Весна, которой нам не хватит

Глава 8. Неугодный сенатор

Я пришла в предназначенную для лекции аудиторию первой, поскольку до начала никому не объявленного мероприятия оставалось не менее получаса, и с неожиданной неловкостью подумала о том, что где-то за стенкой Армаль и не подозревает, с каким энтузиазмом молодая невеста собирается выслушивать политического противника его обожаемого родственника.

Аудитория красноречиво отражала отношение администрации к предстоящему событию: она была маленькая, тёмная, доска – грязная, а мел отсутствовал вовсе. Поднятые на столы для влажной уборки стулья не были опущены, да и сама влажная уборка вызывала некоторые нарекания. Представив директрису Лестор вкупе с директором КБД мальёком Аёном разбрасывающими по углам бумажки со злорадным хихиканьем, я только покачала головой. Не особо соображая, что делаю, принялась опускать стулья, попутно подбирая особо крупный мусор. Потом нашла ведро с водой под пыльной графитной доской и тряпку, стала отмывать доску. Простые механические действия отвлекали от сумятицы мыслей.

- Вас наказали, малье Флорис? - я подпрыгнула на месте и резко обернулась. На пороге стоял Эймери и наблюдал за мной, вероятно, уже несколько минут.

- Не то что бы. Это я сама себя наказываю, в некотором роде... Мальёк Флотарис, вы тоже пришли... послушать лекцию?

Он пожал плечами, прошёл и сел в самый дальний угол у стены. Я уже успела разложить на столах листы бумаги для записей, и Эймери принялся крутить свой лист в руках. Смял пополам, расправил, снова стал сминать и разгибать... Лицо его было недовольным, губы сжимались.

- Должен же быть среди студентов и надзирающий преподаватель. Остальным удалось счастливо отвертеться.

- Что с вами? - не выдержала я. - Это же такой шанс! Познакомиться с сенатором лично, обратиться напрямую к человеку, который как раз радеет за...

- Не здесь, - резко оборвал Эймери. - Не здесь и не сейчас. Вы-то зачем пришли? Как вообще узнали?

- Директриса взяла меня в рабство и приказала быть, - я, наконец, бросила тряпку обратно в ведро и, за неимением других чистых тканей, воровато вытерла руки о юбку. - Но я бы пришла и сама.

- Зря.

- Но...

- Вы ничего не понимаете.

Я недоумённо посмотрела на него. Реакцию всех остальных, от Армаля и Аннет до малье Лестор предугадать было нетрудно, но Эймери должен хвататься за любой шанс!

- Вы уверены, что вы не приёмный ребёнок в семье, малье Флорис? – вдруг с какой-то новой и в то же время такой знакомой насмешливой интонацией произнёс Эймери, и я опять растерялась.

- С чего вдруг подобные подозрения?

- Для благородной малье вы слишком органично смотритесь в процессе уборки, и даже не ропщете. Трудно представить кого-то из вашей среды на вашем месте.

- Трудно, потому что нечем, - мигом вызверилась я. – Ни ума у вас, ни фантазии, мальёк Флотарис!

Это была одна из любимых фразочек Коссет. Эймери открыл было рот, но ответить не успел: за дверью раздались голоса, и в комнату один за другим, переговариваясь весело и шумно, зашли пять парней, правда, в первый момент мне показалось, что их как минимум раза в три больше. Полного и неповоротливого Сайтона я опознала сразу, он широко улыбнулся мне, как старой доброй знакомой, потом увидела высокого Лажена, остальных троих знала шапочно, просто по именам. Дикьена среди них не было – а может быть, и был, просто под чужой личиной? Впрочем, вряд ли он стал бы так откровенно подставлять себя среди бела дня и при свидетелях… Или он не знал о лекции, почти никто не знал же?

Мальчишки расселись, Сайтон оказался за своим столом один и приглашающе кивнул мне. Но я сделала вид, что не поняла его намёков и опустилась за свободный стол напротив Эймери. Судя по лицу «надзирающего преподавателя», нас ожидала как минимум бандонская пытка дикими муравьями, а вовсе не встреча с единственным в стране человеком, имеющим возможности и желание нам помочь.

Нам. Я так и подумала это «нам» и сама же прикусила себя за щёку от досады.

- Привет, - прошептал, обернувшись, Лажен, явно пришедший за компанию с кем-то из мальчишек, уж слишком невозмутимым он выглядел. – Рад тебя видеть. Больше девчонок не будет?

- Меня отправила с секретарской миссией добрая малье Лестор, - скорчила я клоунскую рожицу, а Лажен украдкой кивнул на Эймери.

Да, при любом другом преподавателе я не стала бы что-то говорить о директрисе, но Эймери... все планы мне портит, все карты путает! Я уставилась на поверхность парты, исцарапанную и исписанную чернильными посланиями от студентов прошлых лет, хотя во всех других учебных классах Колледжа, где я успела позаниматься за эти два неполных года, парты были новыми и чистыми. Зачитавшись чьим-то страстным признанием в горячей нелюбви к лайгону, я пропустила момент, когда в очередной раз открылась дверь, и в комнату один за другим вошли трое взрослых мужчин.

Узнать сенатора Мирука Трошича было несложно: он оказался существенно старше своих молчаливых спутников, требовательно и прицельно оглядевших аудиторию и сидящих в ней студентов и Эймери. Один из охранников, если я правильно определила род занятий сопровождающих сенатора людей, уселся рядом с Эймери, второй остановился у входа. Их одинаково невыразительные лица мало меня интересовали, я разглядывала самого неугодного сенатора, о котором слышала так много всего. Раньше мне не доводилось встречаться с Трошичем лично, хотя Аннет давно уже в красках описала мне его неказистую внешность, разительно отличавшуюся от внешности его более удачливого соперника. Он действительно казался расплывшимся, обрюзгшим и, если так можно выразиться, совершенно обычным: далеко не новый и не самый дорогой и модный плащ, неряшливо растрёпанные седые волосы, кустистые брови, морщинки на лбу. Я ожидала этого всего, но одновременно надеялась на что-то этакое: ощущение силы и уверенности, сногсшибательную харизму… И была разочарована, обнаружив сутулящегося суетливого мужчину лет пятидесяти с хвостиком, который, поздоровавшись с позорно малочисленной аудиторией, тут же подавился воздухом и откашливался, пока Сайтон не сбегал за стаканом воды.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- О, прелестная малье, рад увидеть наконец-то внимающие женские глаза! – каркающе-скрипучим голосом начал сенатор, ничуть, кажется, не смутившийся ни тёмной каморки, ни жалкой горстки слушателей. – Прекрасно, прекрасно! Давайте-ка познакомимся, дорогие мои друзья! К счастью, сегодня здесь только самые заинтересованные, поэтому я без труда всех запомню! Ну-ка, ну-ка…

Процедура знакомства слегка затянулась. Эймери сидел молчаливый, хмурый, и я начинала волноваться, не случилось ли у него что-то вовсе экстраординарное со вчерашнего вечера. Вчера он тоже был не в лучшем расположении духа, но и такого явного напряжения, как сейчас, в нём не чувствовалось.

- Вы знаете, пару дней назад я обдумывал сегодняшнюю лекцию, - мальёк Трошич снова обвёл нас маленькими тусклыми глазками. - Думал о том, какую интересную тему выбрать для молодежи, к которой, увы, не принадлежу уже очень давно. Те вопросы, которые больше всего интересуют меня: права всех без исключения людей на базовые жизненные ценности, обеспечение достойного уровня жизни после достижения пенсионного возраста, получение образования малоимущими и тому подобное, думал я, не будут так уж интересны тем, перед кем сейчас открываются все дороги. Тем, кому мир кажется полным удивительных открытий, чудес и возможностей. Да, он такой и есть, этот мир, безусловно. И в то же время люди, знаете ли, такой шебутной и неугомонный народец, пусти их на Небесный луг – они и там найдут, по какому поводу сморщить нос! – сенатор глухо засмеялся, в первый момент мне показалось, будто очередной приступ кашля одолел его. – Одним словом, сегодня, дорогие мои, я решил спросить вас. Что вас волнует, о чём болит душа у молодых?

Сайтон подскочил так, словно этого вопроса он ждал всю жизнь.

- Мальёк Трошич, я думаю, все ваши сторонники, сторонники реформ, стремящиеся к новшествам и прогрессу, были бы счастливы собраться воедино. Нас много, поверьте, за нами сила, но мы разобщены! Нам нужно как-то организоваться, может быть, основать клуб…

- Ох, молодёжь! – вздохнул сенатор, и глаза его вдруг сверкнули, остро и не без хитринки. – Не представляете, как я вас понимаю! Но поверьте моему многолетнему опыту воинственного оппозиционера-энтузиаста: ото всех этих клубов нет никакого толку. Вам кажется, что сила в массе и толпе, но стоит вам собрать эту толпу, как все порывы погрязнут в будничной рутине. Клуб, говорите вы? Что ж, хорошо. Но клубу будет нужно собираться где-то, и вы начнёте искать подходящий дом, отсеяв треть желающих, которым неудобно будет добираться. Потом вам нужно будет оплатить аренду и приобрести стулья для заседаний, как минимум, а для этого – вводить членские взносы. Ох уж эти взносы! Они погубили больше оппозиционеров, чем все палачи и темницы вместе взятые. Затем из оставшейся трети нужно будет назначить председателя… и вот у вас уже нет воодушевлённой толпы, а только кучка страждущих, как правило – праздных бездельников, которым попросту нечем больше заниматься, чем торчать в политическом клубе!

- Но как же… - растерянно и даже разочарованно начал было Сайтон.

- Начните с себя. Сделайте из себя лидера, за которым потянутся остальные. Во имя которого будут основывать клубы и в честь которого называть детей. Творите добрые дела, искореняйте зло: взяточничество, несправедливость, стремление к наживе любой ценой. Я таким лидером не стал… не спорьте, не стал! Но я буду счастлив, если кто-то из моих слушателей или приверженцев найдёт в себе силы сделать Айвану такой, какой она должна быть. Свободной. Страной, в которой каждый человек, независимо от происхождения и наличия благого дара, сможет ходить с гордо поднятой головой и быть самим собой. Тогда я смогу умереть спокойно.

- Вы добились бы куда большего, если бы действовали осторожнее! – вдруг с вызовом высказался сидящий рядом с Лаженом невысокий тощенький паренёк с весьма массивным носом, вроде бы, Граль, по виду – воплощённая осторожность. – Если бы вы не позиционировали своё радикальное мнение по поводу острых и спорных тем!

- Что вы имеете в виду, мой дорогой? – сенатор склонил голову к плечу и прищурился.

- Я имею в виду, что демонстрируя свою лояльность, например, к скверным, вы существенно подрываете свой авторитет и тем самым перекрываете себе же самому дорогу для выполнения более полезных и животрепещущих задач!

Я покосилась на Эймери, он сидел неподвижно, слепо глядя на поверхность стола перед собой, и только сжатые пальцы выдавали его напряжение. Мне захотелось обнять его, просто для того, чтобы поделиться своим теплом, своими силами. Ну почему он молчит?! Какие-то лекарства для скверных были созданы, их же просто перестали выпускать! И если Эймери выскажется в поддержку Трошича, это не означает, что его тут же в чём-то заподозрят!

Но Эймери молчал.

Молчал и сенатор, рассеянно улыбаясь куда-то в потолок – то ли раздумывая над ответом Гралю, то ли задумавшись о чём-то своём.

- Видите ли, мой дорогой, в ваших словах есть немалая доля истины, - наконец сказал он. - Что скверные? Их мало. Помимо них найдется множество дел: брошенные детишки, несчастные старики, калеки-военные... Но величие нашей души проявляется в том, что мы не боимся грязи, не боимся замарать своих дорогих сапог. Я знаю, что есть более простой путь. Но я не хочу ему следовать. Я знаю, что большинство из наших граждан превыше всего ценят сытость, в широком смысле. И это прекрасно, я хочу сказать, что нисколько не умаляю значение достатка, быть сытым – это прекрасно, я сам человек не бедный. Но этого недостаточно. Наше тело должно быть здоровым и пребывать в комфорте, а вот душе лучше трудиться, постоянно, понимаете? Заботясь об этих несчастных, мы тренируем душу, поскольку это трудно. Сочувствовать им – трудно, и, тем не менее, нас всех после смерти ожидает один Небесный луг.

- А так ли они несчастны? – упрямо процедил Граль. – И заслуживают ли они этой заботы?

- Нисколько, - почти весело ответил ему Лажен. – Подумаешь, шестилетних детишек, ну, иногда и постарше, забирают из родных семей и определяют в приюты, где они растут, как сорная трава на камнях. Подумаешь, почти ничему не учат, не играют, не воспитывают, не лечат, морят голодом. Подумаешь – держат, как бешеных зверей, в изоляции от всего остального мира за гипотетическую угрозу этому самому миру. А потом…

- Ну, что вы! – мягко остановил его сенатор. – Всё давно уже не так плохо. Условия смягчаются. Не всё сразу, разумеется. Избегайте крайностей, крайности – это зло. По поводу скверных, я понимаю ваш интерес, молодые люди. Всё это кажется таким романтичным! Магические способности, связанные со смертью, иллюзиями, властью над чужими сознаниями и жизнями… да, это звучит, как мрачная сказка, а молодёжь обожает страшные истории. Я вас понимаю! Но жизнь порой далека от сказок. Порядка сорока лет назад мой отец – вы, конечно, знаете, что мой отец, хоть и не стал Верховным сенатором, но был активным и очень продвинутым для того времени политическим деятелем, так вот, мой отец всячески способствовал исследованиям, связанным со скверноодарёнными. Он же повлиял на улучшение – да-да, мой дорогой, раньше было ещё хуже! – условий содержания скверных, более того, именно при моём отце те дети, чьи дары были признаны неопасными, а их родные не возражали, смогли оставаться в собственных семьях, под строгим надзором, конечно. Было запущено несколько экспериментальных программ: по контролю за скверными, по разработке лекарств, воздействующих на их особенные организмы, по изменению скверного дара и по определению наличия скверного дара ещё до рождения детей. Некоторые из этих программ были более удачные, другие, в частности, последняя, потерпели полную неудачу. Все эти разработки требовали усилий лучших умов Айваны и огромного финансирования, поэтому разработки шли, не очень быстро и тем не менее. Мы научились стирать скверный дар, и это великое достижение.

- Стирать дар?! – изумленно произнёс пухлощёкий круглолицый Кортед, сидящий за ближайшим к сенатору столом. – Но… почему об этом ничего никому не известно?!

- Об этом известно и многим, - поморщился сенатор, - но, видите ли, всё не так уж и просто. Любые исследования требуют времени – для того, чтобы оценить далёкую перспективу. Обнаружив, что дар можно запечатать, наши учёные сперва праздновали победу. Казалось бы, чего проще: при выявлении способностей, а это, как верно заметил ваш однокурсник, происходит чаще всего в возрасте шести-девяти лет, стереть дар и позволить ребёнку прожить обычную жизнь. Но тут наши учёные столкнулись с рядом сложностей. Во-первых, дар – не зуб, который можно вырвать с корнем и жить себе дальше. Дар в крови, и просто сделать переливание этой крови недостаточно, поскольку кровь живая материя, и рано или поздно он вернётся снова. Да и доноров подобрать непросто. Необходимо мощное воздействие на кроветворный костный мозг. Сперва смертность участвовавших в экспериментах детей достигала девяносто процентов…

Сайтон что-то невнятно пробурчал, остальные как-то потерянно молчали.

- Поэтому после долгих споров и сомнений, путём проб и ошибок срок запечатывания дара был перенесён. На сегодняшний день оптимальный момент для этого определен в двадцать один год. Как видите, всё непросто и неоднозначно. Так или иначе, это люди, и мы должны быть гуманными. И мы гуманны! Кроме того, я уже два года пытаюсь внедрить проект об интеграции скверных в общество, скажем, привлечение их к некоторым общественным и политическим задачам, там, где их способности могли бы послужить родной стране. Но нужны волонтёры, нужны вложения, нужно время. И завершение программы по установлению контроля, разумеется.

Наступила очередная пауза.

- Расскажите, что конкретно было сделано вами за прошедший год, - подал голос один из молодых людей, и сенатор улыбнулся не без гордости – но и не без облегчения, как мне показалось. Кажется, несмотря на всю свою терпимость и прогрессивность опасная тема давалась ему непросто.

- С удовольствием расскажу. Для начала мы…

Всё это было очень интересно, на самом деле, в других обстоятельствах я бы законспектировала, если бы не Эймери. От него буквально веяло раздражением.

Я взяла лист и написала «Что случилось?». Свернула трубочкой, воровато огляделась. Охранники скучали, мальёки внимали, вещающий сенатор полуприкрыл глаза. Улучив момент, я бросила трубочку на стол Эймери.

У него оказалась неплохая реакция – послание моментально исчезло в ладони. Ответа я, по правде сказать, не ожидала, но ответ последовал: та же самая трубочка вскоре прилетела на мой стол. Я торопливо развернула её, чувствуя себя шпионкой и государственной преступницей, не иначе. На бумажке обнаружился червяк с грустной унылой мордочкой. Не сдержавшись, я фыркнула в кулак.

- А прекрасная малье отчего-то молчит и не участвует в дискуссии, - внезапно оборвал сам себя сенатор. – Очень досадное упущение. Моя дорогая, поделитесь с нами: а что же волнует и интересует вас?

- Меня интересует всё, о чём сегодня шла речь. А волнует… Мой, - я проглотила слово «жених» и заменила на максимально нейтральное слово, - один мой знакомый утверждает, что женщине не место в Сенате. И там действительно приходится семьдесят восемь мужчин на двух женщин. Есть ли у меня надежда однажды получить полноценный сенаторский значок?

Морщинистое лицо сенатора буквально осветилось – без шуток, мне показалось, что он засиял, как туча, из-под которой упрямо пробивается солнце. А потом стремительно подошёл ко мне по узкому проходу между столами и порывисто взял меня за руку:

- Дорогая малье, я считаю, что женщины непременно должны работать в Сенате и решать судьбу Айваны наравне с мужчинами! Уверен, что в этом случае и войн, и прочих несчастий и несправедливостей было бы меньше. Малье… Флорис, верно? Вы, надо полагать, никогда ещё не присутствовали на заседаниях Сената?

Я помотала головой. Сухие и крепкие пальцы с лёгкой россыпью старческих пятен, держащие мои, сжались чуть сильнее.

- В таком случае – к чему откладывать? Ближайшее заседание состоится послезавтра в полдень и будет посвящено разработке и работе новых восточных шахт. Если вам не покажется скучным подобный предмет для обсуждения…

Я снова помотала головой.

- Ну, вот и отлично. Вам будет выписан персональный пропуск от моего имени. Думаю, в любом случае это будет полезный опыт для будущего сенатора… или просто для прекрасной малье, неравнодушной к проблемам собственной страны. Поделитесь со мной впечатлениями после, договорились? Есть ли какие-то ещё вопросы, молодые люди?

Вопросы были, но я опять потеряла нить обсуждения, думая о более насущных лично для себя проблемах: Армаль давно обещал мне визит в Сенат, и я безуспешно ждала исполнения его обещания почти год, а Мирук Трошич так просто уверяет, что устроит его послезавтра! Немыслимо и… замечательно. Тем более с учётом того, что сенатор действительно заинтересован в интеграции скверных. Я смогу увидеться с ним ещё раз – он же сам меня пригласил.

И поговорить о лечении Эймери…

***

Лажен выскочил из аудитории после сенатора первым, следом потянулись остальные. Я поглядела на красные щёки Сайтона и замешкалась, якобы застёгивая туфлю и перекрывая проход для Эймери. Он терпеливо ждал.

Наконец мы остались одни.

- Поговорим?

- О чём? О сегодняшнем мероприятии говорить не будем, умоляю.

- Ладно, не будем, хотя я не понимаю, почему. Но вы задолжали мне разговор о цели вашего… твоего присутствия в КИЛ и зимних вещах моих соседок. Эймери. Хватит делать вид, что мы друг другу посторонние.

- А мы не посторонние? Что ж… Как же твои, - Эймери выделил это «твои», - занятия? Ты никуда не торопишься? Хортенс.

- Мне просто жизненно необходимо удостовериться, что крыша твоего дома действительно очень красная.

Теперь фыркнул он.

- Нет, пожалуй, идти ко мне домой не стоит. Пойдём, прогуляемся.

- Посидим в кафе? – против воли и безо всяких причин мне хотелось улыбаться, пусть эта улыбка была не лишена изрядной доли нервозности.

- Увы, но не сегодня. Не могу допустить, чтобы за меня платила девушка. Я не настолько прогрессивен.

- А зарплату тебе не выдают?

- Так это первый месяц моей работы. Пока что я полностью на государственном обеспечении, то есть без реальных монет в кармане.

- Что ж, тогда просто погуляем, пощадим твою мужскую гордость. Хотя мой отец обязан тебя вроде как содержать... не надо так закатывать глаза. Через… час встретимся у ворот, как вчера?

- Договорились. Только не у самых ворот, а чуть подальше. Там есть такой небольшой скверик.

- Знаю.

Мне надо было ещё увидеть Армаля и отчитаться о прошедшем мероприятии у директрисы, но в данный момент всё это казалось таким неважным. Эймери вышел, а я медленно прошлась по рядам, собирая в стопку оставшиеся листы бумаги. И вдруг увидела, что из стоящего у доски ведра идёт небольшой дымок. Заглянула внутрь: воды, которой к началу лекции было внутри чуть меньше половины, не осталось вовсе, ведро издавало довольно резкий и неприятный запах, а лежащая на дне тряпка почернела и вроде бы даже обуглилась.

Я покачала головой, схватила ведро и сунула его в руки первому встреченному в коридоре слуге с наказом выбросить случайно испорченную мною вещь.