Валентина
Я улыбаюсь, откидываясь в кресле и лениво прокручивая в телефоне фотографии, сделанные с бабушкой. Я навещаю ее через день после работы, и она, кажется, чувствует себя намного лучше. Новые медсестры заботливы и предельно профессиональны, они даже отправляют мне обновления каждый час. Какое же это облегчение — знать, что она в надежных руках. И все это благодаря Луке и его людям.
Я усмехаюсь, закусывая губу, когда мысли уводят меня к нему. Он действительно старается. Старается быть мягче. Старается загладить свою вину. Когда он сказал, что заслужит прощение, я восприняла это как красивую, но пустую фразу. Следовало бы знать лучше. Лука никогда не делает ничего наполовину. Он терпелив, не требует больше, чем я готова дать, и относится ко мне с нежностью, на которую раньше был не способен.
Из размышлений меня вырывает мерцающий красный свет на офисном телефоне — сигнал о какой-то проблеме. Я с недоумением смотрю в сторону кабинета Луки, но он, похоже, полностью поглощен работой — ни тени тревоги на лице. И тут за моей спиной раздаются торопливые, звенящие каблуки.
Живот скручивает от неприятного предчувствия, когда я вижу Наталью, уверенно направляющуюся к кабинету Луки, с улыбкой, сияющей так, будто она выиграла этот гребаный день. Кто вообще пустил ее наверх?
— Простите, мисс Иванова, — говорю я сквозь зубы, преграждая ей путь. — Но я не могу вас пропустить.
Просто одно ее присутствие вызывает во мне странную, глухую ярость. Технически, она все еще его невеста. И я ненавижу то, что не могу просто взять и выставить ее вон. Она лишь смеется, даже не замедляясь, и, не обращая на меня никакого внимания, распахивает дверь в кабинет Луки. Я следую за ней, сама не зная, что именно собираюсь сделать.
— Дорогой! — говорит она. — Сюрприз!
Незнакомый гнев охватывает меня, когда я стою у двери, наблюдая, как она бросается к нему. Дорогой? Дорогой? Ярость закипает во мне, когда Лука отодвигается от стола, поднимая брови. Он смотрит мимо нее, на меня, на его лице выражение замешательства. Очевидно, он не ожидал ее, и это немного сбивает остроту моего гнева, но не гасит его вовсе.
Наталья обвивает его шею руками, но Лука делает шаг назад, тут же отстраняясь. Он бросает мне панический взгляд, но я лишь откидываюсь к стене, скрещивая руки.
— Я видела, что ты заходил к Лорье, — ее голос звенит от восторга. — Ты выбирал мне обручальное кольцо, да? Не хочу никакого пафосного предложения, мы ведь уже помолвлены, дорогой. Просто отдай мне кольцо.
Лука тяжело проводит рукой по волосам и раздраженно выдыхает:
— Где ты это видела?
Она довольно улыбается, и от этого у меня внутри что-то неприятно сворачивается. Она слишком красива, когда улыбается вот так. Я никогда не сравнивала себя с другими женщинами. Но рядом с ней, я чувствую, что недостаточно хороша.
— «The Herald» написал, что тебя видели у Лорье.
Лука тянется за телефоном и, увидев что-то на экране, глухо ругается.
— Черт.
Затем он поднимает голову и смотрит прямо на меня. В его глазах — извинение. И от этого у меня внутри все сжимается. Я не знаю, что именно там написали, но явно ничего хорошего.
— Наталья, — он говорит ровно, но слишком терпеливо, как по мне. Он не должен быть с ней терпелив. — Очевидно, произошло какое-то недоразумение. Я все объясню тебе позже, а пока я прошу тебя уйти.
Она дуется, и меня раздражает, как она красива. Я не сомневаюсь, что она привыкла очаровывать мужчин, и Лука, вероятно, не исключение. Я была удобным выбором, но она та, с кем он хотел бы быть в постели. Мысль о том, что они вместе, вызывает у меня тошноту, и я невольно сжимаю кулаки.
— Но я проделала такой путь, чтобы увидеть тебя, к тому же, мой отец просил передать, что нам нужно обсудить слияние компаний.
— Я работаю. Сейчас не самое подходящее время. Водитель отвезет тебя обратно, а твоему отцу я позвоню позже. — Голос его спокоен, но внимателен.
Я отвожу взгляд, ощущая, как внутри неприятно скребется вина. Я знаю, что он ничего к ней не чувствует, да и еще больше злить Ивановых ему сейчас ни к чему, но, черт возьми, злость все равно кипит.
Наталья резко вскидывает подбородок, разворачивается и выходит из его кабинета, бросив на меня короткий, но говорящий взгляд, прежде чем хлопнуть дверью. Он не может просто так расторгнуть помолвку, не поставив в известность свою бабушку, но как бы мне хотелось, чтобы он сделал это. Чтобы просто сказал ей, что все кончено.
Я смотрю на Луку и стискиваю челюсти.
— Хочешь, я забронирую ужин для вас двоих, дорогой? Или, может, еще сотню роз ей отправить?
Губы Луки чуть дергаются, он явно сдерживает улыбку, а в его взгляде мелькает тепло, которого там не было мгновением раньше.
— Иди сюда, Валентина.
Я отталкиваюсь от стены и медленно приближаюсь к нему, внутри клокочет гнев. Лука тихо смеется, когда я оказываюсь рядом, и сильными руками подхватывает меня, с легкостью усаживая на край стола. Его пальцы раздвигают мои бедра, и юбка предательски задирается вверх.
— Лука!
Он улыбается, откидывается назад, подтягивает свое кресло ближе, оказываясь между моих ног.
— Значит, вот что нужно, чтобы ты, наконец, начала вести себя как моя жена, да? Не злись, детка, — бормочет он, обхватывая мои бедра ладонями.
Щеки обдает жаром, и я украдкой бросаю взгляд на стеклянную стену за его спиной, за которой находится мой рабочий стол. Сейчас на этом этаже тихо, но стоит кому-то пройти мимо и нас поймают.
— Я не знал, что она заявится сюда. Еще пара дней — и мы расскажем бабушке обо всем. Потерпишь ради меня?
Я встречаюсь с ним взглядом, сердце бешено колотится.
— А почему я вообще должна злиться? — спрашиваю, но мой голос слишком резкий, чтобы прозвучать убедительно.
Лука смеется, откидывается назад и медленно скользит руками по моим бедрам. Черное кружево моих трусиков оказывается на виду, и его глаза темнеют. Я вздрагиваю. После того, как на днях он разорвал мои колготки, я решила носить чулки, и, судя по его выражению, этот выбор ему очень даже по вкусу.
— Разве ты не собираешься спросить меня о слухах?
— Каких слухах? — мой голос дрожит.
— О том, что я заходил к Лорье.
Я отвожу взгляд, чувствуя, как внутри что-то болезненно сжимается. Мне совсем не хочется думать о том, что он выбирал кольцо для Натальи. Если об этом уже пишет «The Herald», значит, его точно где-то засекли. И это кольцо не для меня — мы поженились слишком внезапно. Да и он бы не купил мне украшение у Лорье. Виндзоры берут там только фамильные вещи. Он не стал бы покупать мне кольцо, если бы не был уверен, что мы останемся вместе.
— Это правда, — тихо говорит Лука. — Я был у Лорье.
Я судорожно вдыхаю, пытаясь скрыть боль, которую причиняют его слова. Лука усмехается, на мгновение берет мое лицо в ладонь, затем убирает руку и открывает ящик стола. Я не дышу, когда он достает черную коробочку с золотым гербом Лорье.
— Но «The Herald» кое-что напутал. Я не за помолвочным кольцом туда ходил. Я покупал обручальные.
Он открывает коробочку, и у меня расширяются глаза. Внутри — кольцо с тремя бриллиантами и простая золотая полоска.
— Три камня, — говорит он, поднимая кольцо. — По одному за каждый год, который ты мне пообещала. Я знаю, что облажался, что раньше обращался с тобой не так, как должен был. Позволь мне это исправить, малышка. Я хреновый босс, но черта с два я позволю себе быть таким же плохим мужем.
Он берет мою руку и надевает кольцо на палец. Оно садится идеально. Но это слишком. Кольцо такого уровня не для меня. Это для кого-то, кто действительно мог бы стать частью семьи Виндзоров.
— А теперь, — Лука поднимает свое простое золотое кольцо, — надень это на меня. Мы не сделали этого во время церемонии, но это не значит, что не сделаем вовсе.
— Мы не можем, — выпаливаю я, тут же стягивая кольцо с пальца. — Мы же договорились, что никто, кроме наших семей, не должен знать о браке. Мы не можем носить кольца на публике
Лицо Луки темнеет, когда я кладу кольцо на его стол. Челюсти его сжимаются, и он молча кладет свое рядом с моим. Безрадостно усмехается, а затем кончиком пальца ведет по моему бедру, спускаясь все ниже, пока не касается лодыжки. Я вздрагиваю, когда он поднимает мою ногу себе на плечо и касается губами внутренней стороны бедра, чуть выше края чулка.
— Ты так боишься носить что-то, что отмечало бы тебя как мою, — его голос мягкий, но с этим тихим, опасным оттенком, от которого внутри все сжимается. — Я хочу быть с тобой нежным, детка. Хочу быть терпеливым, хочу обращаться с тобой правильно. Но ты, блядь, делаешь это невозможным. Ты вынуждаешь меня хотеть заполучить тебя полностью. Оставить на тебе клеймо. Ты моя жена, но до сих пор не ощущаешься моей. Почему ты так упорно сводишь меня с ума?
Лука медленно покрывает мою кожу поцелуями, затем резко впивается в нее губами, оставляя алые метки. Один, другой, третий — он не останавливается, поднимаясь все выше. Я стискиваю губы, зарываюсь пальцами в его волосы, цепляюсь, пытаясь сдержать стоны.
— От кого ты меня прячешь, а? — он шепчет, губами касаясь кружева моих трусиков. — Ты сказала, что простила меня. Но раз за разом ты меня отталкиваешь. Ты делаешь это специально? Потому что знаешь, как меня это доводит?
Он целует меня поверх кружева, и я судорожно вдыхаю, мои бедра сами двигаются навстречу.
Лука тихо смеется и прикусывает ткань зубами, сдвигая ее в сторону.
— Похоже, тебе нужно напоминание, кому ты принадлежишь, — его шепот касается самой чувствительной части моего тела. — Я, наверное, был слишком мягок. Слишком терпелив. Но на этом все.
— Лука, — предупреждающе шепчу я. — Нас могут увидеть.
Он поднимает голову, его взгляд вспыхивает чем-то диким.
— Ты думаешь, мне есть до этого дело? — он рычит, затем берет вторую мою ногу и тоже перекидывает себе на плечо. Одним уверенным движением тянет меня ближе, так что я оказываюсь лежащей на его столе, полностью открытой для него.
Лука встречается со мной взглядом, когда его язык касается меня. Я не выдерживаю и закрываю глаза.
— Нет, — его голос звучит властно. — Ты знаешь правила. Смотри на меня. Смотри, как я тебя ем. Запомни это. Запомни раз и навсегда. Даже без кольца на пальце ты моя, Валентина Виндзор.
Его пальцы крепко держат мои бедра, его язык двигается размеренно, сводя меня с ума. Лука усмехается, когда чувствует, насколько я мокрая.
— Вкусная. Такая, блядь, нежная. Твое тело знает, кому оно принадлежит. А вот твоему разуму нужно напоминание.
Его язык скользит внутрь, находя чувствительную точку, и я забываю, как дышать.
— Лука… — стону я. — Пожалуйста.
Он дразнит меня, кружит языком по моему клитору, пока я не начинаю задыхаться от напряжения. Он снова и снова подводит меня к краю, но каждый раз отступает. Это пытка. Я вцепляюсь в его волосы, выгибаюсь навстречу, отчаянно жажду большего.
Когда он вводит в меня два пальца и находит мой сладкий уголок, у меня просто срывает крышу.
— Пожалуйста, Лука. Пожалуйста…
Он на мгновение отстраняется, ловит мой взгляд.
— Кому ты принадлежишь?
— Тебе, — выдыхаю я. — Только тебе.
— Хорошая девочка, — он шепчет, и в следующую секунду его губы снова приникают к самому сокровенному.
— Эта киска, — его голос — горячий, насыщенный желанием, — кому она принадлежит?
Я хватаю его за волосы, извиваюсь, уже теряя контроль.
— Тебе, Лука. Каждый сантиметр меня — твой. Клянусь.
Его губы растягиваются в довольной улыбке, и наконец он дает мне то, что мне нужно. Мой крик разносится по кабинету, но мне уже плевать, услышит ли нас кто-то.
Он вылизывает последние капли экстаза с моей кожи, затем прижимается губами к бедру, а его глаза полны чего-то мягкого. Чего-то такого, от чего мое сердце сбивается с ритма.
Лука может быть жестким в постели, но вне ее, он обращается со мной так, будто я для него нечто ценное. Это безумие. Чистая зависимость.
— Куплю нам цепочки, — бормочет он против моей кожи. — Если не хочешь носить кольцо на руке, носи его на шее. Но, так или иначе, я хочу, чтобы оно всегда было на тебе. И не заставляй меня снова тебя наказывать, Валентина. Перестань испытывать мое терпение.
Я киваю, все еще пытаясь отдышаться, сердце бешено колотится. Если такие наказания ждут меня впереди, я, пожалуй, буду испытывать его терпение снова и снова.