Весна, которой нам не хватит

Глава 37. Смех и слёзы сквозь поцелуи

Я сдавала экзамены, как во сне, и даже артефакт мой разряженный экзаменационная комиссия каким-то чудом приняла, пожурив для порядка "за преждевременное использование", а потом пожелав счастья в семейной жизни. Из чего я к своей великой печали заключила, что для благородных-почти-замужних малье оценки оказались фикцией. Никому не интересно было заваливать и приглашать на осеннюю пересдачу без-пяти-минут-Гийом.

Неделя, промчавшаяся со времени ухода моей скверной четвёрки, оказалась одновременно сложной, насыщенной и пустой, я не могла избаваться от ощущения, что стою на верёвочном мосту через Лурдовское ущелье очень и очень ветреной ночью, и этот мост яростно раскачивается над гудящей внизу рекой.

Стою между двух берегов, не зная, идти вперёд или вернуться назад… или вообще сигануть вниз и больше не мучаться с выбором.

После того, как я приложила артефакт стирания памяти к директорскому затылку, малье Лестор ожидаемо покачнулась – столь мощное ментальное воздействие вызвало краткосрочную дезориентацию в пространстве. Я усадила несопротивляющуюся женщину на ближайшее кресло с подлокотниками и смылась, очень надеясь, что она не рухнет с него, не разобьёт себе голову и всё в таком духе.

Не рухнула и не разбила. Правда, потом косилась на меня довольно-таки странно, но попыток заговорить о произошедшем в кабинете не делала. Возможно, решила для себя, что я ей попросту привиделась.

Комиссию из отдела контроля за скверными в Колледже я не увидела, поэтому не знаю, как Лестор решала с ней вопрос. Если артефакт подействовал правильно, она должна была быть немало удивлена ложному вызову, который якобы сама и произвела. В любом случае, цель «не поднимать шум» была явно достигнута. Возможно, она и связала два несомненных факта: исчезновение четырёх студентов и прибытие ловцов скверных, но доказательств в собственной памяти у неё не нашлось…

К слову о доказательствах. Откуда Лестор вообще узнала о четвёрке? Неужели Делайн всё же рассказала? Если её, предположим, пытали…

- Не говори чушь, – отрезал Эймери мои сомнения. – Просто они где-то прокололись.

Добрались ли ребята до Фальбурга и поместья Айрилей, так же оставалось для нас загадкой – городок был не близкий, это раз, а во-вторых, наши свободолюбивые друзья могли и отказаться, не поехать по наводке Аннет. В любом случае, связи с ними не было, а сама Аннет собиралась нанести туда визит уже после моей свадьбы.

…моей свадьбы!

Мама передала мне приглашения «для подруг», и я в кругу Аннет, Олви, Мардж и Беренис достала из большого плотного белого конверта прямоугольники светло-зелёного картона с изображениями белой и розовой лилий.

Девочки послушно взяли приглашения, прочитали текст – достаточно стандартный после всех мучений обеих матушек текст о скором бракосочетании Хортенс Флорис и Армаля Гийома, и все как одна уставились на меня.

- Хортенс, – тихонько сказала Олви. – Не сочти, что я лезу не в своё дело, но…

- Ты уверена? – продолжила Беренис. – Нет, Армаль чудесный молодой человек, но…

- Мы, конечно же, придём, – подхватила Мардж, – и мы верим, что ты знаешь, что делаешь и будешь очень счастлива, но…

- Ты же втрескалась во Флотариса по уши, это же видно, – завершила Аннет.

- И что? – я обернулась к ней. – Не узнаю тебя, подруга. Что с тобой? Ты втрескалась в своего банкира Виритана, можно подумать! Это брак по расчёту, идеальный брак, идеальный жених, ты же мне лет с десяти твердила, что так и надо! А сейчас ты… все вы знаете, что… мальёк Флотарис – скверный. И тем не менее…

Аннет отвела меня в сторонку чуть позже. Покусала нижнюю губу.

- Виритан неплохой, на самом деле.

- Он всю вашу помолвку меня глазами раздевал! – возмутилась я и тут же сникла. – Прости. Я не права…

- Нет, ты права. Виритан неплохой, но замуж за него я не пойду. Я уже сказала родителям.

- И… что? – несмотря ни на что, я похолодела. – Аннет, но ты же будешь…

- Не буду, – спокойно сказала Аннет. Помолчала и улыбнулась – печально и даже мудро, чего раньше за ней не водилось. – Официально всё произошло по совместной договорённости. Я… я немного проследила за ним, Хорти. Брак по расчёту не так уж плох, я по-прежнему так считаю, но мне не нужен муж, у которого беременная любовница во Флорбурге. В каком-то смысле ты оказала мне услугу тогда. Это с мальёком Флотарисом ты там целовалась? Что ж, в любом случае, Виритана на твоей свадьбе не будет. Но ты подумай. По поводу свадьбы, я имею в виду.

- Что тут думать, – кисло улыбнулась я, малость ошеломлённая её откровениями. – У Армаля, увы, пока что нет любовницы. Уверена, он и в первую брачную ночь будет рад поговорить с дядей о делах вместо всяких любовных дел. Но неужели это ты мне всё это говоришь? Ты?!

- Тогда, в понедельник, ты подошла к Флотарису и обняла его у всех на глазах. И это было… в общем, Хортенс, если ты решишь отменить к Кроту небесному эту свадьбу – я тебя поддержу. На самом деле, это очень мало и незначительно, но…

- Ну что ты, – сказала я ей, отчего-то чувствуя подступившие к глазам слёзы. – На самом деле это много, Анн. Это гораздо больше, чем можно себе представить.

***

- Знать бы, как они там, – подумала я вслух. Положила Эймери голову на колени.

- Узнаешь, может быть. Но если их не окажется в Фальбурге, это ещё ни о чём не будет говорить, – сидящий на кровати Эймери тихонько потеребил мои волосы, поцеловал в лоб.

- Да, но… я выясню. И про Делайн. У Трошича или Крайтона, я добьюсь аудиенции с начальником отдела контроля за скверными. Я же в сущности, очень настырная.

- Это точно, – хмыкнул Эймери, а потом посерьёзнел. – Главного начальника отдела по контролю я не знаю, но знаю его нынешнего заместителя. Его имя Лайкур Вастор. Когда-то он работал в отделе научной магицины, причём специализировался на благих. И вот... переспециализировался.

- И… что? – мне пришлось нарушить тишину, потому что Эймери замолчал и весь как-то напрягся, сжался. – Откуда ты его знаешь?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Он был любовником моей матери, – нехотя пробормотал он. – Как раз тогда, когда мой дар обнаружился, и мама забрала меня домой из школы. Мама и Лайкур плохо расстались. Он… он рассказал обо мне всем. В итоге за мной пришли эти вивисекторы, а соседи… В общем, мама умерла.

Эймери никогда ещё не говорил так сбивчиво, и я не знала, что сказать. Приподнялась и обняла его.

- Не ходи туда, Хортенс. Не к таким, как он. Даже симпатии сенаторов вряд ли тебе помогут.

- Но почему?! – возмутилась я. – В конце концов, этот отдел контроля – всего лишь подотчётное Сенату ведомство! Ладно, у Трошича нет реальной силы, но Крайтон – первый человек в государстве!

- Это так – с одной стороны. А с другой… у отдела контроля есть возможность диктовать свою волю. Ну, я так думаю. Слишком много козырных карт в рукаве. Они же все боятся нас, Хорти. И Крайтон, и Трошич – оба они двуличные трусы. Один изображает строгого и беспристрастного судию, другой – милого добряка, но в действительности они хотят только одного – чтобы скверны не было в их жизни. И кто ещё обеспечит им защиту от непонятных нас? Убивающих прикосновением… честное слово, в других обстоятельствах я бы гордился Делайн.

- Я выясню, что с ними, – пообещала я, то ли себе, то ли ему. А потом добавила. – Аннет расторгла помолвку с тем... кто нас видел. Открыла в нём и другие пороки.

Эймери ничего не ответил. Продолжал ерошить мои волосы. Наклонился и опять поцеловал в лоб. В нос. Прикрытые веки.

- И правильно, – моё дыхание сбилось, – что расторгла. Он так на меня смотрел тогда…

- Как? – неожиданно строго спросил Эймери. Его тёплое дыхание и контрастно холодные руки ломали логически стройный ряд моих мыслей.

- Грязно. Но знаешь, – я приподнялась и прошептала ему почти в губы, – я была бы не против…

- Что? – он подтянул меня на колени, а потом мягко перекатился, оказываясь сверху. И это было… восхитительно.

- Я была бы не против, чтобы ты на меня так смотрел, – я коснулась губами его подбородка. Шеи. И стала расстёгивать пуговицы на рубашке. Целый ряд, настоящую армию пуговиц на страже нашей невинности. Или, вероятно, только моей невинности.

- Не надо, Хорти... – он убирал мои руки, но не отстранялся, и я продолжала пытаться его раздеть. – Пожалуйста, я долго обо всём думал, и я давно уже всё решил. Никакой жалости, прощальных подарков, сожалений, ничего такого. Всё в порядке. Любой человек может отправиться на Небесный луг раньше срока. Мир полон нелепых случайностей и обидных несчастных случаев... Считай, что я просто поскользнулся и сломал шею. Так бывает.

- Придурок, –- сказала я. Положила руки ему на голую грудь, попыталась почувствовать биение сердца, провела в стороны, вниз, чувствуя, как горят ладони. – Какая ещё жалость? Я не жалею, я… не могу поверить. Просто не могу.

- Малявка Хортенс, – старое прозвище прозвучало насмешливо и печально.

И это глупое слово словно сорвало последние замки и запоры. Оно всегда обладало для меня какой-то неоспоримой магией.

- Хортенс, сегодня понедельник, а в пятницу ты выходишь замуж. И хотя я в глубине души уверен, что этого мальчишку стоит утопить в пруду, предварительно расчленив, он… нормальный парень. Будет о тебе заботиться, даст тебе имя, стабильность, статус, детей. Он... он одного с тобой круга.

- А как же я? Я его не люблю.

- Может, оно и к лучшему. Стерпится, слюбится. Чувства – это такая зависимость, такая каторга... – Эймери тихонько провёл пальцем по моей щеке, по моим губам – и отдёрнул руку. – Моя мать поддалась им – и ни к чему хорошему это не привело. Чувства делают нас слабыми, уязвимыми. Они кричат: "останься!", когда нужно уходить.

- Ты прав. Я уже слышала этот крик тогда, два года назад, у моста через Лурдовское ущелье. И предпочла сбежать. Я... струсила, Эймери. Смалодушничала тогда. Мне казалось, что последствия будут такими страшными – позор, родительский гнев и всё в таком роде. Сделала неверный выбор. То есть... он был верный для всего мира, но не для меня.

Я приподнялась на локтях и поцеловала его по-настоящему. А пальцы спустились ниже, легли на пояс брюк и продолжили бороться с неудобными тугими пуговичками, словно специально созданными для моего мучения.

- Хортенс, – он попытался отодвинуться. – Хортенс, не сходи с ума. Мне-то уже нечего терять, а тебе...

- Вот именно. Я теряю тебя, и я не могу и не хочу это принимать. Я уже десять лет только тебя и жду. Ненормального, скверного, тощего глиста, только тебя. Я хочу быть твоей. Не лишай меня этого.

- Хортенс! – выкрикнул он наконец, и этот голос был как пощёчина. – Ты. Выходишь. Замуж! Ты знаешь, что делают жена и муж в первую брачную ночь? Ты знаешь, что даже в нашей чудесной, гуманной и прогрессивной Айване в высшем обществе непорочность невесты имеет большое значение?

- Ты идиот, – процедила я. – Конечно, я знаю, сколько раз ты мне это твердил! Какое мне дело до скандалов и пересудов? Пошло оно в задницу, это твоё высшее общество. Хочешь, я весь Колледж сейчас соберу и скажу им, что люблю тебя? Ты думаешь, что через день после того, как... ты думаешь, я буду лежать в одной постели с Армалем? Буду заниматься с ним любовью? Какой же ты придурок, Эймери Дьюссон!

- Не порти свою жизнь!

- Посмотри на меня.

Эймери мотнул головой, а потом действительно посмотрел на меня, всё ещё полностью одетую, но с расстрёпанными волосами и раскрасневшуюся.

- Что ж, я хотя бы попыталась. Впрочем… Ты просто меня не хочешь. Я всегда была под рукой – и только. Ты меня не любишь. И, может быть, боишься. Трус. И дурак.

Он открыл было рот, но я толкнула его – попыталась, снова приподнялась на локтях, встретившись с ним лицом к лицу. Теперь он поцеловал меня сам, а пальцы заскользили по голени, бедру, задирая юбку.

- Я хочу тебя. Здесь. Сейчас. Всегда, – его пальцы мягко, но настойчиво сдвигали разделяющую нас ткань. Впрочем, её было не так уж много, и пару секунд спустя я резко выдохнула, пытаясь расслабиться и не бояться. Открыться ему полностью, так, как я и хотела. – Но ты заслуживаешь большего. Шёлковых простыней. Мягких перин и подушек. Кружевного пеньюара. Чтобы тебя раздевали медленно, благоговейно, а вокруг пахло розами. Принцесса...

- Н-ник-какая не п-принцесса.

Как же это было приятно. Волнующе. Совершенно ни на что не похоже, пугающе – и в то же время уютно. Потому что с ним. Наверное, всё должно было произойти как-то иначе. Романтичнее, пафоснее, драматичнее. Как в романах: чтобы потолок шатался, и ангелы пели свои ангельские песни. Но нет. Всё произошло гораздо проще и... веселее, как ни абсурдно это звучит.

Я не пожалела ни о чём. Эймери целовал моё лицо и плечи, пока я помогала ему стянуть с себя платье и всё, что было под ним. Всё без остатка. Соприкосновение обнаженной кожи – моей, горячей, и его, холодной – было сравнимо с погружением в ледяную воду, когда обжигаешься холодом. Все наши невинные ласки до этого ничего не стоили с этой беспощадной близостью.

А мне хотелось быть ещё ближе.

Он целовал каждую мою родинку, каждый изгиб, так, что волоски на коже вставали дыбом, а я касалась его тела, давних царапин и крошечных шрамиков. Уродливый шрам на бедре имел место быть, действительно внушавший невольную оторопь: мертвая полоса сантиметров пятнадцати в длину, глубокая, мерзко-розовая. Отчетливо виднелись белёсые следы стежков.

Я не могла представить, что кожу можно зашивать, как ткань, иглой и ниткой.

- Ты заслуживаешь большего, – повторял он, исследуя, лаская, трогая моё тело, такое податливое, послушное, полностью для него открытое.

- Ты заслуживаешь прожить эту жизнь целиком, – отвечала я.

- Иногда бывает, что один миг стоит целой жизни.

- Надеюсь, отец не зря водил к тебе всяких ночных тальп и ты знаешь, что делать дальше, после того, как мы разделись? Потому что я – без понятия, если честно, – я прикусила его за ухо.

- Главное, помни: шутки про глистов уже неуместны.

Мы засмеялись, и смех ничего не ломал, не нарушал. С ним было можно и хохотать, и плакать – но смеяться всё-таки было лучше.

- Ну же, малявка Хортенс, перестань хмуриться. Я не жалею ни о чём, ну, почти, кроме всяких мелочей вроде жизни и смерти. Я люблю тебя.

- Правда? – тупо переспросила я, чувствуя, как он мягко привлекает меня к себе. – Нет, серьезно?

- Серьёзнее некуда.

- Мне страшно, – сказала я ему. – Я ещё никогда никого не теряла.

- Мне тоже страшно, – легко ответил Эймери. – Я тоже ещё никогда раньше не умирал.

Странное дело, тогда, два года назад, я поступила, несомненно, правильно, но чувствовала себя так паршиво, хоть в петлю лезь. А сейчас я поступала опрометчиво, глупо, неразумно – и сердце заходилось от счастья и осознания того, что всё на своих местах.

- Хортенс? – Эймери заглянул мне в глаза, а я кивнула и закусила губу, обхватывая его ногами.

- Да, – сказала, отвечая разом на все вопросы. – Да, да, да!

Я не чувствовала ни стыда, ни страха, когда он меня трогал. Везде, сперва совсем невесомо, мягко и бережно, а потом сильнее, настойчивее. И как я ни старалась сохранять здравый смысл, то закусывая губу, то впиваясь ногтями в мякоть ладони, меня уносило.

- Ну же, давай, –шепнула я, глядя в его глаза, серые, как металл. – Давай же...

- Боги, Хортенс! – Эймери закатил глаза. – Ты бы мне ещё инструкцию нарисовала! Со стрелочками...

Мы снова засмеялись, и от этого всё стало... ещё волшебнее. И почти не больно.

______________________________________

Я проснулась, завернулась в одеяло, чуть поморщилась недовольно нывшим мышцам. Сегодня почти не чувствуется, а вот завтра явно...

И в то же время было непривычно хорошо. Расслабленно, сладко, словно после жаркой термы с массажем и купанием в талой мягкой воде. Память о яви приходила постепенно.

Дом Эймери. Кровать Эймери. И я в ней.

Голая, помятая и – голосом отца и матери одновременно – обесчещенная.

...нет, не в том дело. Уже, наверное, миновала полночь. Тридцатое мая. Послезавтра Эймери двадцать один год.

Послезавтра...

Нет, не выйду никуда и его – не отпущу. На сегодня и завтра он мой, и никакая вечность его у меня не украдёт. С этой мыслью я поискала Эймери на кровати – и не нашла.

Подскочила, торопливо наматала на себя сбившуюся в тугой узел простынь и побежала к двери, думая о том, что придётся выскакивать полуголой на улицу. Но – нет. Эймери, полностью одетый, стоял у дверей. Поймал перекошенную от страха меня двумя руками, прижал к себе.

- Привет.

- Куда ты собрался на ночь глядя? - для верности я бросила взгляд в полуоткрытую дверь: темно. В конце мая светлеть начинает кротово рано, так что я не ошиблась, сейчас действительно глубокая ночь.

- Что случилось? Они... они уже за тобой пришли? – ужас охватил меня куда плотнее, чем сползающая простынь. Эймери подхватил и меня, и простынь. Целовал-целовал-целовал, но это не сбавляло мою тревогу. Ничуть.

- Мне нужно кое-куда прогуляться. Я вернусь.

- Посреди ночи? А ну говори немедленно, что произошло!

- Откуда этот приказной тон?! Всегда так с вами, девушками...

- Я же теперь твоя головная боль почти на законных основаниях, о коварный совратитель. Буду требовать верности и заодно отчёта о каждом шаге.

Он улыбнулся, но глаза были серьёзные:

- Помнишь нашу поездку в Джаксвилль?

- Естественно, – нахмурилась я.

- Я тогда оставил на стене записку мелом. Всё знаю, приходи на место смерти Реджеса тридцатого мая. Помнишь?

Кажется, сердце то ли галопом вот-вот поскочет то ли вовсе остановится. Тридцатое мая наступило.

- Ты хочешь сходить в купальню, – я не спрашивала. Утверждала. И тут же закрыла ему рот ладонью:

- Я пойду с тобой!

Эймери явно собирался что-то мне возразить, но я затрясла головой:

- И слушать ничего не хочу!

- Одевайся, – выдохнул Эймери. – Вообще-то я уверен, что там никого не будет, но...

- Но?

- Просто не хочу с тобой расставаться.