилуса, составленный просительницей (что она и не скрывает) по злобе на него в выражениях, позорящих честь лиц, достойных уважения. Прошение Финяевой есть продолжение возникших в 1910 году доносов на администрацию пустыни со стороны трех монахов, руководимых мирянами и лицами: оно печатано на той же машинке, как и прежние доносы, одним и тем же слогом… <…>

Семейство г. Нилуса состоит из лиц высшего общества, удалившихся от светской жизни, и живет не в Оптиной пустыни, а в отдельной даче в полуверсте от монастырских врат… Сам он, человек преклонных лет, известный строгоправославный писатель по духу и по жизни, состоит сотрудником Преосвященного Никона по редакции Троицких изданий; супруга его, бывшая фрейлина Высочайшего Двора и начальница женского института, Елена Александровна, рожденная Озерова, состоит в духовном родстве с нынешним обер-прокурором Святейшего Синода В.К. Саблером. Жизнь этого семейства в пустыне заключается в делах благотворительных: воспитывают круглых сирот, матери которых, прибыв на богомолье, случайно умерли в гостиницах пустыни (два случая), и вообще оказывают благодеяния бедным. <…>

По роду сочинений своих г. Нилус, получив благословение Оптинских старцев, покойного отца Иосифа и игумена Варсонофия, на пользование материалами библиотеки Оптиной пустыни и скита, а потому монашествующие, по мере надобности, имеют сношения с г. Нилусом, и каждый выход давался им с моего разрешения»484.

Монахи, писавшие жалобы на отца Ксенофонта, который будто бы наносил ущерб хозяйству монастыря, держали себя несмиренно, особенно иеродиакон Георгий (Лаврухин), бывший зачинателем нестроений в обители485. В Синод шли жалобы на настоятеля, на скитоначальника, на Нилуса (раздувая сплетни)… Святейший Синод вынужден был наконец направить в Оптину пустынь комиссию с поручением во всем разобраться на месте.

Перед этим, однако, отец Варсонофий должен был выдержать и еще одно искушение (кроме клевет на его духовных чад — Нилусов). Однажды в Оптиной появилась богатая особа Мария Михайловна Булгак, директор женской гимназии в Гродно. По ее словам, она собиралась оставить мир и поступить в Шамординскую пустынь. В связи с этим она обещала старцу Варсонофию, что выделит для скита из своих средств сто тысяч рублей. Еще ничего не сделав, она почувствовала себя великой благодетельницей и стала вникать в скитские дела, подавать отцу Варсонофию неуместные советы. Ему пришлось поставить ее на место, впрочем, как он это умел, весьма мягко. Тем не менее дама была обижена, уехала в Петербург и там наговорила своей знакомой, графине Софье Сергеевне Игнатьевой (вдове министра внутренних дел графа Н.П. Игнатьева), каких-то клевет на старца. Графиня и после кончины мужа продолжала держать бывший в ее доме много лет великосветский салон, где бывали запросто министры, высшие чиновники, а также и архиереи, в том числе члены Синода. В разговорах с ними графиня в несколько раз увеличила сказанное ей Булгак. Она даже собралась и поехала в Оптину пустынь сама, чтобы подкрепить критику своими наблюдениями. Она сделала визит отцу Ксенофонту, потом — отцу Варсонофию, предупредив, что навещает его не как старца, а как скитоначальника.

Отец Варсонофий призвал почти постоянно жившую в оптинской гостинице свою духовную дочь, интеллигентную старушку — жену варшавского генерал-губернатора Максимова, и попросил ее занять визитеров (графиня была с одной из своих компаньонок). Во время ее визита он сидел молча. «Были у меня как-то в прошлом году, — рассказывал старец в 1912-м, на Вербное воскресенье, — две дамы из интеллигентного круга и пронесли имя мое, яко зло [ср.: Лк.6:22]. За что, спросите? Нашли, что у меня в моленной слишком роскошно для Оптиной, а главное, не понравилась им большая картина Ангела, утешающего скорбную душу. Странные люди. Слово “роскошь”, кажется, к моей моленной уж совсем неприменимо: маленькая она, с низеньким деревянным потолком, но убрана прилично. Главное украшение ее — образа, а затем портреты почивших Оптинских старцев. <…> Старался я, чтобы моленная моя несколько напоминала небо, куда должна стремиться душа наша»486.

Вернувшись из Оптиной в столицу, графиня передала кому-то из членов Синода, что в келии старца Варсонофия роскошь (цветы и картины) и что гостей у него принимает и разливает чай дама… Дело, конечно, было не в этом, просто нужны были любые отрицательные штрихи, чтобы очернить обитель в лице наставника и старца, а если возможно, добиться и запрещения старчества. Это было в духе тех намерений, которые хотели бы осуществить враги Церкви. В «вину» старцу поставили и то, что он покрывает Нилуса и что сам он, старец, слишком опрятен (!), ходит чисто, а не во вретище… По этому последнему замечанию отец Варсонофий особенно недоумевал, говоря, что и все-то старцы всегда одевались просто, но не в рубище с заплатами…

Объявить решение Синода по множеству жалоб прибыл в Оптину пустынь 30 декабря 1911 года владыка Серафим (Чичагов), епископ Кишинёвский. 31 декабря он служил в монастыре всенощную. 1 января 1912 года он там же отслужил позднюю литургию и молебен. 2 января в начале 4-го часа он посетил скит, где братия встретила его в Иоанно-Предтеченском храме. В Летописи отмечено, что при этом «он в кратком слове к братии советовал терпеливо пребывать в скиту и, поддерживая друг друга братскою любовью и единением, не оставлять оный по какой-либо кажущейся уважительной причине. Преподавая архипастырское благословение, каждого лобызал в уста. Осмотрев затем новый храм, владыка проследовал в келию скитоначальника для уединенной беседы с отцом игуменом [Варсонофием] и в начале 5-го часа отбыл в монастырь»487. 4-го владыка Серафим уехал.

Позднее отец Варсонофий говорил: «Когда епископ Серафим вздумал перевести меня из Оптиной, то говорил, что надо отцу Варсонофию дать более обширный круг деятельности, а то он в скиту совсем закиснет. А я именно хотел “закиснуть” в скиту»488… Решением Синода старец Варсонофий был переведен из скита Оптиной пустыни настоятелем Старо-Голутвина Богоявленского монастыря, что близ города Коломны, с возведением его в сан архимандрита. Старец говорил: «Началось с того, что были доносы на архимандрита [Ксенофонта] о порубке лесов. Скит был в стороне… Доносы были ложны, леса оказались целы. Скит вступился за архимандрита и его отстоял. Тогда враг напал на грешного игумена Варсонофия и, как видите, изгнал его из Оптиной пустыни. <…> Воле Святейшего Синода я повинуюсь как воле Божией, только просил себе милости оставить меня здесь простым монахом, но было отказано»489.

Были попытки близких к отцу Варсонофию людей отклонить этот перевод. Благожелательно относившиеся к отцу Варсонофию епископы — митрополит Антоний (Вадковский) в Петербурге, епископ Трифон (Туркестанов) в Москве и владыка Никон (Рождественский) в Троицкой Лавре ничего не могли сделать и советовали покориться решению Синода, обещая в дальнейшем всякую помощь. Старо-Голутвин монастырь находился в ведении владыки Трифона, который и стал начальником отца Варсонофия.

В архиве Оптиной пустыни сохранился весьма любопытный документ — письмо старшей братии монастыря и скита в Святейший Синод в защиту отца Варсонофия. Там было написано: «1912 года, февраля 29 дня, настоятель Козельской Введенской пустыни со старшей братией пустыни и Предтечева скита при ней слушали указ Святейшего Правительствующего Синода от 6 сего февраля за № 1801 о назначении скитоначальника игумена Варсонофия настоятелем Старо-Голутвина монастыря Московской епархии, с возведением в сан архимандрита, и сообщение о том, что отец игумен Варсонофий, по получении вышесказанного указа за № 1801 о назначении его, подал прошение преосвященному епископу Александру, прося ходатайства об освобождении его, игумена Варсонофия, по болезни и преклонности лет от настоятельства Старо-Голутвина монастыря. Обсуждая это дело, старшая братия пустыни и скита приняла во внимание, что отец игумен Варсонофий в настоящее время самый нужный инок для скита и пустыни. С кончиной приснопамятного отца протоиерея Иоанна Кронштадтского и старца отца Варнавы (Гефсиманского) в последние годы заметно стал увеличиваться прилив в Оптину богомольцев, и преимущественно лиц интеллигентных, образованных, с разных концов России: дам высшего общества, студентов высших учебных заведений, учительниц, образованных молодых людей обоего пола, жаждущих духовных разъяснений на волнующие их чувства и сомнения и врачевания их. И отец игумен Варсонофий удовлетворял эту потребность. Задолго до его поступления в обитель Господь как бы готовил его к подвигу старческому, о чем есть письменное свидетельство бывшего Калужского епископа Вениамина в резолюции 1902 года, положенной на рапорте о его рукоположении: “Я еще в миру знал отца Варсонофия как человека аскетической жизни”. В 1891 году, по благословению старца иеросхимонаха Амвросия, он поступил в скит Оптиной пустыни; три года каждый вечер ходил для долгих бесед к старцу иеросхимонаху Анатолию, а затем к старцу Иосифу.

Первые 12 лет он занимался в уединенной келии, под руководством старцев, изучением творений святых отец; затем назначен помощником старцу Иосифу; в войну с Японией послан был в Маньчжурию для исполнения пастырских и духовных обязанностей, за исполнение коих он удостоен целого ряда наград. В 1906 году, по возвращении с войны, его вызывал его Высокопреосвященство митрополит Антоний (Вадковский) для высшего назначения, но ввиду желания братства Оптиной пустыни и скита, чтобы он не оставлял обитель по надобности в нем, как человек с основательным образованием, занимавший и в миру хорошее служебное и общественное положение (старший адъютант, полковник), а также по подготовленности в иноческой жизни, он остался в пустыни и назначен начальником скита. Отсюда начинается более обширная духовная деятельность отца Варсонофия. Он не только ежедневно постоянно устно ведет старческое окормление стекающихся как простых, так и образованных лиц, но и продолжает затем общение с ними и руководство посредством переписки, достигающей нескольких — не менее четырех — тысяч в год. Оптина находится в самом центре России, — для старчествования в ней нужны такие иноки, как отец Варсонофий, заменить которого в настоящее время некем.

Приняв все вышеизложенное во внимание, старшая братия пустыни и скита постановила: выразить отцу Варсонофию братскую любовь и ходатайствовать пред высшим начальством об оставлении его в скиту для духовного окормления и руководства притекающих богомольцев и братским духовником»490.

Далее следуют подписи представителей старшего братства пустыни: архимандрита Ксенофонта, архимандрита Агапита, казначея иеромонаха Иннокентия, ризничего и духовника богомольцев иеромонаха Феодосия, иеромонаха Исаакия, иеромонаха Гавриила, иеромонаха и духовника богомольцев Анатолия, иеромонаха Серапиона, иеромонаха Дионисия, иеромонаха Тихона, иеромонаха Мелетия, иеромонаха Пантелеимона, иеромонаха Нектария, иеромонаха Адриана, иеромонаха Кукши, иеромонаха Евгения, иеромонаха Арсения, иеромонаха Софрония, иеродиакона Варсиса, иеродиакона Иосифа, иеродиакона Пармена, иеродиакона Маркелла, иеродиакона Иеремии, иеродиакона Сергия, иеродиакона Мины и иеродиакона Макария.

Среди подписавших это письмо обращают на себя внимание имена архимандрита Агапита (духовного писателя), отца Феодосия, который вскоре станет скитоначальником, отца Анатолия (Потапова), старца, духовника богомольцев в монастыре; будущего старца отца Нектария.

12 марта 1912 года, в понедельник 6-й седмицы Великого поста, в Летописи скита записано: «Скитяне по ежегодному обычаю занимались сегодня уборкою и чисткою храма к празднику Пасхи. В монастыре был собор старшей братии для выбора казначея. Большинством голосов выбран иеромонах отец Гавриил. Скитоначальником и братским духовником временно назначен иеромонах отец Нектарий, так как Игумен отец Варсонофий с повышением в сан архимандрита переводится в Московскую епархию настоятелем в Старо-Голутвин монастырь, и его неоднократные прошения об оставлении в скиту на покое не уважены. Собор происходит в храме святой Марии Египетской»491.