Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители

Пролог

Русский летописец под 6545 (1037) годом отмечает, что от крещения Руси «нача вера хрестьяньска плодитися… и манастыреве починаху быти. И бе Ярослав, любя церковныя уставы, попы любяше повелику, излиха же черноризьце»1, то есть более всего любил монашество. В те времена и многие века позднее монашеским духом пронизан был вообще весь быт православных2. Евангельская нравственность почти вытеснила языческую распущенность. Православные духовники были в народе и в среде бояр и князей самыми авторитетными людьми и, собственно, были часто тем, чем позднее стали старцы.

Вскоре в Киеве возник и один из самых знаменитых русских монастырей — Киево-Печерская Лавра, бывшая поначалу пещерным монастырем, который не был учрежден ни боярином, ни князем. Историк пишет, что он возник из чисто аскетических устремлений отдельных лиц из простого народа и прославился не знатностью ктиторов и не богатствами своими, а той любовью, которую снискал у современников благодаря аскетическим подвигам своих насельников, вся жизнь которых, как пишет летописец, «в воздержании и в великом пощеньи, и в молитвах со слезами».

Основателями Лавры были святые преподобные Антоний и Феодосий, великие учители жизни по евангельским заповедям. С этого времени труд постижения духовных истин, борьба с грехом и очищение своего внутреннего мира начали становиться для русского человека делом жизни. С тех пор свойственно стало для православного человека пренебрежение к материальным благам, внимание к голосу совести, уважение к аскетическому ради Бога образу жизни. Пусть и не у всех это было, но такой идеал жизни в русском народе преобладал не только тогда, но и ныне существует.

Русский народ полюбил храмы, монастыри, с особенным уважением относился к странникам, ходившим по святым местам, к Христа ради юродивым, блаженным, нищим. Это черты нашего национального характера, который, как бы ни вели себя отдельные люди, никогда не утратится. Если бывала какая-нибудь роскошь, это приходило извне, с Востока и особенно Запада. В ней, как писал И.В. Киреевский, «извинялись». Она тревожила совесть. Обычной картиной было, скажем, для русского села — великолепие белокаменного храма и окружающие его более чем скромные деревянные избы. Дело не в камне, а в искусстве, в той любви, которая чувствовалась при взгляде на русский храм, если даже он был и деревянным, — русский плотник своим топором делал чудеса. До сих пор удивляют нас древние деревянные церкви в костромской Берендеевке или в Кижах.

Отчего русские любят свои монастыри? Да по многим причинам. Что такое монастырь, что монашество? Прочтем несколько мест из писем Оптинского старца Макария на эту тему, — он объясняет все кратко и ясно. Итак: «Обиталища сии — не суть изобретение человеческого ума, но Дух Святый, чрез богодухновенных отцев, уставил жительство сие для тех, кои позваны будут от Бога, или из любви к Нему, или ради множества грехов своих»3. «Святые отцы уподобляют монастырь земному раю и благоцветущему вертограду… а монашеский чин — древу высоколиственному, плодовитейшему, которого корень есть от всех телесных отчуждение, ветви же — беспристрастие души и о еже ни едино имети усвоение (привязанность) вещей, ихже удалился; плод же — добродетелей стяжание и боготворящая любовь и непресецаемое от сих веселие»4. «Монастырь есть рай, а потому он есть место молитвы и славословия и другого благоугодного исправления. Сущие во Христе братие суть Ангелы, потому что приемлют жизнь, подобную жизни ангельской; а настоятель монастыря занимает место Бога. Следовательно, послушание, которое показывают иночествующие своему настоятелю, относится к Богу»5.

Тяжкий гнет татаро-монгольского ига не был бы сброшен, если бы не воспитал себя и потом своих собратий-иноков в труде молитвенного самоотречения преподобный Сергий Радонежский, создатель другой Лавры — Свято-Троицкой. Он освятил меч святого благоверного князя Димитрия Донского и послал с ним на битву с войском хана Мамая двух схимников — Ослябю и Пересвета. Если бы не было христианской веры в народе, никакие аскеты и схимники не помогли бы ему победить на Куликовом поле. Он победил. И инок Пересвет своею кровью освятил эту победу.

Тогдашняя обитель преподобного Сергия была весьма бедна: в маленькой деревянной церкви ее были деревянные сосуды и вместо свечей зажигались лучины. Но паломник чувствовал здесь скрытый огонь, который без искр и вспышек обнаруживался живительной теплотой, обдававшей всякого, кто вступал в эту атмосферу труда, мысли и молитвы. Мир видел все это и уходил отсюда ободренный и освеженный.

Русский человек не только получал здесь духовную пищу, но чувствовал глубоко родственную стихию, сближающую его душу с небом, чего он и в родном доме порой не находил.

С самого начала русской монастырской жизни и до конца XVII века славны и известны были старцы, опытные монастырские духовники, из которых преподобный Сергий был наиболее ярким. Его ученики, разошедшиеся по всей Руси, основали множество обителей, большинство из которых существует и поныне. Спустя век после преподобного Сергия также близ Москвы, в Иосифо-Волоколамском монастыре, подвизался старец-игумен преподобный Иосиф. Он трудился наравне с простыми иноками, но, как писал митрополит Трифон, «воины и воеводы, бояре и вельможи, сановники и князья — все искали возможности видеть его, послушать его сладкой речи, воспользоваться его наставлениями и советами, а многие избирали его себе в духовники»6.

В конце XV — начале XVI века одним из самых знаменитых старцев Руси был Нил Сорский. Позднее, в середине XIX века, святитель Игнатий (Брянчанинов), величайший из наставников монашества, считал преподобного Нила своим учителем. «…Мои грешные сочинения, — писал он, — содержат в себе приспособление учения преподобного Нила к современному монашеству»7.

Монастырское старчество было столь необходимо русским людям, что и перерыв почти в целое столетие, когда и царь Пётр, и царица Екатерина (оба вошедшие в историю с почетными титулами «Великих») почти разорили монастырскую жизнь, не уничтожил этого святого дела. Господь не дал ему исчезнуть.

Не стали русские монастыри, как желал царь Пётр, больницами, богадельнями и приютами для солдат-инвалидов, а монахи — крестьянами-землепашцами в рясах. А для народа не университеты стали училищами благочестия и врачебницами душ. Не стали учителями жизни ни правители, ни чиновники, ни писатели светские. Народ устремлялся в монашеские обители. И как бы ни были редки и малодоступны в иные времена старцы, люди находили их. Вовсе без старцев-руководителей Господь русского народа не оставлял. Паломники шли на Соловки, плыли на Валаам, посещали Псково-Печерскую обитель, достигали Саровской и Глинской пустыней. Никакие трудности и расстояния не устрашали сильных христианской верой простых, бесхитростных искателей святости. Оптина пустынь была одним из тех заветных святых мест, к которым за хлебом духовным шел ищущий вечного спасения души русский человек.