Весна, которой нам не хватит

Глава 13. Этого больше не повторится

Список тех, с кем нужно было непременно поговорить, рос не по дням, а по часам. Рос, рос и рос.

Аннет, которой я хотела как-то объяснить, что ей не стоит винить себя за «недостойную слабость».

Дикьен, который явно имел какое-то отношение к гибели мальёка Реджеса, если не самое прямое, в чём я всё же упрямо сомневалась, то как минимум косвенное, в качестве свидетеля – ради Эймери я должна была выяснить об этом всё, что возможно.

Сам Эймери, который ждал от меня помощи, а возможно, и чего-то ещё.

Поговорить также необходимо было с Леа и Ноэль – о пожаре в Джаксвилле и убитой «куче народа».

С мальёком Карэйном – об Эймери и его болезни.

И, разумеется, с Армалем – о том, что знакомство с его кумиром и по совместительству родственником у меня уже состоялось, как и с Сенатом, и совершенно без его участия.

Поговорить было нужно, ни один разговор не обещал быть простым, но ни вечером после возвращения из Сената, ни на следующий день у меня не нашлось ни моральных сил, ни времени – я малодушно обратила внимание на слегка подзаброшенную учёбу, а директриса подкинула бумажной работы. И всё же я понимала, что время не ждёт – уже наступила суббота, двадцать пятое марта, и времени оставалось всё меньше и меньше.

Иногда мне казалось, что это моя жизнь должна была оборваться в первый день лета. В каком-то смысле так оно и было.

Так ни на что и не решившись, вечером четверга я вышла из комнаты в сад и столкнулась с Делайн.

За последний месяц она изменилась до неузнаваемости, притихла, ушла в себя, а я, погруженная в собственные мысли, и с ней разговор откладывала, опасаясь, что причина может быть в Эймери... Несмотря на теплую и ясную погоду, Делайн куталась в теплый зимний плащ, один из тех самых, что я так и не рискнула передать Эймери. И она курила – я глазам своим не поверила, но в руке моей подруги действительно была тонкая курительная дамская палочка, тлеющая с одного конца. Я видела такие у довольно подозрительных на вид, ярко разукрашенных дам на улицах Флоттершайна, но вот так близко – никогда. В моём круге общения подобные привычки мягко говоря не приветствовались.

- Привет, - не оборачиваясь, сказала Делайн. - Ты как?

- Не знаю, - искренне ответила я. - Столько всего...

- Это точно.

Делайн ткнула своей курительной палочкой в древесный ствол, гася её, и обернулась ко мне:

- Жизнь такая странная штука, Хортенс. Иногда ты живёшь и чувствуешь себя пауком, плетущим паутину. Радуешься своей кропотливой работе, попадающим в ловушку мухам, веришь в будущее и превозносишь себя самого. А потом небольшой ветерок отбрасывает тебя в сторону, и, посмотрев со стороны, ты понимаешь, что сам – та же муха в гигантской паутине ещё более гигантского паука.

- Ты это о чём?

- Просто так. Знаешь, Хорти, я думаю, иногда имеет смысл рвать паутину и выбираться из этого всего. Конечно, мух будет ловить сложнее, зато и сам перестанешь быть для кого-то пищей.

- Ты сама не своя последний месяц, - жалобно сказала я, потому что решительно не понимала, о чём она говорит.

Делайн отбросила свою курительную палочку в кусты и неожиданно обняла меня тонкими холодными руками:

- Точно. Об этом я тебе и твержу: очень хочется стать своей собственной, Хорти. Пойдём-ка спать. Последнее время я постоянно мёрзну, а тут ещё и туман сгущается.

Пока я малодушно тянула с разговорами по душам и выбирала, с кого начать, судьба всё решила за меня.

Суббота всегда была облегчённым днём – никакого зубодробительного лайгона, никакой практики по артефакторике, так, ненапряжные лекции и танцы на пару с этикетом. Всегда, но не сегодня: запыхавшаяся Олви прибежала на завтрак последней с новостью о том, что на следующей неделе занятий по лайгону не будет, поэтому сегодня у нас будет три – целых три! – урока с этим "милашкой" мальёком Флотарисом.

Три объединенных со вторым курсом КБД урока!

Девчонки возбужденно заохали, и только мы с Делайн сидели без какого-либо энтузиазма на лицах. Я уже подумывала отпроситься к целителю и сымитировать несварение желудка, как подруга опередила меня:

- Что-то я себя неважно чувствую. Пожалуй, лайгон я прогуляю.

…а если причиной её подавленного состояния был именно Эймери и нежелание его видеть? Мог ли Эймери успеть очаровать мою неприступную подругу с целью добычи информации? Так или иначе, Делайн успела сбежать первой, а я осталась. Увидеть Эймери мне хотелось. Очень. Правда, не так, прилюдно, где он играл роль независимого преподавателя, а один на один. И без Армаля.

Армаля, которого мне должно было хотеться увидеть. Но не хотелось нисколько. И из-за разговора о визите в Сенат, и...

После свадьбы будет целая долгая жизнь. Наговорюсь ещё, налюбуюсь и наобщаюсь. Наверное.

***

Армаль был в ярости.

Я поняла это не сразу, во-первых, потому, что он никоим образом не выдал своих чувств прилюдно: всё-таки это был в первую очередь мальёк Гийом, благовоспитанный идеальный сын своих родителей и продолжатель достойного знатного рода, и только во вторую очередь милый и любезный молодой человек, в ненавязчивом восхищении которого я отогревалась всё это время. Осознание этого факта не стало новым поражающим открытием, но всё же…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Было неприятно.

Ещё я поняла, что знаю его слишком плохо для того, чтобы делать какие-то выводы, и, к сожалению, ни он, ни я не прилагали никаких усилий, чтобы узнать друг друга получше и сблизиться. Но почему? Может быть, несмотря на всю прогрессивность нового строя и уклада республиканской Айваны, старые установки о необходимости и неизбежности брака ещё жили в нас, укоренённые где-то в крови? Как и установки о том, что душевная близость и дружба – вовсе не обязательное условие для брачного союза?

Как бы то ни было, Армаль сидел рядом с хмурым, ещё более лохматым и небритым, чем обычно, Лаженом на своей половине аудитории – по негласному правилу совместных лекций сидели мальчики и девочки всё-таки раздельно. Дикьена, поникшего и уткнувшегося взглядом в стол перед собой, я обнаружила сидящим с краю и мысленно отвесила ему подзатыльник. Для профилактики.

- А чего вы хотели? – нервно хихикала Мардж. – Самое главное, мы убедились, что лица противоположного пола существуют, и периодически получаем подтверждение этому факту, что ещё нужно?

Существовавшие лица хорохорились, и в большинстве своём бросали жаркие взгляды на девичью половину. Многие студенты и студентки за эти неполные два года перезнакомились, подружились, начали встречаться, а кое-кто и более далеко идущие планы строил. Вот как мы с Армалем…

Армаль на меня не смотрел, и я уткнулась в лист перед собой, некстати подумав, что практически никто из нашей комнаты не устроил свою личную жизнь. Кроме меня, пожалуй, но можно ли её считать устроенной, если мы с женихом не видимся по нескольку дней, и каждый считает это нормальным? Неприятные неудобные мысли. И они приходили всё чаще. Всё чаще с того самого дня, как Эймери снова оказался частью моей жизни. Надо ли полагать, что они пропадут с его уходом?

Не хотелось даже думать об этом.

Сейчас Эймери есть, и есть пропуск в Сенат на следующий четверг, на встречу с мальёком Рэбраем Карэйном. Надеюсь, он не поспешит за эту неделю на небесный луг… Не верилось, что с неведомой болезнью Эймери ничего нельзя сделать. Если будет нужно – я его оглушу и силой притащу. Не поверю, пока сама не услышу.

Потому что – вот же он, стоял в нескольких метрах от меня, стоял, как ни в чём не бывало, писал своим идеальным почерком громоздкие грамматические конструкции, которые необходимо выучить к итоговому экзамену. Высокий, стройный, сероглазый, бледный и острый, но полный жизни. И никакая зараза не должна была её отнять.

Делайн всё-таки вернулась, села рядом со мной, но каракули на её листе бумаги не имели ничего общего с лайгоном. Судя по всему, мысли её были бесконечно далеки от занятий, вот только со мной делиться ими она не желала. И я осторожно нарисовала ей улыбающегося червячка, написала «всё будет в порядке» и подсунула ей листок.

В этот момент Олви, сидящая по правую руку от меня, толкнула меня в бок и тоже передала мне листок.

Почерк Армаля – ровный, с сильным нажимом – я узнала безошибочно.

«Ты не должна была этого делать, не поговорив со мной!»

Украдкой взглянула на Эймери. Он не смотрел в мою сторону совершенно, продолжал рассказывать временные особенности употребления послелогов, но мне отчего-то показалось, что он замечает абсолютно всё происходящее в аудитории, в том числе происходящее за его спиной и на потолке.

«Я просила тебя больше года!»

Толкнула Олви, передавая ей послание для Армаля. По рядам студенток и студентов прошла лёгкая волна, несущая послание с одного края аудитории на другой. Минутное затишье – и волна вернулась от Армаля ко мне.

«Тебе там не место!»

«Я не твоя мебель, чтобы ты единолично определял моё место!»

«Ты моя невеста, ты почти моя жена!»

«Вот именно. Невеста, а не вещь!»

«Ты меня обманула! Мы так не договаривались! Ты просто ушла!»

«Просто - после года ожиданий? Даже твой дядя со мной согласился! А ты мог и почаще интересоваться, где я и что я делаю! Не только я твоя невеста, но и ты мой жених. Это обоюдные обязательства, ты не находишь?!»

Я сердито поставила последний восклицательный знак и ткнула бедную Олви в бок. А затем сунула записку в протянутую руку, не сразу обратив внимание на то, что рука протянута сверху, а не снизу, под столом…

- Очень интересно, уважаемая малье Флорис. Оказывается, вы прекрасно владеете пером, хотя после результатов вашей последней контрольной работы я начал в этом сомневаться…

Эймери стоял рядом, совсем-совсем рядом и держал проклятый листик в руках. Не разворачивая.

У меня даже волосы, кажется, покраснели. Как преподаватель он имел полное право прочитать это самое последнее послание – я же сама ему его отдала!

- Что ж, если вы хотите сегодня поработать письменно, а не устно – прошу к доске. Порадуйте аудиторию и меня заодно.

Эймери дождался, пока я поднялась – а все смотрели на меня и на него. Видимо, ждали-таки прочтения тайной переписки вслух при всём честном народе. Я же шла к доске, чувствуя абсолютную пустоту в голове: кажется, имя своё не написала бы.

***

Он отпустил меня минут через сорок – и это были если не самые долгие сорок минут в моей жизни, то достойный претендент на это звание, когда, кажется, все вопросы лайгона были подняты вдоль и поперёк. Внешне Эймери был, как обычно, расслаблен, отрешён и самую малость саркастичен, но в глазах у него то и дело мелькало что-то… что-то такое, из-за чего мне было стыдно. Стальная Космея, как же мне было стыдно!

Сегодня же расскажу ему о помолвке.

«И о том, что если бы Армаль сделал своё предложение на день позже, когда ты уже появился здесь, возможно, я бы ему отказала».

Ужасно. И стыдно. Перед ними обоими.

Мысли мешали сосредоточиться на вопросах, которые один за другим задавал мне Эймери, и без того трудных и непонятных.

- Сами всё видите, малье Флорис. Я думаю, вам всё же необходима дополнительная консультация… как не прискорбно это констатировать. Да, кстати… держите.

И Эймери протянул мне по прежнему сомкнутый бумажный листок. Стоило мне его коснуться, как изрядно пожелтевшая, почти истлевшая бумага – сорок минут назад ещё новая и хрустящая – вспыхнула и моментально обратилась в пепел.

***

Студенты КИЛ и КБД покидают аудиторию.

- Хортенс, на пару минут, - бросает мне Армаль, а я развожу руками:

- У меня консультация, ты же слышал…

- Две минуты твоя консультация подождёт.

Что ж, ни к чему откладывать неизбежное. Я выскальзываю в коридор, и мы с Армалем стоим у дверей аудитории, дожидаясь, пока немного схлынет человеческий поток – почти так же, как мы стояли с мальёком Карэйном позавчера.

И тут, вот только тут, я действительно понимаю, что Армаль в ярости.

- Я говорил тебе не ходить! Как ты могла! Хортенс, ты не понимаешь…

- Действительно, не понимаю! – перебиваю я его. – Не понимаю, почему ты так долго игнорировал мои слова, мои просьбы… и откуда столько возмущения сейчас.

- Эти твои просьбы - не больше, чем женская блажь!

- Да что такого случилось-то? Меня пригласили на заседание, я воспользовалась приглашением, только и всего!

- Вот именно! – Армаль почти шипит. – Тебя пригласили! А кто тебя пригласил?!

Кажется, до меня только сейчас начинает доходить.

- А, так дело в том, что я познакомилась с Трошичем?!

- Ты превратила моего дядю в посмешище!

- Что за бред?!

Армаль почти кричал, и я тоже невольно повысила голос.

- Это не бред! – он вдруг схватил меня за руку и с силой сжал пальцы так, что я почти вскрикнула от боли. – Это провокация! Ты знала, что Трошич и мой дядя – политические противники, ты знала, должна была понимать, насколько нам важна безупречная репутация, это вопрос чести семьи, частью которой ты скоро станешь! И вот ты появляешься не где-нибудь, а в Сенате под ручку с этой дрессированной обезьяной, фонтанирующей своими дебильными лозунгами!

Он вскрикнул и поднёс ко рту руку, которую я, кажется, подпалила.

- Эта, как ты выражаешься, обезьяна – буквально единственный человек в Сенате, который не стыдится публично проявить гуманность! И я бы появилась там под ручку с тобой, а не с ним, если бы ты хоть чуть-чуть меня слышал! Знаешь, твой дядя – и тот признаёт, что тебе давно пора стать гибче…

- Ты обсуждала с ним… меня? – глаза Армаля распахнулись так, что стали почти круглыми. – Ты ему жаловалась… на меня?! Да ты...

Он дёрнулся, точнее – обожжённая мною его рука словно сама собой дёрнулась чтобы – это не укладывалось у меня в голове, никак, но трудно было иначе расценить этот бессознательный взмах – чтобы ударить меня. Я невольно подалась назад, ещё только предвидя траекторию движения, инстинктивно зажмурилась – но Армаль тут же протестующе взвыл. Глаза тут же сами собой открылись, и я увидела стоящего рядом Эймери, крепко держащего Армаля за предплечье. Тут же вспомнила, как он почти тем же жестом схватил за руку маму в домике у Лурдовского ущелья. А если…

- Что вы делаете, мальёк Флотарис? – гневно заявил Армаль, безуспешно пытаясь вырвать пленённую конечность. – Что вы себе позволяете?!

- Что вы себе позволяете, Армаль? – голос Эймери был куда спокойнее – и холоднее градусов на десять. – Что за не в меру бурное выяснение отношений в общественном месте? Почему вы позволяете себе повышать голос на малье, да ещё и замахиваться? Здесь не кабак. Извинитесь.

- Отпустите… Это наше личное дело.

- Ваши личные дела происходят у вас дома. А данный Колледж семье Гийом не принадлежит. И эта девушка – не ваша собственность.

Эймери наконец-то отпускает руку своего невольного противника с таким брезгливым видом, словно он сделал огромное одолжение не Армалю, а себе самому.

- Малье Флорис моя невеста! И… это наше личное семейное дело, - упрямо твердит Армаль, бледный, но не отводящий взгляда.

Мне под землю провалиться хочется. Туда, в полузатопленные подвалы с крысами – самое оно.

Эймери не реагирует на слова Армаля… никак.

- В первую очередь это студентка Колледжа, в котором я работаю и принимаю выпускные экзамены. Извинитесь немедленно.

Армаль буквально скрипит зубами, но он не из тех, кто встаёт в позу и идёт на конфликт с преподавателем без прямой угрозы для себя самого.

- Прошу прощения, малье Флорис, - цедит он. – Продолжим разговор позже.

***

Я пошла в аудиторию за Эймери, чувствуя неимоверную усталость. Не так, всё идёт не так, как нужно! И разве не я сама в этом виновата? Про помолвку надо было сказать Эймери сразу же, хотя я и не могу внятно объяснить даже себе, зачем. И идти в Сенат «под ручку» с Трошичем тоже не стоило… хотя я не собиралась, он сам подошёл и взял!

- Да уж, Хортенс, - произнёс Эймери. – Понятно, что с такой бурной личной жизнью тебе совершенно не до лайгона и не до моих дурацких просьб.

Сил на оправдания и объяснения у меня уже не осталось, так что я просто продолжала стоять, испытывая совершенно дурацкое желание, чтобы он ничего не говорил, не спрашивал, а просто обнял меня сейчас.

Обнять он не обнял, но тоже вдруг взял меня за руку, сжал пальцы на запястье: гораздо мягче, почти не касаясь кожи... Прямо на браслете из белого оникса, подаренного Армалем в день помолвки.

- Вот, значит, оно как... – к усталости и печали в его взгляде примешивалась изрядная толика отвращения, хотя уверенной на сто процентов быть я не могла – мне-то было больно на него смотреть. – Я слышал, но почему-то не верил. Невеста. Невеста… Всё как в сказке, верно? Помолвка с прекрасным и достойным принцем, беседы с его мамочкой, походы по магазинам, примерка платья, выбор букетов… Да, лилии, разумеется. Лилии идут тебе больше всего.

Я вздернула подбородок.

- И что с того?! Ты не имеешь никакого права читать моё прошлое и лезть в мою жизнь и знать... Знать то, что я не желаю тебе рассказывать сама! Это... Это просто подло! И мерзко, и...

- Скверно, да? - подхватил Эймери. Я всё-таки набралась решимости на него взглянуть. Серые глаза потемнели и сузились. - Можно подумать, я это выбирал! Иначе не получается. Можно подумать, я сам этого хочу! - последние фразы он буквально прошипел.

Я кивнула на его руку, всё ещё удерживающую мою.

- Все вы одинаковые, чуть что – только на силу и надеетесь. Отпусти!

- Не выбирал, - как-то потерянно повторил Эймери, резко подцепил ногтем сдерживающую каменные бусины нить – и она беспомощно лопнула, гладкие камушки звонко зацокали по полу. - Невеста...

- Стальная космея! - я собиралась дать ему пощечину, честно собиралась. Но не успела.

Эймери потянул меня на себя, почти так же, как тогда, два года назад, после моста через Лурдовское ущелье. А потом прижался ко мне губами, горячими, жадными – и у меня словно ноги подкосились. Честно, сначала я вцепилась в него руками просто, чтобы не упасть. А потом почувствовала во рту его язык, его руки на спине – и всё стало неважным. Только эта сумасшедшая близость, которую я ждала, бесконечно долго ждала эти два года.

Я оторвалась от него только, чтобы вдохнуть немного воздуха. Не помню, когда и как мы отступили ближе к стене – моя спина прислонилась к двери, дверная ручка упёрлась в поясницу. Эймери придавил меня своим весом, и это было головокружительно, невероятно возбуждающе, меня трясло. И его, кажется, тоже.

Он целовал моё лицо, губы, щёки, шею, втягивая и прикусывая кожу, невесомо, почти благоговейно касался губами закрытых век. Руки спустились на мои бёдра, огладили ягодицы, прижимая к себе – я бы зажмурилась, но и так уже была зажмуренная, дальше некуда. Мне должно было быть стыдно, конечно же, может быть, даже страшно, потому что я чувствовала желание в каждом клеточке его поджарого, упругого и сильного тела, и это желание отдавалось во мне, словно невидимые крючки натягивали струны внутри – в запястьях, в груди, в животе, скручивались болезненным клубком. Я и не заметила, как Эймери расстегнул мой жилет, блузку, почувствовала прикосновение пальцев к обнажившейся почти до самого кончика груди и только тогда открыла глаза.

Мы смотрели друг на друга, взъерошенные, растрёпанные, дышащие как после спортивной тренировки. Я увидела сеточку предательски лопнувших – не без моего участия – сосудов на его шее, увидела его прикушенную мною нижнюю губу. Стальная космея, какой стыд!

Эймери расстегнул ещё одну пуговку на блузке, не отрывая от меня серо-стального взгляда.

- Родинка.

- Что?

- У тебя родинка на груди. Вот тут. В прошлый раз не заметил, - он наклонился и поцеловал злосчастную коричневую точку, и я опять задрожала.

- В прошлый раз было темно.

- Точно.

Мы уткнулись лбами друг в друга, пытаясь восстановить дыхание.

- Хочу тебя, - сказал он, снова прижимая меня к себе, и я не протестовала, потому что в этом не было смысла. Что-то в животе продолжало тянуться, требовательно, вибрирующе и сладко. – Безумно тебя хочу.

- Уже заметила, - я уткнулась носом в его грудь. Где-то там, за пределами аудитории, раздавались шаги, голоса. Кто-то может зайти сюда в любой момент.

- Когда свадьба? – от этого как-то слишком уж буднично произнесённого вопроса я застыла, осознание произошедшего накатывало волнами, перемалывало в труху, точно горный обвал.

Рассыпавшиеся камушки оникса на полу. Моя расстёгнутая блузка, подушечка большого пальца Эймери, мягко очерчивающая окружность розового ореола вокруг соска. Я выгляжу, как девица лёгкого поведения! И веду себя не лучше.

- Второго июня. Убери руки. Пожалуйста.

- Хорошо, - хорошего я ничего не видела, но механически кивнула. Неловко отодвинулась, застегнула блузку, запутавшись в пуговицах, присела на корточки, чтобы собрать бусины.

- Хортенс, - он тоже присел рядом и вложил в мою ладонь несколько камушков. – Не надо вот всех этих мыслей.

- Каких? – рыдания подступали к горлу, а мыслей у меня, кажется, вовсе никаких не было.

- Никаких не надо. Я поступил отвратительно. Опять. Не сдержался. Никак не могу рядом с тобой сдерживаться. Должен просить прощения, но не буду.

- Не проси, не нужно, - я сунула камушки в карман и посмотрела на Эймери. – Следы остались? – только бы не разреветься, только бы не разреветься прямо сейчас.

- Разве что внутри, малявка Хортенс.

- А у тебя вот… - я ткнула пальцем в его шею, но Эймери перехватил мою руку и поцеловал кончики пальцев, а я едва сама себе губу не прокусила.

- Повяжу платок, как делают эти пижонистые мальёки, никто не увидит, всё будет в порядке. Больше подобного не повторится, обещаю.

- Да, - эхом откликаюсь я. – Не повторится. И... по поводу скверных в Колледже. Я хочу поговорить с тобой. Мне есть, что тебе сказать, но только не сегодня. Может быть, завтра.

Эймери посмотрел мне в лицо.

- Хортенс, может быть, из-за меня, у тебя сложилось... неверное мнение о скверных. Может быть, тебе кажется, что все они - несчастные, неправедно обиженные страдальцы. И это в чём-то так, но... Они могут быть по-настоящему опасны. И за свою тайну никого не пощадят. Потому что эта тайна - самое важное, что у них есть. Они росли в приюте, они обижены на весь свет, любить их никто не учил, а убивать научиться пришлось.

- Я буду осторожна, - сказала я. - Всё будет в порядке.

«Всё будет в порядке», - повторяла я на разные лады, возвращаясь обратно в КИЛ. Только не для всех, Эймери.

Оставалось чуть больше двух месяцев. До конца учёбы. До моей свадьбы.

До его смерти.