Вредители

17. Фарфор и свинец

Эти двое с бамбуковыми палками казались близнецами ― хотя один был ощутимо старше, и выше, и, конечно, опасней. У обоих на лицах ― то особенное выражение, какое бывает после тяжёлого детства и порочной юности.

И они приближались.

― Эй, эй,― Кимитакэ, отступил к стене склада и заслоняясь портфелем, словно щитом.

― Тише ты!― произнёт тот, что был справа,― Делай, что сказано и нечего тут шуметь! Идёшь с нами.

― Мне только соевый соус нужен!

― Вот и расскажешь.

― Да почему вы не можете просто продать мне соевый соус? Что с ним не так?

― С ним всё в порядке. А вот тебя ещё проверить надо.

Кимитакэ вдруг понял, что не знает подходящего ответа. Он понимал, что пока ещё не сделал ничего плохого и даже не нарушил ни одного из неписанных здешних правил. И догадывался, что подозрения вызвала школьная форма.

Но это значило, что никакие слова тут уже не помогут.

А ещё он догадывался, что уже много дней здесь не было происшествий. И показательная расправа, пусть и не до смерти, будет очень поучительна для торгашей. Чтобы даже не рискнули задуматься, что на таком рынке разрешается торговать в долг.

Быть показательным, само собой, не хотелось. Но что с этим делать ― непонятно. Вжимаясь в колючую от осевшей пыли стену, Кимитакэ понимал, что не получится даже откупиться. Деньги они, конечно, возьмут с удовольствием ― но потом всё равно станут бить, хорошо так, со знанием дела, чтобы что-нибудь так и осталось сломанным..

Нужен ответ. Такой ответ, чтобы даже они поняли. Но какой?

(Конечно, хорошо бы шибануть их огненной печатью. Но времени на каллиграфию нет, да и кисть с чернилами внутри портфеля)

И тут грянул выстрел.

Совсем близко. Так близко, что крохотный смерч песка взвился как раз между левым и правым громилой с бамбуковой палкой.

Они обернулись одновременно ― словно это было движение в танце. Кимитакэ тоже посмотрел в ту сторону.

Там стоял Юкио. Всё такой же прекрасный, и словно бы нетронутый пылью из-под ног и копотью с железной дороги, он не просто стоял посреди рынка ― а просто попирал его ногами.

А в руке у него был револьвер.

― Ты с ним, что-ли?― наконец, решился спросить тот, что был старше.

Теперь уже им приходилось искать нужные слова ― и было заметно, что даётся это непросто.

― Бросайте дубины!

Те подчинились.

― Давайте нам соевый соус,― ответил Юкио совершенно спокойным, обычным голосом,― раз не умеете его продавать. И мы уйдём, и всё станет по-прежнему.

― А мы здесь просто так, для порядка,― ответил тот, что был слева,― Это вот он продаёт,― и указал в сторону старика.

Кимитакэ отлип от стены и снова вышел к киоску. Только за прилавком теперь никого не было, кроме зловещего полумрака.

― Вставайте, дедушка,― скомандовал Юкио,― неприлично вам на полу валяться.

Дедуля показался из-за керамического заграждения. В руках у него была здоровенная армейская винтовка старого образца и её дуло было направлено прямо в голову обомлевшему Кимитакэ.

― А вы умеете с ней обращаться?― осведомился Юкио, не опуская револьвер.

― Я с ней ещё с русскими воевал,― ответил старичок и усмехнулся.

Юкио повернулся к громилам и покачал револьвером.

― Отведите меня к вашему главному,― скомандовал он,― Пусть он поможет нам купить соуса. Есть возражения?

― Какие тут возражения,― ответил старший,― когда один псих с револьвером, а другой с винтовкой.

Парни в пальто поплелись в сторону, где был вход на склад. Школьники последовали за ними. Пару десятков шагов Кимитакэ просто затылком чувствовал дуло армейского ружья ― а потом его отпустило.

― Зря ты ему поддался,― заметил Кимитакэ,― Даже если бы он меня застрелил, ты бы успел перестрелять всех троих. И соевый соус был бы твой.

― А ты так торопишься умереть?― осведомился Юкио.― Если будешь так торопиться, заберёшь с собой мало врагов.

― Я хотел проверить один…― на этом месте Кимитакэ понял, что слово “пророчество” не очень подходит полному адмиралу:― Военный прогноз. Ну и смерти не положено боятся. Особенно ученику нашей школы и особенно во время войны.

― Неуместно тратить жизнь на две бутылки соевого соуса.

― Неуместно тянуть с подвигом. Если человека, особенно юношу, казнят по ошибке ― это, конечно, трагедия. А если по ошибке держат в камере смертников полвека, а потом выпускают после пересмотра дела ― это уже не трагедия, а просто издевательство над человеком получилось.

― А если юношу казнят не по ошибке ― а за дело?

― Тогда это уже триумф!

Юкио задумался и сказал:

― Вот именно. Я тоже так думаю.

На рынке царила зловещая тишина, и Кимитакэ ясно слышал шаги каждого из их небольшой компании. А потом рупор на столбе заговорил снова:

― Для примера возьмем распространение в обществе легкомысленной идеологии. Капиталисты заботятся только о своих интересах, не обращая внимания на общественную жизнь; политики часто забывают общее положение страны, увлекаясь интересами своих партий; служащие и учащиеся забывают свой долг, предаваясь увеселениям и утехам.

Словом, можно сказать, что всюду имеется легкомысленное течение, эгоизм, исключающий бодрость, честь и идеал. Кто может не беспокоиться о будущности государства, думая о дальнейших результатах такого положения? Да ведь этот вопрос не только будущего. Ведь признаки бедствия вырисовываются уже теперь.

В действительности ведь имеется крупный печальный факт изоляции Японии в ее международном положении, — и японский народ должен знать, что, до тех пор пока он не оставит свое равнодушие, Япония будет постоянно подвержена этому положению изоляции.

Настоящее затруднительное положение не может быть ликвидировано до тех пор, пока японский народ не будет воодушевлен желанием реализовать с максимальной решимостью свой великий идеал мирового значения. Без этого воодушевления невозможно ни коренное разрешение манчжуро-монгольского вопроса, ни континентальной политики.

Все это подтверждается такими историческими фактами, которые имели место, начиная с эры Мейдзи, как японо-китайская, японо-русская и японо-германская войны, торжественно проводившиеся под этим великим идеалом. Позиция Японии тогда была признана всем миром. На этой основе создалось величие Японского государства, выросла и увеличилась его сила. Если бы эти войны проводились Японией на основе эгоистичных интересов, если бы они носили разбойничий, грабительский характер, тогда по всей вероятности Япония была бы объектом упреков со стороны всех государств мира и в конце кондов попала бы в затруднительное положение, граничащее с безвыходным. Германия во время последней европейской войны является живым доказательством этому.

С самого начала истории превосходство Японии заключалось в том, что зло и несправедливость никогда не руководили ее действиями, никогда не заменяли высокой нравственности ее поступков.

Теперь однако есть основание для беспокойства, так как среди народа имеется группа людей, численно хотя и незначительная, но которая, будучи захвачена иностранной радикальной идеологией и следуя теории марксизма, иногда забывает честь Японии, ее цели и свой долг. Есть также люди, которые ведут себя к гибели, предаваясь лени и покою при отсутствии идеалов и сознательности.

При наличии такого положения манчжурский инцидент является для Японии случаем, данным богом. Надо признать, что бог забил во все колокола, чтобы тем самым разбудить японский народ.

Мы никоим образом не придерживаемся пессимистического взгляда в отношении современного затруднительного положения. Мы твердо верим в то, что настоящее международное положение быстро улучшится для Японии, если японский народ возродится из великой души Японского государства и покажет себя как японский народ. При этом условии скоро придет время, когда весь мир радостно встретит «императорскую нравственность»…

Снаружи склад был не очень большим, высотой в два с половиной этажа, но внутри он был открытым до самой крыши и потому казался огромным. Пахло дёгтем и спиртом, и повсюду стояли ящики, решётки, какие-то перегородки, сколоченные из фанерных щитов.

По этому хлипкому лабиринту они и пошли. По пути им попадались до целые батареи бидонов с керосином, то ящики из-под яблок.

Возле одной, ничем не примечательной решётки, дежурили ещё двое, в таких же пальто. Один просто засунул руки в карманы, а другой был с армейской винтовкой наперевес.

(Интересно, как армейское оружие попадает в такие руки? Особенно сейчас, в разгар войны…)

Тот, что был с винтовкой, сделал знак глазами и Юкио без лишних разговоров отдел револьвер. Решётка отодвинулась и они оказались перед тем, кто был здесь главным.

Главный восседал за столом и напоминал сумоиста, ушедшего на покой после травмы лодыжки. Здоровенный и бесформенный, с выбритыми висками и коротким ежиком от макушки до затылка, он кое-как втиснулся в серый костюм, причём из-под рубашки на шее виднелись зелёные края татуировок.

В остальном закуток напоминал кабинет типового служащего. Стол у окна, кресло, телефон и много бумаг. Только духота была жуткая, где-то неподалёку что-то грохотало, а на тонких стенах висели какие-то таблицы и карты. И ещё пахло спиртом.

Запах шёл от водружённого на закопченный примус глиняного чайник в три уровня. На каждом уровне было по носику и их них капало в три разных стакана.

Кимитакэ с трудом припомнил название этой конструкции. Рамбики, пишется всегда катаканой. Позволяет гнать спирт: неторопливо, но чисто.

― Это вы стреляли?― сурово спросил главный по рынку.

― Мы хотели купить соевый соус,― ответил Юкио.

― В вашем возрасте пора бы знать, что кто попало сюда не ходит.

― Тогда подскажите, куда нам пойти, чтобы найти там соевый соус.

― Мне нет дела, кого и чего вы ищете,― заметил татуированный,― Я из Кёкуто-тай. Слышали о таких? Весь Икэбукуро под нами.

― А мы из Гакусуина,― не моргнув глазом, отозвался Юкио,― Мы вообще в самом центре, почти возле Императорского дворца. И под нашими выпускниками ― вся страна.

Татуированный подошёл к нему ближе и сурово посмотрел ― как гора на мышонка.

― Ты презираешь меня? Скажи прямо ― презираешь?― спросил он.

― Да мне вообще до вас дела нет,― ответил Юкио.

― Я у долговязого спрашиваю.

― У меня?― удивился Кимитакэ.

― Других долговязых в этой комнате нет.

― Я рад, что мне выпал шанс с вами пообщаться,― ответил школьник.

― Жалеешь меня, что-ли?

― Нет, восхищаюсь.

― По-твоему, держать такой рынок может только человек восхитительный?

― Это только моё мнение,― Кимитакэ сперва ткнул пальцем в ладонь, а потом принялся рисовать в воздухе какую-то кривую, которая должна была пояснить слова,― но я просто уважаю людей, которые сами выбрали свой путь и сами прошли на нём достаточно далеко. Не важно, какой это путь. У каждого он свой и у некоторых ― до ближайшей канавы. Но человек выбирает его сам, идёт по нему сам, стойко переносит все дорожные обстоятельства. У такого не получится сказать, что это просто случайные прохожие в канаву его затолкали. Вы сами сделали себя такими, какой вы есть, вы сами привели себя туда, где вы сейчас находитесь ― и уже этим вы меня восхищаете.

― Но это всё твои хотелки. Полиция у нас деньги, конечно, берёт, но почему-то мной совсем не восхищается.

― Люди у власти известны своим снобизмом. А вам, я думаю, просто не повезло. Вы могли бы командовать боевым соединением, который смело идёт на смерть и вселяет ужас в печень противника. А вынуждены, по причине обстоятельств вашего детства и юности, управляться с чёрным рынком где-то за станцией Икэбукуро. Так что мы приносим свои глубокие извинения и просим нас простить. Мы приобретём всё нам необходимое где-нибудь поближе. Я слышал, в парке возле станции Синдюку тоже есть чёрный рынок…

Главный не ответил. Просто молча изучал ребят свинцово-тяжёлым взглядом.

В напряжённо повисшей паузе вдруг стало слышно, о чём на этот раз надрывается голос из рупора на столбе:

― …твердо осуществляет дух императорской армии, путь которой покоится на справедливости и милосердии. Совершенно поверхностным является представление о Японии как о милитаристическом или империалистическом государстве. Такое представление может иметь только тот, кто не знает, что наша страна берется за оружие только в борьбе за мир.

О том, как Япония любит мир и стремится к спокойствию и благосостоянию человечества, можно судить по императорским эдиктам каждого императора, где ясно упоминается об этом. Япония уважает военное искусство только для того, чтобы осуществить свои великие идеалы.

Нельзя японскому народу некритически воспринимать американскую и европейскую культуру и ослаблять традиционный японский дух. Развивая свой великий дух, определившийся в течение трёхтысячилетней истории, японский народ должен стремиться к распространению императорской нравственности. В этом заключается его вечная жизнь и слава как апостола мира.

― Вы же понимаете, что нарушители спокойствия должны быть наказаны,― нарушил, наконец, тишину главный.

― Да что мы вам такого сделали?― не выдержал Кимитакэ.

― Беспокойство создали. Шумные очень.

Нужно было как-то отбиваться. Но как ― непонятно. Тот, кто атакует, просто сидел за столом перед ними ― а они стояли с другой стороны, как нашкодившие младшие школьники в кабинете директора.

― Вы, надеюсь, понимаете, что я не могу сделать вид, что ничего не было. Не для себя делаю ― но надо кое-что делать. Чтобы те, кто торгует, не забывали, где находятся и кто их защищает.

― А вы, надеюсь, понимаете,― голос у Кимитакэ дрожал и чудом не срывался,― что у тех, кто учится в Гакусуине, обычно бывают очень влиятельные родители. И они этого так не оставят.

― Я понимаю, что вы скорее всего не сказали вашим родителям, куда вы едете. И не думайте, что вас ждёт смерть в бою. После того, что мы с вами сделаем, вы просто не осмелитесь рассказать об этом родителям…

И тут грянул выстрел.

Сначала Кимитакэ увидел, как раскалывается на куски тот самый многоуровневый чайник. Он лопнул и распался на куски, словно перезрелая дыня ― а мутная жидкость хлынула на примус, и потом её закрыли клубы серого пара, пока целые потоки уже лились на пол…

Потом он перевёл взгляд на совершенно обалдевшего хозяина рынка. И только потом заметил в руке у Юкио револьвер ― как будто он и не отдавал ничего на входе.

Теперь револьвер был наставлен на хозяина рынка. И тот не мог этого не заметить.

За тонкими фанерными стенами послышались грохот и крики. В кабинетик вбежал тот самый, с армейской винтовкой ― но хозяин, не отводя взгляд от револьвера Юкио, махнул рукой и тот скрылся.

― У тебя же отобрали оружие,― прохрипел толстяк.

― Я отдал им другой револьвер,― ласково ответил Юкио,― Неисправный. Успел заменить, пока нас вели. Пожалуйста, не наказывайте ваших ребят. Я просто их обманул.

― Нет, ну каких всё-таки психов готовит наша современная система образования…― хозяин рынка закашлялся, потом продышался и крикнул в сторону тонкой стены:― Выдайте им, что просят! Четыре бутылки, чтобы не говорили, что нам соевого соуса жалко.

― А кому платить?― спросил Кимитакэ.― Вам или торговцу?

― Это вам подарок. За находчивость.

Спустя пять минут Кимитакэ и Юкио уже шагали в сторону станции. А всё тот же голос со столба продолжал вещать им вслед:

― Долой еретическую доктрину материализма! Уничтожить развратные течения!

На материю нельзя положиться.

Сильный дух и бодрость в конечном счете решают все.

Вопрос о численности населения важен. Важен также и продовольственный вопрос. Конечно важен вопрос и о международном положении. Однако нам не нужно слишком беспокоиться по поводу этих вопросов. Японский народ должен стоять выше всех и смотреть дальше всех. Когда он осознает свою миссию и свои цели, все эти вопросы разрешатся сами собой…