Вертоград старчества. Оптинский патерик на фоне истории обители

Глава 39. Духовная деятельность отца Никона в Козельске. Его арест

Незадолго перед тем как закрыт был последний храм в Оптиной пустыни, освободилось место настоятеля в Козельском Георгиевском соборе. Архимандрит Исаакий по просьбе местной общины благословил сюда настоятелем бывшего оптинского старшего рухольного иеромонаха Макария (Чельцова), диаконом — Лаврентия (вскоре иеромонаха), псаломщиком — иеромонаха Савватия, пономарем — монаха Клеопу, его же звонарем и сторожем. Уставщик иеромонах Феодот (бывший благочинный Оптиной пустыни) составил хор, регентом которого стал сам архимандрит Исаакий, которого никто из монахов не считал «бывшим» настоятелем монастыря: у него на все брали благословение, авторитет его во всем как был, так и остался высоким.

В храме святого великомученика Георгия начались настоящие монастырские службы при большом стечении народа.

Мать Амвросия писала, что «самым близким по духу батюшке был Оптинский архимандрит Исаакий. Он жил в Козельске в уединенном домике с двумя послушниками. Это был замечательный человек и идеальный монах. Он обладал особенными способностями к пению и даже составлял ноты. Большого роста, мудрый, но в то же время простой и искренний как дитя. Эта простота и искренность и, наконец, любовь к пению сближали его с нашим батюшкой [отцом Никоном]. Придет, бывало, батюшка благословиться или посоветоваться к отцу архимандриту и там задержится непременно: побеседуют и попоют где-нибудь в саду»612.

Отец Исаакий благословил отца Никона и нескольких других оптинских монахов петь в другом козельском храме Успенском. В хор этого храма вошли иеромонах Геронтий (Ермаков), отец Родион (Шейченко, впоследствии иеромонах Рафаил), отец Василий (Белоградский, оптинский канонарх), отцы Акакий, Игнатий и другие. Хорошо пели из них только отец Никон и отец Василий, но слабость других голосов не нарушала красоты оптинских напевов. Иногда настоятель храма протоиерей отец Сергий и второй священник отец Григорий просили отца Никона служить вместе с ними.

Отец Исаакий многих монахов благословил обращаться с исповедью к отцу Никону, который ни шагу не делал без его благословения, а иногда ездил к старцу Нектарию в село Холмищи. Биограф отца Никона монахиня Мария (Добромыслова) писала: «Отцу Никону, когда он переехал в Козельск, было 36 лет. Полный нерастраченных сил и энергии, он всю свою жизнь посвятил на служение Богу — как пастырь, как духовник. Число его духовных детей постоянно увеличивалось. Старец Нектарий многих, приезжавших к нему в Холмищи, посылал к отцу Никону. И не только старец, но и отец архимандрит [Исаакий], и отец Досифей, и отец Мелетий обращающихся к ним направляли к отцу Никону… <…> Своих духовных детей отец Никон принимал ежедневно в вечерние часы… В доме, где он жил, на кухне, за русской печкой, была маленькая комнатка с одним окном на улицу. В ней помещались ожидающие приема. Иногда приходящих собиралось так много, что некоторым негде было сесть, и тогда не только комнатка, но и вся кухня была занята. Обычно отец Никон выходил из своей комнаты и сам, по своему усмотрению, приглашал кого-либо к себе. С наступлением темноты лампу он не зажигал, и комнату освещала одна лампада перед образами… <…>

Исповедовал отец Никон изумительно хорошо. <…> Утром и днем отец Никон никого не принимал за исключением своих оптинских братий… Помимо своего монашеского молитвенного правила он занимался писанием ответов на письма своих духовных детей. В этом отчасти помогал ему отец Кирилл»613.

«Раз в неделю, а иногда и реже, в зависимости от погоды и состояния здоровья, отец Никон ходил в Оптину пустынь. <…> Музей по мере возможности поддерживал и сохранял ее первоначальный вид. <…>

Обычно отец Никон ходил в Оптину пустынь в те дни, когда в амбулатории оптинской участковой больницы не было приема. При больнице жили работающие там две его духовные дочери, родные сестры Ирина и Анастасия. У них отец Никон находил себе приют. Здесь, в тишине, в дорогой своей Оптиной, он отдыхал. Писал письма, читал, молился»614.

Тогда заходил отец Никон и в скит, где на пасеке жили еще два оптинских монаха, а с ними и тайный монах Михаил Таубе. После закрытия Оптиной его уволили с работы, но он не поехал домой в Петроград, остался здесь. Отец Никон и отец Агапит (Таубе) не предполагали, конечно, что в недалеком будущем окажутся спутниками по одному этапу — на Север… Отец Никон дважды ездил в Москву, во второй раз — в 1926 году хоронить свою мать, с которой успел попрощаться, — она была глубоко верующей615.

В 1925 году отец Никон с иеродиаконом Кириллом по приглашению игумении Софии (Гринёвой) ездили в Киев, где постригли в мантию несколько насельниц Покровского монастыря.

В это время особенно усилились гонения на Церковь. Происходили аресты среди священнослужителей в Козельске и в селениях вокруг него. Калужский преосвященный Феофан вызвал в Калугу всех иеродиаконов и многих простых монахов, и все были рукоположены в священный сан, а потом назначены в епархии на приходы. Поэтому в храмах Козельска сразу убавилось число монашествующих.

25 марта 1925 года скончался Патриарх Тихон. Время было тревожное. Почти половина архиереев находилась в тюрьмах, лагерях или в ссылке. Многим тогда казалось, что гибнет Церковь окончательно, но она жила — молитвами своих мучеников и исповедников. А летом 1927 года возникла угроза церковного раскола: разгорелись споры по поводу так называемой Декларации местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Нижегородского и Арзамасского Сергия (проект ее был разослан митрополитом по епархиям еще в 1926 году). Владыка был собственно заместителем местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Петра (Полянского), арестованного в это время (и расстрелянного в январе 1937 года). Митрополит Сергий издал в конце 1927 года указ (№ 549) об обязательном поминовении за богослужением советской власти и об отмене поминовения епархиальных архиереев, находящихся в ссылке, с чем не согласились многие епископы. С этого времени епископы и священнослужители разделились на поминающих и на непоминающих советскую власть.

Оптинцы проявили церковное послушание и остались на стороне поминающих. Здесь нужно отметить, что митрополит Сергий добивался легализации Русской Православной Церкви, которая в это время по сути была вне закона и тем самым без юридической защиты. Добиться легализации в период гонений было, как казалось, невозможно. Митрополит Сергий пошел лишь на те уступки властям, которые не противоречили установкам Патриарха Тихона. К легализации Церкви стремился и находившийся в ссылке местоблюститель Патриаршего престола митрополит Крутицкий и Коломенский Пётр, который, узнав о регистрации Синода Народным комиссариатом внутренних дел 20 мая 1927 года, счел это победой и твердо встал на сторону митрополита Сергия.

Среди подписавших Декларацию был ряд епископов, расстрелянных потом властями, а также архиепископ Алексий (будущий Патриарх Алексий I) и другие церковные деятели. Все же было очевидно, что в Декларации нет ереси или догматических нарушений. Оптинцы это увидели, и, когда отца Никона спросили монахини, как им смотреть на «статью» митрополита Сергия, он ответил: «Обвинять митрополита не следует, так как в отношении догматов он ни в чем не погрешил. Может, кому не нравится его политически осторожное отношение, но здесь еще нет вины. Мы не знаем, какие обстоятельства его окружали»616. Эта оценка, конечно, согласована была с мнением отца архимандрита Исаакия. Старец Нектарий, когда ему в Холмищах, где он в это время жил, задали подобный вопрос, сказал: «Вот когда евреи были в плену вавилонском и не молились за царя Вавилонского, так как он был язычник, им было очень плохо. А когда стали молиться, их положение значительно улучшилось».

Когда Успенский храм в Козельске был ограблен, его настоятель, уже тогда очень больной отец Сергий, не пережил этого и скончался. Община просила отца Никона занять его место, но он отказался в пользу второго священника — отца Григория. А вторым священником стал по рекомендации отца Никона отец Аифал (Александр Павлович Панаев). Когда-то отцы Никон и Аифал вместе постригались в рясофор. Отец Аифал, будучи уже иеромонахом, перед закрытием Оптиной пустыни был рабочим в музее… Он был очень смиренным. «Отец Аифал должен благодарить меня, — говорила шутя Л.В. Защук, — из-за меня он получит Царство Небесное. Я была заведующей, а он остался первое время при монастыре в артели в качестве рабочего… И вот я требовательно повелевала им, мучила его, а он молчаливо, со смирением и безропотно повиновался». Добавим, что отец Аифал родился в 1880 году в деревне Горки Боровичского уезда Новгородской губернии. В Оптину пустынь поступил в 1908 году. Нес послушание в монастырской иконно-книжной лавке. Пострижен в монашество 2 сентября 1912 года; 9 июля 1917-го рукоположен во иеродиакона.

Отец Исаакий иногда посылал отца Аифала в Холмищи к старцу Нектарию с разными поручениями. Он шел все 60 верст пешком, хотя был слаб здоровьем. Однажды, вот так придя в Холмищи, как рассказывала мать Амвросия, «он вошел к батюшке и стал на колени в ожидании благословения. А батюшка, зная его как идеального послушника, как бы не обращая внимания на коленопреклоненного отца Аифала, оставил его в таком смиренном положении, вероятно, для примера окружающим и стал обходить ряд других пришедших. Только когда окончил со всеми, благословил его и принял от него поручения. Отец Аифал все это время так и был в таком коленопреклоненном положении»617.

Отец Аифал отбывал незаконно присужденный ему властями срок пятилетнего заключения в Соликамске. Освободившись, он написал отцу Исаакию в Козельск, прося благословить его возвращение. Получив ответ, он поехал, но уже вблизи Калуги уголовники вытолкнули его на ходу из вагона, и он разбился насмерть.

4 июня 1927 года в Козельске были арестованы отцы Никон и Кирилл. В этот же день взято было властями несколько работников Оптинского музея, среди них уже уволенный с должности отец Агапит (Таубе). Всех их увезли в Калужскую тюрьму. Отец Никон помещен был в общую камеру, а вскоре его и отца Кирилла назначили на работу в канцелярии при тюрьме. Уже на другой день после ареста духовные чада отца Никона привезли ему из Козельска все необходимое. Ему удалось установить с ними постоянную связь, — он мог передавать им письма и краткие записки. Однажды он тайно передал 5-й том сочинений святителя Игнатия (Брянчанинова), исписанный по полям его, отца Никона, комментариями и замечаниями по поводу прочитанного. В книгу вложен был пакет с записками к духовным чадам (этот том сохранился).

В каждой записке было несколько изречений, соответствующих духовному устроению того духовного чада, которому она была адресована. А на полях тома сочинений святителя Игнатия среди других записей есть такая: «Возблагодарим Господа Бога за все милости Его, на нас, грешных, явленные. Возблагодарим за то, что мы чада Православной Церкви; возблагодарим, что нам дано, если не жизнию нашею, то умом и чувством сердца узнать до некоторой степени святую иноческую жизнь; возблагодарим, что нам дано, хотя до некоторой степени, понять тщету и суету мирской жизни; возблагодарим за те крохи чудной трапезы, которые мы получили. Наследства отцов и предков мы недостойны по своей греховности, но нам оказана великая милость: даны нам крохи той святой жизни, которою питались отцы; качество крох свидетельствует о качестве того, от чего они остались. О существовании и достоинстве недомыслимом крох этих, как и самой жизни, не знают люди мира сего и те, кого условия жизни (по неведомым судьбам Божиим) не допустили узнать их. <…> Смиримся, и убоимся страхом спасительным. Смиримся, и не дозволим себе ни малейших помыслов тщеславия и гордости, не дозволим себе осудить тех, кто не понимает нас… <…> Смиримся сугубо от сознания, что мы лично ничем не заслужили полученных милостей Божиих. <…> Чтобы хранить и сохранить полученное, необходимо дорожить им и благоговеть пред ним, иначе можно утратить его»618.

Отец Никон, не зная за собой никаких противозаконных дел, надеялся, что его (как и отца Кирилла и других) отпустят, как уже бывало. Он написал отцу Геронтию, поселившемуся в его квартире, чтобы он сделал некоторый запас на зиму — дров и продуктов. Но вот уже настала и зима, а их не отпускали. Духовные чада отца Никона надеялись на его освобождение, но в начале января 1928 года они получили от него следующее письмо. «Мир вам и Божие благословение, — писал он. — По воле Божией придется нам расстаться. Этап приблизительно через месяц… Если Господь судит мне покинуть дорогие моему сердцу места и близких мне людей — да будет Его святая воля!»619. Отец Никон в этом письме просил принести ему некоторые необходимые вещи. А в конце письма испрашивал благословения и молитв о себе у владыки Михея, архимандрита Исаакия и всех отцов и братий оптинских. Отец Никон был осужден на три года концлагеря и причислен к этапу, который готовился к отправлению на Соловки. Отец Агапит оказался спутником отца Никона, а отец Кирилл, болевший туберкулезом легких, выслан был на три года в Кзыл-Орду. С ним поехала сестра Анастасия, так как он не мог обходиться без помощи. По болезни ему был сокращен срок высылки, и он вернулся в Россию осенью того же года.

Этап отправлен был 27 января. Перед отходом поезда с заключенными на Калужском вокзале собралось много духовных чад отца Никона. С большой скорбью проводили они своего старца в далекий путь на труды исповедничества и — кто знает? — может быть, и до смерти.