Возвращение на Большой Каретный

«У МЕНЯ ДОЛГИ ПЕРЕД ДРУЗЬЯМИ…»

Владимир Высоцкий был человеком далеко не простого характера. Мог, например, приехать под утро и нудно гнусавить под окнами клаксоном своего «мерседеса». Приходилось буквально лететь вниз, дабы успокоить его душу, требовавшую срочного общения. Не считаясь со свободным временем других, неожиданно приезжал после спектакля или прямо с поезда, просил стакан чаю и чего-нибудь пожевать. Мог позвонить среди ночи и сказать: «Старик, а я новую песню сочинил…». Но он имел право быть таким, поскольку и сам был безотказным — бросив все дела, летел на помощь, кричал в телефон: «Подожди, я сейчас буду!..» Не представлял себе дружбы без взаимности, взаимовыручки и понимания. И, наверное, каждый, с кем был дружен Володя, испытал на себе эту готовность помочь.

Как никто он мог взять на себя чужие заботы, и в помощи никогда не отказывал. Мог, не задумываясь, дать денег. Чего греха таить, многие и не отдавали. Мог оделить рубашками, свитерами… И никогда никому не напоминал, что когда-то такого-то одел. Его счастье — в том, что он был нужен людям. И не только друзьям, знакомым, но и обычным, простым людям.

Да, наверное, Володя чувствовал себя счастливым, когда мог кому-нибудь помочь. И это был не порыв, а состояние души. Порой, казалось, он сам «нарывался» на помощь в решении тех или иных проблем. Причем брался за дела друзей решительно и целеустремленно. Эти «чужие» дела отнимали у него массу времени. Его появление в кабинетах разного уровня — от ЖЭКа до министерского — завершалось, как правило, положительным решением. Удивительно, но ему редко отказывали в просьбах. Порой я ему говорил: «Володь, брось, ну что ты своё время растрачиваешь по пустякам?» Он сердился: «Эго пустяк — помочь с врачом, лекарством? Ты не прав…»

Помнится, ещё на Большом Каретном я тяжело заболел и выкарабкивался очень медленно, трудно. Врачи прописали процедуры весьма неприятные, но обещавшие помочь. Сходил раз, два, а потом — всё, не могу больше, будь что будет. Володя знал, что я болен, знал о мучительных процедурах. «Ну, как лечение?» — однажды спросил он. «Да ну их к шуту, хватит истязаться». На следующий день Володя примчался, буквально силой стащил меня с дивана, сунул в машину и проводил до кабинета. А потом, заботливо поддерживая и нашептывая какие-то дурацкие шутки, привез домой. И так каждый день до окончания лечения он находил для меня полчаса в своем перегруженном делами дне и не считал это для себя обузой.

…Я уезжал с Большого Каретного в 1961 году. И вот почему. Отец в то время был уже пожилым человеком и жить в старом доме на пятом этаже без лифта ему было трудно; он ещё мог работать, а не запирать себя в четырёх стенах. В общем, написал он письмо Хрущёву — попросил выделить квартиру, пусть и меньшей плошали, но в доме с лифтом. Как ни странно, ответ пришёл довольно скоро — квартиру дали, и надо было переезжать. Что делать? Отец на даче, да и не помощник он. Предвидя возможность срочного переезда, отец оставил мне для этой цели весьма приличную сумму. Конечно же, мы с Володей решили использовать её более целесообразно. Володя Высоцкий, Володя Меклер и я стали упаковывать вещи. Пока снесли на улицу мебель, ящики и картонки, порядком намучились — дом старый, лестница узкая… Сноровки в таких делах у нас не было, но мы нашли оригинальный выход. Книги стали связывать в пачки и спускать с пятого этажа на верёвках. Но вскоре нам и это занятие надоело, так как книг было очень много. Словом, связки книг полетели из окна вниз. Дело было довольно рискованное, но, к счастью, всё обошлось. Переезд состоялся.

А однажды, осенью 1964 года, по дороге на дачу к Кочарянам, вместе с Олегом Савосиным и сестрой Артура Макарова Эммой мы попали в автокатастрофу. К счастью, они не пострадали, а для меня последствия были ужасные. Пришёл в себя на третьи сутки — рядом сидит Высоцкий. Оказалось, что в этот день он подменял сиделку. А потом, когда я стал поправляться и врачи отменили ко мне постоянный пропуск, Володя, раздобыв белый халат, к восторгу всех присутствующих появлялся в неурочные часы. Врачи, сёстры, санитарки смотрели на его посещения, как говорится, сквозь пальцы. Выходя из палаты, он читал медперсоналу стихи. А те ахали от восторга! Как я потом узнал, в отделении меня называли не иначе, как «больной, к которому Высоцкий ездит». Вот так!

Врачи посоветовали провести лето в умеренном климате. И тут очень кстати пришлось приглашение Володи приехать в Айс-Крауксле, недалеко от Риги, где он снимался тогда в какой-то картине. Не помню название картины и роль моего друга, но перспектива провести отдых с друзьями пришлась по душе. Володя встретил меня на станции Даугавпилс и, как он выразился, осторожно отвёз на место съёмок. Жили мы в лесу, в палатке. Дышали чистым воздухом, настоянном на аромате сосен, собирали грибы (а было их там множество). И обычно нажаривали себе огромную сковородку. Но вскоре лесной отдых наскучил, и я уехал к приятелю в Юрмалу. Володя часто меня навещал, а потом, после съёмок, совсем перебрался ко мне.

И как-то мы решили сходить в «Лидо» — фешенебельный ресторан с варьете и, как нам говорили, великолепной кухней. И вот однажды вечером, когда было нечего делать, мы вчетвером (я, Володя и два моих приятеля) пришли заранее, взяли входные билеты и, предвкушая удовольствие, гурьбой двинулись в зал. Но нас не пустили. Строгий и величавый мэтр нам вежливо заметил: одеты вы, мол, не по форме. И действительно, в тот тёплый вечер мы были без галстуков и пиджаков. Володя — в джинсах, а остальные — кто в чём. В общем, нас деликатно выставили. Стоим у входа, курим, а мимо нас проходят ухоженные, элегантно одетые люди в вечерних туалетах: дамы в декольтированных платьях, мужчины в костюмах, с прекрасно повязанными галстуками-бабочка, крепко посаженными на вырезе воротника. Что делать? Возвращаться домой неохота, да и галстуков в наших чемоданах не было. И тут Володя, подмигнув, достал из кармана рубашки роскошные очки от солнца, нацепил их на нос и скороговоркой произнес что-то на великолепном английском языке. «А ты переводи», — шепнул он и повел к входу. Навстречу заскользил в чёрной паре местный страж порядка. Володя — мимо него. Тот начал объяснять: мол, не так одеты. И снова Володя зацедил сквозь зубы какую-то длинную и явно непереводимую фразу. А потом уставился на приятеля, который стал объяснять, что наш гость извиняется за отсутствие столь важной детали костюма, каковой является галстук, просит разрешить посетить, в порядке исключения, столь известный ресторан. Администратор выразил на лице удовольствие и готовность помочь, буквально подхватил Володю под руки и повел к столику. Мы — следом. Словом, Володя великолепно сыграл свою роль. Помогло и пресловутое преклонение перед всем заграничным, открывающее любые двери. Дома мы долго смеялись над тем, как Володя изображал угодливого администратора. На следующий день я не утерпел и спросил Володю: «Что ты ему такое говорил, ведь английского не знаешь?..» — «А я откуда знаю, что говорил? Побывал в «Лидо» и будь доволен!..» Об иностранных языках скажу отдельно. В школе мы учили французский, в университете у меня тоже был французский. К своему стыду, я так и не выучил его. Да и Володя относился к иностранному языку с прохладцей. Это уже потом, когда судьба привела его во Францию и появилась возможность ездить по миру, общаться, он, к моему удивлению, довольно быстро освоил разговорную речь и мог объясняться. Его восприимчивость к произношению, фонетическим особенностям чужой речи помогала в создании образов. Очевидно, и здесь проявились его музыкальность, тонкий слух. Услышав какую-то, на его взгляд, интересную интонацию, он напоминал гончую — напрягался, будто внюхивался, а потом выдавал со всякими словечками, оборотами.

В одном из писем к Людмиле Абрамовой Володя пишет о периоде, когда мы были в Прибалтике: «У нас такие новости. Были мы все в гостях у Толи в Дзинтари. Он — со своей знакомой, с которой у него был роман, когда он лежал в больнице: она его посещала и подолгу была милосердной сестрой, а потом вывезла на взморье, ей 24 года, она не Толиного возраста. Может, женится, наконец. Она переводчица, только что была в арабских странах и навезла кучу тряпья и только о нём разговаривает, — это довольно противно. А потом Толя приехал с ней к нам. Ходили мы за грибами, их здесь куча, ели их у костра. Толян обалдел, — говорит: «Как хорошо!» Но уехал в Москву — ему на работу надо!»[9]

Хотелось как-то облегчить жизнь и ему. Хотя бы чуть-чуть. Известно, например, что Высоцкий не любил отдыхать (думаю, что просто не жалел себя). И я решил однажды вывезти его на природу. Я долго уговаривал Володю поехать на дачу, к друзьям: бросить к чёрту все дела, походить по травке, подышать лесным воздухом. Да и хотелось мне побыть с ним, поговорить, излить душу. Наконец, договорились на воскресенье. Рано утром созвонились о часе отъезда. Вышел во двор, жду — машины нет. Прошел час — иду звонить, номер молчит. Ага, думаю, выехал. Жду, потихонечку завожусь — время уходит, день прекрасный, терять его неохота. Наконец появляется «мерседес». Володя — злой, раздражённый. Ничего не говоря, забрасываю сумки и сажусь на первое сиденье. Едем молча. Шоссе забито. Желая наверстать время, Высоцкий идёт на обгон, вслед шоферский мат. «Подрезав» очередного любителя, натыкаемся на пост ГАИ. Вслед нам звонкая трель. Остановились. Что ж, всё вполне логично, нарушил — отвечай. Володя, не снимая рук с руля, улегся, посмотрел в зеркальце и криво улыбнулся: «Никуда я не пойду, пусть сам идёт…» На шоссе жарко, пылят машины. Мы сидим и ждём. Ждёт и постовой. Состязание продолжалось минут пять. Наконец Володя не выдержал и чуть подал назад. Приблизился к нам и инспектор ГАИ. Посидели ещё минут пять… Сотруднику милиции это надоело и он, не торопясь, подошел к машине: «Ваши документы». Смотрю на инспектора — глаза злые, из-под фуражки капельки пота. Ну, думаю, такой своего не упустит. И точно, начинается разбирательство: превышение скорости, обгон, возможность аварийной ситуации… Володя молча протягивает деньги, мол, бери штраф и отваливай. Инспектор выписывает квитанцию, смотрит в удостоверение водителя: «На первый раз прощаю, товарищ Высоцкий. Езжайте…» И все: ни удивления от встречи со знаменитостью, ни каких-либо других эмоций. Едем. Володя молчит. Вдруг расхохотался: «Во даёт! «На первый раз прощаю, товарищ Высоцкий!» А ты говоришь, народ меня знает…»

На даче нас ждал Валька Рудович, мой товарищ, личность примечательная своей силой и выносливостью. За габариты и прозвали его Портосом. Недалеко от поселка, в лесу, был родник с изумительно чистой и прохладной водой. И одно из дачных удовольствий — попить этой родниковой водицы. Взяли вёдра и отправились: впереди Рудович, мы — за ним. Набрали воды. Володя говорит: «Красота-то какая! Толян, отправляй Портоса, а сами посидим». Валентин играючи поднял два полных ведра и ушёл домой. Мы остались вдвоём. Тишина, покой, говорить не хочется… Вдруг кукушка — «ку-ку»… И замолкла. Володя встрепенулся: «Кукушка-кукушка, сколько мне осталось жить?» Птица помолчала, а потом нехотя, словно выполняя непосильную работу, выдала дважды свое «ку-ку» и замерла. Спустя какое-то время добавила еще одно «ку» и замолкла.

Мы сидели не шелохнувшись и ждали, птица молчала. «Ну ладно, пошли», — мрачно сказал Володя. Я стал убеждать его, мол, все это глупости, ерунда, одному Господу только известны наши даты… Неожиданное появление Рудовича избавило меня от продолжения этого неприятного разговора: оказалось, его ещё раз послали за родниковой водой. «Валь, отдохни», — говорю я ему. «А я не устал: подумаешь, два ведра воды…» Тут Володя подмигнул мне и, как кошка, ловко взобрался на могучие плечи Портоса со словами: «Акробатический этюд, единственный и неповторимый номер, спешите видеть!» Потом указал на полные вёдра, мол, подай мне, и спросил: «Рудович, выдержишь?» Тот лишь презрительно фыркнул. Так мы и отправились на дачу — Валентин с двумя полными вёдрами, на нём — Высоцкий с полными вёдрами, следом шёл я (тоже с вёдрами, но далеко не полными). Наше появление в посёлке вызвало всеобщее веселье и даже аплодисменты. Володя раскланивался, шутил, словом, вёл себя как заправский клоун.

Недели через две-три мы снова ехали утром на дачу. Володя был в хорошем настроении и, явно бравируя своим умением водить машину, ловко обходил транспорт. Причём

делал это весьма рискованно. Естественно, увлечённый опасными трюками, не заметил пост ГАИ. Свисток. Жмёмся к обочине и тормозим. Смотрю, к нам идёт гаишник, — похоже, тот самый, который «ловил» нас в прошлый раз. Точно, он. «Ваши права». — «Пожалуйста». — «Нарушаете». — «Согласен. Плачу штраф». Инспектор молча вынимает компостер и делает в талоне «дырку». «В следующий раз будьте внимательней, товарищ Высоцкий». А потом уже совсем другим тоном: «Товарищ Высоцкий, дайте автограф…» Володя хмыкнул: «С собой фотографий нет. А талон зря испортил».

И снова было воскресенье. Та же дорога. Завидев пост ГАИ, на этот раз Володя сбавил скорость и медленно, даже вальяжно проехал мимо инспектора. Тот улыбнулся и взял «под козырёк». Володя остановил машину и, забрав что-то из сумки, вышел. Я с интересом наблюдал. Володя подошёл к инспектору, вынул из конверта фотографию и, подписав её, отдал смущённому милиционеру. Потом откланялся и вернулся в машину: «Ну вот, мир и дружба установлены. Поехали дальше». Больше мы этого милиционера не видели: то ли ему дали другой пост, то ли дни его дежурств не совпадали с нашими поездками. Но теперь каждый раз перед постом ГАИ Володя сбавлял скорость.

Помогали Володе многие. Вадим Иванович Туманов, например. Сильная, смелая и неординарная натура «.. известный предприниматель, один из организаторов артельного и кооперативного движения 50-х годов. Работая в непролазных районах на Колыме, Крайнем Севере, на Дальнем Востоке, в Сибири, на Урале, он в числе первых… опробовал новые для страны рыночные механизмы. Созданные им и его последователями горнодобывающие предприятия дали 360 тонн золота — это больше, чем весь теперешний золотой запас России»[10].

Высоцкий познакомился с Тумановым в 1973 году. Туманов был старше на десять лет, но на их дружбе это никак не сказывалось. Именно Вадим Туманов готовил Высоцкому дом в тайге — для отдыха и лечения. Это именно он устроил Высоцкому невозможное по тем временам интервью на Пятигорском телевидении, а позднее своим авторитетом невольно дал тому интервьюеру (оказавшемуся подлецом) дорогу в биографы поэта. Во время наших встреч он рассказал немало интересного о своей дружбе с Володей. «Ты знаешь, — говорил Вадим, — когда меня спрашивают, что вас сближало, я не знаю, что ответить. Может быть, мы почувствовали нечто общее между нами, сходные чувства и мысли по поводу жизни, дружбы, человеческой порядочности. Главное, что мы стали с ним очень близкими друзьями…»

Чтобы лучше понять, кем был Туманов для Высоцкого, приведу слова Вениамина Смехова, его доброго товарища из Театра на Таганке: «Когда-то в антракте «Гамлета», проводив Вадима… в зал, Володя коротко описал необыкновенную личность, его мытарства и победительное жизнелюбие. Жертва наветов, человек вышел после ужасных лет, тянувших к смерти, хозяином своей биографии, несломленный дух его помог многим и многим людям. И Володе помогал, безусловно. Это был многозначащий дар жизни — дружба с Тумановым. (…) На любой карточке Володя неразрывен со своими гигантскими заботами — неважно, дома ли, на съёмках, в путешествии, за кулисами концерта… На фото, где они с Тумановым «просто гуляют» — скажем, на станции Зима, или в Бодайбо, или в Пятигорске… — всюду мне ясно до прозрения: ему здесь не только очень хорошо, у него здесь другое лицо. Лицо без следа житейской или творческой гонки. Лицо, где расправились, разбежались к чёрту все морщинки!..»[11]

Очень трогательные слова. Ещё мою душу «зацепили» воспоминания Михаила Шемякина о Володе. Как известно, в 1971 году Шемякин был вынужден покинуть Россию. Жил сначала во Франции, затем переехал в США. Подружившись с Высоцким, он стал записывать его в своей студии, и целых шесть лет работал над созданием его пластинок; «шемякинские плёнки» считаются наиболее чистыми и профессиональными записями песен Высоцкого.

Фотошутка

Владимир Высоцкий, 1957

Юрий Гагарин и Левон Кочарян на съёмках «Голубого огонька». 1965

Владимир Высоцкий.

Фото из архива Н.М. Высоцкой

Слева направо: Игорь Корницкий и космонавт Георгий Береговой

Анатолий Утевский и Герман Титов, 1999

Георгий Епифанцев

Кирилл Лавров и Анатолий Утевский, 2003

Первый и второй справа — К. Симонов и Л. Кочарян

Слева направо: В. Тихоненко, Л. Бабушкин, А. Утевский, Е. Шапин, С. Шакуров. Фото из архива Анатолия Утевского

Александр Ширвиндт и Анатолий Утевский, 2004

Владимир Высоцкий на гастролях в Орджоникидзе. Осень 1978

Иван Дыховичный и Анатолий Утевский

«Володя любил спорт, особенно футбол. Мы с ним ходили на самые интересные и ответственные матчи. Володя восхищался Никитой Симоняном, одним из лучших нападающих, и считал его футболистом «номер один».

А Симонян, с которым я подружился ещё в те годы, много раз говорил мне, что безумно любит творчество Высоцкого. Жаль, судьба так и не свела этих двух людей, каждый из которых внёс свою лепту в российскую историю: один в искусстве, другой — в спорте» (Анатолий Утевский)

На снимке (справа налево): А. Утевский, Н. Симонян, И. Штернберг

Анатолий Утевский, 1954

Фотопроба к фильму «Увольнение на берег»

На праздновании 50-летия Олега Ефремова, 1977

Анатолии Утевский у Олега Ефремова, Лето 1999

Кадр из фильма «713-й просит посадку».

Справа — Людмила Абрамова «С Людмилой Абрамовой я познакомился после получения от Володи срочной телеграммы: «Срочно приезжай. Женюсь на самой красивой актрисе Советского Союза. Володя». И я поехал. Позднее я узнал, что в своё время Л. Абрамова была удостоена почётного титула «мисс ВГИК» за свою красоту.» (А. Утевский)

Кадр из фильма «Бегство мистера Мак-Кинли». 1975

Рабочие моменты фильма «Служили два товарища».

1967. Фото: Г. Байсоглов

Кадр из фильма «Интервенция», 1967. Слева направо: Гелена Ивлиева, Владимир Высоцкий и Ольга Аросева. Фото: А. Маслаков

Владимир Высоцкий со съёмочной группой фильма «Интервенция». 1967

Анатолий Утевский с Ольгой Аросевой, 2003

Владимир Высоцкий и Валерий Золотухин.

Съёмки фильма «Хозяин тайги». 1968

Владимир Высоцкий. Фотопроба к фильму «Красная площадь»

В. Туманов и А. Утевский.

1999. Фото: О. Семенюк

Л. Каневский и А. Утевский

Анатолий Утевский и Зиновий Высоковский

«Для многих Володя — гуляка, гениальный забулдыга: выпивает стакан водки, с хрустом закусывает им же, берет гитару и… понеслась душа русская в звёздные дали, — делился воспоминаниями о Высоцком Михаил Шемякин. — А я сейчас вспоминаю, что больше всего Володя любил тишину, испытывал даже какое-то отвращение перед большим пространством. Когда он бывал у меня, то огораживал диван стульями, обкладывался книгами со всех сторон и мог так сидеть часами. Некоторые песни он писал в самолете, приезжал ко мне, надевал очки, ставил на мольберт листочки (потому что еще не помнил текста) и начинал петь. Вместе работать было прекрасно. Весь в мыле, он пел дня меня и для себя, пока не находил, что получилось. Переписывали по 6–7 раз, так что у меня оказалось громадное собрание его песен».

В настоящее время Шемякин живёт и работает в штате Нью-Йорк. Это о нём Владимир Высоцкий написал песню с такими словами: «А всё, что друг мой сотворил, от Бога, не от беса. Он крупного помола был, крутого был замеса…» Вот небольшой фрагмент из записок Михаила Шемякина о Володе: «Слишком громадным явлением был он в моей жизни. «Дружба с великим человеком — дар богов», — сказал когда-то Корнель. И я, тоскуя о безвозвратной потере, благодарю Бога за то, что я знал эту великую, благородную душу. Мифы, вымыслы о Высоцком зачастую совершенно искажали образ Высоцкого как человека. Всё то разгульное, бесшабашное, разбойничье, что проскальзывало во многих его песнях, принималось иногда за сущность его души. И мало кто знал, что Володя больше всего любил сидеть за рабочим столом ночами и стремился избегать людей и их шумные компании. Он очень искренне и горячо любил своих друзей, часто говорил мне, что самое дорогое в его жизни — это друзья, и с грустью замечал, что истинных друзей у него так мало. Я знал, как он заботился о них, как неутомимо, беспрерывно помогал им, с какой горечью переживал все их неудачи и болезни. Я видел его плачущим, когда он, сорвавшись в запой, подвёл каких-то знакомых ему людей и не смог выполнить своих обещаний и помочь им (речь шла о каких-то не очень важных житейских заботах: какие-то шарикоподшипники достать для машины, какие-то колёса, покрышки).

Володя всегда поражал меня своей деликатностью и тонким отношением к людям. Человек великих прозрений, он жил с ободранной кожей. Он как бы боялся случайно, ненароком причинить боль чужой душе. И безмерно дорого платил судьбе за этот свой дар. Я всегда преклонялся перед ним как человеком, бесконечно чтил как творца. Он был сложившийся Мастер — великий художник. Я же ещё только двигаюсь к намеченной мною в искусстве цели и поэтому часто мучаю себя сомнениями — достоин ли я был его дружбы»[12].

И ещё о Шемякине. Когда он летом 2000 года приезжал в Москву, то встречался с Президентом России и подарил ему пластинки Высоцкого, над которыми ещё при жизни Володи он работал шесть лет, записывая Высоцкого у себя в студии — в США. Путин с благодарностью принял подарок и сказал: «Высоцкий — это тот певец, на котором я рос. Это мой любимый поэт и певец»[13].

Один из нынешних друзей Шемякина — известный певец и композитор Вилли Токарев поделился со мной наболевшим: «Миша Шемякин мне очень много рассказал о Володе, и это позволило мне дополнить своё представление о Высоцком. Что я могу сказать? Я очень уважаю этого человека, прежде всего. Поэт может быть, а может не быть Человеком, и это тоже можно простить ему. А вот Владимир Высоцкий был еще и Человек. И этот человек много видел и много чувствовал. Самое обидное, это то, что друзья же Володи и отправили его на тот свет! Это они «помогли» ему не выдержать. Это они могли бы сохранить этого человека, и он жил бы до сих пор. Жаль, конечно, что он ушёл так рано, он мог сказать ещё так много!»

Уметь дружить — такой же дар, как быть поэтом. И Володя обладал им в совершенстве. Я не знаю, где его истоки. Говорят, таким родился, поскольку со времён далёкого, ещё несознательного детства умел делиться куском хлеба, игрушкой, стаканом молока — большими ценностями в голодные годы войны и разрухи. Нина Максимовна Высоцкая вспоминала, как Володя в эвакуации мог отдать ребятам чашку молока, которую с таким трудом ей удавалось приобрести. «У них здесь мамы нет, им никто не принесёт», — отвечал сын на мягкие укоры своей мамы.

Спустя десятилетия я понял, что, кроме Володи, действительно никто не принесёт ни стакан молока, ни доброе слово, ни ласку товарищества. С уходом Володи закончился и огромный период нашей жизни — может, в чём-то и бесшабашной, но удивительной в смысле доброты и честности отношений.

Когда Володи не стало, образовался вакуум, никем и ничем невосполнимый. Остались его стихи и песни, киноплёнка… Но человека они не заменят. А с Ниной Максимовной у нас сложилась традиция: в день рождения Володи и в день, когда он ушёл, мы «тесным кругом» собирались в час дня у его могилы. Положив цветы, долго стояли, и каждый думал о своём. А потом, с трудом продираясь сквозь ряды его поклонников, репортёров и просто любопытных, мы при помощи милиции пробирались к выходу.

Как всегда, в такие дни Нина Максимовна собирала нас у себя дома, на Малой Грузинской. В 1998 году я поделился с ней своими планами написать ещё одну книгу о Володе, и при этом посетовал, что я не всегда умею выразить на бумаге свои мысли так, как это сделал бы профессиональный писатель. И Нина Максимовна мне ответила: «Толя, мне очень понравилась твоя первая книга, она очень добрая, в ней нет никакой грязи о Володе — только правда». И продолжила далее: «Я познакомлю тебя с очень милым и одарённым молодым человеком, мы уже много лет с ним дружим, и я очень хорошо к нему отношусь. Он хорошо знает и любит творчество Володи. Мы часто разговариваем с ним по телефону, и он часто бывает у меня дома. Его зовут Олег Семенюк. Он талантливый журналист, он тебе поможет». И я с радостью принял это предложение, ведь подобная рекомендация дорогого стоит.

Получив от Нины Максимовны номер телефона, я в тот же день и позвонил. Так мы познакомились с Олегом. Олег оказал мне большую помощь в написании и издании двух последних книг о Володе. Я благодарен ему за это. А наше сотрудничество переросло в дружбу.