Вот в чем фокус

ПОДПОРКА

Золотопромышленник Кузевакин, пьяный, в распах­нутой шубе, крушил мебель у себя в кабинете, освещен­ном пламенем жарко горевшего камина. Багровея от натуги, опрокинул письменный стол. Саданул тяжелым дубовым стулом по секретеру. Из пролома достал шка­тулку, хряснул ее об пол. Разлетелись ассигнации. Пол­зая по паркету, собрал толстую пачку. Размахнулся, швырнул ее в огонь.

— Стоп! — крикнул режиссер.— Никуда не годится. Сил моих больше нет. Перерыв.

Артист Семенов сел на скамью и сконфуженно опу­стил голову.

Режиссер подсел к нему, обнял:

— Иван Николаич, родной, что с вами сегодня?

— Подпорки нету, Григорий Матвеевич. Я имею в виду: из моей собственной жизни подпереть нечем. Без подпорки не могу.

— Да при чем тут подпорка? Вы же элементарно путаете задачи. Вы так сочно и долго ломаете мебель, как будто это главное. А главное — деньги. С отвраще­нием надо бросать, дорогой мой, с отвращением!

— Я с отвращением...

— Иван Николаич, ну, давайте все снова. Вы, золо­топромышленник Кузевакин, вдруг осознали, что деньги эти — нечестные. Они отобраны у рабочих, фактически украдены. И вы, Кузевакин, швыряете их в огонь, чтобы очиститься... Это грязные деньги!

— Грязные,— вяло согласился Семенов.— Но пой­мите меня правильно. Я таких сумм отродясь не держал. Вот вы говорите, я сочно мебель ломаю. Так это потому что подпорка есть. Жена который год пилит, что ме­бель у нас старая, гостей стыдно приглашать. Я дома уже дважды вот так... стулом об стенку. А деньги эти... Из личного опыта подпереть нечем.

— Отродясь не держал...— Режиссер задумался.—

Очень хорошо! Здесь и подопрем! Слушайте: эти день­ги — настоящие. Но не золотопромышленника Кузевакина. Они ваши. Вы их получили за съемки в нашей картине.

— Я только аванс...

— Нет, допустим, фильм уже снят, и вы получили. Да столько, сколько и не ожидали. По какой-то немыс­лимой ставке. Вот такую пачку! И вот вы смотрите на нее и думаете: за что? Сценарий липовый, режиссура бездарная, играл я отвратительно. И вам становится стыдно получать народные деньги за откровенную хал­туру. Вас мучает совесть. Вам противно к ним прика­саться. И вы с отвращением швыряете их в огонь!!! Подпорка?

— Вроде бы...— встрепенулся Семенов.

— Не сомневайтесь, она! — Григорий Матвеевич вновь обнял Семенова за плечи.— Вы вот еще кого пред­ставьте. Зрителей. Вам же с ними потом встречаться. 'И делать вид. И болтать о воплощении образа. И все это — ради вот этой пачки денег! Да гори она синим пламенем, стыд-то какой!.. Ну — подпорка?!

— Подпорка! — с загоревшимися глазами ответил Семенов.

— Собрать мебель! — скомандовал режиссер.— Шка­тулку на место! Включить камин... Свет... Мотор!

Кузевакин хряснул об пол шкатулку. Собрал ассигна­ции. На коленях подполз к камину и уставился на деньги в своих руках.

— Молодец...— прошептал режиссер.— Хорошо смотрит...

Кузевакин аккуратно сложил пачку пополам, сунул ее за пазуху, после чего крепко прижал руки к груди.

— Стоп!!! — заорал режиссер.— Ты что?! Что?! Ты куда их?!

Семенов сел на скамью, Григорий Матвеевич рухнул возле.

— Один из нас сошел с ума,— чмокая таблеткой валидола, прохрипел он.— Объясни, Ваня... Чем ты это подпер?

— Григорий Матвеевич,— счастливым голосом ска­зал Семенов,— я как представил, что такую кучу денег получил... Как прикинул, что с такой суммы и долги раздам, и мебель куплю, и шубу жене спроворю, тоже который год обещаю, и сыну магнитофон, и еще с друзьями посидеть останется... Так и подумал: пусть сценарий липовый, пусть режиссура бездарная, пусть я играл отвратительно, пусть перед зрителем стыдно... Но такие деньги — и в огонь? Да никогда в жизни!