Волчья ночь

ГЛАВА 14

Эбби снова снился странный сон. Она бежала по заснеженной равнине. Ее кто-то догонял, но оглянуться и посмотреть было страшно, и молодая женщина продолжала бежать.

А потом вдруг в ней взыграло упрямство. Сколько можно? Сколько еще она будет убегать от неизвестной опасности? Трястись, точно заяц от малейшего шороха? Не лучше ли будет остановиться и взглянуть опасности в лицо?

И она остановилась. Сжала кулаки и обернулась с решимостью дать отпор, пусть силы ее и были смехотворны.

А потом она проснулась. В своей постели, вспотевшая, со сбившимся дыханием, среди влажных простыней. Сердце трепетало, грозя выскочить из груди, но страх… Страха больше не было. Он растворился в сновидении, исчез, точно прошлогодний снег.

Теперь Эбби была уверена, что справится. Выдержит все, что бы ни послала ей Судьба и Проведение. Иначе ведь и быть не может.

Рядом мирно почивал Питер и молодая женщина, как и в предыдущую ночь, осторожно выбралась из кровати, стараясь не потревожить сон супруга. Подхватила с кресла пушистую теплую шаль и завернулась в нее, счастливо потираясь щекой о тонкую легкую ткань. Шаль эту привез из поездки еще папенька Эбби. Он всегда-то баловал единственную дочку, ни в чем не отказывал, любил и поощрял. Правда и о наказаниях за шалости никогда не забывал, но то так быстро забывалось. А вот воспоминания о нежности и любви родителя Эбби до сих пор хранит в памяти.

Молодая женщина сделала пару шагов к окну и замерла в нерешительности. Стало вдруг страшно при мысли, что, выглянув во двор, она может снова увидеть там того странного зверя. И что тогда делать? Как поступить? Снова будить Питера? Но тогда супруг и в этот раз может не удержаться и выйти из дома и кто знает, что случится?

Эбби вздохнула. Сжала кулачки и шагнула к окну. С опаской отодвинула занавеску и выглянула во двор. Пусто. На снегу никого не было. Вздохнув с облегчением, она плотнее запахнулась в шаль и уселась на подоконник. Посмотрела сквозь стекло на небо. Затосковала вдруг.

Питер.

Супруг.

Нелюбимый. Чужой. Но и родной в то же время. И пусть не так уж и долго они вместе, но она к нему привыкла. Старается вот изо всех сил, чтобы и быт наладить и отношения упрочить. И пусть любви между ними нет, но есть понимание. Наверное.

Нет, мужем Питер был отменным, этого у него не отнять. Внимательный и любезный. Страстный, опять-таки. И вот все бы хорошо, но Эбби чувствовала, что он отдаляется от нее. Скрывает что-то, все чаще и чаще отделывается недомолвками.

Было обидно. Вот до слез просто. И мысли на этот счет в голову лезли всякие. Нехорошие мысли.

А что если Питер влюбиться решил. И не в нее, законную свою супругу, а в кого другого? В ту же мисс Гроуди, например. Уж эта тварюшка точно на ее, Эбби, супруга глаз положила и своего не упустит. Дай только волю, вмиг окрутит и плевать ей на то, что супруг-то чужой. Гадина.

Эбби в сердцах стукнула себя кулачком по колену. Зашипела сквозь зубы.

— Мерзавка. И как тебя на место поставить, чтобы не смела на чужих мужей рот разевать? — говорила тихо-тихо, чтобы не приведи высшие силы, не потревожить покой супруга. Хотелось пока тишины и одиночества.

Вспомнились вдруг родители. И то, сколько душевного тепла было между ними. Матушка Эбби замуж вышла по велению бабушки с дедушкой, коих Эбби и не помнила уж, и жениха своего в ту пору не любила и даже, по ее собственному признанию, побаивалась немного. Но против воли родителей своих не пошла.

Но супружество у нее было удачным. И пусть между родителями Эбби никогда не было всепоглощающей страсти, что накатывает, будто огненный шквал, выжигая все на своем пути, но тепло душевное и понимание были точно. И жили они душа в душу, уважая и почитая друг друга, прислушиваясь к словам один одного.

Не то чтобы ссор в их семье никогда не было. Всего хватало. И скандалы были, с битьем посуды и криками — то матушка не могла сдерживать свою натуру. И папенька не единожды кулаком по столу стучал, да отчитывал, что супругу свою, что дочь неразумную. Всего было. Да только все это, как было, так и прошло и быльем поросло. А вот память о вечерах совместных у камина, когда матушка рукоделием занималась и сплетни последние столичные пересказывала, а папенька газету или книгу читал и фыркал в усы тихонько то ли от рассказов супруги, то ли из-за статеек каких, или поездках семейных на пикники, о планах, что строили, да так в жизнь и не воплотили — это осталось. И навсегда с Эбби будет.

Как и всегда, при воспоминании о родителях, сердце сжалось от боли. Ведь ушли нежданно, молодыми еще. И пусть сразу-то, после известия страшного, Эбби злилась, что они оставили ее в одиночестве, плакала часто, то теперь успокоилась. И даже немного порадовалась за них, что вместе ушли, одновременно. Никому из ее родителей не пришлось хоронить супруга, а потом коротать жизнь в одиночестве. Все это выпало на долю Эбби. И рана эта не заросла, так и осталась незаживающая, с кривыми рваными краями, да только не кровоточила уже, а лишь ныла постоянно, но острой боли уже не было.

Вот и Питер…

В другое время Эбби, может, и внимания на него не обратила и даже думать о том, чтобы связать с ним судьбу свою не стала бы. А тогда.

Они познакомились, только-только она траур сняла и выезжать стала. Питер весь такой красивый, интересный. Не лоботряс, как большинство кавалеров ее. Да и барышни столичные, все как одна ему глазки строили. А сам мистер Барроу в то время только на нее, на Эбби смотрел. Ухаживал красиво, слова разные говорил. Она и поверила, решилась на ответные чувства, замуж вот за него пошла.

Жалела теперь?

В общем-то, нет. Но время от времени, такой вот глухой ночью, когда сердце щемит от непонятной тоски, начинала задумываться о том, что было бы, если бы год назад не ответила заветным согласием на предложение руки и сердца. И не находила ответа.

Эбби снова вздохнула и спрыгнула с подоконника. Хватит грустить. Еще матушка покойная то и дело повторяла, что судьба каждой женщины только в ее руках:

— Я ведь тоже могла до смерти обижаться и на родителей, что замуж меня выдали без моего на то согласия. — Не раз и не два говорила она. — И мужу отвечать не теплом и любовью, а холодностью и высокомерием. Папенька-то твой, в пору нашей женитьбы далеко не так богат да влиятелен был, как теперь. Не бедняк распоследний, конечно, но и ничего особенного. Это он благодаря моему приданому, да связям родителя моего в люди выбился. Работал не покладая рук, без устали да без отдыха. Сказать кому, а в первые год-два нашей с ним совместной жизни, я его и не видела почитай почти. Но зато состояние сколотил, чтобы мне достойную жизнь обеспечить. Так что, есть мне за что отца твоего любить и уважать. И ты, Эбби, вперед о том думать должна, чтобы муж будущий о тебе думал, да о благосостоянии и своем и семьи вашей. А все эти страсти да страдания — все это пустое.

И вот ведь, вроде и права была, и так оно все и получилось. Питер о благе семьи думает, о достатке, работает рук не покладая, как папенька покойный, чтобы достойную жизнь обеспечить и себе, и Эбби, и детям их будущим.

О детях, кстати, тоже стал заговаривать. Не явно так намекать, а все исподволь, словно невзначай. Он-то уверен, что Эбби настойку специальную употребляет, от нежелательной беременности. Они об этом еще в самом начале их брака договорились, а то ему невдомек, что капельки заветные у Эбби еще в столице закончились, а в суете случившихся в то время событий, да из-за переезда этого, пополнить запас она так и не успела. Но и не понесла до сих пор.

Эбби вздохнула. Шаль с плеч стащила и в постель к мужу под бок скользнула. Прижалась к спине его, вздохнула довольно, зажмурилась точно кошка. Ну и пусть, что любви нет, зато с ним удобно, и тепло вот. И вообще, ей, Эбби, другого супруга и не надобно.

Только вот сколько она себя в этом не убеждала, сколько не уговаривала, все одно стоило только глаза закрыть, как вставала перед мысленным взором метель из мелких снежинок-искорок состоящая. Да чудился Эбби в этой круговерти лик мужской. И как она ни приглядывалась, как ни старалась рассмотреть черты, не получалось. Точно знала лишь одно — то был не Питер.

— Эбби, что за блажь пришла тебе в голову? — воскликнул Питер.

— Выслушай, прежде чем отказывать мне окончательно, — взмолилась молодая женщина, молитвенно складывая руки на груди.

Разговор происходил утром, в домашнем кабинете мистера Барроу. Эбигэйл удалось перехватить супруга до того, как он на весь день покинет дом и отправится в ратушу. Она знала, что убедить Питера в своей правоте будет сложно, но и думать не думала, что настолько.

— И слышать ничего не хочу, — решительно отказался Питер. — Это же что удумала — стрелять учиться. Да ты в своем уме? Разве это достойно дамы твоего положения и возраста? Эбби, не чуди, а то мне становится страшно за твой рассудок.

— И вовсе с моим рассудком все в порядке, — обижено поджала губы Эбигэйл. — И я не попросила у тебя ничего необычного. Ты сам слышал, что в Барглин могут забредать волки, а моя просьба… О, Питер, подумай только, насколько тебе станет спокойнее, если я смогу сама себя защитить.

— Скорее, у меня появится еще одна причина переживать за твою безопасность, Эбби. — Питер защелкнул свой рабочий саквояж и вышел из-за стола, — иногда твои идеи просто выбивают почву у меня из-под ног. Это немыслимо! И кто подсказал тебе настолько бредовую мысль?

— Никто не подсказывал, — вздохнула Эбигэйл.

Можно было спорить и дальше, но она уже знала, что если Питер выразил настолько категоричное несогласие с ее просьбой, то продолжать бессмысленный разговор бесполезно. Стрелять он ее учить не будет. Более того — даже не подпустит к оружию. Обидно, но ничего не поделаешь, придется думать дальше и искать того, кто поможет. Только вот супруга уже посвящать в свои планы не стоит. Не оценит, еще и отругает. А то и вовсе дома запрет, с него станется.

— Вот это-то меня и пугает, — Питер приблизился и обнял ее одной рукой — в другой держал саквояж, — я боюсь того, какие мысли бродят в твоей голове, Эбби. — Он заглянул в прозрачные глаза жены, коснулся губами ее виска. — Я совершенно не понимаю тебя и не знаю, чего ждать.

Питер вздохнул. Прижал супругу к своей груди, прикрыл глаза на мгновение. Он не лукавил, когда говорил о том, что встревожен тем, что за мысли бродят в голове Эбигэйл. И боялся. Очень боялся, что однажды она уйдет от него. Натура Эбби была такова, что если она решится, то уже ничего не сможет ее остановить: ни порицание общества, ни всеобщее неодобрение, ни что иное. Она легко поддавалась на уговоры только тогда, когда сама этого хотела.

А потерять ее для Питера было равносильно тому, что потерять часть себя. И когда только она стала так дорога? Ведь еще совсем недавно любви не было, лишь только долг, привязанность… не более. Теперь же, Питер чувствовал, как разрывается сердце всякий раз, стоило только подумать о том, что однажды он останется без Эбби. Его Эбби.

Или все же… не его?

Несвойственные ему чувства и мысли, понимание того, насколько на самом деле далека от него собственная супруга — все это ни на мгновение не давало Питеру уверенности. Ни в себе, ни в ней.

— Но это было бы так здорово, — прошептала Эбби, прижимаясь к нему и тоже закрывая глаза. — И в услугах этого отвратительного мистера Спайка отпала бы всякая необходимость.

— Так ты все это придумала только для того, чтобы отделаться от Спайка? — воскликнул Питер, отстраняясь и пытаясь поймать взгляд супруги. — Только ради этого? Немыслимо, Эбби я… просто поражен.

— Нет, конечно же, нет, — быстро возразила Эбби, испугавшись от того, чем может обернуться эта ее оговорка. — Просто… просто…

— Эбби, скажи честно, — Питер поставил саквояж на пол и обхватил лицо супруги обеими ладонями. Заглянул в глаза. — Что происходит? Этот… мистер Спайк… он… обидел тебя? Сделал или сказал что-то, что…

— Нет, Питер… он мне не нравится, но если ты считаешь, что его присутствие необходимо, то… — Эбби частила, путалась в словах и глотала окончания, как и всегда, когда была взволнована и от Питера это не укрылось.

— Я поговорю с ним…

— Нет! — тут же воскликнула молодая женщина, обнимая мужа за шею и прижимаясь щекой к его груди. — Все это неважно на самом деле. Просто… моя блажь. Ты прав, я… наверное начинаю чудить от тоски и скуки. После столицы и ее развлечений, Барглин со своими чаепитиями и дамскими посиделками просто давит на меня. Сводит с ума и заставляет делать глупости. Но это пройдет. Я обещаю.

Питер лишь покачал головой. Он ни на миг не поверил в объяснения супруги.

— Ты сегодня собираешься выезжать? — поинтересовался он.

— Нет, — покачала головой Эбби. — Сегодня останусь дома, прослежу за приготовлением ужина. Ты же вернешься к ужину?

— Я постараюсь, — кивнул Питер.

— Конечно, — Эбби повеселела немного. Она была готова терпеть отвратительного Спайка и дальше, только бы с Питером ничего не случилось. Она даже собиралась уже все рассказать мужу, поплакаться ему и, как и всегда, переложить всю ответственность на его широкие плечи, но Питер, попрощавшись, и поцеловав супругу, отправился в ратушу.

— Я предоставлена сама себе, — прошептала Эбби. — Это ли не счастье? Придумать бы только, как осуществить свой план.

Она вздохнула, покачала головой и обхватила себя руками за плечи. Постояла так несколько минут, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, а затем, встряхнувшись, направилась к окну. Выглянула наружу.

Окна в кабинете Питера выходили на подъездную дорожку, чуть дальше, за дорогой, виднелась крыша соседнего дома. Там жил Роуг. Странный сосед, при воспоминании о котором у Эбби сладко замирает сердце. Почему? Что такого есть в Александре Роуге, что она не может не думать о нем, видит его лицо во сне и, кажется, потихоньку сходит с ума?

Ричард Спайк был зол, когда утром приближался к дому Барроу. Он надеялся, что ночной ритуал вернет все на свои места. Был уверен, что все у него получится и уже сегодня его зверь, наконец-то, обретет свою самку. Но чужое вмешательство все разрушило и теперь надо было начинать сначала. Все начинать сначала. Это злило неимоверно, а когда Спайк думал о том, что следующий ритуал можно будет провести только через тридцать дней — то и вовсе едва не выходил из себя. В отличие от бытующего мнения, что оборотни зависят от полной луны, на самом деле это было не так. Вернее, не совсем так. Все было куда сложнее, и луна играла далеко не самую важную роль.

И все же, как можно было упустить такой момент и привязать к себе самку?

Среди таких как он не существовало понятия брака. Подобные связи были нужны людям. Ширани, как и остальные двуипостасные, не усложняли себе существование. Жили инстинктами и следовали своей природе. У каждого вида были свои законы и обычаи, в чем-то схожие, в чем-то — разительно отличающиеся. Ширани могли ходить во снах, навязывать мысли и сковывать волю. Подчинять.

Эбигэйл Барроу должна была в полной мере ощутить это. Должна была сама прийти к нему. Сила — вот что главное среди их вида. Самка всегда выбирает того, кто сильнее, кто может защитить ее и потомство. Слабый человечишко в любом случае проигрывал ширани.

Но Эбигэйл Барроу…

— Ричард, — резкий окрик заставил его замереть на месте и оглянуться.

Тетка Эмилия, в накинутой на плечи куцей шубейке, стояла у заднего входа и презрительно смотрела на него. Она всегда на него так смотрела, пустышка. Точно бы ей открывалось нечто большее, чем остальным, точно бы она могла видеть то, что скрыто ото всех.

Эмилия Эрдлинг тоже была ширани, но не могла ходить во снах. Родилась пустой. Бесполезной. Не могла принести потомства и ни один самец никогда бы ее не выбрал. Она могла бы выйти замуж за человека, но выбрала одиночество. Впрочем, не ему судить ее за это.

— Ричард, — тетка приблизилась почти вплотную и заглянула ему в глаза. От этого взгляда Спайк почувствовал, как кровь стынет в жилах. Да, ее кровь не проснулась, да, тетка была пуста, но сейчас она пользовалась своим единственным преимуществом — возрастом. Она была стара, эта никчемная ширани, не имеющая ни дара, ни внутреннего зверя. И, тем не менее, возраст и опыт прожитых лет делал ее сильнее. — Вчера я видела тебя в доме, — никогда не умела обходиться намеками Эмилия Эрдлинг. — И слышала, о чем ты говорил с миссис Барроу.

— Не лезть не в свое дело, тетушка, — рыкнул Спайк. — Эта самка принадлежит мне.

— Она не выбрала тебя.

— Это не имеет значения. Ее кровь еще не пробудилась, а человеческие предрассудки…

— То же самое ты говорил о Райене. Тоже утверждал, что все дело в предрассудках, в том, что девочка не понимала себя и свою суть. И чем все закончилось?

— Райене не следовало предавать… — Спайк зло сверкнул глазами, как было всегда, когда речь заходила о неверной подруге. На скулах его заходили желваки.

— Она не предавала, — прищурилась мисс Эрдлинг. — Она сделала свой выбор и этим выбором был не ты. Роуг вернулся. Ты знаешь зачем? Он будет мстить. За свою самку, за свою семью… Райена ждала дитя, когда…

— Хватит, — Спайк не собирался обсуждать это с той, которая все равно никогда не может его понять. Ее кровь не пробудилась и уже никогда не вскипит, так какое право имеет эта пустышка учить его жизни и укорять за поступки, смысла которых никогда не поймет? — Роуг ничего не сделает. Снежные слабы. Их время прошло. От всей их стаи никого не осталось, а один он ничего не стоит.

— Тебе это неизвестно, — мисс Эрдлинг покачала головой. — Снежные всегда держались особняком. И пусть их осталось мало, это не значит, что они утратили свою силу. Сейчас их время. Время, когда они сильны. А совсем скоро начнется сезон снегопадов…

Спайк ничего не ответил. Снежный смог пробраться в сон, наведенный Ричардом и все разрушить. Разорвать связь, которую он устанавливал несколько ночей. Испортил все, что только мог.

— И тебе не стоит больше появляться в этом доме, — вынесла вердикт мисс Эрдлинг.

— Меня наняли…

— Значит, возьмешь расчет, — припечатала тетка, поджимая губы. — Ты еще не вожак стаи, Ричард. И не пойдешь против старейшин. А я обратилась к ним.

Злость взметнулась в нем огненной волной, дыхание перехватило, а перед глазами застыла кровавая пелена. В этот момент Спайк как никогда был близок к обращению. Черты лица его стали неуловимо меняться, клыки удлинились…

Хлесткая пощечина заставила утробно зарычать, но вернула его в чувство. Усилием воли, Ричард Спайк взял себя в руки. Сжал кулаки, вспарывая отросшими когтями кожу на ладонях, но смог обратить превращение. Правда злость никуда не делась.

— Ты уйдешь отсюда и оставишь девочку в покое, — слова тетки ледяными глыбами падали между ними. — Не посмеешь больше лезть в ее сны.

— Ты… — прохрипел Спайк. От ярости спазм сжал горло, и звуки вылетали с огромным трудом.

— Я пойду к Снежному, если ты не остановишься, — припечатала мисс Эрдлинг и отвернулась, чтобы уйти. Уже на пороге, она взглянула на племянника через плечо. — Барроу скоро отправится в ратушу, советую тебе поспешить и уведомить его о том, что желаешь взять расчет. Не разочаровывай меня, Ричард. Один раз тебе простили смерть женщины нашего вида, второй раз поблажек не будет. Не мне тебе рассказывать о том, как ценны самки ширани. К слову, та, что живет в этом доме — единственная из всех известных.

— И она должна принадлежать мне, — со злостью выплюнул Спайк.

— Нет такого закона, Ричард. Женщина вправе сама выбирать свой путь. А эта, судя по всему, выбрала не тебя.