Весна, которой нам не хватит

Глава 29. Немного нежности

Изначально я планировала задать Рабраю Карэйну ещё множество вопросов, например, о возможных детях благих и скверных: будут ли они вдвое сильнее, как предполагала наша ещё не до конца выжившая из ума библиотекарша, или нет. Попросить ничего не говорить Армалю о сегодняшнем разговоре. Спросить о мальёке Реджесе – нет ли у скверных ещё каких-нибудь особенностей или слабостей, из-за которых мог упасть в бассейн и утонуть здоровый, в принципе, человек. Если следы ожогов были его собственными… Может меня обжечь собственный огонь? Может, тут грань тонка: на самом деле всё зависит от восприятия. Если огонь будет восприниматься как нечто чужеродное, он обожжёт, думаю, с кислотой то же самое… Да, у меня ещё были вопросы к Карэйну. Но по итогу я расстроилась так, что едва выдавила из себя "спасибо, до свидания". Нет, расстроилась – не то слово, неправильное, недостаточное. Наверное, глупо было возлагать столько надежд на эту встречу, но я надеялась, и теперь эти расколотые надежды резали меня изнутри, как попавший в тесную туфлю осколок стекла.

А вот Эймери выглядел совершенно невозмутимым и отрешенным. Благодарить гостя не стал, но попрощался безупречно любезно. Постоял у окна ещё секунды две, а потом посмотрел на меня.

- Завтра я буду занят, а в воскресенье можем поехать во Флорбург, вместе, если твои планы не изменились. Поговорим с матерью этой девушки. Вдруг она всё же вернулась.

- Не изменились, - эхом откликнулась я.

- Тогда до воскресенья.

- Стой! Ты куда?! – Эймери преспокойно двинулся к двери, собственно, оставаться здесь нам было без надобности: не знаю, какие чудеса придумал Сай, но Армаль мог вернуться в любую секунду.

- Завтра сложный день, в воскресенье, возможно, выезд до позднего вечера, - отозвался он. - А у меня дела. Контрольные у первого курса не проверены. Экзаменационные билеты не дописаны.

- Можно мне поехать завтра с тобой?

- Нет, конечно. Никто не должен знать обо мне, кроме директрисы. Это одно из условий моего здесь пребывания.

Мне хотелось закричать, топая ногами и расшвыривая мебель кругом: "Как ты можешь оставаться таким спокойным, таким нечеловечески спокойным, когда всё настолько ужасно?! Как ты можешь думать о расследовании, о дурацких контрольных, когда ты умираешь? Когда ты в жизни ничего не видел, кроме бесчеловечного приюта, лабораторий, дома, больше похожего на тюрьму, каких-то продажных девок и..."

Я ничего не сказала, даже рта не раскрыла. Дверь за Эймери закрылась, а я опустилась на пол и стала изо всех сил тереть переносицу и моргать глазами, представляя, как он возвращается, берёт меня за руку и уводит за собой, в домик с красной крышей – или любой другой дом, где кроме нас и кошки не будет больше никого и ничего.

Хотя бы до начала экзаменов. До моей свадьбы.

До его смерти.

***

Всё субботнее время после занятий я посвятила работе над выпускным артефактом и секретарской каторге, это заставляло сосредоточиться и не думать... обо всяком разном. Например, о том, что последняя доза целительского зелья мальёка Сиора неожиданным образом тоже могла куда-то исчезнуть, и теперь Эймери осталось жить не полтора месяца, а всего несколько дней, наполненных мучительным угасанием.

...как он мог подхватить какую-то редкую смертельную инфекцию, связанную – это даже в голове не укладывается! – с поражением костного мозга? Не банальную простуду или хотя бы чесотку, а инфекцию некоего Брастерса? Звучит абсурдно: умудриться сбежать из столь хорошо охраняемого приюта, оказаться в какой-то глухой деревне, порезаться и... подписать себе смертный приговор.

Но жизнь и не обязана действовать логично и закономерно. В отличие от людей.

В купальне, куда я отправилась смыть с себя трудовой пот и усталость, мы столкнулись с Аннет. На самом деле мне нужно было чем-то занять себя в ожидании возвращения Эймери. Возвращения, о котором я просто могла не узнать – не ходить же кругами возле его дома в ожидании, а сам он вряд ли сподобится уведомить меня. Аннет поздоровалась со мной привычно хладнокровно и с лёгким пренебрежением, покрутила коралловый браслет на запястье и отвела взгляд.

- Извини, - неловко сказала я.

- За что? – её удивление, деланное равнодушие были ненастоящими. Я пожала плечами – нет, так нет. Глупо чувствовать себя виноватой так долго из-за такой ерунды.

Служанка Тирша встретила меня на выходе из купальни:

- Малые, вам просили передать...

В записке не было слов, только нарисованный второпях забавный червяк со скошенными к переносице вытаращенными глазами. Я схватила записку, понеслась обратно в комнату и выскочила из КИЛ, едва просушив волосы.

Эймери ждал меня и открыл дверь ещё до того, как я успела коснуться двери сжатой в кулак рукой. Я зашла – и он обнял меня так, что ступни оторвались от пола. Прижал к стене, а я обхватила его шею руками.

- Как всё прошло?

- Ожидаемо, – Эймери поцеловал меня в щёку, в краешек губ, в губы. – Ты уставшая. И бледная. Что-то случилось? Гийом... узнал о той встрече?

- Не знаю. Во всяком случае, он ничего не говорил.

Эймери снова меня поцеловал, это сильно мешало концентрироваться на разговоре. Не растечься лужицей отлично помогала тревога: какой-то он был сегодня не такой, как всегда. Более... мягкий и податливый.

- Чем тебе помочь? – сказал вдруг Эймери, подтверждая мои невнятные подозрения.

- В каком смысле? – растерялась я.

- В любом. Что я могу для тебя сделать? С учебой? С лайгоном? С дипломом? С... Гийомом? Что-то узнать про него? Или про кого-то другого? Скажи. Я сделаю.

- Ты перегрелся? – я потянулась к его лбу, но не дотянулась. Эймери перехватил мою кисть, прижал к губам.

Как же с ним было хорошо. Я должна была бояться, мне, как и любой добропорядочной малье моего круга, строгая гувернантка с детства внушала, что не следует оставаться с мужчиной один на один, что мужчин следует опасаться. И про "потерянную честь" я понимала всё... теоретически. Но я настолько доверяла ему, что мне было не страшно, наоборот: хотелось поторопить его, попросить быть смелее. Подставляла губы, щёки, шею, наслаждаясь ощущениями этой волшебной близости. Его пальцы мягко расстёгивали пуговицы платья, я вытащила руки из рукавов, помогла ему стянуть с меня нижнюю рубашку. Почувствовала прикосновение к груди прохладного воздуха и контрастно горячего дыхания.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

- Пообещай мне, – шепнул Эймери, наклонился, поцеловал родинку на груди, опустился губами ниже, выбивая последние здравые мысли из головы. Я застонала, смутилась самой себя и сжала губы. – Пообещай.

- Что? – в этот момент я готова была пообещать ему всё, что угодно. Вообще всё, только бы он не останавливался.

Но он, конечно, остановился.

- Я буду смотреть на тебя с Небесного луга. Ну, не постоянно, конечно, – он щёлкнул меня по носу. - Периодически. Веди себя хорошо.

- Не прощайся со мной раньше времени, идиот! – разозлилась я. Стоило, впрочем, поблагодарить его за эту отрезвляющую злость: я пришла в себя настолько, чтобы натянуть хотя бы нижнюю рубашку обратно. Эймери стоял рядом, прижавшись к стене лбом. – Ничего мне не надо, сама разберусь. И с дипломом, и со всем остальным. Как твоя поездка?

- Нормально, – светскость темы разговора могла бы показаться даже забавной. – Встретили, измерили от и до, укололи, отправили обратно. Первого июня в восемь утра за мной придут сюда. Заберут ключи от дома, проводят... куда нужно. Я так хорошо себя зарекомендовал, что мне всецело доверяют, что приятно. Я хотел тебя попросить... если за Ксютой так и не придут, пристрой её куда-нибудь? Есть что-то невообразимо неправильное в том, чтобы быть бездомным. Хотя к крысам это не относится, если что.

- Хватит нести всякую чушь! – мне нечего было ему сказать, нечем утешить, нечем даже отвлечь. Впрочем... я придвинулась ближе, поднырнула под руку, снова словно оказываясь прижатой им к стене.

- Хортенс, у меня отличная выдержка, но не безграничная. Давай расходиться. Экипаж во Флорбург заказан на шесть утра. Впрочем, тебе не обяза...

- У тебя было много женщин? – перебила я, глаза Эймери забавно округлились.

- Кого?!

- Я знаю, мне отец рассказал.

- О чём?!

- О женщинах. Которых он к тебе приводил после того, как... когда мы тогда расстались. Их было много? Ты помнишь самую первую?

Эймери посмотрел на меня... странно.

- Иди отсюда со своими глупостями!

- Не помнишь даже, сколько было?!

- Не помню. Не считал. Иди, кому сказал. А то проспишь завтра, потом сама же обидишься.

- То "чем могу помочь", "то иди отсюда", – я погладила его по щеке. Приложила ладонь к груди, но стука сердца не почувствовала – то ли место выбрала неверное, то ли авторы романтических книг преувеличивали его громкость и силу. – То раздеваешь меня, то прогоняешь. Заставляешь меня всё время чувствовать, что я навязываюсь.

- Прогоняю, потому что не хочу портить тебе жизнь. Раздеваю, потому что не могу сдержаться. Только выгонишь тебя, как же...

Я закусила губу и положила руку ему на живот. Кожа казалась такой холодной даже через рубашку.

- Хортенс, прекрати немедленно!

- Кого из тех женщин ты запомнил?

Эймери поцеловал меня снова, не давая договорить, но моим рукам не мешал, и я воспользовалась этим, хотя сама не верила, что могу сделать нечто настолько бесстыдное.

Легко быть смелой, когда голова кружится. От пережитого только что возбуждения, оборванного на полпути. От страха, от жгучей обиды – и на судьбу, и на него, и на себя, и на целый мир. От злости и беспомощности. Он нежности и желания.

Он протестовал довольно слабо, даже когда я, осмелев до крайности, расстегнула его ремень, и тот соскользнул на пол, предательски громко звякнув металлической пряжкой. Вероятно, и ему тоже нелегко давались эти остановки. Мы так и стояли у стены, полураздетые, растрёпанные, смущённые и в то же время отчаянно желающие касаться друг друга, изучать эти ощущения. Эймери положил свою руку поверх моей – и мне это нравилось, мне нравилось абсолютно всё, что он делал и как. Нравилось, как темнеют его глаза, как подрагивают ресницы, как меняется его дыхание, как он на меня смотрит, нравилось вдыхать его дыхание, даже знать о том, что завтра мы куда-то поедем вместе. Нравилось чувствовать ответный импульс в его теле, чувствовать, как он реагирует на меня, это перекрывало стыд, перекрывало страх.

- Сколько у тебя было женщин? – повторила я, уткнувшись в его плечо лбом. Он легонько ущипнул меня за предплечье.

- Ни одной. Да, мальёк Аделард не соврал, он действительно приводил всяческих ночных тальп, причем отличного сорта и качества, папаша не поскупился на лучшие публичные дома Айваны, надо полагать. Но я с ними не спал. Мы пили чай с печеньем и болтали о жизни. Дамы были только за – деньги платят, а пахать не надо.

- Врёшь! - я отодвинулась, чтобы посмотреть в его глаза, смеющиеся и печальные. - Нет, ты правда нагло врёшь мне в лицо, ты меня щадишь, а я же по-хорошему...

- Хортенс, не заставляй меня снова просить тебя уйти. Ты разве не знаешь, что если человек попадает на Небесный луг с огромным чувством вины на душе, то он потом по колени, а то и по пояс или по грудь врастает в землю?

- С чувством вины из-за ночных тальп? – уточнила я, а Эймери засмеялся.

- Нет.

- Совсем не раскаиваешься?! – возмутилась я, а он ловко натянул на меня верх платья и застегнул пуговицы.

- Ты же понимаешь, о чём я. Хортенс, уже поздно. Ты и так будешь всю ночь мне сниться.

- Этого мало.

- Бесчеловечно мало.

Я сделала несколько шагов в сторону двери. Обернулась. Эймери догнал и снова обнял меня, порывисто и так сладко.

- Спасибо.

Дверь закрылась за мной бесшумно, но в голове грохотал то ли водопад, то ли горный обвал – что-то неотвратимое и оглушающее, как любовь или смерть, допустим.