Выше неба. История астронавта, покорившего Эверест

Глава 10 Ракетный рейд салаг

«Дуги, ты так хреново справлялся с работой в отделении внекорабельной деятельности, что нам придется назначить тебя на полет. И вам, ребята, тоже придется полететь с ним», – сообщает Хут, улыбаясь всем нам.

Мы трое разражаемся аплодисментами и выражаем свои чувства жестами «Дай пять!», пугая чертей-админов, притаившихся за дверью его кабинета.

«Никому не рассказывайте до завтра, пока не выйдет пресс-релиз», – говорит Хут.

Что-то такое я уже слышал раньше, но вряд ли наша троица сумеет утаить самые лучшие новости во вселенной, услышанные только что. Выходим из комнаты, пытаясь сохранять спокойствие, но как только дверь за нами закрывается, не в силах сдержать радость, начинаем обниматься со всеми встречными, хлопаем их по ладоням и тихо кричим «ура!».

Босс на мгновение высовывает голову из кабинета: «Ребята, разве я не предупреждал вас?»

«Салаги…!» – бормочет он, закрывая дверь.

Миссию STS-66 планируется осуществить на шаттле «Атлантис» в ноябре 1994 года. У нас будет замечательный экипаж. Мы, новички, Жан-Франсуа, Джо и я, будем выполнять функции специалистов по полету. Покладистый Дон Макмонэгл[117], летчик-испытатель ВВС и ветеран двух предыдущих миссий шаттла – наш очень опытный командир. Резкая, как удар бича, Эллен Очоа[118], доктор наук по электротехнике из Стэнфорда (хотя я там с ней ни разу не встречался) – наш главный специалист по полезной нагрузке.

На STS-66 в космос в третий раз поднимется атмосферная научно-прикладная лаборатория ATLAS (Atmospheric Laboratory for Applications and Science), с помощью которой исследуется энергия Солнца и, что более важно, изучается влияние изменения солнечного излучения на климат и окружающую среду. В отсеке полезного груза «Атлантиса» мы повезем комплект сложных приборов, а также небольшой отделяемый научный спутник с немецкими криогенными инфракрасными спектрометрами и телескопами CRISTA (Cryogenic Infrared Spectrometers and Telescopes) для наблюдения за атмосферой, и спектрографом высокого разрешения MAHRSI (Middle Atmospheric High Resolution Spectrograph Investigation), разработанным Исследовательской лаборатории ВМС США для изучения дневного свечения мезосферы. Короче говоря, мы полетим вместе с кучей инструментов[119] для изучения изменения климата, а также составления карты распределения озона и характеристик озоновой дыры над Антарктикой.

Знать состояние озонового слоя важно всем. Если продолжать выпуск хлорфторуглеродов (ХФУ), широко используемых в качестве хладагентов, толщина этой защиты в атмосфере уменьшится, что может привести к повсеместной гибели планктона в океанах, неблагоприятным воздействиям на сельскохозяйственные культуры и увеличению числа случаев возникновения рака кожи.

Страны, подписавшие «Монреальский протокол 1987 года[120]», заключили глобальное соглашение о поэтапном отказе от использования ХФУ, и наша миссия будет состоять в том, чтобы детально изучить, выздоравливает ли в результате пациент-Земля. Еще одна цель полета – подготовка к будущим миссиям на «Мир» и МКС, в которых шаттл будет приближаться к станции снизу.

Лозунг «Планируй успех, но готовься к неудаче» пронизывает все тренировки. Невозможно предвидеть все сбои и комбинации отказов, которые могут произойти на орбите, но, досконально понимая, как работает «железо» (корабль и его полезные нагрузки), можно иметь план «Б» на крайний случай.

Один такой план действий в чрезвычайных ситуациях мы разрабатываем в Германии, изучая научный спутник CRISTA-SPAS. Если по какой-либо причине вернуть его обратно в шаттл после 9 дней свободного полета не удастся, бесценные данные о распределении озона в атмосфере будут навсегда потеряны. Никакую информация от аппарата передать в шаттл или на Землю в режиме реального времени нельзя. Отмечу, что блок обработки данных, куда записывается подробный снимок верхних слоев атмосферы, крепится в спутнике на специальных болтах со шлицами под отвертку типа «торкс»[121]. Хотя эти болты трудно раскрутить (да у нас и не будет никаких специальных инструментов для этого во время выхода в открытый космос), мы придумали как немного изменить сменные наконечники для отвертки, имеющиеся внутри челнока, и вытащить блок обработки данных в экстренном случае.

Это будет напряженная миссия с круглосуточными экспериментами в отсеке полезной нагрузки. Используя роботизированный манипулятор, Эллен и Жан-Франсуа извлекут из грузового отсека шаттла спутник CRISTA-SPAS и отпустят его для сбора данных. Через 9 дней мы вернемся и заберем его. Во время свободного полета спутник, работающий от аккумуляторов, накопит огромный объем информации для последующего анализа на месте. Помимо этого я приму участие в одном из собственных экспериментов с оборудованием для тренировок ILRD, которое разработано в лаборатории Алана Харгена в Центре Эймса (NASA). Годичная подготовка к миссии включает поездки в Германию для обучения обращению со спутником, работу с научными приборами в Центре космических полетов имени Маршалла (Хантсвилл, штат Алабама) и другие операции в Космическом центре имени Кеннеди во Флориде. Большая часть перелетов по стране на T-38 выполняется быстрее и захватывает дух гораздо сильнее, чем коммерческие рейсы.

Утро запуска – 3 ноября 1994 года, но я проснулся задолго до того, как сработал будильник – прямо как маленький ребенок, надеющийся после Рождества найти под елкой пневматическую винтовку Red Ryder BB. Гостиница для экипажей расположена на 3 этаже здания операций и проверок OCB (Operations and Checkout Building) Центра Кеннеди. Во всех наших комнатах нет окон: необходимо настроить наши внутренние часы таким образом, чтобы они соответствовали стартовому «окну». Единственный способ, по которому можно понять, что пришло время просыпаться, – это дразнящий запах жареного бекона из дальнего коридора, доносящийся до моей комнаты через замкнутую систему циркуляции воздуха в помещениях экипажа.

Собираясь, чувствую себя живым как никогда ранее. Сегодня день, о котором я мечтал большую часть своей жизни. Это – день, когда сбывается мечта, это даже больше, чем звонок от Дона Падди. Я прошел все тренировки на тренажере-имитаторе полета и на центрифуге, говорил со многими другими астронавтами, которые были там и делали это, и чувствую, что знаю, на что это будет похоже. Но сегодня я надену настоящий памперс для взрослых[122] и все такое. Со мной на борту будет некий сувенир: я пригласил наблюдать за запуском исследователя подводных глубин Жака Кусто[123], и он даже принес мне одну из своих знаменитых вязаных красных шапочек. Надеюсь вернуть ее когда-нибудь ему лично!

Имитация полетов на тренажере и генеральные репетиции пусков закончились, и меня сейчас пристегнут к креслу челнока, который с помощью более 7 миллионов фунтов тяги преодолеет гравитацию. Проползаю через боковой люк на руках и коленях и оказываюсь на средней палубе шаттла, а затем поворачиваю вправо и могу опустить ноги в кабину пилота. Это немного сбивает с толку, но команда техников помогает мне устроиться на своем месте, прямо под пилотом, Куртом Брауном[124]. Лежа на спине и задрав колени выше уровня сердца, в течение следующих нескольких часов перед запуском полностью осознаю важность подгузника.

Энергия твердотопливных ракетных ускорителей SRB[125] мгновенно создает невероятное ускорение, быстро увеличивая вес моего тела в три раза. Это очень похоже на один из моих самых волнующих заездов на санях, но многократно круче. Затем возникает вибрация – как от расхлябанной стиральной машины, трясущейся и стучащей по полу – затрудняющая считывание электронно-лучевых дисплеев в кабине.

В течение следующих 8 с половиной минут невероятная сила, в три раза превышающая силу тяжести, не дает мне даже приподняться с кресла. С моей точки зрения, это самый лучший аттракцион в парке развлечений, который растягивает губы в болезненной улыбке. Когда «Атлантис» во время подъема в космос делает хороший перекат на спину[126], смотрю вниз в зеркальце, расположенное на моем колене, и вижу волны на пляже внизу, а также рассеянные облака, проплывающие подо мной.

Через две минуты после запуска, когда отделяются ускорители, у меня на короткий миг начинается паника: ожидал увидеть яркую вспышку света через передние стекла, которая знаменовала бы отсоединение ускорителей и началу работы маршевых двигателей. Но когда ускорители отвалились, стало тихо, и вибрация исчезла. Возникло ощущение, что мы замедляемся. «Бог мой – только что отказали все три маршевых двигателя, и мы падаем обратно на Землю, как осенний лист с дерева!»

Осматриваю кабину: но никто кроме меня не встревожен. Люди в передних креслах и Джо Таннер слева от меня заняты своим делом, никакого выражения страха на лицах. Быстро понимаю, что все хорошо, происходит обычный переход ко второй фазе полета, когда вибрация и ускорение от работы SRB внезапно исчезают. Хотелось бы это предвидеть.

К счастью, у меня не так много дел во время этого первого запуска. Как «Первый специалист миссии» MS1 (Mission Specialist 1), я должен находиться в резерве, служить справочником по всем системам корабля, «сохраняя глобальную осведомленность о текущем положении». Если произойдет какой-то сбой, смогу помочь, особенно в случае возникновения множественных, сложных отказов.

Проходит команда на отключение главных двигателей MECO (Main Engine Cut-Off). Гравитация – ноль, и я в полном порядке! Момент исчезновения ускорения ощущается, когда я приподнимаюсь из кресла, а по сторонам от меня начинают плавать кабели связи и передачи информации. Смотрю в передние стекла «Атлантиса» и вижу внизу глубокий черный космос и блестящую синюю кривизну родной планеты. Мы уже движемся над Европой, и этот образ запечатлевается в моей памяти навечно.

10-дневная миссия проходит практически без сбоев, мы собираем достаточно данных для работы сотен аспирантов и докторантов. Эллен и Жан-Франсуа извлекают из шаттла спутник CRISTA-SPAS, хотя в какой-то момент становится непонятно, можно ли будет засунуть его назад в отсек полезного груза и зафиксировать должным образом для возвращения домой. Краткое мгновение мы с Джо ликуем, думая, что у нас появится шанс стать героями и вручную зафиксировать SPAS, выполнив непредвиденный выход в открытый космос. Но – черт их подери! – два оператора манипулятора умело решают проблему…

Перед полетом я очень хотел разыскать и сфотографировать Эверест сверху. Тщательно изучил карты, на которых обозначалась трасса нашего пролета над Землей и указывались заметные ориентиры в Тибете к западу от горы, включая метко прозванные «Озеро-бабочка» (Bowtie Lake) и «Озеро-бокал шампанского» (Champagne Glass Lake). Хотя мы будем двигаться с огромной скоростью, они должны указать мне на основные ледниковые объекты Гималаев, включая ледник Ронгбук (Rongbuk Glacier), который, в свою очередь, послужит указателем на вершину горы.

В «рабочий полдень» хочу установить (или, по крайней мере, зафиксировать для себя) необычный рекорд: проехать вокруг планеты на велосипеде в космосе. Наш велоэргометр подходит как нельзя лучше: он расположен на летной палубе, прямо под иллюминаторами, прорезанными в потолке кабины. Поскольку мы летим так, что последние обращены к Земле – как требовала вся наука в отсеке полезного груза – представляю, что нахожусь в лодке со стеклянным дном, за 90 минут (полный виток) проплывающей над Гималаями, коралловыми атоллами Тихого океана и великими Андами. Музыка Эрика Клэптона[127], Эла Джерро[128] и Полы Абдул[129], вдохновляет меня быстро и с усилием крутить педали, пока капли пота на коже не сливаются в одно блестящее полотно, тонким слоем покрывающее тело. Поскольку любое внезапное изменение ориентации шаттла может привести к тому, что соленые брызги полетят на соседей по кабине или на панели управления, под рукой всегда есть полотенце.

Кроме того, в тот же полдень я немного повеселился с Жаном-Франсуа, которого все зовут «Билли Бобом», потому что наш пилот из Северной Каролины[130] не может выговорить его полное имя. Билли Боб – жилистый, среднего роста, с темными волосами, всегда готовый улыбнуться и пошутить. Мы все теряемся, когда он пытается сложить выражение типа «Я дюмайю, ми все должны пойти тюда-сюда…» с сильным французским акцентом (может, он с юга Франции?). Мы с ним изобретаем, пожалуй, первый в мире вид спорта для нулевой гравитации – космический теннис. Нам обоим нравится играть в теннис на земле, но переход к невесомости добавляет огромные стратегические возможности (в том числе и при получении телесных повреждений). Вместо ракеток зажав в руках журналы с описанием процедур, и используя в качестве самодельного теннисного мяча шарик из скомканной клейкой ленты, организуем игровую площадку на средней палубе. Становимся друг против друга и пытаемся пробить мяч: он отскакивает от пола, потолка, стен в наши спины. Пытаемся отбить его, прыгаем и часто зависаем в акробатическом прыжке, полностью теряя контроль над положением своего тела.

«Эспандер» ILRD, над которым я трудился в меде, работает в космосе как тренажер чемпиона. Я установил его на средней палубе и снимаю на видеомагнитофон, как жму железо… без железа; с помощью ряда шкивов и ремней с усилием пытаюсь отвести одну часть тела от другой, что требует громадного напряжения мускулов и вызывает быстрое истощение менее чем за 15 минут.

Изучаю все тонкости принятия пищи, сна, полетов и тренировок в условиях микрогравитации. Провожу десятки экспериментов, лечу небольшие недомогания моих товарищей по экипажу и делаю сотни фотографий, включая потрясающие снимки Эвереста, которые потом долгие годы будут разжигать мое воображение.

Единственное, в чем я не мастер – это ситуация с туалетом: по-видимому, у меня в самом деле запор, вызванный обезвоживанием и отсутствием вектора силы тяжести. В космосе гравитация не помогает кишечнику, и все зависит от сокращения гладких мышц, называемого перистальтикой – оно проталкивает содержимое внутренностей через желудочно-кишечный тракт. После пары дней пребывания на орбите я раздуваюсь как мяч и чувствую себя неловко от того, что происходит в нижней части моего тела. Говорить об этом не принято, но, слава Богу, есть лекарство, которое называется «дульколакс» (или «бисакодил», если вы фармаколог).

Опыт пользования туалетом веселья тоже не вызывает. Высаживание на «космический горшок» требует много суеты: сначала надо установить ширму, ограждающую от посторонних глаз, затем вставить «адаптер для мочеиспускания» в дренажный шланг и сесть на стульчак (пардон, на «трон»); ступни должны быть пристегнуты; ягодицами следует прижаться к поверхности стульчака для создания хорошего вакуумного уплотнения.

Затем надо открыть отверстие в вакуумной системе, надавив на что-то, похожее на ручку переключения передач старинного «Форда-А», прислушаться, начинается ли процесс втягивания воздуха (и всего остального), а потом понять, что из тебя ничего не выходит…

Для новичка процесс «настройки» и «сброса» занимает от 3 до 5 минут. Множественные «ложные срабатывания» впустую тратят мою энергию и время, и только благодаря чудесным таблеткам я, в конце концов, обретаю истинное облегчение к восьмому или девятому дню полета.

При восхождениях на гору, на мультипитчах и подъемах на заснеженные вершины я оказывался в самых разных (в том числе очень сложных) ситуациях, но сейчас момент был настолько напряженным, что пришлось признаться в проблеме врачу экипажа, находящемуся на земле. Мой внутреннний спутник работает отлично. А мой внутренний сантехник? Не очень…